Два Бориса
Боря был бараном по рождению, то есть по происхождению, а не по состоянию разума, или души. То есть он справедливо считал себя личностью. Что было абсолютной правдой хотя бы потому, что его авторитет признавался всеми жителями хозяйственного двора (и не только, впрочем) – и двуногими, и четвероногими.
Так считал внештатный завхоз Киркоров, петух, прозванный так за кукаренье, по произношению напоминающее фамилию знаменитого певца, что-то типа «ки-р-ку-р-ко-ку-у-у!» (вопреки стандартному звучанию), который спуску не давал не только курам, но и людям, набрасывался на всех чужих, хлопая крыльями, подскакивая до уровня лица, и гнал со двора, используя клюв и великолепные шпоры. А Борю или терпел, или соблюдал неизвестную никому договоренность о мире, возможно потому, что последний на подопечных кур, как и на их кормушку, не претендовал.
Так считал и старый мерин, единственная лошадь, то есть конь, почему-то названный солдатами Зорькой. Этот хоть и был старше Бори по возрасту и таким же четвероногим, но никаких претензий к Бориному единоначалию не выказывал, спокойно делился сеном, не реагируя на Борины инспекции запасов – только одобрительно всхрапывал да косил глазом.
Свиньи, так те вообще разбегались от Бори по двору, так как любимым занятием последнего почему-то, тоже по невыясненным причинам, было погонять свиней в свободное от повседневных дел время, да при хорошем настрое, или если Борю решали не выпускать на территорию части (во время визитов вышестоящего начальства, например).
А что, собственно, они могли сделать, хоть по отдельности, а хоть и вместе, против Бориной харизмы – симбиоза знатных рогов, задора и непонятной, неосознаваемой даже хозяином этого симбиоза, тяги к лидерству и свободе? Уж сколько ни пытались Борю держать взаперти, или хотя бы в пределах хоздвора – ни хрена ни у кого не получалось. Боря мог часами расшатывать дощатые стены сарая, пока не продавливал дыру, или, разогнавшись, могучими рогами ломал ограду двора, и тогда все сарайно-дворовые жители получали доступ к свободе. Что было совершенно не в планах руководства части.
Поэтому, смирившись, начальство давно решило: пусть лучше один Боря гуляет по территории, чем вся скотина. И поручили суточному наряду выпускать Борю на свободу ни свет ни заря, а также запускать обратно в хлев, когда Боря решит успокоиться на ночь.
И тут происходила с Борей странность… Он абсолютно спокойно и никому не мешая гулял по части и, будучи почти незаметным, спокойно ел траву с газонов (между прочим, никогда на них не гадя) и, не подавая голоса, подолгу приглядывался к плакатам замполита, развешанным на стендах вокруг плаца, как будто вчитывался, вдумывался в них, и, что нравилось замполиту (и что он ставил в пример солдатам, иногда что-нибудь пририсовывавшим к фигурам или дописывавшим туда авторские примитивные, но не без юмора, реплики), - Боря всегда задумчиво отходил, ничего не портя и как будто одобряя - молча и без критики. Наевшись травы, Боря мог часами стоять в кустах, наблюдая за движением солдат по части (тактические занятия, строевая и физподготовка и т.д.), слушать пение птиц, как будто это занятие было исключительно тем, для чего он был рожден на свет.
Ну и последний мазок к портрету. Боря, обладая, по-видимому, музыкальным слухом, вполне осознавал свое имя! То есть тогда, когда произносили его ласково, он был другом и послушным существом. Когда его выкрикивали грубо и требовательно, Боря выказывал непослушание (и это мягко сказано), проявляя свою природную натуру, то есть доказывал собственное происхождение и право на лидерство самыми различными способами. А еще, обладая превосходной памятью, он был мнительным и мстительным: если уж невзлюбил… Даже собаки, на полставки охранники хоздвора, старались его не замечать.
Этого рассказа, возможно, и не было бы, если бы не второй персонаж.
Прибывшего нового начальник штаба (НШ) звали Борис Вольфович Федосеенков-Розенштадт. (Встречали такое сочетание?!). Это был человек почти огромного роста, ума и энергии, и почти такого же юмора. Он был, как сам говорил, полукровкой из поволжских немцев, вторую часть фамилии приставил к себе со взлётом во власть Горбачева, на чем карьера его и застопорилась. Но, очевидно, он больше гордился предками и юмором, чем карьерой. Подчиненные его уважали. Причем, я уже давно заметил, что уважение, как и любовь, не зависит от расстояний и распространяется по какому-то природному закону задолго до проявления человека в новом месте службы (впрочем, как и нелюбовь с неуважением). Одно то, что, когда в апреле 1983года было 8 нарушений госграницы в районе острова Шикотан истребителями с американского авианосца «Интерпрайс», Борис Вольфович выстроил батальон перед прибытием разборочной кремлёвской комиссии из трехсот человек (то есть примерно вдвое-втрое больше исследуемого личного состава) и коротким инструктажем поставил всем мозги на место, перефразировав Ремарка: «Каждый умирает в одиночку!», говорит понимающим о многом. Не посадили никого, хотя могли и должны были (по разумению начальства), даже при отсутствии виновных. Дело в том, что короткий уголок границы самолеты проскакивали так быстро, что сбивать их в нейтральных водах было уже не по международным законам. А виновные-то должны были быть? …Но это отдельная история, не вписывающаяся в данный сюжет. Как и дальнейшая судьба человека (если вам будет угодно, не без веселья можно рассказать об этом в следующий раз). В общем, Борис Вольфович после этой истории, подорвав здоровье на нервной почве, перевелся в среднюю полосу России. То есть как раз сюда, где, среди прочих живых организмов, в службе (по крайней мере, в службе солдат) принимал некоторое почтительное участие упомянутый баран.
Итак, сошлись два Б…
Без некоторых подробностей для лучшего понимания ситуации все же не обойтись. Утро батальона (проскакиваем зарядку и прочие утренние мероприятия) начинается со встречи дежурным по части прибывшего офицерского состава от командира и ниже, а также с ритуала заступления на боевое дежурство. Так вот, встретив командира, начальника штаба с замполитом, и доложив командиру о состоянии дел и происшествиях за ночь, дежурный по части выстраивает подразделения в одну линию на плацу перед трибуной для проведения ритуала с поднятием Государственного флага и исполнением Гимна и, пока проходит короткое совещание и доклады командира вышестоящему штабу о результатах боевого дежурства за сутки, докладывает подошедшему начальнику штаба о готовности батальона к проведению ритуала. Затем проверка знаний и готовности личного состава, короткий инструктаж боевой смены НШ, и последний с докладом встречает командира.
- Батальон! Равняйсь! Смирно! Товарищ подполковник! Батальон №… для проведения ритуала заступления на боевое дежурство по охране и обороне воздушного пространства и госграницы Союза Советских …построен!
… И тут из кустов от трибуны, из-под плакатов замполита, при первом слове «Батальон!» раздается громкое и вызывающе вторящее: «Бе-е-е-е-е!»…»Равняйсь!» -«Бе-е-е-е!» - «Смирно!» - «Бе-е-е-е!»...Следующий текст доклада бараном опускался, не дублируясь, а на слове «Построен!» опять: - «Бе-е-е-е!»...
Смех в строю (всех категорий личного состава) и самого начальства на таком серьезном мероприятии, как священный ритуал, недопустим!
Реакция начальника штаба, несмотря на любовь к животным, была быстрой. Он обязал суточный наряд убирать барана на время проведения ритуала. Мнение животного при этом не учитывалось, но баран этого терпеть не захотел. И даже несколько нарядов подряд (в течение двух недель) было наказано за то, что не справляются с этой обязанностью: баран был умным, сильным, упёртым в даре взаимного убеждения и постоянно менял диспозицию. А привязывать его было бесполезно: он рвал предоставленные старшиной привязи (видимо, недостаточно для этого качественные) и успевал к ритуалу. Через две недели провести ритуал стало почти невозможно из-за смеха, который все уже ждали и оглядывались, стараясь угадать, откуда выступит баран. Никакие увещевательные беседы замполита и старшины на барана почему-то тоже не действовали.
Так как явление это возникло только с появлением в батальоне Бориса Вольфовича, то я, к примеру, стал думать, что движителем его стала ревность Бори к совпадению имён – музыкальный слух барана и его характер не могли допустить подобного. Командовать должен лишь один из Борисов. И баран вполне справедливо предположил, что раз членом коллектива он стал раньше начальника штаба, то последнему делать на плацу нечего…
Но победить-то кто-то из них должен был!?
Через две недели мрачный, но обязательный (и наказанный) старшина достал цепи… Экзекуция удержания барана продолжалась еще две недели… После чего баран затих, и его попробовали не привязывать, надеясь, что тот всё понял.
Как бы не так! Боря действительно перестал дублировать команды, как умное животное, поняв причину ареста. Но за две недели размышлений (можно привязать тело, но нельзя удержать дух и полёт мысли!), он вполне обдумал и сменил тактику действий, так как ревность его переросла, очевидно, в ненависть к двуногой причине, то есть к Борису Вольфовичу!
Помните, я сообщал о встрече дежурным по части командира и НШ перед ритуалом?
Так вот Боря, выскакивая из кустов всякий раз в неожиданном месте (кусты были посажены вдоль всех тротуаров и газонов на территории, а расстояние от КПП до штаба было около 200м), разбежавшись с места в карьер (только диву мы давались, как можно так реактивно набрать скорость), со всего маху рогами стал таранить зад Бориса Вольфовича! Представляю синяки, непроходяще возникшие у этого вполне доброго, хоть и требовательного, терпеливого человека. Так продолжалось еще около недели! Причем, естественно, начальнику штаба было явно не до докладов дежурного. Живого места (естественных цветов ягодиц) не осталось. Увильнуть от Бориной экзекуции было невозможно, так как реакция животного явно превосходила возможности реакции человеческой. Пробовал Борис Вольфович и переждать доклад дежурного в машине, и приехать позже, и командир почти освободил его от обязанности проведения ритуала заступления на боевое дежурство, подменив начштаба замполитом. Ничего не помогало! Боря из всех задов, возможных для мишени, выбирал именно зад НШ. И ждал его. И всегда удачно прорывался к нему. Пока НШ не осенило.
В одно «прекрасное» утро начальник штаба, выйдя из машины вслед за командиром и, как ни в чём не бывало, не оглядываясь на поиски источника возможного нападения, пошел навстречу дежурному (явно делая вид, что ничего его не волнует, то есть «включив дурака»). Причем специально отстав от командира и замполита (остальные офицеры следовали чуть поодаль).
Баран, радостно выскочив из кустов, понёсся к желанной мишени и уже практически достиг её… Но тут НШ, имея со своим немалым ростом и огромные кулаки, резко развернувшись, выставил одну из своих кувалд навстречу рогу… Удар был такой мощи, что рог, убойное орудие барана, отвалился от могучего лба, а баран остановился, рухнув от неожиданности на все четыре колена…Возможно, впервые в жизни Боря увидел звёзды при дневном свете… А Борис Вольфович, даже не посмотрев ни на кулак, ни на барана, пошел в медпункт ,где, кстати, выяснилось, что, несмотря на кровь ( кожу содрал с костяшек), никаких переломов нет!
…Боря, прекратив нападения, сник, замкнулся в себе, став мрачным и вялым. И умер через две недели, скорее всего, от постигшего его унижения: ведь какой настоящий баран может сохранить прижизненное достоинство всего лишь с одним рогом…