Казнь. Так казнь.
На эшафот легко идти
В последний раз…
И не смотреть на тех,
Кто смотрит тебе в лицо.
Не поднимая глаз весь путь пройти
Ведь в первый раз
По лестнице подняться вверх
И не упасть
Какая разница, что всюду грязь
Твоя ведь казнь.
Ты здесь герой!
ТЫ на мгновение – Бог!
Они пришли к тебе,
Чтобы увидеть всё
Ты их спасение –
Чувства их, эмоции их –
Не отвергаешь ты.
Ты пьешь до дна!
Вот это казнь!
Веревка обнимает твою шею,
Что общего между тобой и жизнью?
Неужто, для того, чтоб кончить так
Ты был рожден?
Рожден для смерти…
На эшафот,
И пустота внутри.
Ты ищешь что-то, чтобы не уйти.
Её глаза, быть может.
В связках – боль.… И всё!
Бесчувственное тело – труп.
Не более того.
2 дня назад, в доме напротив появилась новая девушка. Эта девушка была ему незнакома. Вторую ночь он не мог сомкнуть глаз.
Он стоял у окна с большим охотничьим биноклем и опять, как и вчера, не мог отодвинуть его от глаз и спокойно пойти спать.
Бывало, чтобы расслабиться от суеты дня или от ночных развлечений, возвращаясь, домой, он доставал бинокль и минут 5 рассеянно смотрел то на небо, затянутое облаками, то на горящие ночные фонари, то заглядывал в окна других людей, у которых горел свет. Обычно он видел пустые освященные комнаты с мебелью, и изредка лишь промелькнувшие силуэты людей.
Вчера, он случайно, наткнулся на нечто новое. В окне, прямо напротив, кто-то яростно двигался. Из окна падал слабый мерцающий свет, как свет от фонарей, которые не успели выключить, хотя уже затянулся рассвет. Блеклого света хватало ровно настолько, чтобы он смог рассмотреть фигуру, которая описывала какие-то невероятные движения. Силуэт, то стремительно приближался к стеклу, и он готов был поспорить, что различает линии на ладонях прижатых к окну; то стремительно отклонялся в сторону, скользил по стене – справа, бросался – влево и уходил куда-то вглубь комнаты. Что происходило там, в заветной глубине он не знал, функции бинокля не позволяли это увидеть, но то, что он не видел, он дофантазировал себе сам. Вчера он потерял счет времени и опомнился лишь после того, как громко хлопнула створка открытой форточки. Резкий звук вывел его из себя. Было 4 часа ночи. Когда он ринулся снова к биноклю, загадочная комната была погружена в непроницаемую темноту. «Подумать только 5 часов простоять с биноклем, наблюдая неизвестно за кем, или за чем», это было немыслимо.
Целый день после этого, он был слегка рассеянным, и его клонило ко сну. Но, когда он, наконец-то, добрался до дома, поужинал, принял душ и взял бинокль, шея сама повернулась в привычное положение, а глаза нашли таинственное окно. И чудо, все было как вчера, или почти как вчера. Движения стали более мягкими и направленными, исчезла былая резкость, появилась плавность. И, он, наконец-то, различил фигуру девушки. Привела его в себя все та же форточка, которая казалась, взяла на себя функцию останавливать его занятие. Было 3 часа ночи. Он лишь на мгновение оторвал взор от бинокля, и лишь одна мысль пронеслась у него в голове: «Девушка танцует?!» И опять, когда он хотел практически подтвердить свою разгадку и посмотрел в бинокль – в соседнем окне стоял мрак.
****
Она сидела и болтала ногами в воде. Ловила лучи солнца, лениво зевала, оборачиваясь на других. Кто-то собирал травы, кто-то, а точнее трое, готовили еду, так как приготовить еду не в состоянии один человек племени. Предназначением одного из троицы было поднимать все ингредиенты в воздух на полметра вверх и там держать их, второй смешивал их, грел, охлаждал, третий следил за последовательностью действий первых двух и после этого множил пищу на нужное количество и отправлял на всех, остатки, растворяя в пище для животных. Кто-то находил место. У каждого было свое личное дело. Ее делом было просто быть. В каждом племени должен был находиться такой человек, который ничего не делал: не строил, не продумывал будущее, не готовил еду, не следил и не обучал других соплеменников какому-либо ремеслу. Он просто жил, как она – плавал в реке, ходил по траве, вообще не принося никакую пользу, на первый взгляд, окружающим. Но, если не было такого человека в племени, это считалось дурным знаком, это значило, что племя вымирает или неблагополучно и скоро распадется. Это также служило потерей знаний. Поэтому она жила в племени. Ее предназначение можно было определить еще так – отражение состояния существующего племени. И все это просто принимали, как и весь мир, и радовались.
Их племя было первичное, то есть до не существовало никого. Просто была планета, моря, суша с лесами, горами и полями. Они появлялись по очереди и жили всюду. Они считались единым племенем, пока однажды не пришло разделение, но это было все потом.… Вся планета была их домом. Они делились на огненных, водных, воздушных, земельных, травяных. В каждом изначальном племени было неопределенное количество их, в каких-то племенах могло не быть огненных, или травяных. Только вот такие как она – были символами племени, поэтому на целое племя приходился лишь один такой человек.
****
Его узнаю по глазам
В них плавает моя душа
А я сегодня без души
- Одна
- Смерть!
- Смерть!
Толпа ревела, толпа буйствовала и все выкрикивала это слово, как будто выплевывала и все ни как не могла остановиться.
- Смерть!
Она смотрела, как его вели к эшафоту, и ей казалось, что это ее ведут в наручниках туда. Ей казалось, что это она чувствует боль от железа, которое впивается в запястья и щиколотки. Не его, а ее волосы были размазаны по лицу. Медленная, тяжелая поступь и эти люди обвиняющие? Нет! Просто разъяренные, голодные и ободранные люди, жаждущие зрелищ, в особенности кровавых зрелищ. Вот, скрипят ступени возведенного эшафота и легкое головокружение – последствие голодных дней в камере или просто нахлынувшие эмоции, внезапно и с силой хлестнувшие его по нервам. Она, его глазами обводит весь этот люд, собравшийся поглазеть, и видит свою карету как будто со стороны, из него. Вот и веревка. Гул, крик. Его глаза находят ее глаза сквозь всю площадь, сквозь зашторенную занавеску кареты, они заглядывают прямо в душу. Веревка душит, все сильнее сжимается на шее. Появляется пелена перед глазами, хотя они открыты, пропадает куда-то ощущение колен, ног. В груди что-то еще так смешно и трепетно стучит, как барахтается, как маленькая птичка просится на волю, будто из клетки. Адская, дикая боль на шее ослабевает, как будто отступает или наоборот обхватывает, пеленает все остальные органы до полного онемения. Боль отбирает и боль возвращает, отдает только что сбежавшее сознание. Сознание, которое уже никогда не будет прежним. Рыдания, но это всего лишь инерция слез, выкатившихся из глаз. Прихождение в себя. «Надо взять себя в руки», - неумелая мысль, выкатившаяся из ниоткуда. Рука автоматически приоткрывает занавеску, и глаза находят эшафот.
«Это же я! Эрника, ну что же ты наделала.… Зачем?», - рука задергивает занавеску.
- Домой! – ее голос приказывает ехать, его ошарашенное сознание узнает его как будто изнутри и все еще приходит в себя.
- Слушаемся Миледи!
Карета трогается.
Глаза скользят по телу, внимание охватывает все детали. «Любимая, что же ты наделала», - мысли копошатся в голове и рвутся на волю. «Без паники, Урум!» - наконец-то, его сознание, кусочки сознания склеиваются и пытаются приспособиться к новым возможностям и обстоятельствам…
- Миледи, преступник повешен…
- Прикажете собирать ужин?
- Не сейчас Фианта. Я устала и хочу отдохнуть в своих покоях. Си, приготовь мне ванну с риасовыми тририками.
- Слушаюсь Миледи!
- Как скажите Миледи!
- Будет сделано Миледи!
На автомате, механически он, наконец-то, проходит в ее покои. «Где ответ? Где-то же должен лежать ответ!» Он в ярости сшибает флакончики духов и ожерелий со столика, и чувствует, как мышцы руки сокращаются, выражая свое недовольство происходящим. Он поднимает глаза к зеркалу. В отражении видит ее тело, ее кожу. Подходит медленно еще ближе и всматривается в самую глубь глаз – но в ее глазах цвета темного изумруда он не находит даже отражения своей сути, там в глубине плавают кусочки ее души. Один из кусочков выделяется вдруг ярче остальных и втягивает его в себя.
«Где я, черт возьми, нахожусь?» Его закручивает и засасывает. Пустота.
****
Она трясет его за плечи. Улыбается плутовка!
- Ты сошла с ума!?! Зачем это??
- Я хочу посмотреть, как было.
- Было? Нет! Ты разве не понимаешь, что все может теперь измениться. Рухнут в один миг. Разлететься на кусочки, и их не я, не ты, не мы вместе взятые не сможем собрать!
Он тряс ее за плечи. Она улыбалась.
- Слишком поздно. Придется доигрывать.
- Что? – уже по звуку и интонациям ее голоса он понял, что все обстоит именно так, как она сказала и в споре нет смысла, но он не хотел в это верить. И все же обернулся…
Синего песка теперь не было. И по ходу становилось все темней и темней.
- И что нужно сделать на этот раз? – произнес он уже спокойно и примирительно.
- Зажечь фонари! – невинно произнесла она.
- Ну, хорошо. Да, зажечь фонари. И где они?
- Не знаю.
- А какие они?
- Не знаю.
- Но, какая-нибудь подсказка, зацепка есть?
- Не знаю.
- Что? Ты стерла все? Совсем все?
Она кивнула.
- Но, почему? Помню, ты ведь раньше так боялась заблудиться. А, если мы потеряемся?
- А как же любовь? Как же наша ЛЮБОВЬ? – ее глаза вопрошали.
- Ты поверила?
- Да. Поверила. Как и раньше. Как всегда.
- Как всегда.… А, если мы не сможем встретиться?
- А, если на меня перестало действовать вчера. Ты разве не помнишь? Ну, а если мы не встретимся, значит, наша любовь – это дым. Наша любовь – дым!
- Для любви не нужна борьба, как ты считала неделю назад?
- Нет. Любовь – уже не костер, не огонь, который необходимо поддерживать. Любовь – это воздух, кислород. Либо есть, либо нет.
- Не знаю еще, каким образом, но мы вспомним.
-Да.
Темнота сгущалась. Они сплели пальцы. Мрак таял.
****
Я мимо всех и кто-то скажет: «глупость»!
Я нелюбимые цветы не рву
Над пропастью всегда идти легко, когда ты – птица Так все считают,
Но, если птица и не летает… Это не то!!!!
Фонарь ослепил на мгновение глаза. Или это была фара проезжающей машины. Последние дни все было не так, а может быть, все дни с ее рождения здесь было не так. Хотя, она считала, что появилась только 4 дня назад. С каждым днем это ощущение притуплялось. С каждым новым днем казалось, что она живет здесь намного больше, и даже не месяц и не 3 месяца, и не 6 лет, а больше. Целые годы. Еще вчера с утра она считала, что это ее из ниоткуда взявшаяся память – всего лишь программа, вопрос приспособления, хотя, должна была она признаться не лучший способ для выживания здесь. С каждым часом памяти, да и воспоминаний становилось все больше, как будто в нее вмонтировали диск, который разворачивал события. Эти события мало ее изнутри волновали, были чужими, странные, на ее взгляд, поступки приходили вдруг в голову, и память диктовала, что это ее поступки и что для нее это адекватно. Но, она почему-то поставила небольшую перегородку между всей этой памятью и ее появлением здесь. Эта внутренняя перегородка была совершенно бесполезной в практическом плане реалий существующего мирка, но чем-то все же она ее успокаивала. Из-за этого происходила постоянная двойственность и двусмысленность всего с ней происходящего: движений, слов, пристрастий. С каждым днем что-то стиралось внутри, и она это замечала. «А, может быть, кто-то специально пытается вытеснить из нее что-то и заполнить это другими состояниями. Или, кто-то пытается уверить ее, что она живет здесь, и всегда была в этом теле». Тогда почему она только сейчас стала ощущать его, и чувствовать его желания. Ей потребовалось 48 часов движения по комнате, хаотического, беспорядочного, бешеного движения, чтобы понять это тело. А что было в нем, в этом теле до? Память подставляла какие-то картинки, якобы воспоминания, но было в этом всем что-то странное. А что, Мишель и сама не понимала. Взять вот хотя бы ее имя. Красивое имя. Но, ей казалось, что это не совсем даже и ее имя, что будь это имя по-настоящему ее, то она чувствовала бы себя по-другому, слыша его из уст других людей.
Все 4 дня она делала попытки отключить эту достоверную память от существующего тела, отказывалась от эмоций и логических мыслей. Проваливалась куда-то в какой-то вакуум. Смутно чувствовала приток чего-то и отключалась, засыпала, висла как компьютер, требующий перезагрузки. В глаза начинал падать неизвестно откуда-то взявшийся свет. Что-то преграждало ей выход. И ей приходилось жить простой жизнью. Жизнью ничем не примечательной девушки, у которой нет ничего материального. Она беспорядочно барахталась в обществе этого мира. Мишель не понимала, что от нее хотят. Вернее, она это логически как раз-то осознавала прекрасно: хотят, чтобы она стала успешной, нашла свое место в жизни, пришла к окончательному и незамысловатому, зато реальному решению с выбором мужчины, согласилась бы на семейную жизнь, на различного рода обязательства и отношения и всяческую ценную белиберду этого мира. Только вот не могла она окончательно принять, да и понять и, наконец-таки, объяснить себе и другим, почему она стоит на месте и не вступает в борьбу за блага мира. Сначала, она наивно пыталась объясниться с другими, забыв, что одно и то же слово имеет десятки значений, а вернее, бесконечное количество значений, для каждого человека свое. А, может быть, в этом мире не существовала слов, чтобы объяснить это. Вот, и выходило так, что казалось, что она ничего не хочет делать и противоречит всему новому и активному. Мишель успокоилась, или, может быть, в чем-то просто смирилась с этим, и уже больше никому не пыталась объяснить свое мировоззрение…
Всплывали люди. Ее память быстро вычисляла их, а разум подсовывал готовые фразы для общения с ними. Она забрасывала эти фразы куда-то в никуда и говорила другие. Люди. Внутри себя она не считала этих людей своими. Почти все они были ей незнакомы, неважно, что говорил разум, и рисовала память. «Этого человека ты знаешь уже 5 лет», - нашептывало ее сознание. «У вас было то-то и то-то. Сделать вот это самое уместное с ним» А Мишель смотрела на данного человека и ощущала, что видит его впервые и что их ничего не связывает в прошлом. Иллюзия! Может быть, тот, кто был здесь ДО: в этом теле и в этой жизни очень дорожил этими отношениями и этими людьми. Может быть, он, этот человек выстраивал цепочки этих отношений всю жизнь. Ей же потребовалось чуть больше недели, чтобы все разрушить.
Память подсказывала услужливо, что многие люди, ранее так часто посещавшие эту квартиру возможно больше никогда не переступят и порога. Исчезали связи, пропадали люди, менялись предпочтения. Иногда, становилось очень тоскливо, это былая память и разум начинали разом поскуливать, как выброшенная на мороз псина, это подозрительные воспоминания рисовали ей кошмары. Она смотрела на все это с немым позволением, с разрешением рушиться дальше. Пока однажды пустота не заняла место рядом с ней. И чем больше пустоты становилось вокруг днем, тем насыщеннее и ярче снились сны.
****
По стеклу из разбитых желаний
Босиком я пришла в твой сон
Ты проснешься, я сразу растаю
В этот раз навсегда милый мой
Они легко умирали. «Умирать» с древнефрайдийского означает «наполнять свое сознание светом до предела». Умереть - значит пережить взрыв восторженного сознания, научиться чувствовать разумом и источать эмоции. Смерть – это соитие души и тела, физического и эфирного, это праздник понимания. Они легко и часто умирали. И так же легко возвращались к жизни. Жизнь – это дозированная энергия без взрыва. И рождаясь вновь, они выбирали собственное предназначение вплоть до функции. Огненный мог стать травяным. Такие, как она, никогда не меняли свой путь. Быть одной и быть в то же время и постоянно частичкой каждого – это было захватывающе и интересно. Шли тысячи лет.… И некоторые характеристики их племени менялись. Умирать они стали реже. И, значит, соответственно, прибавилось количество жизни. А как последствие этого – сознание перестала быть полностью накачено энергией, и стало делиться. Возникло правое и левое полушарие. Физическое тело стало выворачиваться, тем самым, подстраиваясь под новые условия жизнедеятельности, пока не вывернулось полностью наизнанку. Что привело в последствии к появлению боли. Боль – это пучок энергии, проявленный не по назначению, не из разума, а из части физического тела, в результате разбаллансировки тысячелетиями наработанному принципу существования. Новое физическое тело еще не приспособленное к ранним токам энергии – реагировало раздражением, то есть болью, так как еще не понимало смысла данной манипуляции.
****
Кто для тебя я?
Реальность, ставшая новой мечтой
Или, иллюзия жизни…
Просто несбывшийся сон?
Он узнал ее по рисунку ладоней. Она зашла в уличное кафе, и, купив стакан ананасового сока со льдом, села за столик. Он сидел за соседним и говорил по телефону.
- Решим в среду, ок., - произносил он как раз, когда взгляд его упал на ее руки. Что-то знакомое отозвалось в нем, когда она, прижав по детски всей ладонью стекло стакана, поднесла его к губам и начала пить сок.
Почувствовав внимание, Мишель покосилась по сторонам. Встретилась с его взглядом. Память услужливо подсказывала, что он из таких, кто бы ей мог понравиться, но что из этого ничего бы все равно не вышло. Она мысленно фыркнула на память и захлопнула ее, как пустую мыльницу. Незнакомцу она улыбнулась. Он ей сразу понравился: его бархатные темно-коричневые глаза, так внимательно смотрящие на нее, напоминающие, словно двух энергетических шаров, его лицо, прическа. От обуви до кончика ушей он вызывал в ней только симпатию и нежность.
В этот момент к ней подсели 3 типа, все столики были заняты. Мишель встала, так и не допив сок. Задержавшись на мгновение, как будто сожалея, что ей придется уйти, она медленно побрела из кафе. Проходя мимо столика, за которым сидел он, она вздохнула и услышала, как он говорит ей:
- Мне показалось, что ты не допила сок?
- Да. – Согласилась она.
- Тогда, может быть, ты присядешь, а я принесу тебе новый?
Она молча села, улыбкой выражая свое согласие. Говорили. Ее память временами включалась, и твердила, пытаясь привлечь к себе ее внимание: «Ничего у тебя с ним не получится! Вот увидишь!» Мишель отмахивалась от нее, как от надоедливо пищавшего комара, который уже напился крови, но все равно, хочет еще.
Ему показалось, что он знает ее всю жизнь. С ней хотелось быть откровенным, и было приятно раскрываться.
Шли часы, но время, как будто не трогало их, то ли остановилось, то ли просто забыло об их существование.
****
Я думать буду о тебе, глаз не закрывая.
И отпускать тебя в который раз.
Ты будешь прав, прав 10 тысяч раз
Меня забвению, сегодня, предавая.
Тихо. Так тихо бывает только.… Нет! Ерунда, так тихо нигде не бывает и не может быть. Это тихо свистит в теле. Все кончено, все разбрелись. Пустой эшафот. Тело, мертвое тело, еще недавно бывшее теплым от жизни, валяется с веревкой на шее. Она сознанием заставила ощутить его. Сердце еще не остыло. Все органы в порядке, но вот шея сильно передавлена. Можно заштопать, но, вот как мозг справится с этой ситуацией. Можно, конечно, кинуть его здесь, возможно даже вернуться в свое. Но, это как минимум нелепо - двум сознаниям жить в одном физическом теле. Она могла найти для него новое физическое тело. Хотя, вопрос очень интересный. Будет ли она также любить его в новом теле? Или, может быть, это тогда уже будет не тот человек, не он. Да, и что гадать, всем известная истина: помести сознание в новое тело и тело изменится, впитав в себя нечто от сознания. Но, ведь также изменится и сознание. Они мутируют навстречу друг к другу. Таков процесс адаптации.
«Нет и нет!» Она должна восстановить его тело. Иначе вся эта авантюра просто потеряет свой первоначальный смысл.
Она будила его органы. Бегала сознанием внутри ног, рук, туловища, до тех пор, пока тело не нагрелось. Органы стали просыпаться. Зашевелилось сердце. В голове поплыло – это оживали мозги. Добрый знак. Мышцы вздрагивали и дергались от неравномерности энергий. Она специально не подключалась еще к мозгам, чтобы пока не чувствовать боли. Она наблюдала. Но, избавиться от неравномерности можно было только одним способом – подключиться и встать, и размять мышцы движениями. Она настроилась и подключилась. Ее сразу ослепил разряд очередной боли, переплетенный с невероятно-диким первобытным ужасом. Она усилием раздвоилась, чтобы совсем не потерять контроль, и теперь одна часть ее сознания наблюдала за второй: вторая металась как затравленный зверь, уже подстреленный, но не добитый. Она сосредоточилась на движении поднять всю эту махину его физического тела, и конец боли.
Вот, наконец-таки, она в нем поднялась и стала топать на месте. Кто-то видимо проходил мимо, так как она услышала истошный крик:
- Аааааааааааа! Труууп встал!!!!!!!!!!!!! Спаааа - ааа—сите! – какая-то женщина, заплетаясь в юбке, неслась прочь от площади.
Боль прошла. Мозги успокоились. Она судорожно открыла глаза. Перед глазами плыло и чувствовалось, как набухли мозги. Мозги, они не понимали, что происходит, но готовы были сейчас поверить во все и взять за первооснову любое, что пришло вперед.
- Шея!
Ну, конечно, шею сдавливала веревка. Она рукой попыталась ее распутать. «Не выйдет»,- пронеслась мысль. Но, нет, рука оказалась сильней и веревка упала. Жгучая боль охватила его горло, но эту боль чувствовать могло лишь ее сознание. Она начала восстанавливать шею. Полегчало. Его пару раз вырвало, и он, а точнее все-таки, она почувствовала голод.
Сначала, нужно уйти отсюда. Будут ли его тело искать? Вот какой вопрос предстояло решить. Нужно было сохранить его тело, ничем не изменяя его. Задачка не из простых.
Значит нужно пойти на юго-запад. Через леса.
****
Холодные камни ступеней
Приносят воздушную легкость
И знание, что здесь не впервые
Иду босиком я… … … … … ….
Замок упирался в море. Вода омывала камни и с грохочущим визгом скатывалась вниз, назад, туда, где уже рождались новые волны. Замок казался черным, но это была одна из его иллюзий. Вокруг замка стояло тысячи фонарей, которые пока не были зажжены. Замок и пустота. Ни зверья, … ни людей.… А, впрочем, это была, опять же очередная иллюзия.
****
Паутина слов так нежно душит,
Обольстительна ночная темнота.
Ты будешь прав, когда не позвонишь-
Больным фантазиям – грош цена!
Хотя…
- Мишель?
Его голос в телефоне звучал так трогательно, так нежно и между тем реально. От его голоса она таяла.
- Да?
- Мишель, знаешь, до встречи с тобой… Я считал, что идеальных людей не существует. Но, сейчас, я понимаю, что это не так. Ты – идеальная. Почему ты такая идеальная?
- Ну, может быть, потому что ты идеальный для меня. – Она засмеялась. С ним было очень легко.
- Мне нравится, как ты дышишь. У тебя такое дыхание.
- Какое?
- Не знаю. Мне кажется, что я могу тебя узнать просто по дыханию.
- ничего себе. – она улыбалась. Это было безумие, диктовал ей разум, логика и, естественно, память. Но, она улыбалась.
Их окна смотрели друг на друга, но они не знали или просто не думали об этом. Отрицали, какую-то, часть реальности. Мишель ничего не знала о его внешней, реальной, обычной жизни, разве только-то, что он говорил ей. Он о ней знал не больше. Их встречи были похожи на встречу дня рождения или нового года и рождества: дольше ждешь и не замечаешь, как этот день сменяется другим, простым, обычным днем.
Что-то тянуло их друг к другу. Обрывки неясных и нереальных воспоминаний. Она молчала о нем. Это было странно, если не для не ее самой, то для ее памяти. Раньше она как будто была более разговорчивой и уж точно не молчала об отношениях, в которых царила гармония и взаимность.
В этот раз она молчала. Молчала о радости при звуке его голоса, о встречах: непонятных, до жуткости быстрых иногда, молчала про победы. Этим молчанием словно пыталась отгородить его от мнений других. Ей не нравилось говорить о нем. Она предпочитала вбирать в себя все исходящее от него и поэтому молчала.
****
Он, а точнее все-таки она пробиралась все дальше на юго-запад. Идти было немного неприятно, так как ноги начинали уже ныть от такой ходьбы. Болела шея и самое ужасное, когда она попыталась что-нибудь произнести вслух – проявилось это как какое-то нечленораздельное молчание.
«Мда. Урум, извини меня, но кажется у тебя что-то с голосовыми связками. И, это что-то я не могу исправить»,- подумала Эрника с тревогой.
Да, она могла прямо сейчас выйти из него своим сознанием, но, несмотря на все сложившиеся неудобства – делать этого не хотелось.
Пусть кто-то думает, что чем дальше уходишь от физического тела за нулевой уровень, тем меньше хочешь возвращаться.… Да, так было написана в книгах, которые она читала. Может, неправильный перевод, может, не то значение проявили, но на практике все оказалось не так.
Чем дольше ее сознание отсутствовала в физическом теле, тем радостнее было возвращение назад, и тем красочней воспринималась окружающая действительность. И, как правило, после этого несколько дней, вообще, не хотелось никуда вылетать.
То, что произошло вчера было похлещи простого улета. Она прекрасно понимала, что выйди она сейчас из него, то может и не вернуться.… Хотя…
Путешествовать вот так запросто было увлекательно и главное надежно…
- Аааааааааааааа…. М… - громкий свистящий звук прервал ее мысли. От неожиданности она остановилась. Барабанная дробь сразу же раскатилась по всему лесу.
- Дьию юю дьиью,- шепталось отовсюду.
Ее окружали люди: высокие, не меньше двух метров и худые, но очень пластичные и гибкие.
Когда она уже хотела заткнуть уши от этих назойливых и свистящих голосов, появился еще один человек. Его пол было не понять, он был в маске, которая доходила до пояса.
- Шинга. – прошелестел его или ее голос. Голос не был громкий, но, тем не менее, был в нем какой-то непередаваемый гул и жесткость. Это шипение долетело до всех и воцарилось долгожданное молчание.
Она пыталась вспомнить, что это за племя и кому они поклоняются, но звуки этого голоса просто выбили ее из колеи. Она не знала этого наречия, а, может, просто не могла различить слов из-за этого шипения.
Эрника попыталась сделать шаг в сторону – но, они, все эти странные люди окружили ее. И вновь откуда-то раздалась барабанная дробь. Она невольно начала вслушиваться в эту мелодию, но уже через пару секунд поняла, что эта мелодия начинает расщеплять ее, пытаясь разделить сознание, тело, разум на мелкие составляющие. В ее случае, это делать запрещалось. Ведь могли проснуться его кусочки личности, прилипшие к физическому телу, которые сейчас просто и благополучно спали. Но, эта музыка, похоже, их начала пробуждать. А в какой-то момент ее сознание просто беспардонно отбросили в сторону. И она уже не думала о нем, только мутно видела изнутри, что происходит, но все замедлялось.
Она повела носом, хотела что-то произнести, но вместо этого вырвался хриплый звук – похожий на глухое бульканье. Мышцы на теле напряглись, а барабанная дробь исчезла из восприятия, а точнее слилась с пульсом, стала движением туловища, морганием глаз. От такого, створка сознания захлопнулась.… … … … … … А, когда снова открылась, от шока, она даже забыла думать на мгновение.
«Что это?» - вопрошала она саму себя мысленно.
Под ней лежала какое-то существо в маске. Стоял запах мяса и паленного. «Я убийца?» и тут же кто-то рядом с ней засмеялся: «Наивная!» Она подавила эту мысль, даже не мысль, а импульс от его инстинктов.
- Шере, шеррье. - потревоженное существо начало что-то бормотать. За доли секунд все стало понятно. Она заставила его тело подняться, маску срывать не было не малейшей охоты. Перешагнула через шипящее существо и пошла дальше. Ее сознание все ни как не могло утихомириться. «Как такое могло произойти? Какие-то омерзительные животные повадки.… Но, ведь это не я.… Была не я.… И даже не мое тело…» - успокаивала она саму себя.
На мгновение, и, наконец-то, сознание успокоилось, и тело почуяло, что кто-то явно за ней наблюдает. Она обернулась и увидела все это же создание – двух метров 20 сантиметров, худощавое и в уже мятой маске с прорезью для носа. Прорези для глаз не было.
- Шааааааааа? Ша? – говорило, как мурлыкало создание.
Может, это значит «возьми меня с собой», подумала Эрника. Удивительно, но ей никогда еще до этого не приходила мысль, что вдвоем в дороге веселей. Веселей, чем одной? Бред! Ну, и зачем ей такая спутница, которую она не понимает и которой даже ничего ответить не может.
Но, отказаться от присутствия длинной она не знала как, и поэтому просто смирилась с ее присутствием рядом. Лес ведь общий.
На 5 день, она почувствовала, что ее сознание начало мутацию. При попытке вспомнить свою прошлую жизнь даже закружилось в голове, зато настоящее казалось естественным.
На 5 же день их встретили новые существа. На людей они мало походили, но говорить могли, по-видимому, не на одном языке. На вид пушистые и добродушные комки, а по поведению похожие на зубастиков. Их зубы были, кстати сказать, очень ухоженными – ровными, острыми и блестящими, что даже бросалось в глаза благодаря их нечесаной шерсти, в некоторых местах даже закатанной в колтуны.
Увидев их, они замедлились на долю секунды, сканируя их вид и вероятность встречи. А потом заговорили.
- Кто вы такие?
Она показала жестом, что не может говорить.
Они кивнули, и заговорили с длинной на ее языке.
- Пши на ша Ра ша?
- Жишь те те, тат та, - пролепетала длинная.
Эрника ничего не поняла, поэтому даже перестала слушать. Но, неожиданно обратились к ней.
- Эй, съешь ее! – сказал один зубастый комок, показывая на длинную.
От такого предложения она опешила. Видимо, ее глаза выразили весь избыток ее удивления и уже несколько комков объясняли ей, что к чему.
- Хочешь говорить, значит съешь ее. Не бойся, кость у нее не жесткая, удобоусваиваемая. Ты спокойно ее раскусишь и прожуешь.
«О чем они таком говорят? Как это так, съесть ее? Пусть мы не друзья, и не общались в дороге, но шли вместе по одной тропе, след в след. Да, она была бы рада избавиться от ее общества, но не таким же способом!»- мысли врывались в ее сознание от такого предложения.
Комки переглядывались.
- Ешь ее немедленно, или тебе не поздоровиться. – Комок обнажил все свои 55 зубов, якобы улыбаясь.
Внезапно, взялась мысль: «Если тебе предлагают сделать что-либо, а у тебя нет выбора, ну, По-крайней мере, ты так считаешь, значит, сделать так, это и есть самый правильный выбор. Иначе, откуда взялось само предположение этого действия».
Она шагнула к длинной, и, подняв ее на одной руке, сложила вдвое – получился большой французский батон – и откусила голову, предварительно сняв с нее маску. У длинной не оказалось глаз. «А, это новость!» - подумала она. Вкус напоминал свежую капусту, также хрустел между зубами. Когда была доедена последняя нога длинной, пришло ощущение сытости, хотя, навряд ли, надолго.
- Ничего себе! Я съела живое существо.
Комки переглянулись, и уставились на нее. И тут до нее дошло, что фразу она произнесла вслух, что комки видят перед собой не ее настоящую, а мужчину, и она постаралась исправить свою оплошность.
- Я должна, должен продолжать свой путь.
Комки вновь перебросились взглядами.
- А кто ты? И куда ты держишь путь? – спросил один из них.
Она за неделю уже свыклась с отсутствием голоса и со всеми, как оказалось, плюсами этого безмолвного состояния, одним из плюсов было то, что можно было никому ничего про себя не рассказывать. Сейчас же нельзя было обижать комков, но и правду говорить совсем не хотелось.
- Я забыл, не помню, – ответила она.
Возможно, это было ошибкой. А, может быть, ей нужна была эта передышка якобы забытья.
- Ты останешься с нами, до тех пор, пока не вспомнишь, и память не вернется к тебе! – провозгласил зубастик.
«Ба! Приехали!» - пронеслось у нее в сознании.
****
Она сидела, поджав ноги,
Не реагируя на звуки
Ее усталость не пускала
И холод гладил нежно руки
Она хотела просто лета
Кусочек ласкового солнца
Его глаза, в них что-то больше,
Но был не с нею он сегодня
И голоса звучали громко,
Она понять их не хотела.
Ей было холодно и зыбко
Она не верила в потерю
А за окном гуляла вьюга
Снежинки падали смеясь
Ей не хотелось что-то делать
Во всем царила лишь боязнь
Она одна ложилась спать
И ей казалось, что как будто
Пытался холод овладеть
Ее душой уже под утро
Он нежно гладил ее руки
Скользил по бедрам вверх и
Вниз.
И не хотелось просыпаться
И знать, что это ее жизнь
Она пила горячий чай,
Из тела холод прогоняя.
Отважно шла одна по снегу,
Глаза от ветра закрывая.
И льдинки таяли в глазах,
Даря горячее дыхание.
Она была еще жива,
Хотя лежала без сознания.
Что-то изменилось. Она не могла понять еще что. Просто былая легкость как будто покрылась пылью. Стало тревожно и неуютно. Некоторые из племени, проходя мимо, косились на нее как-то осуждающе и не по-доброму. И она замкнулась в себе. Ходила целый день одна, не с кем не разговаривая, старалась не подходить близко к другим, потому что присутствие других ее только угнетало. Она не испытывала к ним плохих чувств, но и быть рядом с ними долгое время просто не могла. Ей казалось, что они ее вытесняют, и она без сопротивления отдалялась. Больше с ними она не улыбалась и не смеялась. Она чувствовала себя, вдруг, ненужной, отяжелевшей, прошлогодней листвой – замаранной, инертной. И, это ощущение давило на нее. В тот день, когда она решила уйти, на них напали. Разгромили всех. Некоторые исчезли даже до того, как поняли, что это нападение. Это всегда было только раз: первый и последний. Их племя прекратило существование. Выжженное поле, обгоревшая листва, обрывки умирающих листьев – вот и все, что осталось от них. Она стояла босиком на поляне, там, где раньше росла сочная, зеленая трава, пятки от тепла приобрели грязновато-коричневый оттенок.
Она стояла и смотрела, ни в силах, ни вымолвить слова; ни сделать движение посреди разрухи и опустошенность. Комок, сжимавший что-то в горле, исчез, оставив место пустоте. Она чувствовала, что исчезает – сначала пальцы ног, ноги, руки, вот и туловище. Все растворилось и перестало быть, шея…. Она знала, где она сейчас окажется, и в то же время, не имела ни малейшего представления. Она снова окажется в этой же самой пустоте, но только с другой стороны. «Глупо все это. Зачем эти бесконечные перемещения в пространстве, брожение по кругу. Новый цикл – опять новый цикл. И п у с т о т а». Эта мысль осталась бездомной, так как ее уже в этой сфере не существовало.
Она обнаружила себя тут же, ну, или прошло мгновение в новом теле. В новом теле, хотя, похожим на предыдущее. Так было всегда с ней – даже тела были напоминанием, постоянным напоминанием их смены.
Это тело спало и пока тело спит, она, как обычно, решила в нем как следует обстроиться. Присутствовала знакомая пустота и чувство опустошенности. Она постаралась вскрыть память. Вот, пожалуй, что было в этом теле не так. Память была совершенно не привычной. Какие-то непонятные грустные образы на фоне всеобще хороших событий. Память программировала на смерть. Как будто части личности этого тела бесконечно пытались избежать чего-то, или просто бежали прочь – не разбирая дороги – куда-нибудь прочь – но только, чтобы не оставаться здесь.
Когда тело проснется, произойдет встряска – вдруг, подумалось ей, а это значит, надо прочно закрепиться, чтобы не выпасть.
И так, первой прищепкой является имя. «Как же теперь ее зовут?» - она копалась в памяти. «Ага! Нашла. Меня зовут Мишель». Она перестала рыться, хотя как раз с памятью придется больше всего контактировать. Но, почему-то не сильно хотелось.
Тело просыпалось. А, проснувшись, начало двигаться. Двигалось быстро, стремительно, ничего не замечая перед собой, а, прекратив движения, просто осело на пол и погрузилось в физический сон. «Раньше со мной такого не бывало» - подумала Мишель, погружаясь в вакуум. Процесс адаптации был успешно завершен.
****
Суша – пристанище дня
Хватит палатки, огня
Хлеба и мяса, и соль
И, снова, ринуться в бой!
«Вот оказывается, что это значит, спокойная жизнь» - думал Урум. Жизнь, которая состояла из званных обедов, от которых если очень лень, можно было отказываться, скачек, прогулок и книг. Раньше, он даже не смог бы себе вообразить, что бывает такое количество книг. Получается, он совсем не знал ее, не знал ее эту сторону…. «Если этими книгами топить, то на целый год холодной зимы хватит» - с усмешкой думал он иногда. Но было тепло, лето и он их читал. Читал о том, что было 10.000 лет назад, и что будет через 1.000 лет. Читал днем, читал вечером, читал и забывал, кто он есть. Его сознание мутировало. Прошло время, когда он не понимал «кто он?» Он или Она. Он видел ее портреты, видел ее в зеркале, видел во всех зеркалах ее отражение. Ее видели все, кто смотрел на него. К нему обращались «Эрника», а чаще «Миледи». Его сознание трансформировалось, и мужские качества перевоплотились в женские. И, даже к себе он уже обращался в женском роде. Единственное место, где он еще вспоминал о перевоплощении – это были сны. Но, сны, несмотря на яркость, были мимолетные и короткие.
- Эрника, - говорила она иногда сама с собой стоя у зеркала и глядя на свое отражение, - Не пойму одной вещи. Вроде, все прекрасно, но как будто чего-то не хватает…
- Миледи, карета готова.
-Да, да.
Она внезапно вспомнила о замке на юго-западе. Она давно там не была. Раньше, …. Но, все, что было раньше, представлялось ей в какой-то туманной дымке. Хотя, одно она помнила точно, раньше она любила в нем жить.
****
Он умрет, не выживет! Умрет!
У него желтое оперение, так нельзя!
Когда у всех серебряные перья…
Так жить нельзя!!!
И вот, впервые открылись глаза.
Увидели сказочный мир.
Волшебно звезды сияли,
А, утром был пир.
Он умрет! – сказал самец стаи.
-У него серые глаза.
Вы, где-нибудь с таким цветом
Зрачки встречали?
- Нет, нигде и никогда!
И, вырос клюв, вернее не было клюва!
Разве, это, может быть, клюв?
Что-то среднее между 5 и 8 см.,
Когда у всех 18 и 5.
- Не выживет,- шепталась стая
С таким клювом и от голода
Не долго умереть….
Как же можно кого-то забить,
Если клюв максимум 5?
Что за перья…. Ходили слухи.
Он умрет от зимних холодов.
После первой зимы они замолкли:
Умерло полстаи – околели,
А, он спокойно чистил снегом клюв.
И, вот прошло миллион тысяч веков.
Сколько стай он уже похоронил.
Все считали, что он умрет….
А, он в желтом своем коротком оперение
С малым клювом, серыми глазами
- до сих пор живет .
Зубастые комки оказались очень любопытным народцем. Взять хотя бы их зубы – 55 штук. По 27 + 1 древесный, лохматый зуб, который рос под языком. Этот зуб рос медленнее, чем другие, и, вырастая всего в половину, вываливался изо рта. В дальнейшем, из него появлялся новый зубастик. Зубастые комки – народец двуполый. Размножаются по одиночке, хотя, и, бывает с использованием себе подобных. По-крайней мере, существовало поверье, что если хочешь, чтобы появился суперкомок – то нужно, чтобы один зубастик плюнул в рот другому. Так, родившейся 55-й зуб будет лучше развиваться. Но, подобное происходило редко. Они предпочитали действовать самостоятельно.
Эрника жила в облике Урума с ними уже 8 дней, и многое узнала. Например, что если хочешь что-то узнать – спроси, так как пока ты не спросишь, никто не будет с тобой разговаривать. Каждый будет поглощен собой.
- Почему мне нужно было съесть длинную, чтобы заговорить?
- Что??? – не сразу понял один комок, о чем идет речь. – А, ты про ту, что из племени Шингу.
Она кивнула.
- Да нет, необязательно было ее съедать для голоса.
- Как? Но, зачем тогда?
- А разве в ваших краях не так? У нас это принято, съедать своих друзей.
- Да, но я с ней не был друзьями.
- Вот! Наверное, поэтому ты и заговорил. Когда ешь друга, в тебе ничего не меняется, ну, или По-крайней мере, не открывается. Попробуй съесть простое создание, о котором ты почти ничего не знаешь…. И глядишь, что новое в тебе проснется.
- А почему вы едите своих друзей?
- Мы же зубастики. Всегда вместе держимся. Посмотри, какой у нас порядок! Все за зубами следят! Чистота. И все почему? Друзья нас не отвлекают!
- Но, ведь и тебя так кто-то сможет съесть однажды?
- Так и произойдет! «появившийся изо рта – в рот, да и прибудет». Это наша заповедь. Мы функциональное, самодостаточное, и вообще, само- племя.
- Да, понятно. И, все-таки, зачем вы? А смысл?
- А смысл в том, чтоб зубы блестели.
Эрника посмотрела на зубастика, но он не улыбался, говорил очень серьезно.
- Ты тоже с нами можешь остаться, если зубы вырастишь до 52-х.
- А это как?
- Да, просто. Тебе нужно будет съесть живьем наших 5 зубастых комков.
- Да, и ты тогда тоже станешь комком,- подхватил другой зубастик.
- Я подумаю.
Утром жгли костер, и в запахе дыма ее сознание утрачивало связи. Ее как будто кто-то стирал как ластиком по бумаге, только не по бумаге, а в его голове.
Она забыла свое имя, и стала считать, что она Урум. «А почему бы действительно не стать зубастиком. Что есть другого в этом мире? Что есть лучшего? Ходить по лесам? Это уже было. Что-то непонятное пыталось проснуться в нем, но не могло.
- Да, я стану зубастиком!
- Ва. Цок.- Все зубастики зацокали в одобрении. Ему объяснили правило.
- Ты подходишь, хватаешь за волосы любого и жуешь, и так далее, пока не съешь пятерых.
Начинался рассвет. Костры давно затухли. Урум подошел и схватил одного за волосы. Комок оказался намного тяжелее, чем он думал. Осторожно откусил ухо, как будто боясь причинить боль зубастому приятелю. Кисленький вкус, как будто, хотя нет, это ощущение невозможно было сравнить ни с чем, что он помнил. Вкус был совершенно новый и необычный. Он откусил уже пол головы зубастика. Зубастик ему улыбался.
- Ну и как я на вкус? – прищурясь, говорил он скороговоркой, пока его половинчатый остаток рта мог шевелиться. Урум дожевал его рот, так ничего и не сказав. Солнце коснулось его волос. Он бросил зубастика, и понял, что передумал. «Не хочу быть зубастиком!»- пронеслась пронзительная как стрела мысль у него в мозгах.
- Извините, но мне пора. До свидания.
Комки прищурились, зарокотали зубами и еще долго их ухмылки неслись ему вслед.
****
Пусто. Иллюзия стекол.
В зеркале кто-то ведь есть?
Срываю одежду… с тела, с души
Понять чтобы, кто Я есть….
Фигура сидела на большом коричневом камне. Волны с плеском ударялись и отступали. Ни зверья. Ни людей. Ни границы моря от неба. Толи небо превращалось в волны, то ли море плыло высоко вверх. Она сидела, прижав к себе оба колена, подбородок, положив на них. Временами вскидывала голову, чтобы стряхнуть с глаз прядь волос. В том, что здесь она была абсолютно одна, она была уверена. В том, что ей необязательно было сюда возвращаться, она помнила. Только менять ничего не хотелось. Все происходит, так как происходит. Поэтому она просто сидела. Иногда, чтобы кто не говорил, необходимо сидеть и ждать. Не прислушиваться, не строить планы, не анализировать ситуацию. Просто сидеть на своем камне и ждать – без ничего: без вопросов, без объяснений, без спешки, с пустотой один на один. И ожидание улыбнется.
****
Лунным светом касаюсь тебя,
Сквозь пространство холодных стен.
И, вдыхаю тебя без остатка,
В тот же миг, растворяясь в тебе.
«Я сильно надеялся, что ты сегодня предложишь нам увидеться… Точка»
«А еще не поздно?»
«УЖЕ поздно»
«Почему уже поздно? Почему же ты не предложил это сам?»
«Я отдыхаю, лежу. Без комментарий»
«А что ты делал днем?»
…………………………………………………………………………………………………………………
«Твое выражение: Хотя, но неважно. Тебе так же»
«Именно в том самом смысле, который я в него вкладываю?»
«Именно»
………………………………………………………………………
Это могла продолжаться часами. Это могло продолжаться часами, только если она переписывалась с ним. Никто другой не мог заставить ее так долго сидеть с телефоном в руке, забывая о реальности.
В принципе быть с ним, Мишель мешала только память, если бы не было этой памяти, не было бы никакого барьера. Хотя и он сам не переходил какой-то черты в отношении с ней. Она предполагала, что это может быть за барьер, но никогда, в плотную, не думала об этом. Она, вообще, старалась не думать о реальности в их отношениях.
Слова любви между ними были уже сказаны и повторены не один раз, пусть всего лишь в сообщениях на телефоне, но ведь иногда они, эти незамысловатые ощущения любви вкрадывались в их разговоры. Но, тогда и он, и она замыкались в себе, и не желали продолжать эту тему. Между ними как бы возникла какая-то внутренняя договоренность: не говорить на некую тему. Молчаливая договоренность возникла сама собой из этого молчания. Мишель долго думала, что же все-таки она хочет….
****
И манил меня океан,
Я пытался найти ответ,
Что там спрятано за горизонтом?
Что за земли, и что за свет?
Урум потерял счет дням. Днем брел, ночью разбивал лагерь, а с рассветом снова отправлялся в путь. Пока, в воздухе не появился слабый и незамысловатый запах моря, пока его ноги не начали сдавать. Но одной ноге он растянул связку, другой случайно наступил в огненное болотце, поэтому как бы его душа не рвалась вперед, физически он уже хотел отдыха. Сам не заметил, как остановился и прислонился спиной к какому-то столбу. Долго изучал свои ноги. И понимал, что идти они отказываются. Чем дольше он стоял у столба, тем явственнее ощущал, что-то неуловимо знакомое. Он задрал голову наверх. Столб заканчивался какой-то странной конструкцией. Он постучал по нему. Наверху кто-то зашевелился.
- Стой! Чего трясешь? – Конструкция оказалась живой и говорящей и теперь слазила вниз.
Урум почти не удивился. «Просто говорящая подушка. Всего-то»- проговорил он сам себе.
Подушка, вдруг, сразу нахмурилась, как будто услышала его, и услышанное ей не очень понравилось. Она уселась у столба, скрестив руки.
Видимо, подушка была не их молчаливых….
- Ну вот, всего-то я значит говорящая. А то, что у меня руки, ноги есть, это ничего не значит. А, то, что я думаю, ладить умею – это значит все уже не в счет. – Бормотала она, поглядывая на Урума, но, не собираясь прекращать свой горестный монолог.
- Да я, такая единственная может в целом мире. Уникальный, редкий экспонат. А ты….
- Извини, не знал.
- Он не знал. А, что ты, вообще, знаешь. Мог бы для приличия, ну вот такусенькое изумление, воспроизвести! Эх, не зря я ушла!!!!!
- Ты знаешь, я и вправду удивлен. Теперь удивлен. Ты такая разговорчивая. У тебя такой словарный запас. – Урум прикидывал, чтобы такое сказать, чтоб она успокоилась. «Подушка – дело хорошее, это вам не гвоздь. Где отдохнуть может, даст себя на использование». Да, она была очень забавной.
- Ты и впрямь так думаешь?
- Конечно!
Подушка заулыбалась.
- Может, отдохнуть хочешь? Да ты можешь. Я ничего. Я же подушка, для этого и существую.
- Спасибо.- Урум обрадовался. Но, радость длилась недолго. Подушка видимо роднилась с радио, так как остановить ее было сложно, либо она давно ни с кем не разговаривала, и теперь восполняла часы своего вынужденного молчания.
И, все же, он уснул. Сквозь сон слушал ее историю: про замок, про какую-то Эрнику, про ров с водой. Ему снился свет. Большие как столбы подсвечники, а в них свечи, которые зажигают не огнем, а нажатием в какую-то плотную емкость.
****
В море, чтоб плыть в никуда
И, воевать ни за что,
Или за то, чтоб дышать,
Все ведь в последний раз.
Подушки не было нигде! И, она уже несколько дней спала без нее. Можно было воспользоваться другой, простой подушкой, но Эрника любила пользоваться только своими вещами. И, если ее подушки нет, что ж, значит, она будет спать, вообще, без подушки. Последний раз, когда она ее держала, подушка болтала о каких-то путях. Эрника не предала никакого значения этому. Ее подушка была очень веселой и общительной. Но, делать все, как она говорит, было бы не совсем удобно, да и столько мороки. Теперь, она видимо ринулась в странствия. Сначала Эрника пыталась ее отыскать. Она была уверена, что беглянка где-то рядом. Вот только где именно? Теперь она ее уже не искала, а просто ждала, сидя за книгой или гуляя по окрестностям.
Эрника шла, напевая, как обычно, пока не увидела странное зрелище. На ее подушечке лежала голова. Она подошла поближе, не веря своим глазам. В этот момент глаза незнакомца открылись и зафиксировались на ней. Эрника почувствовала взгляд, но ей было не до него в этот момент.
- Как ты? Здесь? В таком положении? – прокричала она шепотом.
- Да, я но,- пытался что-нибудь произнести Урум.
- Помолчи! – бросила она ему.
- Вообще-то, мы еще не знакомы, - сказал он поднимаясь.
Эрника схватила подушку и стала ее изо всех сил трясти.
Урум хотел помешать:
- Подожди! Она – это, говорящая, то бишь живая. Отпусти ее.
Она не обращала на него никакого внимания. Тогда Урум схватил за оставшийся край подушки и стал тянуть на себя. Тут не выдержала подушка.
- Стойте, так от меня ничего не останется!
- Отпусти ее! - хором произнесли Эрника и Урум, глядя друг на друга и тут же одновременно бросая ее.
Подушка шлепнулась на землю.
- Ох, - донеслось от нее.- Чуть не пришел мой последний час. Думала, что в последний раз все вижу. – Говорила она, но вдруг заметила, что ее никто не слушает.
- Замечательно. Ау! Эрника! Урум! – выкрикивала она скороговоркой, при этом подпрыгивая.
- У тебя такие белые зубы.
- Да. – Урум усмехнулся, вспоминая, каким образом, они стали такие.
- Может, немного посидим здесь?
- Ладно.
Подушка насторожилась, похоже, из их троицы только она одна заметила надвигающуюся черную тучу.
- Эй! Дождь собирается. Домой пора!
Громыхнул гром. Начал накрапывать дождик. Подушка стала прятаться в руках у Эрники. Сверкнула молния и ударила в столб.
Как будто кто-то зажег большую свечу, и она осветила весь лес.
Эрника заметила отблески света в его глазах и что-то еще, на удивление такое близкое и теплое. Появилось ощущение, что она смотрит в свои глаза, но только, которые стали чуть темнее цветом.
****
Ветер стирает память,
Тем, кто желает ЗАБЫТЬ.
Мысли все дождь смывает,
Тем, кто от боли бежит!
Она спала, и не слышала телефон. Так бывает: ждешь звонка, ходишь вокруг да около телефона, а он молчит. Умоляешь, уговариваешь его: «Ну, позвони, пожалуйста, Ну, будь, другом!» А, ему все равно. Даже не пикает. Потом, уходишь, или засыпаешь и уже не слышишь его. И, вот тут, он начинает звонить, как будто очнувшись из под зимней спячки.
Где-то там, находясь в глубоком сне, она улавливала слабые сигналы этого звона, но не могла проснуться. Сон, ощущение реальности. Они сжимали ее в своих объятиях и не давали уйти. Она чувствовала, что нужно что-то сделать, нечто столь простое и незамысловатое, вот только что это – она не могла понять. И продолжала спать…. Можно было протянуть руку и снять трубку, и получить желаемое, только в этот раз это было невозможно. Несмотря на то, что ее тело прибывало рядом, с телефоном, душа была совсем в другой реальности. В той реальности не было телефонов.
****
Растаять к утру или остаться?
Касаться звезд или твоих ресниц?
Поверить в то, что будет «завтра»?
… … … … … … … … … … … … ….
Мишель стояла на пороге его квартиры.
- Заходи, - улыбнувшись, произнес он.
Она зашла, прошла в одну из комнат. Бинокль на подоконнике. Она прикоснулась к нему. Подняла к глазам. Прямо напротив ее окна. И, если бы сейчас у нее горел свет, то было бы видно всю комнату. Мебель.
«нужно уйти!» - внезапно активировалась память. «Здесь, ничего не получится. Прочь! Выбросить его из головы. Глупо. Все это просто глупо». Она почувствовала, как он подошел к ней. В руках у него оказался стакан натурального гранатового сока, как будто взяли сердце и выжали из него кровь.
- Спасибо, - поблагодарила она и сделала глоток.
«Неудержимо хотелось остаться с ним, навсегда. Хотелось верить ему и делать так, как он скажет, пусть даже не правильно».
Она прислушалась невольно к раздирающим ее противоречиям. «Уходи»- выкрикивала память. «Остаться! Остаться» - какая-то частичка возражала памяти. «Чего же я хочу сама?» - невольно Мишель задалась этим вопросом.
Она чувствовала его близость, и это опьяняло. Хотелось вечно вот так стоять у окна рядом с ним, чувствуя его ладони своими пальцами. Внезапно он шагнул к ней вплотную и губами прикоснулся к ее. Она медлила. Нет, не страсть, не всепоглощающее желание, а просто ощущение, что это уже было и было именно с ним, и от этого приятная легкость и странность. Как будто пытаясь поцеловать свое зеркальное отражение, она заметила зеркальную, стеклянную грань между ними и в замешательстве отстранилась. Он отпустил ее сразу. И, казалось, что если она ничего не скажет, то и он будет вечно об этом молчать.
- У тебя солоноватый вкус языка, - наконец-то произнесла Мишель.
- Ты это к чему? Ведь ты даже не попробовала его.
- Да? Пусть так.… Но губы.… Такие нежные.
Он молчал, ей показалось, что он обиделся
- Пожалуй, больше не буду пытаться тебя целовать. Не люблю, когда меня отталкивают.
Ей захотелось улыбнуться и уверить его в том, что она совсем не хотела его отталкивать.
- Я хочу, чтобы ты попытался еще раз. – Сказала она.
«Подумать только, но ей и в голову не могло до этого прийти, что это может обижать. Как много раз она отталкивала до этого, и это казалось единственно- верным решением.
К этой теме они больше не возвращались. Ведь так просто говорить обо всем на свете, но только не об этом.
Мишель, на следующее утро, проснулась оттого, что снова он снился так близко и откровенно. Она взяла телефон, но новых сообщений не было. Память торжествовала. Она же сидела на полу посредине комнаты, прислушиваясь к себе. Не было ни боли, ни разочарования, наоборот, ощущение близости с ним, ощущение еще большей любви и радости, к которой примешивалась грусть, оттого, что телефон молчал. Она взяла зеркало и посмотрела в него, потом отвернула от себя. «Целый день мы где-то ходим, с кем-то встречаемся или не встречаемся и не видим свое отражение. А, потом, вдруг, посредством зеркала сталкиваемся с ним и вот мы рядом. Смотрим в глаза друг дружке, совершаем одни и те же жесты. Для тебя – он твое отражение, а для него – отражение ты. Но если нет зеркал, если целый день ходить мимо них, но ни разу не заглянуть. Это же не означает, что твое отражение ушло, исчезло. Оно будет там всегда, когда вы вместе с ним с двух сторон зеркала подойдете друг к другу. Вы две части одного целого. Можно молчать часами, а можно говорить. Все неважно, когда просто знаешь, что ты и он части одного и того же ощущения».
Мишель сидела посредине комнаты наедине с самой собой. Было тихо, лишь за окном шумели проезжающие мимо машины. Она знала, пока она здесь – все будет замечательно, потому что там, где она, живет радость, так как ее существование и есть залог присутствия радости, потому что там, где печаль нет места для нее. Она будет двигаться бесконечно дальше и дальше, неважно в прошлое или в будущее – в там, где есть радость. Запиликал телефон. Новое смс:
«Привет. Что делаешь?»
«Пожалуй, еще рано уходить отсюда. Она задержится здесь, в этом теле. Пока…. Еще» - промелькнула мысль.
****
Зеркала разбей и перестань
Существовать в десятках мирозданий
Или закрой глаза, открыв глаза –
Хотя, неважно, все равно я буду там.
Она сидела на коричневом камне. Пробиралась сквозь топь в каком-то лесу. Лежала на пляже. Ехала за рулем машины, и волосы развивались по ветру. Шла, ни на кого не поднимая взгляд. Кусала грушу, в задумчивости, глядя в окно. Подпевала про себя песню, чтобы не слушать то, что ей говорил кто-то рядом. Плыла по дорожке…. Вздрагивала и просыпалась от невероятного и необычайного сна.
- Ты ни это ищешь?
Голос обладал невиданной мощью, если смог преодолеть все эти реальности, и она его услышала. Не поднимая головы, не оборачиваясь сквозь призрачные наслоения реальностей, она взглянула на него. В руках он держал 2 подсвечника. Поставил их прямо в воздух, он развернул свечи, появившиеся из ниоткуда, и установил их. Зажег. Свечи радостно приняли огонь. Он ответил им взаимностью – ярким, четким пламенем. Огонь сжигал реальности. И чем больше реальностей сгорало, тем лучше она видела его.
Когда свечи догорели, кроме них не было ничего. Ни событий, ни мыслей, ни предпочтений, ни желаний, ни зверья, ни людей, ни слов, ни пустоты.
___________________