Устькаменогорский свинцово-цинковый комбинат, который так и остался должен нам какую-то сумму за ремонт купеляционной печи по переплавке золота, к лету 1992 г. припух окончательно – наш институт никак не мог дождаться оттуда отгрузки цинковых белил. Лаборатория по выпуску экспериментальной керамики встала, и всех снабженцев вздрючили. А я собрался на титано-магниевый комбинат, но тут мне ещё подвесили эти самые разборки с «УК СЦК». Куда денешься с подводной лодки – взял все документы по поставке белил и полетел...
По дороге в Усть-Каменогорск я впервые влез в «Як-42», который до этого видел только на картинках – как говорилось в том анекдоте про ёжика-наркомана: «Так вот какой ты, северный олень!» Кресла самолёта были объединены в диваны по три, спинки не откидывались, а иллюминаторы оказались от «Як-40» и были явно маловаты для такого авиалайнера. Салон был рассчитан на 120 мест, но нас там насобиралось едва ли на треть...
При посадке в Усть-Каменогорске нам объявили, что на улице плюс тридцать. Когда спустились по трапу, чуть не задохнулись: в воздухе стоял такой запах сернистого газа, как будто у тебя прямо перед носом одновременно зажгли несколько сотен спичек. Небо прямо на глазах затягивалось тучами и, когда я ехал из аэропорта на автобусе, вдруг пошёл сильнейший ливень – я так понял, что первые несколько секунд с неба лилась чистейшая сернистая кислота! Дождик за полчаса кончился и стало намного легче: запах исчез и заметно запрохладнело. Но зато назавтра листочки на всех деревьях покрылись белыми пятнами и стали сворачиваться в трубочки...
Первый день своей командировки я провёл на титано-магниевом. А в пятницу, скрепя сердце, пошёл разбираться со свинцово-цинковым. Мне выписали пропуск, и я долго шёл пешком в самый край территории этого комбината, где стоял цех по выпуску этих самых белил, который теперь назывался «Акционерное общество «Звезда».
В приёмной сидел какой-то мужик, который и разбираться с моими бумагами не стал: «Никого из начальства нет, я ничего не знаю и, мол типа того, что гуляй ты, Вася, куда подальше...» Я вспомнил, как Денисовна мне сказала: «В бумагах всё в порядке, поэтому, если что, можешь идти хоть к самому Куленову». Ничего себе – кто такой Ахат Салимхатович, генеральный директор всего «СЦК», звезда первой величины в республиканском масштабе, и кто такой я?
Но, вернувшись обратно на проходную, я увидел у местных телефонов висевший на стене справочник по заводу. Первым же номером стояло: «Генеральный директор, 10-00». На дурнячка набрал этот номер, и мне вдруг ответил сам Куленов! Я быстро объяснил, кто я и зачем.
– Зайди!
Я взлетел на второй этаж заводоуправления и лихо проскочил через приёмную мимо секретарши, которая попыталась ринуться мне наперерез, но не успела. Ахат Салимхатович сидел в кабинете один и, мельком посмотрев мои накладные, сказал: «Что, сами разобраться не можете?» Я вежливо извинился, и сказал, что меня там уже послали. Куленов сначала позвонил в эту «Звезду», а потом сказал мне: «Сядешь на улице в мою машину – тебя туда довезут, я сейчас предупрежу...»
Глобальный мужик!!!
Тёмно-синяя «Вольво» имела такой же номер, как и телефон Куленова, «10-00»! Эта экскурсия по заводу оказалась круче, чем год назад на электрокаре. Мужик, сидевший в «Звезде», конечно же увидел в окошко, на чём я вернулся! С каким-то перекошенным зелёным лицом он плаксиво завизжал: «А что, к Генеральному обязательно было ходить?!!» В мгновение ока он взял мои бумаги и поставил везде, где надо, свои подписи и печати...
Наступали выходные. Мой дядька, заслуженный тренер Казахстана по хоккею Юрий Павлович Тархов, сидел опять с командой своих пацанов в том же самом спортивном лагере на Сибинских озёрах, в котором я был последний раз 13 лет назад. Надо же было снова попасть в такое великолепное место и я, возвращаясь в пятницу с «СЦК», заранее взял себе билет на автобус, шедший в субботу утром до Никитинки и Алгабаса.
Утром на автовокзале было полно народу. Отправлялось сразу несколько рейсов, но наш автобус стоял на самой дальней стоянке, а его водитель сладенько спал. Его разбудила контролёрша, которая уже вышла отправить этот маршрут. Шофёр сбегал отметить путевой лист, потом открыл свой «Икарус», и мы сели. Объезжая по кругу здание автовокзала, мужик вдруг прислушался к странному звуку от передних колёс, остановился, полазил под автобусом, и сказал, что мы дальше никуда не поедем – спустила резиновая подушка рессоры одного из передних колёс.
Прихрамывая на это колесо, «Икарус» уехал обратно в автопарк, а мы блукали по автовокзалу ещё час. На замену пришёл такой же красный «Икарус», и тогда-то мы уже, наконец, поехали. Контингент пассажиров состоял в основном из дачников и «картошников», которые выходили из автобуса почти везде, и к никитинской автостанции нас осталось в нём человек десять.
Водитель притопил по главной улице Никитинки километров под 70, и на каком-то перекрёстке наперерез нашему автобусу вдруг вылетел «ГАЗ-52» с кузовом, полным сена. Глаза водителя и пассажира грузовика, летевшего примерно с той же скоростью, что и мы, стали квадратными. Пацанам было где-то лет по 20! Самосвал врезался бы в правый бок «Икаруса», но наш водитель рванул руль влево, перелетел со всего размаху через арык, проскочил по откосу обочины и каким-то чудом влез в узенький промежуток между чьим-то забором, стойкой с почтовыми ящиками, лавочкой у калитки, и столбом электроосвещения. Вылетев оттуда обратно на дорогу, мы остановились.
Водитель «Газона» тоже крутанул баранку влево, копна сена чуть не опрокинула набок их машину, которая своим передним бампером зацепила край заднего бампера автобуса и отогнула его, а сама врезалась в столб. Вышли, посмотрели на всё это, наш водила пнул по автобусному бамперу, почти вернув его обратно на прежнее место, записал номер этого грузовика, раскурил очередную папиросу, и с самым невозмутимым видом поехал дальше.
Настоящий гладиатор...
В Алгабасе, куда он завернул из Никитинки, была вторая конечная остановка этого рейса – оттуда он возвращался в Усть-Каменогорск, не заезжая больше в Никитинку. Я и ещё человек шесть вышли, примерно столько же зашло, и «Икарус», лихо развернувшись, уехал обратно.
Сибинские озёра начинались сразу за посёлком, их было пять, но сам спортлагерь был на втором по счёту озере, и туда ещё нужно было идти несколько километров пешком. Группа туристов перешла вброд речку сразу в Алгабасе, и двинула в сторону самого первого озера, а я пошёл прямо по главной улице посёлка. Местное население собиралось отмечать какой-то праздник – нарядно одетые люди стояли небольшими группками почти на каждом перекрёстке и о чём-то беседовали, а моё путешествие по Алгабасу сопровождалось непрерывным лаем, визгом и завыванием многочисленных дворовых и подзаборных собак, собачек и собачищ.
Выйдя за околицу, я прошёл по мостику над небольшой речушкой, и потопал по асфальтовой дороге к дальним озёрам. Мимо меня иногда проезжали в разные стороны легковые машины. Я никому не голосовал и тем более удивился, когда ярко-красный «ВАЗ-2105» с тремя мужиками в салоне, проехав мимо меня, метров через пятьдесят вдруг остановился. Оттуда вышли двое из них и, прислонившись к багажнику, стали смотреть в мою сторону. Я уже подумал, что сейчас начнутся разборки типа: «Кто ты такой и чего тут лазишь?!!», но в это время из-за поворота навстречу вылетел «Жигуль-шестёрка» сиреневого цвета и остановился прямо возле меня. За рулём оказалась девчонка совершенно неземной красоты, которой было лет восемнадцать. Барышня сидела за рулём в таком тонюсеньком бикини, что, в принципе, могла бы его и не надевать. Опустив стекло пассажирской двери, она спросила:
– Ты с устинского автобуса?
– Да.
– Сколько вас вышло в Алгабасе?
– Пять или шесть.
– А где идут остальные?
– Перешли речку вброд в самом посёлке и направились к первому озеру.
– Хлебный магазин открылся?
– Я вообще не знаю, где там магазин...
Барышня вдала по газам так, что бедная её машина на какой-то момент повисла передними колёсами в воздухе, и с жутким визгом покрышек умчалась. Обернулся на дорогу – «пятёрка» с тремя казахами тоже исчезла, и я спокойно пошёл дальше...
Через какой-то час я добрался до спортлагеря на втором Сибинском озере. На скале, расположенной на противоположном берегу озера, так же, как и много лет назад, виднелся огромный чёрно-белый рисунок выпрыгивающего из воды дельфина. За столько лет картинка, конечно же, изрядно поблёкла, но всё равно напомнила два весёлых лета 1977 и 1978 годов, проведённых в этом лагере...
Особенно, конечно, мне запомнились с тех лет две истории, которые были непосредственно связаны с рыбалкой. Первая была о том, как я поймал щуку на пивную бутылку! Мы с Гошей, сыном одной из поваров спортлагеря, болтались на дежурной «спасательной» лодке посреди озера, а мой дядя Юра гонял вокруг нас свою хоккейную команду: пацаны сидели по двое на дюралевых катамаранах и, гребя тяжеленными вёслами из обычного дерева, давали круги на скорость.
Мне было проще: моя лодка называлась «Пелла», она была из стеклопластика с пенопластом, и вёсла были цивильные: лёгонькие и с пластмассовыми лопастями на концах. Крутясь по озеру, я вдруг заметил плававшую невдалеке пивную бутылку, и подгрёб к ней. Это оказалась забытая кем-то рыболовная снасть: горлышко сосуда было запечатано пробкой, из которой торчала метровой длины леска с грузилом и «тройным» рыболовным крючком. Крючок, разумеется, был пуст, но мы с Гошей решили забрать бутылку с собой, а на берегу попытаться что-нибудь на неё поймать.
Приплыв обратно к домикам и привязав лодку, я прошёлся вдоль берега и подобрал возле рыбаков, всегда сидевших там гурьбой, небольшого дохлого чебачка, насадил его на крючок и отплыл с этой бутылкой метров за пятнадцать или двадцать от берега, где и оставил её плавать. Идя где-то через час из столовой, я вдруг заметил, что моей бутылочки-то на старом месте нет! Приглядевшись, я увидел её поблёскивавшей на солнце довольно далеко и, схватив первый попавшийся катамаран, понёсся за своей «снастью». На дохлого чебака поймался небольшой, чуть меньше метра, щурёнок, который и тащил за собой бутылочку к середине озера. Я выдернул его из воды и вернулся к берегу.
Глаза моего дядьки и его друзей-тренеров надо было видеть! Поймать летом щуку никому из них ни разу не удавалось – ловить щук они специально приезжали зимой, когда бурили во льду лунки и опускали туда на лесках какие-то пружинные захваты, типа мышеловок, с насаженными на них кусками свежего мяса. Щука глотала мясо, её морда защемлялась этой «прищепкой» и рыбу вытаскивали на лёд.
Я стал героем дня! «Счастливую» бутылочку у меня, конечно же, немедленно отобрали, да ещё сами наделали пару десятков таких же, пустили их по озеру, но никто больше щуку так и не поймал!
Дуракам счастье...
Рыболов из меня был всё равно никакой, и поэтому я чаще всего оставался зрителем этих забав. Так и случилось ещё дня через три-четыре, когда я просто болтался рядом с тренерами и прочей обслугой спортлагеря, наблюдая, как мужики ловили сазанов. Для этого у них существовала целая система: на приманку готовился замес, состоявший из хлебного мякиша, размоченного печенья, льняного семени, специально покупавшегося в аптеке, растительного масла и ваты – чтобы всё это хозяйство на крючке не размокало.
Мужики расположились в тот день на настиле огромной деревянной «финской» бани, устроенной так, чтобы из парилки нырнуть сразу в озеро. Баня давно не работала – сгорели «ТЭНы» и её никто почему-то не чинил, но зато там теперь торчали рыболовы. На настиле был вбит целый ряд гвоздей, за который было зацеплено два или три десятка разномастных спиннингов – один другого круче! – а мужики сидели рядом в ожидании, когда «затрещит», и играли в картишки.
«ДР-Р-Р-Р!!!» Сработало у моего дядьки Юры, и он стал тащить из воды здорового сазана. Сазанина попался настолько огромный, что покуда завхоз Димон догадался слететь с сачком в воду, этот «кит» оборвал два крючка вместе с грузилом и ушёл. Испорченный спиннинг, на конце лески которого остался единственный из трёх поводков с крючком, мужики отложили до вечера в сторону и занялись другими делами.
А левее настила бани из густых зарослей камыша доносилось кряканье уток. Пару раз они даже высовывали свои клювы из-за стеблей, но увидев нас, тут же прятались обратно. Кругом во множестве валялись хлебные корки, оставшиеся от очередного приготовления «замеса», и тут – что уж меня вдруг осенило – я взял дядькин «раненый» спиннинг, насадил на оставшийся крючок хлебных корок, плюхнулся в воду, «завёз» крючок до самых камышей, и закинул его внутрь зарослей. Спиннинг я укрепил с краю за гвоздик, настроил «трещотку», и тоже пошёл перекинуться в дурачка.
Прошла пара часов, солнышко было уже совсем низко, как вдруг: «ДР-Р-Р-Р!!!» Вся толпа выскочила на настил, и вдруг оказалось, что трещит этот мой крайний спиннинг! Димон быстрее меня схватился за удочку, красиво подсёк, и вскоре вытащил из камышей… утку! Глупая птица съела все мои корки, и крючок торчал из неё наружу снизу на середине шеи. Когда я пошёл обратно к тренерским домикам со спиннингом и уткой в руках, меня сопровождал почётный эскорт из всех рыболовов! Спортлагерь, зная мою фамилию – Уткин – просто обхохотался, а дичь я сдал поварихам в столовой, чтобы нам с дядькой её к вечеру приготовили...
А сейчас...
Дядя Юра был занят тем, что тренировал трёх своих вратарей, а я до обеда прошёлся по тропинке, вилявшей в густых кустах вдоль берега, до нависшей над водой на огромной высоте скалы, которая называлась «Козырёк». Тропинка, как и тогда, не пустовала: пронеслась стайка пацанят с удочками, малюсенькая девчоночка собирала букетик цветов, на дощатом помосте, оставшемся от бывшей финской бани, сладенько растянулись на солнышке две импозантных барышни в тонюсеньких плавочках, попались даже два заблудших туриста с огромными «горными» рюкзаками, которых в былые времена на территорию спортивного лагеря не пускали. Отличие состояло в том, что по озеру теперь не плавало ни единой лодки или катамарана, которых в былые времена этот лагерь имел не один десяток...
Дядька Юра устроил мне обед, а сам уехал за своим другом, тоже тренером, рыбачившим где-то далеко оттуда. Вернулись они уже в кромешной тьме, когда я успел и искупаться и позагорать. Мужики привезли полный багажник всякой рыбы и боялись, что она начнёт портиться. Утром следующего дня, не дожидаясь, пока придут автобусы за их спортсменами, у которых кончилась очередная смена, мы поехали обратно в Усть-Каменогорск. Машинка у моего дядьки бежала бодро и мы быстро приехали в город...
А ещё через день я улетал обратно. «Ту-154» вечернего рейса на Алма-Ату опять оказался заполненным едва на треть – во втором салоне самолёта мы сидели вчетвером. Я смотрел в окошко – интересно было смотреть, как разноцветно отражается заходящее солнце в озере Балхаш: в иллюминаторе оно было ярко-белым, а от воды отражалось красно-оранжевым. У самой Алма-Аты в воздухе на разной высоте висели куски дождевых туч, и мы, когда стали снижаться, пару раз попали в полосы дождя. Но в самом аэропорту было ещё сухо – дождик там начался чуть позже...