Дочь директора нашего института Галина Георгиевна Гладун в феврале 1992 г. поехала защищать свою диссертацию в Институт Структурной Макрокинетики (ИСМАН), что находился в посёлке Черноголовка под Москвой. А для того, чтобы она смогла устроить после своей защиты достойный банкет, к ней вдогонку отправили сотрудников её лаборатории Андрюху Ларина и Ержика Баймухамедова с двумя огромными рюкзаками, полными всяких продуктов. С ними за компанию напросился в командировку и я. Только в моём «путевом листе» стояли заводы в Подольске и во Владимире.
Ларин заказал «РАФик» с междугородной телефонной станции, где работала его матушка, мы забрали Ержика и приехали со всем нашим багажом к аэровокзалу, у входа в который топталась подмёрзшая Ниночка Денисовна. Она на пару с Лариным прошла на досмотр и договорилась, чтобы нас с этим огромным багажом пустили в самолёт. Мы оформились, сели в автобус и приехали на лётное поле. Ержик, корячась, затащил в багажный отсек на первом этаже самолёта самый огромный рюкзак, а остальные сумки у нас с Лариным были полегче.
Мы заняли три места в самом конце второго салона Ил-86: по краям – я и Ержик, оба в обычных джинсах и свитерах, а между нами – неприлично шикарный Ларин в парадном костюме и галстуке. Как только наш самолёт набрал немного высоты, в иллюминаторы ударило ярчайшее солнце. Но минут через пятнадцать после взлёта нас начало сильно болтать вверх-вниз. Большинству народа стало плохо – запаса гигиенических пакетов у стюардесс на всех не хватило, и народ стал целыми толпами бегать к хвостовым туалетам, а не дождавшиеся своей очереди уже рыгали где попало.
На нас троих, правда, эта качка так сильно не подействовала, хотя и было крайне неприятно. И в это время микрофон взял сам командир экипажа и объявил нам, что у него отказал автопилот, поэтому он просит как можно меньше ходить по самолёту! Мы подумали, что самолёт сейчас посадят в Караганде или Актюбинске на ремонт, но нет – мы всё же продолжали как-то лететь. По салону самолёта пару раз прошёлся командир экипажа, солидный мужик с четырьмя нашивками на своих погонах, посмотрел, кто чем занят, и за что-то вставил пистон стюардессам, обслуживавшим наш второй салон...
До Домодедово добрались без особых приключений и вытащили весь свой огромный багаж к железнодорожной платформе. По ходу полёта в огромном рюкзаке у Баймухамедова порвался и протёк огромный пакет с корейской морковкой, и в багажном отсеке авиалайнера появился весьма специфичный душок. Но прилетев, мы не рискнули открывать этот рюкзак, ибо там всё было упаковано так плотно, что обратно собрать в него всё, что было туда запихано, нам бы вряд ли удалось.
Я встал в огромную очередь к железнодорожной кассе, Андрюха пошёл смотреть расписание электричек, а Ержик не спеша побрёл вдоль длинного ряда «комков», понаставленных вокруг перрона. Киоски ломились от всякого товара и, когда Баймухамедов вернулся с «экскурсии», Ларин спросил у него, что почём. «Финский спирт по шестьсот рублей!!!» – Ержика всё остальное просто не интересовало, а мы чуть не померли со смеху.
Ещё через час мы доехали до Павелецкого вокзала и спустились в метро. На «Курской-кольцевой» Ержик должен был передать кому-то посылочку, мы встали в том конце вестибюля, где нет эскалаторов, и принялись ждать. Голубые экспрессы примерно равными порциями уносили перед собой в тоннель запашок нашей морковки, и минут через десять он стал возвращаться обратно со встречными поездами. Посылку у нас забрали, и я попрощался со своими орлами: им нужно было ехать со «Щёлковского» автовокзала в Черноголовку, а я уезжал с Курского вокзала в Подольск.
В подвальном этаже вокзала я купил себе билетик и выскочил через тоннельчик на улицу. У перрона стояла какая-то электричка, которая вот-вот должна была отправиться. В окошках над её кабиной было написано «Львовская». Мне на глаза очень вовремя попалась схема зон пригородного сообщения, я успел увидеть, что эта станция дальше, чем Подольск. Едва заскочил в тамбур первого же попавшегося вагона, как двери за мной захлопнулись.
Бесконечные заборы, тянувшиеся вдоль железнодорожного полотна, всеми цветами масляных и нитрокрасок проклинали коммунистов и ГКЧП. Плиты этих заборов поведали также о том, что Виктор Цой жив, «Спартак» – чемпион, а на свете, оказывается, существуют «Пинк Флойд», «AC/DC», «Пет Шоп Бойз» и много кто ещё, исключая, разве что Спивакова, Зыкину и «Песняров». Но самая огромная и шикарная надпись тянулась вдоль забора, огораживавшего железнодорожный полигон в Щербинке: «ЕЛЬЦЕР НАШ КУТУСОВ!»
В Подольске я нашёл семиэтажную городскую гостиницу, заселился, и оказался на всём своём этаже, наверное, единственным русским – остальной народ был откуда-то сплошь со знойного юга...
Побегав два дня по местному цементному заводу, я поехал во Владимир. Там я должен был попасть на завод керамических изделий и химический комбинат. Первая же попавшаяся электричка привезла меня на Курский, где я довольно долго ждал пригородного поезда на Владимир. Он даже оказался скоростным: первую остановку после своего отправления сделал только через полтора часа, в Павловом Посаде. Потом остановки пошли чаще, а после знаменитых ерофеевских Петушков электричка стала останавливаться абсолютно везде. Народу в вагоне было очень много и от Петушков люди уже ехали, стоя в проходе.
Постепенно стемнело, в мутном от грязи окошке уже вообще не было ничего видно, но на шапках входящих в вагон людей стал заметен снежок. Когда мы подъехали к конечной, снег валил уже с такой силой, что невозможно было разглядеть номера подходивших к вокзалу троллейбусов.
Заводские забронировали мне номер в гостинице профсоюзных курсов, находившейся на самом краю города. Следуя их указаниям, я сел в 14-й троллейбус и проехал на нём почти через весь город. Выйдя на конечной, я оказался в абсолютном одиночестве. Восьмой час вечера, куда идти дальше, я не знал, и очень долго ждал, пока где-то через полчаса на остановке не появилась семья – муж с женой и двумя детишками, которые и объяснили мне, где находится эта гостиница.
На самом отшибе, метрах в трёхстах от остановки, сквозь толщу летящего снега тускло просвечивалось одинокое многоэтажное здание – окошки горели лишь на трёх этажах из девяти. Добредя по сугробам до него, я зашёл в вестибюль: дежурная администраторша посмотрела на меня как-то уж очень странно и спросила: «А что, снег идёт?» Я посмотрел на себя в зеркало – вся моя левая «подветренная» сторона превратилась в сплошную сосульку...
Гостиница «Владимирских зональных профсоюзных курсов» была просто шикарной: зеркала, ковры, всё блестело и сверкало, очень дешёвая и очень вкусная собственная столовая, кинозал с видеосалоном и всего-то три десятка жильцов. В соседнем номере первую ночь жили два мужика из Киева, но к выходным они уехали, и я остался совершенно один на весь свой третий этаж. Номер стоил 32 рубля в сутки (в Подольске – 30).
Два дня я бегал по заводам, подписывая договора. В первый день там всем было не до меня – в глиняном карьере керамического завода снег занёс всю технику, и её пытались откопать всем заводом. В субботу и воскресенье я сам себе устроил экскурсии по городу, рассматривая церкви ХI-ХIII веков. В понедельник утром я приехал на вокзал и купил билет на ближайший поезд до Москвы, который шёл из Горького и назывался «Буревестник». В этом составе было два десятка «межобластных» сидячих вагонов и два ресторана. Весь восьмой вагон во Владимире вышел, а нам дали в него билеты с номерами мест. Моё место оказалось «задом наперёд» – я жутко ненавидел езду в таком положении, но проводница велела садиться строго по номерам. Машинист огромного чешского электровоза, как бы извиняясь за получасовое опоздание, от всей своей души нажал на газ, и мы понеслись к Москве со скоростью за сотню.
Остановившись на пару минут в Орехово-Зуево, поезд пришёл на Ярославский минута в минуту. Сразу с поезда я приехал в Хохловский переулок и немедленно попал в очень тёплую компанию: кроме Гоши Гурова, Мишки Крылова и какого-то блудного попугайчика Шурика (Шурки, Шурочки – как он сам себя называл), который прямо посреди лютой зимы просто залетел с улицы в Гошину форточку и остался у него жить, сидели две барышни из Ленинграда и Санёк Леонов. Всей этой компанией, исключая, разве что попугайчика, мы бродили до поздней ночи по городу, пока не посадили девушек на поезд, уходивший в Ленинград на полпервого ночи. Потом купили билет и Леонову, который рано утром уезжал обратно в своё Скуратово.
На следующее утро я посадил Сашку на поезд на Курском вокзале, а сам тут же поехал снова в Подольск. Когда я уже возвращался оттуда, мне вдруг попалась какая-то редкостная электричка, которая называлась «ЭР22». В самой середине её вагонов было ещё по целому тамбуру с дверями наружу. Гораздо позже я узнал такую электричку в фильме «Забытая мелодия для флейты», когда господин Гафт запел: «Перестройку начали с рассветом...»
К вечеру следующего дня Гоша и Крылов написали письма на Родину, собрали нехитрые посылочки, я упаковал их в свой багаж, и Гуров проводил меня до остановки 39-го трамвая. Я долго шёл потом с него через какой-то длиннющий подземный переход к Павелецкому вокзалу, а прямо посреди перехода расположился оркестр из пяти музыкантов, довольно пожилых мужиков, ну настолько душевно игравших: «Кружится, кружится старый вальсок...», что я сорвал «стоп-кран» и дослушал эту музыку до конца.
На свою электричку я всё равно успел и, забравшись в самый первый вагон, вдруг обнаружил, что стекла в одном из окон нет совсем. На улице было что-то около нуля, я уселся прямо к этому окну, крепко обмотался шарфом, надвинул поглубже шапку, и стал смотреть «видеоклип» под названием «Вечерняя Москва».
Перед самым аэропортом наша электричка надолго прилипла к платформе «Авиационного» разъезда, ожидая встречную. Но к началу регистрации успел – те полчаса запаса по времени, которые я всегда старался иметь, на сей раз мне и пригодились.
За те две или три недели, что прошли с того момента, как мы вылетали из Новосибирска, Ельцин успел подписать с Назарбаевым какое-то крутое межгосударственное соглашение – таможню для тех пассажиров, что вылетали в Казахстан, устраивать перестали! Да что там таможня – домодедовский досмотр даже не стал смотреть паспорт – я это, или не я!
Весь полёт я читал книжку: в окошке за всю дорогу так и не показалось ни одного огонёчка...