- Я схвачен уличной чернью. - Кэтти приходит на помощь. – В роли мужа. – Признание в саду. – Медовый месяц. – Я отправляюсь за свитком.
Я, признаться, опешил, оказавшись вдруг в окружении пёстрой толпы, ликовавшей, словно на карнавале в Венеции. Под гоготанье пьяных ротозеев стражник жердью руки, как мечом, упёрся мне в грудь, говоря: «Теперь ты от меня не уйдёшь! Теперь тебя, червь навозный, поджарят на костре за все твои богопротивные шашни!» И, топыря густые рыжие усы, окрысился отвратительным смехом. «Вязать его!» - раздался голос у меня за спиной. «Вязать кощунника!» - взрявкнули голоса и справа, и слева. Откуда-то появилась верёвка, и меня опутали ею плотно, так, как опутывает липкой паутиной добычу свою паук. Я не сопротивлялся; воля моя была обездвижена, сознание тускло, как плохое стекло. Мне стало почти физически больно… Кто-то толкнул меня в плечо; потеряв равновесие, я упал на землю ничком, во всю длину спелёнутого тела, уткнувшись лицом прямо в лужу блевотины.
-Остановитесь!
Пробив брешь в живой стене, рядом со мной неожиданно появилась Кэтти. С бледным лицом и сверкающими гневом глазами, казавшаяся отлитой из цельного куска металла, твёрдая и неуклонная, как Орлеанская дева, она громко крикнула в гущу толпы, гомонящей и возбуждённой:
-Остановитесь, заклинаю вас святой Девой Марией!
Воцарилась мёртвая тишина. Я замер, трепеща за отважную девушку, которая из-за меня рисковала жизнью.
-Что вам надо от моего… мужа? Вы хотите его убить? – воскликнула она, кивнув в мою сторону (это мгновение осталось в моей памяти как одно из прекраснейших). – Хорошо же! Убивайте! Но тогда невинная кровь его падёт на ваши головы. Суд над вами будет строже, чем суд над Иудой! Подумайте о своих жёнах и детях!
Запальчивые, отчасти высокопарные, отчасти желчные слова Кэтти (в иные часы она могла говорить как отменный схоласт) подействовали отрезвляюще на собравшихся вокруг нас любопытствующих, и через короткое время от толпы не осталось и следа, будто её и не было вовсе, один только стражник остался стоять, как вкопанный. Прыщеватое лицо его смякло; нос обиженно заострился, усы плачевно обвисли.
-Стало быть, муж? – выдавил он из себя, отирая большой пятипалой лапищей россыпь пота со лба.
Кэтти рассмеялась беспечно:
-Муж.
-Не извольте гневаться, милостивая госпожа. Гм… Виноват, обознался… Голову солнцем напекло… Простите глупца… Теперь-то я вспомнил: тот, сбежавший из тюрьмы святотатец… был бородатый и низкого роста… на вашего мужа совсем не похож…
Обведя меня и Кэтти блуждающим взором, стражник, отвесив церемонный поклон, удалился, хромая. Подошедшие слуги помогли мне подняться и освободили от пут. Кэтти протянула батистовый платок, украшенный бахромой и затейливой вышивкой.
-Вытрись.
Я послушно вытерся и, отдавая платок, спросил у неё:
-Так я – твой муж?
На щеках Кэтти забрезжил румянец.
-Прости, если обидела тебя, Сильвен.
Я возразил:
-Нет-нет, напротив, мне даже лестно…
Путь домой прошёл как во сне. Я был в разбросанных чувствах. На поприще любви мои личные дела не продвинулись вперёд ни на пядь. Я не мог вполне разъяснить себе, кого, собственно, люблю больше – Вивьен или Кэтти. Весы сердца моего колебались между двумя этими девушками довольно неопределённо. Множество раз я сравнивал их, подкрадываясь к истине, как зверь к добыче, и всё же чутьё мне подсказывало, что сравнивать их недопустимо, как недопустимо сравнивать два совершенно разных цветка: нежную, беззащитную незабудку – кроткую, хрупкую, утончённую (это – Вивьен) и благородную, властную, горделивую лилию (Кэтти).
По такому примерно склону катились мои думы, но самое удивительное стерегло меня впереди. Вечером того же дня, взявшись за руки, мы гуляли с Кэтти в саду между клумбами. Цвела сирень. Щебетали зяблики, синицы, овсянки. В густой тени старой груши я обнял Кэтти и нежно привлёк к себе. Она почти не сопротивлялась. Сердце её билось так сильно, что я слышал его глухие удары. Истомлённые губы наши встретились, слившись в долгом поцелуе. Потом она положила голову мне на грудь, а я гладил её шелковистые волосы, похожие на золотые нити. И пусть мысли мои были туманны, сплетались и, путаясь в узлы, обрывались, неожиданно для себя излился я речью хотя и немного сбивчивой, и не вполне последовательной, но зато глубоко искренней, исходившей из самого сердца:
-Я люблю тебя Кэтти!.. Ты – первая для меня во всём мире… Боже мой, как ты прекрасна!.. Клянусь честью, я готов на всё, даже на муки Чистилища, лишь бы ты всю жизнь была рядом со мной!
Кэтти шепнула мне на ухо:
-Я тоже люблю тебя… Разве ты этого не замечал?
Ободрённый её признанием, я спросил:
-Значит, ты согласна стать моей женой?
-Согласна.
Согласна! Какое короткое, но ёмкое слово! По сравнению с ним все перлы Цейлона и даже сокровища лидийского Крёза – прах, тлен, ничто! В душе моей заиграли радостные волынки. Всё вокруг стало лёгким и приятным. Я подхватил Кэтти на руки и закружил в каком-то бешеном, стремительном танце…
Три дня и три ночи провели мы с Кэтти как новобрачные. Полные взаимных клятв, любовных признаний и ласк, эти несколько дней медового месяца пролетели, как миг. Не зная пределов в выражениях своей любви, на время превратились мы в двух как бы безумных и чашу желаний испили до самого дна…
Четвёртый день начался с ощущения какой-то опустошённости, что быстро вернуло меня в суровую действительность. Рассуждая мысленно о нашем будущем, я отдавал себе отчёт в том, что одними личными удовольствиями жизнь не исчерпывается, что мне надо срочно позаботиться о заработке, поскольку бесчестно и стыдно даже жить далее за счёт женщины. Выбрав подходящий час, я сказал Кэтти:
-Прости меня, дорогая, но я чувствую себя жалким тунеядцем и дармоедом.
-Ну и что? – ответила она, улыбаясь. – Чувствуй.
-Я должен взяться за какое-либо дело. Без дела человек только балуется.
Тень набежала на её лицо.
-Милый Сильвен! Прими счастье своё и ни о чём не думай.
-Я не могу не думать, дорогая.
В этот момент до слуха моего донеслись удары колокола. Я насчитал десять ударов... или одиннадцать... Странным образом в памяти всплыл замок барона де Бриза: там тоже на главной башне дозорный бил в колокол, отмеряя время. Дьявол! Дьявол! Как мог позабыть я о свитке, отданном придворному алхимику Франческо Лавалю?! Не исключено, что в лаборатории монаха-минорита уже давно меня дожидается золото, добытое им по рецепту Арнальдуса из Виллановы.
-Мне нужно ехать! - воскликнул я.
-Куда? – удивилась Кэтти.
-В замок барона.
-Зачем?
Я рассказал ей обо всём. Внимательно выслушав меня, она сказала печально:
-Поступай, как знаешь.
Я порывисто схватил её руки и, целуя их, произнёс:
-Через два дня я вернусь с подарком к нашей свадьбе.