Девятое мая

                ДЕВЯТОЕ  МАЯ

   =1=

Жизнь человеческая, как считает Сергей Иванович, длинна и в то же время коротка, но ни в коем разе нельзя её сравнивать категорией вечности. Они просто несравнимы. Эта даже не короткий промежуток, а всего лишь точка. Да и увидеть такую точку может только сам человек, который доживает свой век и ко всему уже относится, если не скептически, то хотя бы с точки зрения собственной  иронии, ибо без этой иронии становится невыносимо горестно, что прошла она совсем не так, как того хотелось бы.  Спасаться от этих мыслей помогает лишь одна категория, которую можно  назвать словом – СЕГОДНЯ. Именно сегодняшний день является жизнью, которая связывает с прошлым и дает возможность обозначить какую-либо туманную близкую перспективу и строить небольшие планы на СЕГОДНЯ, которая наступит завтра. Итожить свою жизнь и выносить некую оценку прожитого, ему не хотелось, ибо все еще казалось, что жизнь будет ещё длиться, хотя бы десятилетку. Оценить и ставить последнюю точку он еще успеет. Чего ради раньше времени тревожить свою душу, когда она и без твоего желания не забудет явиться совсем без приглашения и, надо полагать, в самый неурочный час. Оно и лучше, если придет та, которую называют старухой с косой, нежданно и негаданно. Потому-то и не стоит ждать её самому.  У каждого старого человека присутствует свое СЕГОДНЯ. Каждый в ней находит счастливые минуты и множество мытарств, тяжких испытаний или даже позорные моменты, о которых вообще хотелось бы забыть. Это, однако же, касаемо только старых людей, для которых СЕГОДНЯ сплошь состоит из воспоминаний, за неимением будущего.
А в этот день праздновали День Победы, что особо встревожило без того лежащие на самой поверхности сгустки воспоминаний. Сергей Иванович вздыхал и никак не мог отвязаться ото этого состояния. Вспоминая свою не такую уж короткую жизнь,  он часто задумывался о Боге и начинал верить, что земная жизнь действительно дается в виде испытания, а результаты его деяний лягут на сукно в Судный День для кропотливого изучения с точки зрения высшей духовной праведности. Ведь не зря монахи-схимники уходили в глубокие одиночные келья или в скиты, чтобы быть дальше от этих земных «удобств», где невозможно жить без соблазнов, истязали себя и отказывались от непотребных удовольствий, проливая слезы раскаяний.
«Однако, если царство небесное уготовлено для тех, кто вынес много испытаний и горести, - думал он, - то для мня место там должно найтись. Иначе быть не может».
Так получилось, что он толи родился в такое время, толи обстоятельства так складывались неудачно, но испытаний вынес множество и теперь по ночам, возвращаясь к тем временам, даже сам верил с трудом, что ему одному выпало перенести столько, что с лихвой хватило бы десятерым, если не больше.   Жил он подчиняясь заведенному им порядку и был рад тому, что , наконец-то, имеет такое  СЕГОДНЯ, когда  может придаваться лени, грея старые кости на солнце и думать. Глаза его, сквозь толстые очки, смотрели на мир внимательно  и пока имели свой синеватый цвет, хотя малость бледнее, чем были в молодые годы, коим он относил как сорокалетний, так и шестидесятилетние возрасты. Скоро ему исполнится восемьдесят семь лет и скоро глаза выцветут совсем, а после останется уже немного времени, по истечении которых  кто-нибудь их закроет навсегда. 
Память его могла подводить в быту, когда в большом раздумье, забывал, куда положил ту или иную вещь, старался не отходить от плиты, чтобы не забыть о включенном чайнике  и даже пытался записывать, что нужно делать до наступления вечера. Только по ночам, в темноте, он отвлекался от внешнего мира и до мелочей помнил все, что происходило раньше. Вечерами, обойдя дом, проверял все приборы, запоры на двери и смотрел телевизор. К тому, что твориться в мире относился без особой злобы, никого не ругал, а просто смеялся и покашливал  старчески, ибо знал, что все этого уже не его время и ему вся эта глупость не угрожает. Особо было смешно смотреть на то, как люди проводят свои СЕГОДНЯ, так легко распоряжаясь своим временем,  и чем забивают свои головы. Если раньше, имея два канала черно-белого телевизора, он смотрел новости и какой-нибудь фильм или концерт, то теперь от бессонницы включал на различные каналы и давился от смеха, не понимая смысл тех или иных передач. Все и всех разоблачали в таких преступлениях, и никто при этом не собирался пошевелить пальцем, чтобы прекратить этот разгул. Вольготно проживали свои СЕГОДНЯ разворовавшие всю страну олигархи, имеющие непонятно для чего дворцы за границей,  за спортивные команды страны выступали купленные где-то негры или молоденькие еще совсем барышни плакались о необходимости убрать жирок и увеличить грудь, чтобы попасть на подиумы или обложку модного журнала.  Главное, давалось столько информации о плохом, почти не оставляя выбора,  и делалось всё для развития низменных страстей во всероссийском масштабе. Страна сходила с сума под хохот юмористов, которые привыкли острить на грани с нецензурщиной, плоско, грубо и неграмотно. «Я то ладно, а они зачем так смеются полдня в каждый день? Может и вправду весело в стране стало, а я чего-то недопонимаю?»
Сергей Иванович выключал телевизор и переворачивался набок, чтобы « на этот раз уснуть сразу», хотя заранее знал, что вздремнет чуток  и снова память вернет его  в те тяжкие годы, где любой смех имел огромную ценность среди слез и крови, проливаемой народом. Если хорошо подумать, то он имел так мало радости, что вспоминал и не переставал ценить короткие радостные моменты и, как не странно, дорожил тем, что было и, к сожалению, уходит безвозвратно. Хотя, все эти  люди, кто живут теперь, придаваясь безудержной радости готовы поменять свою жизнь на еще более лучшую с точки зрения выгоды, то Сергей Иванович ценил то, что было и, наверняка, сказал бы, что дай ему новую жизнь, то прожил бы её так же. А радостного у него было действительно мало, и в этом он не мог винить себя. Время было такое и судьба распорядилась так, что он успел повоевать с фашизмом, а испытать пришлось многолетние тяготы в лагерях: как в гитлеровских, так и в своих. К героям его не относили, почестей не оказывали, хотя он был таковым на самом деле. Писать куда-либо, чтобы иметь под рукой бумагу о своих наградах, которые обязательно должны были быть,  не захотел, ибо считал, что нет никакой надобности восстанавливать доброе имя, которую не запятнал  ничем. Время  такое. Ведь у венкоматов и всякого рода комиссий по реабилитации без того хватает работы. Главное, что теперь с него снято обвинение, ибо имел на этот случай справку, что «По постановлению Особого Совещания при министре Государственной безопасности Союза ССР его судимость, связанными с ней ограничениями снята».  Это случилось в 1957 году. Он повидал столько людей, страдающих безвинно, которые проливали свою кровь, а после жили в лагерях, забытые теми, которые жили по другую сторону и праздновали Великую Победу в их отсутствии. Каждый год он так же отмечал День Победы, поскольку был причастен этому событию. Он затапливал в этот день баню и даже парился, хотя не было такого пара, чтобы упражняться веником – сердце могло не выдержать.  После бани, он одевался как можно приличнее, чем будни и совершал свой черепаший марш-бросок до площади поселка, слушая военные песни. Навстречу попадались такие же старики или кто помоложе , с орденами и медалями на груди. В основном встречались еще бодрые старички с юбилейными медалями. Наград на груди у Сергея Ивановича   не было. Можно бы, наверное, было добиваться их, но в такой большой стране, чтобы разобраться нужно писать различные бумаги и отбивать пороги. Этого делать он не хотел. Сначала испытывал неописуемую обиду, а после смерился со своим положением. Те годы ему уже все одно не вернуть. Главное – есть решение, что он не предатель Родины. И на том спасибо.

Сережа Краус был в семье вторым (младшим) ребенком, на четыре года младше брата Алексея. Вся семья, проживала в небольшом селе Поволжья  и,  равных им в труде найти было сложно. Все, за исключением матери Марии Федоровны, работали в родном колхозе и были гордостью коллектива. Алексей окончил курсы трактористов, и его фотография не первый год висела на доске почета, а Сережа все каникулы проводил в бригаде полеводов, работая на ровне с взрослыми. Отец их, Иван Адамович, возглавлял ветеринарную службу  и состоял членом  правления колхоза. Окончив среднюю школу в 1940 году, Сережа отработал все лето в колхозе и осенью отправился в Гомель, где проживала сестра матери тетя Розалия. Родители решили, что он будет там готовиться к поступлению в институт, чтобы выучиться на агронома, но ждали получение паспорта для сына.  Вдали от колхозной страды и от друзей, как считали родители, он сможет подготовиться лучше.  Мальчика пора выводить на путь самостоятельности. К тому же отец предвидел, что начинаются времена, когда ему лучше будет находиться подальше от семьи. В соседних колхозах были раскрыты «сети тайных вредителей», которые подрывали экономику и работали по заданию иностранных разведок. Шли аресты главных специалистов и руководителей сельхозуправления, нити от которых шли в колхозы.   Иван Адамович чудом избежал ареста и дожил в своем селе до начала войны, но уже перед зимой сорок первого года вся семья была вывезена на Восток. Теперь, не находя в его работе саботажа и вредительства, полагали, что он может впредь связаться со своими немецкими соотечественниками. Иван, предки которого приехали в Россию еще до революции, понимал всю нелепость такого решения, но неподчинение каралось еще строже.   Его попытки достучаться до начальства об отправлении на фронт добровольцем вызывали смех,  причины которого он выяснил уже потом. Депортация коснулась даже тех немцев, которые уже находились на фронте. Их отзывали из армии и отправляли на принудительные работы вглубь России только за то, что они – немцы по национальности. «Пусть заранее начинают отрабатывать тот урон, который будет нанесен стране немецкими фашистами».
Сергей чудом избежал участь родителей и брата, поскольку находился в Гомеле, так близко от границы, что немцы очень скоро с начала войны вошли в Белоруссию и устанавливали свои порядки.
   
      =2=

 В маленькой квартирки тети Розалии поздно вечером собрались: сама хозяйка, Сережа и соседский парнишка Борис. Нужно было что-то предпринять. Фашистская власть агитировала молодежь отправляться на работу в Германию, где обещали хорошее питание и веселую жизнь. Желающих находилось мало и вскоре стали хватать всех, ничего не подозревающих людей прямо на улице и заталкивали в крытые грузовики. Борис на год старше Сергея и им обоим не удастся скрываться бесконечно, поскольку говорили об облавах, которые устраивали фашисты в различных районах. Было решено бежать. Покинуть город в ночное время было не реально, существовал комендантский час, нарушение которого каралось расстрелом. Решили выбрать время, чтобы пересечь городскую черту до наступления темноты. Значит, надо выходить в обеденное время и выработать маршрут, где меньше бывает патрулей, воспользовавшись различными дворами и переулками, где есть возможность спрятаться. Тут понадобились знания Бориса, который подростком изучил весь город, его улицы и даже пригород, куда часто ездил с товарищами.
- Может они тебя не тронут из-за твоей национальности, - предположил Борис, - они же думают, что немцы великая нация?
Сережа рассердился на него не на шутку, что был готов вцепиться в друга:
- Может ты еще  сомневаешься в моем патриотизме?! - кричал он на Борю, - А не думаешь ли ты, что я хочу этим воспользоваться? Я даже не хочу, чтобы другие знали об этом. Они так же решат, как и ты. Друг называешься!
Он уже хотел было уничтожить паспорт, но его остановила тетя Розалия, что такой поступок может вызвать еще больше неудобств. Его, как не имеющего документов начнут проверять и примут за советского диверсанта или подпольщика, допрашивать с применением пыток или просто расстреляют.
Сережа задумался об этом, но никак не хотел оставить у себя паспорт с немецкой фамилией, он был готовить возненавидеть все немецкое и предполагал, что отношение советских людей к нему будет таким же. Наконец он принял решение, подделать документ и они вместе с Борей путем подчистки и некоторых штрихов превратили его фамилию в Краева. Теперь он был Краев Сергей Иванович. Паспорт почти новый, и ребятам удалось подправить совсем немного, и подделка почти не была заметна.
Маршрут составляли на бумаге, чтобы можно было все перепроверить и не забыть возможные варианты на каждом, как казалось, трудном этапе пути. Вышли на другой же день, ибо облава могла быть проведена в этот же день, а тогда не миновать им рабский труд на капиталистов.
- Только вот, как я все объясню твоим родителям? Они мне доверили своего сына, а я и знать не буду, где вы находитесь.   
- Об этом не думайте, тетя Розалия, - говорил ей Сергей, - это будет лучше, чем придется говорить, что меня угнали в Германию.

Из города ребятам удалось вырваться под вечер, и им в том помогла ливень, из-за  которой патрули попрятались в свои конуры. Будки с часовыми с пулеметными точками были установлены только на дорогах при выезде, и ребятам не составило труда проскочить через бурьян по переулку пригородного поселка и углубиться в лес. Лес был редкий, с небольшими деревьями, но все равно это считалось более спокойным местом. Борис знал первые две деревни за городом по восточному направлению, которых надо было обойти стороной, ибо чужих там заметят сразу и отведут на участок. Дальше была неизвестность с единственным маршрутом на Восток. Ребята ускоренно шли ночами, стараясь засветло добраться до новой лесистой местности, где отдыхали до самого вечера. Казалось, что за неделю пути они должны были пройти около пятидесяти километров, но оба они чувствовали, что в темноте часто уходили в сторону, а один раз долго искали брод маленькой речушки, но не нашли его и пришлось повернуть на Север, где удалось перебежать через полуразрушенный деревянный мостик. Перейти вплавь они побоялись, им показалась, что течение очень сильное, и они могут потерять друг друга.  Остаться одному никак не хотелось.  На восьмые сутки, голодные и усталые напоролись на троих незнакомцев, которые так же прятались и пробирались по лесу. В душе отлегло, когда увидели, что один из мужчин, который моложе других, был в гимнастерке без ремня, но лейтенантскими кубиками на петлицах. Он был с перевязанной правой рукой, а двое более старших - в гражданской одежде. Лейтенант-пограничник представился Андреем Вагаповым и на вид едва был старше Бориса и прослужил не более года, а мужчины просто назвали свои имена – Леонид и Геннадий.
- Мы Борис Морозов и Сергей Краев, - представились ребята.
Встреча с красным командиром взбодрило ребят, но – похоже – тот  сам не знал что предпринять. Было решено остановиться у первой попавшей деревни и сходить на разведку. Может, удастся поесть и разузнать, нет ли  поблизости партизан.  Однако в этой же деревни их схватили фашисты, которых тайком предупредил староста, который пригласил к себе «отобедать».
- Много вас тут ходит, чтобы на дармовщину позариться! – Кричал он перед фашистами, пытаясь выслужиться. – Не для того я тут поставлен, чтобы нарушали установленные порядки!
Было обидно, что первый человек, которого они встретили по пути, оказался гадом и предателем. Так начинался первый этап неволи.
Дом, где располагались немцы, находился в другой деревне километрах шести южнее и представлял собой деревянное здание, которое немцы успели обвести оградой, а возле глухих ворот стоял часовой. Первый же допрос сопровождался ударами и пинками по животу. Их принимали за разведчиков партизан и требовали назвать местонахождение лагеря и имена командиров. Через двое суток заточения в сарае во дворе дома , их погрузили в автомашину и увезли в сторону города. За эти дни никакой пищи не выдавали. В таком состоянии они были доставлены на территорию, огороженную железобетонным забором и непонятными строениями, напоминающие элеватор. Несколько одноэтажных зданий, находящиеся рядом были оборудованы для жилья фашистских солдат и командиров, а пленных загнали  в огромный амбар с бетонным полом, где сидело множество таких же задержанных людей. Уже на другой день их с разделили на две группы, как сказали Сергею – на военнопленных и гражданских. Военнопленные остались вместе с лейтенантом Вагаповым, а гражданских погнали пешком до вокзала и погрузили в обычный товарный вагон.
- Неужто погонят в Германию, - шептал Борис с досады, - а ведь могли туда попасть и без этих допросов и истязаний.
Он часто жаловался на боли в животе, а передние два зуба были выбиты. Сергею так же досталось не мало: нос был разбит и от боли во всем теле он едва держался на ногах, но идти им пришлось, поскольку двоих, кто не мог ходить вывели и расстреляли еще на территории элеватора. Везли в закрытом вагоне с множеством остановок, где в вагон заталкивали таких же молодых людей со следами побоев. От голода, Сережа засыпал и просыпался несколько раз, но нельзя было понять какое время суток и сколько они проехали. 
 Привезли узников в пересылочный лагерь на территории Польши, где держали в бараках окруженных колючей проволокой, провели санобработку ( поливали из шлангов вонючим раствором, подстригли), а после впервые за столько суток накормили почти теплой баландой из брюквы. Дорога дальше лежала в Германию. Посреди четырех дощатых бараков, расположенных полукругом находилась виселица и небольшая огороженная площадка, куда складывали трупы. Число трупов увеличивалась с прибытием каждой новой партии, но время от времени из числа узников набиралась команда, которые под конвоем вывозили их за территорию лагеря и хоронили в общей яме. Постоянной работы для арестантов не было, а потому и кормить их особо было не за что. Работали только похоронная команда и еще две команды по обустройству самого лагеря, куда привозили щебенку и другие стройматериалы, но это продолжалось от случая к случаю. На двух продолговатых концах территории имелись вышки с пулеметами. Бараки были сколочены наспех, ветхие  и по ночам было холодно от осеннего ветра. Приближалась зима. Голодные  люди умирали от разных болезней и истощения. Зуботычины и избиения без какой-либо причины, были обычным делом. Уезжать в Германию так же не хотелось, и в одну из холодных ночей был совершен групповой побег. Многие погибли под перекрестным огнем пулеметов, но спаслось большинство, которые  решили малыми группами перебираться на Восток. Среди убитых был и Борис, сосед тети Розалии, с которым Сергей выходил из оккупированного Гомеля. 
Снова начались многодневные плутания по лесам и болотам Польши, а позже Белоруссии. Первые несколько дней фашисты преследовали беглецов, многих поймали или убили, но потом отстали. После этого для Сергея Краева началась партизанская жизнь в лесах и болотах в районе  Пинска. Воевал он усердно, не жалея себя, как того требовала Родина, но в конце 1943 года их отряд был зажат карателями в районе непроходимых болот и понес большие потери. Сергей был ранен и отправлен на большую Землю. Были и другие раненные партизаны, но лететь по счастливой случайности выпала ему. Самолет (биплан «Р-5») с двумя кассетами под крыльями прилетел на площадку, обозначенную кострами только на короткий промежуток времени,  с дополнительным оружием:  пулеметами и гранатами, которые были так  необходимы. Кроме того, летчики должны были оставить запасные батареи для раций и листовки со сводками совинформбюро для передачи подпольщикам.  В каждую кассету под крыльями самолета могло поместиться по два человека. Туда и были засунуты Сергей с еще тремя  раненными, оказавшимися рядом в момент встречи и вылета самолета. На его месте мог оказаться любой другой раненный партизан. Сергей летел в такой неудобной позе ,лежа на боку, размышлял о том, что он стал обладателем  счастливого билета, поскольку другие с более тяжелым ранением, оставались во временном лагере. Их не было возле встречающих самолет партизан. Он даже и предположить не мог, что самолет могут сбить фрицы или случиться другой несчастный случай, ибо уже верил в свою фортуну. Такое везение не может окончиться плохо.

    =3=

«Не для меня, видать, написаны счастливые случайности, - думал Сергей Иванович, вздыхая и переворачиваясь на другой бок, - видимо судьба была такая предначертана, чтобы  испить всю горечь этой проклятой войны. Все кругом веселятся и празднуют День Победы, а я, испытав все  лишения этой войны, до сих пор не могу насладиться Победой, открыто  вместе с другими».
Тогда, в конце 1943 года он недолго пробыл в госпитале, откуда был доставлен в особый отдел для выяснения обстоятельств.
Многие в партизанском отряде думали, что в их рядах окопался предатель, ибо неудачи в то время их буквально преследовали. Такого же мнения придерживался и подпольный обком ВКП(б). И опять же по «счастливой» случайности майор НКВД Борисов оказался тем человеком, который с большим усердием доказывал его обреченность к такой безжалостной судьбе - изменника Родины. По материалам уголовного дела значилось, что он, сын депортированного немца из Поволжья подделал свою фамилию и под видом русского гражданина, перед самым началом войны, выехал навстречу к немцам в город Гомель, где «скорее всего» имел встречу со своим шефом и под видом побега был внедрен в партизанский отряд. Далее значились неудачи и постоянные потери в отряде, начиная с момента его «внедрения» до доставки в Союз по ранению.   «Подтвердить доказательствами данные о связи с карателями  пока не представляется возможным, так как основные свидетели измены и предательства находятся на оккупированной немцами территории». Однако, на данный момент для признания Крауса Сергея Ивановича изменником Родины было достаточно даже одного лишь факта, что он в военное время изменил фамилию и выехал навстречу к немцам.  Даже не требовались доказательства того, что им  нарушен Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 августа 1941 года «О переселении немцем Поволжья», по которому немцы, фактически, были отправлены в ссылку, на принудительные работы с режимами и нормами ГУЛАГА. Обвиняемый не просто уклонялся от работы, а умышленно подделал документы и выехал в оккупированный немцами район, чтобы перейти на их сторону.
«Конечно, могли найтись по той же «счастливой» случайности люди, которые могли  оговорить меня и в предательстве, - думал Сергей Иванович, -  но , видать судьбе было угодно сохранить меня от расстрела, чтобы дольше маялся».
В связи с отсутствием данных о пострадавших в результате его предательства, Сергей Иванович получил 25 лет за измену Родине, которые отбывал в Воркутлаге. 
 
«Вот  я маюсь без сна с головной болью от воспоминаний, а ведь вполне возможно, что в каком-либо городе спит бывший предатель, по вине которого погибли мои товарищи партизаны, а я около пятнадцати лет выживал в лагерях. И , если он – этот предатель - не был убит случайно или разоблачен органами , то скорее всего сидел сегодня где-то в президиуме, бренчал многочисленными наградами и принимал цветы от пионеров. Хотя о чем я говорю, какие сейчас пионеры? Вот старый! Совести у такого человека быть не должно, а потому его СЕГОДНЯ прошел без треволнений и он собой доволен. Нет! Как тут не крути, но должна быть и  справедливость, коли есть  такие поганые обстоятельства и люди. Не может, чтобы не было. Есть разум, значит, должен быть Высший Разум, есть подлость высшей степени и должна быть Высшая Справедливость. Чем я хуже других, кто не наделен таким  же счастьем праздновать этот день вместе с остальными? ».
Сергей Иванович начинал путаться в мыслях и, включив свет, близоруко щурился на часы. Скоро уже начнет светать, а перед рассветом ему спалось хорошо, и он забывался почти на три часа без сновидений и воспоминаний…