Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2014/05/24/547
СЕВЕРНЫЙ КАЗАХСТАН
Никита с Гостомыслом, сидя темными осенними ночами в своей каменной обители, часто беседовали о мироздании. Каменотес впитывал знания в себя, как губка, порой до рассвета слушая своего наставника.
Вот и сегодня, подбросив в очаг хвороста, старец, сидя у огня, сказывал очередную быль.
– Давно я искал тебя, Никитушко, чтоб передать тебе в наследство веру и силу наших пращуров. Оберегал в пути и жизни дедов и прадедов твоих. Твой дальний прапрадед Афанасий по отцовской линии был чудным мужем. Больно уж много хлопот он мне принес. Всё тосковал, неугомонный, по морям заморским да странам невиданным. Подтрунивали его родственники, считая хворым на голову. Да и как не тешиться над одержимым? Не нужон был ему трон брата двоюродного князя Юрия Малого, а токмо странствия подавай. И к языкам заморским склонный он был. Тута и появился у него старец-наставник, коего Гостомыслом величали, – подкинув охапку веток в огонь, улыбнулся волхв.
– Поди, ты это, отче? – догадался Никита.
– Я, конечно. Кому же еще быть. Вот и стал я его учить языку древнему, на котором ранее все люди на земле между собою знались. В то время, когда жил Афоня, весь честной мир ополоумел от рассказов о несметных богатствах Индии. С каждой стороны шли лазутчики, разыскивая дорогу до страны дивной. Вот я и поведал Афанасию сказание о князе Сканде, который походом ходил из земель наших в Индию, чем пользу принес сим людишкам, образумив их от жертвоприношений. И загорелся наш Афанасий мечтою в Индии побывать, за три моря сходить, а я в писцы к нему напросился. Знал я, что опасная дорога предстоит твоему прапрадеду, а если сгинет он, то и ты, Никитушко, не народишься. А знамо не выполнишь миссию свою. Вот и поплелся твой пестун Гостомысл за три моря. В лето шесть тысяча девятьсот осемьдесят третье, нарядившись купцом тверским, Афанасий вышел по Волге на челнах, князем Юрием ему даденных. Спустились мы по Волге, а на устье нас татары с берега стрелами обстреляли.
Гребца одного убили. Ну и мы не промах, сняли двоих в ответ. Так бы и прошли, да на мель сели и, потерявши товар и два челна, на оставшихся двух кораблях в море вышли. До Дербента потеряли еще один корабль. Большой волной его снесло на берег.
– И стоило бы ради блуда праздного по свету белому болтаться, старче? – удивленно пожав плечами, поинтересовался Никита.
– Нет, отрок, это не праздный интерес был. Спасали мы Русь от разорения и от ордынской повинности тогда. Ведь разменная монета, как и теперича, серебро было. И выход ордынский должны были платить князья наши до десяти тыщ рублей в год. Да и торговлю вести, войско снаряжать, княжества содержать – немало денег требовалось. А могущество Руси нашей невыгодно было странам западным: им надобно, чтоб из-под орды мы не вылезли, чтобы задарма наши богатства скупать, диктуя волю свою на торжище. Да где ж это видано, чтоб вес деньги на Руси был одинаковым с ордынской деньгой? Загрызла жаба у западных стран. Издал тогда Ганзейский союз указ на запрет ввоза серебра на Русь. Тевтонский орден вроде бы подал прошение на торговлю с Новгородом и обмен серебром, но запрет получил от Ганзы строгий. А князья и бояре новгородские с обиды такой в отместку взяли и закрыли торговую избу Ганзейскую у себя, прекратив всяческую торговлю с готами и немцами. Вот и остался у Руси токмо один путь пополнения казны – Восток. Поэтому полагали и вожделели мы на торговлю с Индией, Китаем и другими восточными странами, дабы не разорить государство наше, не дать его растащить росомахам западным на части. Дед нашего государя Иоанна Васильевича уж больно умен был, предвидел опасность назревающую, вот и рассылал посольства с дарами в страны востока. С таким вот посольством и мы шли под видом купцов тверских. Дары везли обильные. Хасан Бек вез девяносто кречетов в дар ширваншаху Фаруху Ясару от московского князя Ивана. Орде же и Астрахани выгоды не было в укреплении Руси, и султан Касим, выставляя заслоны, грабил и разорял караваны. Каждый охотничий сокол серебром стоил дорого, вот и позарился злыдень на добычу легкую. Девяносто кречетов – это деньга великая, прибыль славная. Пограбил он корабли наши дюже сильно под Астраханью. Токмо мы одне на двух кораблях проскочили в Дербентское море, а остальных захватили. Да волна огромная встретила нас на море. Глядели мы на корабль малый, как его к брегу потащило, но ничем ему помочь не могли. А когда выкинуло малое судно на берег под Таркуном, так на него и накинулись людишки местные. По побережному праву? весь товар, кой на брег море выбросило, считался их достоянием. В Дербенте повстречали посла Василия Папина, наказали ему передать, что идем далее в Баке. Первый велик день (Пасха) встретили мы в Мазедеране. Второй велик день – в Наине. Третий же – в Ормузе. Выведали за это время свинцовые рудники и серные добычи, вручив верительные грамоты на торговлю и мен на Руси. Прознали мы, что в Индии в большой цене кони, и купил Афанасий жеребца аж за сто рублев, покупал ему фуники в дороге – один батман по четыре алтыну. Вот и пошли в путь по градам, где эти фуники дешевле будут. Так мы дошли в град Гурмыз, из коего была дорога морем на заветную Индию. Брали тут с нас ясак десятину с товара, кто не мусульман, а местные жирели без подати. С нашего же жеребца взяли две десятины за провоз, так как был он красы невиданной.
Старец встал, подбросил веток в огонь, пламя осветило его лицо. Каменотес нетерпеливо попросил:
– Сказывай, сказывай, отче, далее. Шибко уж интересно.
– На Фомина неделю отбыли на Индию. А корабли у них без гвоздей собраны, на веревках из ореха индийского скручены, с одним парусом и веслом. Наложат товара, покроют кожами, а поверх лошадей ставят. Дюже много гибнет таких хлипких судов в пучине окияна Индийского. А гвозди да болты для сборки стругов все едино не используют, а если и используют, то чисто из древа точеные, так как есть поверье у басурман, будто скалы в заливе Персидском железо, как магнитной рудой, притягивают, потому и корабли о железных болтах и скрепах бьются о них. Так и ходят по морям кораблями, на ладан дышащими.
– Вот умора-то, отче! – рассмеялся Никита.
– Умора-то умора, токмо нам не до веселья было. Да и воды я столько не видывал отродясь. Около шести ден брега не созерцали. Но на наше счастье, был окиян спокоен, как младенец накормленный, да ветерок попутный весь путь дул. Двоих арабов, что по дороге околели, за борт спустили, так их тут же рыбы-вакулы в оборот взяли, что плыли по бортам слева и справа, ни на миг нас не отпуская, видя в нас наживу. Одна даже борт кусала, выпрыгнув из пучины, но я ее копьем ткнул, поранив рыбу глыбоко. Кровь пошла, и тут же ее, как волки, остальные собратья разорвали на кусочки. Судно наше было одним из последних, которое вышло перед сезоном дождей, и на помощь в случае беды рассчитывать было не на кого. И сошли мы на брег опосля наших мытарств в Чауле. Люди там нагие все, волоса свои в косы плетут сзади, и их жены наги и черны, как сажей мазаны. Удивился тогда Афанасий, да и как зачал причитать: «На кой ляд я сюды добирался! Ведь сказывали, что в Индии все богаты, в златах и серебре ходят! А тут голытьба почище наших смердов будет!».– Я тоже, отче, считал, что в Индии все равновелики да зажиточны, – удивился услышанному Никита.
– Нет в мире места, Никитушко, чтоб все справно жили. Даже в стае зверей и то есть и сытые, и голодные. Так уж мир наш устроен. Даже у пчел есть трутни и смерды. Одни на солнцепеке пузо греют, другие хребет надрывают, – вздохнул старец, шевеля прутиком угли в очаге.
– Так ты ж тоже, отче, князем был, смердов да холопов имел. Поди и кнутом охаживал, коли не по тебе что сделают?
– Охаживал. Только ранее, чтоб человека тронуть, суд назначался. А коль загубишь кого, то спрос строгий с тебя, будь ты боярин или князь.
Гостомысл поднялся с лавки, прошел, шаркая лаптями, к ложе и, обратившись к каменотесу, распорядился:
– Прищепи свечи, отрок. Рассвет уже, пора и на покой, заболтались мы с тобой ныне. Опосля я тебе далее поведаю про пращура твоего непоседливого.
***
Татарская сотня, высланная разъездом царевичем Алеем в район Уватских гор, укрылась на день в овраге, который выходил на Иртыш, давая возможность соглядатаям наблюдать за поймой реки. До крепости оставалось порядка сотни верст рекой, и все обозы обычно выходили на речной лед, двигаясь по руслу.
На одиноко ехавшего вогула никто не обратил внимания. Но он сам повернул упряжку к разведчикам, наблюдавшим за рекой из оврага.
– Эй! Балык бар! – закричал он, подняв шест.
– Пошел прочь! Не нужна нам твоя рыба! – крикнул старший.
И вогул, подняв шест, погнал оленей дальше вверх по реке.
Сигнал был замечен дозорной упряжкой, которая, развернувшись, помчалась к идущему за поворотом реки обозу.
Когда же кучумская разведка разглядела голову обоза, то казаки и остяки уже стаскивали нарты в два кольца, сооружая легкую крепость, а погонщики оленей, распрягши животных, погнали их от места предстоящей битвы.
Обоз встал удачно. По левую руку возвышался высокий правый берег Иртыша с каменистой грядой у берега, где татарские кони не могли разогнаться, рискуя переломать ноги о береговые валуны и камни. По правую же руку парила огромная полынья протяженностью полверсты руслом. Конникам царевича Алея, выстроившимся во фронт до пятнадцати всадников в ряд, оставался вариант только для лобовой атаки.
– Ну, молитесь, казачки. А коли Господь внемлет вашим мольбам, то отобьемся от колченогих, – крикнул Архип, расставляя заряженные утятницы по трем нартам, перегородившим дорогу коннице.
Остяки князя Бояра, достав луки и стрелы и укрывшись за тюками, также приготовились к бою. Сдаваться им не было резона: после того, как они вышли из боя у Искера, тем самым предав Кучума, на татарское милосердие остякам рассчитывать не приходилось.
Бывший тысячник Аманжол, ведя на обоз сотню джигитов, уже предвкушал легкую добычу. По закону десятая чать захваченной добычи была его. Захват же обоза в сорок упряжек сулил немалую наживу.
Пищальный залп был полной неожиданностью для скачущих всадников. Семь лошадей, упав на лед, забились в судорогах, подминая под себя раненых и убитых седоков. Лавина конников прыснула вправо и влево. Попав на каменную гряду, прикрытую снегом, кони топтались на месте, а одна лошадь, сломавши ногу, упала. Левая же часть конников, развернувшись по руслу, уходила на исходное. И только один конь, видимо, раненный свинцовой сечкой, угодил вместе со своим толстым всадником в полынью.
Доспехи тащили Аманжола в пучину, и он изо всех сил цеплялся за кромку льда своими толстыми пальцами.
– Бектас, дай руку! – взмолился он.
Стоящий на коленях перед полыньей десятник Бектас медлил.
– Дай руку! – взмолился сотник.
– Ты помнишь Фариду? Каково ей было в мешке со змеей и котом? Это по твоему навету казнили бедную женщину.
– Дай руку! – молил Аманжол.
– Ты не джигит, коль не мог сразиться со мной в поединке, ты джаляп, и сгинешь в полынье, как блошистая кошка.
– Дай руку! Прости…
– Иди к Фариде, она ждет тебя, чтоб плюнуть в твою толстую морду.
Бектас, посмотрев на пузыри, поднялся. Взяв своего коня в повод, пошел к стоящим невдалеке всадникам.
– Я не смог ему помочь. Аманжол не дотянулся до моей руки.
– На все воля Аллаха! – согласились воины.
– Алга! – взревел Бектас, и всадники ринулись в атаку.
Но новый ружейный залп сшиб около восьми нукеров и четырех лошадей. Теперь конница не могла подойти к обозу уже из-за трупов коней, лежавших грудой перед нартами.
Бектас приказал спешиться. И его воины ринулись в новую атаку.
Татарин, заскочив на нарты, замахнулся на Семена, но Архип, вовремя узрев опасность, нависшую над другом, полоснул татарина по колену саблей. Взвыв от боли, воин рухнул на лед. Архип пнул ногой от него саблю и ринулся на следующего, рубанул его по плечу, практически перерубив кость руки.
– Потом добью раненых, сейчас главное – вывести из строя как можно больше, – нанося удары саблей по рукам и ногам, бубнил под нос Архип.
Семен, схватив две сабли, одну свою, другую татарскую, рубился рядом.
Внезапно грянул выстрел утятниц. Это купцы, перезарядив в суматохе оружие, грянули залпом по татарам. И побежали бесстрашные кучумцы. А вдогонку жахнул выстрел третьей утятницы, положив еще четверых.
– Заряжайте пищали, браты, опять ринутся нехристи, – распорядился Семен.
– Погодь, погодь, ранен ты, – испугался кузнец.
– Пустяк, до свадьбы заживет, – улыбнулся казак Архипу, прикладывая шапку к ране на предплечье.
Два других казака, взявши копья, добивали раненых татар.
– Ты им все руки и ноги порубал, – брезгливо усмехнулся Семен.
– Так в броне они, ни голову, ни грудь не возьмешь, вот и раню, чтоб из боя вывести, – ответил кузнец, присаживаясь на нарты.
– Тоже умно. Когды они от боли воют, такой ужас тогды наводят на сотоварищей, что волоса шевелятся, – расхохотался Семен.
Остяки верхом на оленях, выставив вперед копья, ринулись за пешими татарами, нанося колющие удары в спины.
Только два десятка нукеров успели добраться до лошадей и, вскочив в седла, ввязались в сабельный бой с остяками.
Но отсутствие копий, которые были брошены в рукопашной битве при обозе, сыграло роковую роль. Защититься короткими саблями от копий и стрел остяков кучумцы уже не могли.
– Ты почему руки не подал, когда начальник тонул? – сидя на нартах перед стоящим на коленях связанным Бектасом, спросил Семен.
– Собаке – собачья смерть.
– Я отпускаю тебя, – принял решение есаул.
– Убей меня. Нет мне дороги к хану.
– Государю служить будешь московскому?
– Пошлешь – буду, – понурив голову, согласился Бектас.
– С моим обозом пойдешь на Московию. Там много татар государь к службе приставил.
– Я узбек.
– Да хоть перс, великий князь всех жалует, коли ему верой и правдой служат.
Угор, добравшись до крепости, известил Ермака об обозе.
На следующее утро пришел казацкий разъезд, посланный атаманом.
продолжение: http://www.proza.ru/2014/06/03/660