Семья
Жизнь оказалась совсем не сладкой,
но другим и такая не досталась…
Семья Савиновых жила в глухой лесной деревне Цукановка под Калугой.
Отец, мать и четверо детей обитали в потемневшей от многих лет бревенчатой избе.
Времена были трудные, войны с Японией, Германией, революции, война Гражданская.
Хозяин Сергей Гаврилович, человек невероятной силы и здоровья.
Младшая его дочь Наталья помнила отца большим, добрым, в белой рубашке с огромной окладистой бородой. Мать говорила, что он мог вылить литр водки в миску, доверху накрошить в нее хлеба и весь его съесть. Но, и после этого ни кто в деревни не рискнул бы побороться с ним, таким крепким он был.
Бывало в царское время, что племенной бык помещика срывался с привязи и носился по деревне, распугивая ее жителей. Что бы утихомирить его, звали Сергея Герасимовича.
Тот бесстрашно шел навстречу этой разъяренной горе мускулов и схватив за оба рога, опрокидывал на землю.
Был однако случай, когда один рог в его руках отломился и бык отомстил своему обидчику укротителю.
Но, со временем Сергей Герасимович выздоровел и остался таким же крепким.
Умер в пятьдесят лет. Произошло это обыденно просто. Вернувшись из города, где он продал собранный урожай, не угодил невестке платком, привезенным ей в подарок. Та и затаила на него злобу. Когда ему потребовалось что-то взять из кладовой, он велел той же невестке дать ключи от замка на ее двери. Молодая женщина заносчиво отказалась это сделать. Мужчина стал руками выламывать замок, за что получил деревянным поленом по затылку склоненной головы и упал на пол.
Очнувшись, пошел к соседям. Там его нашли уже мертвым.
Времена тогда были смутные, ни кто ничего не дознавался. Помер человек бескровной смертью, ну и все тут…
Старшая дочь Прасковья, что бы как то выжить, да и помочь семье, уехала работать на торфоразработки.
Ее, впервые приехавшую в Москву, с перрона толпа пассажиров вынесла прямо на площадь перед железнодорожным вокзалом. Там среди большого количества народа с деревянными, плетенными из ивы и бересты чемоданами, стояла огромная фигура темнолицего мужика с протянутой вперед рукой.
Никогда до этого не бывавшая в городах, а тем более в таком огромном, Прасковья почему то решила, что все приезжающие в столицу должны поздороваться за руку с тем огромным мужиком.
Она стояла и терпелива ждала своей очереди долго, пока в разговорах с соседями на выяснила, что те стоят в очереди на трамвай, а огромный темнолицый мужик - это обычный памятник сделанный из камня.
Над темной и простодушной деревенской девчонкой окружающие вдоволь насмеялись.
Прибывших на место работы поселяли в деревянных бараках, где те спали на общих нарах и ели в общественной столовой. Тяжелей всего приходилось семейным и с детьми.
Кормежка была скудной, однообразной и не вкусной. Но, другой не было.
Прасковья по десять часов в день нарезала на осушенном болоте, специальной формы лопатой брикеты спрессовавшегося мха сфагнума. Другие работники в разбежку укладывали их в огромные пирамиды для просушки.
Обезвоженный торф использовался для топки печей и каминов. Поэтому пользовался большим спросом в обедневшей стране. Дрова прогорали быстро, а уголь был редкостью, да и не всем по карману.
Говорят, что город Курск потому так и называется, что в его печах сжигали исключительно такое топливо, дающее очень много дыма и золы.
Работа на торфоразработках была монотонная и однообразная, тяжелая, но деревенской девчонке вполне под силу. Только оплата была низкой.
В тридцать третьем году на разоренную страну навалился невиданный голод. Прасковья, приехав в гости в деревню, предложила всей своей семье переехать жить на Украину. Там по слухам, с едой было легче и можно было выжить.
Собрали пожитки, которые могли с собой увезти и поехали.
Стояла лютая зима, вагоны промерзшие, люди голодные.
Трехлетний подвижный Савинов Мишаня в берестяных лапоточках у многих вызывал умиление. Видя бедственное положение семьи, пассажиры предлагали отдать его им на воспитание. Ведь пропадет малец от голода. Но, мама не согласилась разрывать семью. Если и помирать, так всем вместе…
На вокзале Харькова добрые люди угостили их невиданной едой – винегретом. Выходцам из глухой деревни это необычное новое блюдо очень понравилось. Жаль только, что в нем не было ни кусочка мяса.
На перроне у вагонов прямо в страшную стужу в легкой одежонке танцевал совершенно босой цыганенок.
Народ, жалея малыша, бросал ем у под ноги кусочки черного хлеба.
Если подаяний было мало, то старый усатый цыган начинал безжалостно хлестать замурзанного кудрявого малыша длинным кнутом.
Тот подпрыгивал и танцуя еще энергичнее звонко пел:
Мои нижки болять,
Воны исты хотять…
И пассажиры становились более щедрыми.
В украинском селе Очеретянка (Камышовка) их приняли в колхоз и дали саманную хату с соломенной крышей. Когда то она была конюшней богатого владельца местных земель.
До самого сбора урожая кое-как перебивались с едой. А, когда за работу им выдали на трудодень пшеницу, то хотя бы было чем наполнить свои, истосковавшиеся по пище желудки.
Растирали ручной мельницей зерно на муку, замешивали на воде, пекли из этого постные коржи. С жадностью ели, снова растирали, пекли и ели… Не было ни масла, ни сала, ни какого жира, ни чего больше. И все в семье выжили.
Не просто было жить чужакам на новом месте. С одной стороны их незлобно обзывали «кацапами», с другой стороны, увидев, что те работящие, помогали.
Хуже было с языком. Российская семья плохо понимала украинский.
Младшая дочь Наталья в сельской школе за все предметы получала только высшие оценки, а по украинскому языку сплошные двойки.
Но, учитель этого предмета, видя прилежание шустрой девочки, всемерно помогал ей в учебе.
Бывали и опасные коллизии.
Как-то Наташа в диктанте вместо слова «Сталинград» написала – «Сталин гад…». Пришлось по настоятельному совету учителя срочно соединять эти два слова в одно и вписать в него букву «р». А, то не известно, чем бы это могло закончиться для преподавателя и ученицы…
На праздничную новогоднюю елку всем ученикам выдали подарки от деда Мороза. Тогда еще не все деревенские дети понимали, кто это такой. Просто дед – это вполне понятно, у каждого был в семье; а с морозом сталкивались на улице ежедневно.
Этот подарок представлял собой небольшой кулечек, свернутый из уже исписанного тетрадного листка. А, в нем находились подтаявшие слипшиеся конфеты подушечки.
Тетрадный листок сам по себе был очень большой редкостью. Обычно школьники писали на полях газет.
Дети, а особенно младшие пришли в неописуемый восторг от такого, никогда прежде не виданного лакомства - конфет. Они дрожащими руками несли этот драгоценный подарок домой, что бы показать его своей семье.
Как то старшего сына Ивана, уже работающего в колхозе, бригадир послал в поле «ораты», то есть помогать трактористу пахать землю.
Тот, не поняв, что ему велели делать, пошел в поле и стал орать во все горло, свистеть и гонять кнутом ворон.
Перед этим, правда, он спросил совета у своей матери, что за странное задание ему дали на сегодня утром на наряде.
- Да разве поймешь этих хохлов. Иди, сынок и делай, как тебе говорят, ори, -огорченно ответила она.
После этого случая все село беззлобно хохотала над непонятливыми кацапами.
Старшей дочери Прасковье выпало участвовать в Финской войне. Даже будучи связисткой, ужасов там, в промерзших лесах с двухметровой глубиной снега и на незамерзающих болотах, она насмотрелась предостаточно. Одни финские снайперы чего стоят. До сих пор страшно вспомнить.
Тела погибших солдат в тыл вывезти не могли, транспорта не хватало даже для раненых. Похоронить тоже не удавалось, земля под глубоким снегом промерзала до полутора метров и взрыхлить ее можно было только взрывчаткой. А, она вся шла на разрушение финских оборонительных сооружений. Вот и стояли вдоль, разминированных советскими саперами дорог, огромные серые штабеля промерзших трупов, издали казавшиеся стогами прошлогодней соломы.
В сороковом году старшего сына Ивана призвали служить в Красную Армию.
Он попал в артиллерийское училище и вышел из него уже лейтенантом.
Полностью исключенная договором о ненападении СССР с Германией, война началась совершенно неожиданно.
От сына известий не было ни каких.
И только августе, когда вся семья выкапывала у себя на огороде картошку, к ним во двор въехал армейский автомобиль. Из него выскочил их Иван.
Высокий, возмужавший в красивой военной форме с «кубарями» на воротнике, при начищенных, хоть и запыленных сапогах, в фуражке с красной звездой. Встретив в каком другом месте, его можно было и не узнать. Но, материнское сердце радостно-тревожно дернулось в груди.
И она бросилась во двор.
Вся семья окружила молодого офицера, обнимал и целовала, приглашая в дом отдохнуть, поесть с дороги, что Бог послал.
Но, такой желанный гость ошарашил их ответом, что заехал домой только на пять минут. Его дальнобойная артиллерийская батарея, направляясь на фронт, следовала маршем мимо их колхоза. Вот он, не утерпев, заскочил к ними повидаться. Отстать от своих он не может, на нем техника, солдаты и выполнение боевой задачи.
Так и простояли они всей семьей вокруг их горячо любимого Ивана пять коротеньких минуток.
А, шофер машины все сигналил и сигналил, напоминая этим своему командиру, что они с ним более не принадлежат себе.
Долго еще стояла за двором поникшая семья, всматриваясь из-под рук в багровый западный горизонт, запыленный от колес удаляющегося автомобиля.
Больше его они уже не видели. Никогда.
Были люди, которые были свидетелями охоты немецкого самолета за нашим армейским автомобилем, на подножке которого стоял молодой высокий лейтенант.
Взрывом бомбы машину опрокинуло и она загорелась. Остался ли кто живым в ней, не известно.
Когда немецкие войска заняли их деревню, мать с младшей Натальей ходила по ближайшим госпиталям в поисках сына. Там находилось множество раненых советских бойцов.
Они лежали в бараках с окровавленными бинтами, раненые, обгоревшие. Немцы пускали к ним близких родственников.
Все до одного госпиталя прошли, всех просмотрели, но Ивана не нашли.
Впоследствии много лет спустя Наталья вспоминала, как в одном из них, полностью забинтованный боец долго и внимательно смотрел им с мамой вслед. Может это и был ее старший раненый брат. Многие тогда не признавали своих родных, что бы не быть им в тягость своими увечьями.
Наташе в то время было всего тринадцать лет и она всего этого еще не понимала. Потому и матери не сказала, о чем после очень жалела.
Так и вернулись они в родное село без каких либо сведений о Иване.
Уже после окончания войны семья продолжила его поиски, на все запросы в военкоматы приходил неизменный ответ: Без вести пропавший…
Внук Володя, наблюдал, как его дорогая бабушка вначале молилась богу в углу на иконе, а затем разговаривала с фотографией его дяди Ивана в военной форме, висящей на стене.
Немцы относились к населению их деревни вполне сносно, ни кого не обижали. Взять хотя бы к примеру такой случай.
В январе сорок второго года немецким солдатам под рождество сбрасывали парашютами посылки от родственников из Германии. В них были колбасы, коньяк, сигареты, сладости и прочие приятные деликатесы.
Те, приложившись к спиртному, ходили по замерзшей деревне в гости друг к другу.
Наталья и себе вышла из сеней с куском черного хлеба, густо намазанного самодельной горчицей и аппетитно уплетала все это, как лакомство.
Проходящий мимо ее двора рядовой Ханке, увидел симпатичную розовощекую девушку и подошел поближе. Он стал у нее выяснять, не русский ли мед ест красивая девушка. Та, с набитым ртом кивнула.
Немцу и себе захотелось попробовать, насколько вкусен мед русских пчел.
Просить угостить он постеснялся, поэтому сбегал к в хату, где жил на квартире и принес баночку германского эрзац-меда. Намазав им сразу несколько галет, угостил милашку. При этом дал понять, что ждет ответного подарка.
Та намазала, подставленную им галету толстым слоем горчицы и предложила попробовать.
Немец с улыбкой принял угощение и откусил сразу половину порции.
Во рту у него запекло так, что он замычал от ужаса. Из его глаз ручьем потекли слезы.
В немецком лазарете незадачливому любителю русского меда оказали первую помощь и тот выжил.
Наталью ни кто не обидел, а все немецкие солдаты долго потешались над незадачливым любителем русский сладостей и молоденьких девушек.
Той же зимой кто-то из местных донес старосте, что в семье Савиновых откормлена свинья. К их двору подкатил большой грузовик. Спрыгнувшие с него солдаты, вытащили из хлева свинью и стали по доскам затягивать ее на кузов.
Командовавший всем этим лощенный офицер интендант в начищенных до блеска сапогах, довольный стоял в сторонке.
Мама стала его просить оставить животное, но тот протянул ей несколько оккупационных марок и отвернулся. По всему было видно, что животное не отстоять. Не будет у них мяса в эту зиму. Придется есть только одну картошку, выращенную у себя на огороде. И садили в землю не клубни, как обычно, а проросшие на них картофельные глазки.
И тогда разъяренная Наталья, разогнавшись, толкнула офицера обеими вытянутыми вперед руками. Тот, не ожидая нападения, с размаху рухнул в огромную и глубокую лужу, в которой в былые времена плавали домашние утки.
Тут же вскочил, весь в жирной черной грязи, с налитыми кровью глазами и выхватил из кобуры свой пистолет. Расплата за нападение на немецкого офицера при исполнении своих обязанностей каралась смертью.
Но, тут солдаты из этой же команды окружили своего командира и оттеснили за машину.
Единственно, что тот успел сделать, так это ударить бесстрашную нахалку под зад носком своего великолепного сапога.
После долгих препирательств, офицер опустил пистолет. Загрузив свинью, немцы молча уехали.
Мама рыдала, а Наталья без страха гневно смотрела им вслед. Но, три дня сесть она не могла.
Был, правда, случай когда мать услышала, как кто-то среди белого дня вошел к ним в сени и затих. Выждав немного, она открыла дверь в них и увидела, как немец в полумраке зажигает спички и что то ищет. А, в сенях была сложена сухая солома и она могла вспыхнуть.
На крик хозяйки немец отвечал односложно:
- Матка, яйка…
- Да какие же тебе яйка, супостат, ты сейчас у нас пожар устроишь!
Видя, что проклятый фашист не унимается, хозяйка выбежала из двора на улицу. Там в это время проходили знакомые немцы, квартиранты соседей. Те кое что поняв из причитаний женщины, направились в ее хату.
Пообщавшись минутку с пожароопасным соотечественником, они выяснили, что это был русский, переодетый в форму немецкого пехотинца, косивший под захватчика.
Задержанного под конвоем увели в комендатуру.
Матери было неловко, что она сдала немцам русского, но кто же знал…
Во время оккупации все как то смотрелось по другому. Когда шел бой между немецкими и советскими войсками, в крышу крытой соломой хату семьи Савиновых попал зажигательный снаряд.
До смерти испуганные домочадцы стали вытаскивать пожитки и бросать из прямо на снег. В их числе и пять коровьих шкур, подаренных семье отступающими красноармейцами. Далее стали, как могли, тушить пожар.
А, в это время, в общей суматохе, их сосед через дорогу утащил эти шкуры к себе в сарай. Защитить женщину и ее детей было некому, их сын и брат воевал с немцами.
Сам же сосед на войну не попал, он в самый подходящий момент мобилизации на фронт, «случайно» отрубил себе несколько пальцев на правой руке. Был он правшой, но в тот день почему-то рубил дрова левой. Так, или иначе, на войну не попал, прожил в большом достатке до средины шестидесятых годов. Умер, врезавшись на мотоцикле в столб у дороги, в то время, как большинство его одногодков уже два десятка лет лежали в сырой земле, в могилах, а то и просто без них.
Глубокой осенью в село привели не большую колонну советских военнопленных, которых использовали при ремонте конюшни. Их охраняли местные полицаи. Вот эти в волю поиздевались над босыми и голодными соотечественниками. Местные жители скрытно подкармливали, совсем замерзших под холодным дождем бедняг.
Когда же в село заезжали части СС, офицеры и солдаты Вермахта спешили спрятаться по своим квартирам, опасаясь встретиться с представителями Германской политической полиции.
Были и финские воинские подразделения. Они были злее немецких. Все время напоминали о зверствах советской армии на их территории в тридцать девятом году.
Когда старшая дочь Савиновых Прасковья, впервые попала под бомбежку на передовой, для нее это было настоящим шоком.
Взрывы ложились так близко, были настолько сильными и многочисленными, что казалось им не будет конца. Время для девушки остановилось. Можно было поклясться, что вместо реальных полчаса, бомбежка затянулась на половину суток.
Невероятной густоты пыль закрыла полуденное солнце, забила нос, легкие, рот. Воздух от взрывов уплотнялся до невозможного, осколки бомб так и звенели над головами. Через эту какофонию смерти прорывались надрывные крики раненых и умирающих бойцов.
Многие были просто мгновенно засыпаны живьем в, ими же накануне вырытых окопах и блиндажах.
Когда наконец стало тихо, на белый свет стали выбираться и отряхиваться, оставшиеся в живых бойцы.
Оглушенная Прасковья ошалело глядела на них и на то, что осталось от подготовленной стрелковой позиции. Редкие мысли, как тяжелые шары с неохотой двигались в отупевшем от взрывов мозгу.
Закурившие мужчины предложили связистке затянуться горьким дымом. Действительно помогло, как в последствии помогало ей забыться от различных неприятностей в ее жизни… Так, закурив после первой бомбежке всего один лишь только раз, она уже никогда не смогла преодолеть эту скверную привычку.
Довелось девушке попадать и под немецкие пули, направленные именно в нее.
На одной оборонительной позиции враг выстрелами из минометов перебивал провод полевого телефона, лежащий прямо на земле.
Связисты скрытно лезли на позицию, находили обрыв, устраняли его и направлялись назад. Но, немцы расстреливали из пулемета и снова минами обрывали провод.
Когда мужчин связистов в живых не осталось ни кого, пришла очередь заниматься восстановлением связи и Прасковье. С чем она успешно справилась.
Восстановив связь и отправляясь в обратный путь, она взвалила себе на спину убитого бойца и поползла к своим окопам.
И сколько вражеский пулеметчик не стрелял ей в спину, пули попадали в мертвого бойца и только нанесли тяжелые ранения в ноги отчаянной девушки.
В госпитале она пробыла долго и там хоть поела вволю. Даже вес набрала. Свою порцию съедала сразу. А, бывало, принесут тяжело раненому еду прямо в палату, а он уже умер. Ну, не пропадать же добру, съедала и за него. После выздоровления вернулась в свой взвод связи. А, шрамы на ногах от огнестрельных ранений у нее остались навсегда…
До самого мая сорок пятого года принимала Прасковья участие в боевых действиях и была многократно награждена орденами и медалями.
Как то, ее, пригласили на праздничный офицерский ужин по поводу освобождения столицы Польши, Варшавы. Был накрыт стол с выпивкой и закуской.
Алкоголь девушка не употребляла, а вот поела вволю. Когда все офицеры основательно перепились, она начала потихоньку набивать карманы, взятыми со стола кусками хлеба, сала, куриного мяса и прочими деликатесами.
Когда прятать уже было некуда, Прасковья стала заталкивать оставшуюся снедь через предварительно ослабленный поясной ремень прямо в штаны.
Она боялась только того, что кто-нибудь из мужчин пригласит ее потанцевать, а у нее в штанах, складирована еда. Да и не ловко двигаться.
Придя в свой взвод связи, девушка поделилась с его бойцами трофеями с праздничного стола. Те назвали ее кормилицей. С великой благодарностью и аппетитом съели все деликатесы, не побрезговали...
После освобождения Харькова области, младшую дочь Наталью забрали в этот большой город для его восстановления.
Началась непривычная тяжелая городская жизнь. Каждый день она с группой таких же деревенских девушек отправлялась на разбор разрушенных домов, оставшихся после фашистского нашествия.
Работа была надрывная, еда скудная и она с девчонками из их села сбежала домой. Все они, как мыши спрятались по родительским хатам, в тщетной надежде хоть немного отдохнуть.
Но, вскоре явилась милиция и снова увезла беглянок в город, пригрозив за повторный побег уже тюремное заключение. Правда, кое-кто откупил своих детей. А, у бедной семьи Савиновых такой возможности не было.
Через год Наталью направили работать в бригаду строителей подсобницей. Кирпич поднести, раствор замешать и многое другое. Затем определили в штукатуры. Это уже была настоящая работа. Этому она уже училась у настоящих специалистов и потому освоила профессию быстро.
У привыкшей мазать стены дома по-деревенски глиной, смешанной с соломой вызывало удивление применение каких либо инструментов, приспособлений и норм.
Поэтому поначалу она пыталась штукатурить цементным и известковым раствором только голыми руками
Заработную плату получала, но денег не хватало даже на еду.
Мастер штукатур брал эту шуструю девушку по воскресеньям на подработку ремонтом квартир, как подсобницу.
Заработанными таким образом деньгами он с ней не делился, а поступал следующим образом. Он просил хозяйку ремонтируемой квартиры замешать пол килограмма муки в литре горячей воды. Это что бы побеленные ими стены впоследствии не мазались.
Когда поспа была готова и достаточно остывала, мастер отсылал хозяйку по каким либо делам, Наталья выпивала эту смесь. Такой и была плата за ее работу.
Голодные подруги отдыхали в общежитии от тяжелой трудовой недели, а она приходила вечером уставшая, но сытая.
В конце сорок четвертого года Наталью со многими другими девушками перебросили в Сумскую область на лесоразработки.
Там приходилось, расчистив снег до самой замерзшей земли, валить ручными пилами огромные сосны, очищать их от ветвей, распиливать на бревна по восемь метров длинной и закатывать на бортовые машины. И все это в снегу до средины бедра. А, четыре кубометра древесины на каждого работника дай.
Такая работа была просто каторжной, после нее девушки с топорами и пилами еле – еле добирались до деревенского дома, где снимали квартиру. Там они снопами падали и отдыхали, даже не имея сил покушать.
Наталья же тащила из лесу две вязанки дров, одна впереди, другая на спине. Это хозяйке для топки плиты.
Придя в дом она шла в хлев, убирала за коровой, поросятами, кормила их. Затем приносила из колодца воду в специальную бочку, колола дрова. Словом выполняла всю необходимую деревенскую работу. Ей сельской девушке все это было привычно с самого детства.
Затем, помывшись, садилась ужинать.
Хозяйка, у которой на руках была дочь-инвалид, была очень благодарна этой своей квартирантке. Она ставила на стол своей работнице вареную картошку с салом, хлеб, лук, квашеную капусту, молоко. От этой хоть и простой еды, у Натальи хватало сил на выполнение нормы в лесу и на работу по дому.
Ее же товарки, слабые городские девушки на такие усилия способны не были. Ведь на день им выдавалось триста грамм муки, немного сухого молока, яичного порошка. Еще двести грамм постного масла на неделю. Не пожыруешь…
Так они проработали всю зиму, думая каждое утро, что не смогут встать с постели, а тем более доработать до конца дня. О выполнении нормы даже и не мечтали.
Бывало, что раскачиваясь при сильном ветре, подпиленные деревья могли упасть и покалечить работников. Такое произошло этой зимой на соседнем участке и девушка после этого стала полным инвалидом. К весне, в соснах и елях началось сокодвижение. Зубья двуручных пил стали завязать в, выделявшейся из стволов смоле и заготовка древесины прекратилась. Но, девушкам нашлась и другая работа.
Теплым благоуханным майским вечером неожиданно и громогласно прозвучало:
- Победа!!!
Пришло распоряжение лесозаготовительным бригадам возвращаться в город на место своей постоянной работы. И сколько не уговаривала хозяйка квартиры Наталью остаться жить у нее в полном достатке, та уехала.
Старшая дочь семьи Савиновых Прасковья вернулась с фронта при законном муже и многочисленных орденах. Сразу пошла работать на завод.
Ее супруг, тогда уже старшина милиции с невероятными усилиями выхлопотал комнатку в, не разрушенном войной доме. Рано утром радостные молодые супруги внесли туда всю свою мебель и имущество: раскладную походную металлическую кровать, трофейный немецкий чемодан, два солдатских вещмешка и две шинели.
Вечером, вернувшись с работы домой, они увидели все свои завезенные вещи выставленные кем то темный общий коридор.
На их требовательный стук в дверь своего нового жилья, из нее появился не трезвый пехотный майор в распахнутом кителе. Тот, криво улыбаясь заявил, что у старшины не то звание, что бы бодаться с офицером из за жилплощади.
Короче, пришлось Прасковье со своим мужем временно поселиться в подвале пятиэтажного дома, построенного в бытность богатым купцом. В их жилище не было кухни, воды, газа, а только электричество. В туалет приходилось бегать через улицу в соседний двор. Стираться во дворе дома у водопроводной колонки.
Верх обоих высоких окон находился ниже уровня тротуара улицы и в них были хорошо видны ноги проходящих мимо пешеходов.
И это «временно» затянулось на целых двадцать долгих лет…
На предприятии, где столько лет проработала эта женщина, ее очередь на получение жилья уже давно была первой. Другие, стоящие за ней уже получили квартиры, а она все нет.
Ее армейское терпение иссякло и она написала письмо, то ли командарму Ворошилову, то ли Буденному.
Через месяц ее пригласили в администрацию предприятия. Слегка и тактично пожурив за то, что она через их голову обратилась в Москву, вручили ордер на однокомнатную квартиру.
Для Прасковьи это было что-то невероятное. Первый этаж, коридорчик, комната с окном на юг, кухня с газовой плитой, пусть и совмещенный, но туалет с настоящей чугунной ванной, горячая вода, централизованное отопление. Рядом магазин и остановка троллейбуса.
Правда, входные двери всех подъездов пятиэтажки были совершенно одинаковыми. И что бы не ошибиться, пятидесятилетняя Прасковья привязала коричневую тряпочку к скамеечке у входа в свой. Так то оно будет надежнее…
Одно плохо, с мужем они давно расстались, выросший сын уехал куда-то искать счастья. Да вот еще, курить свои громобойные папиросы «Север» она не бросила. Свою маму она забрала из деревни и та до последних своих дней жила с ней в тепле, уюте и возможном достатке.
Младший брат Михаил остался работать в колхозе. Он очень любил лошадей и поэтому, когда в их село сразу после окончания войны пригнали немецких трофейных лошадей, вызвался сводить их на пруд покупать.
В воде под лошадью взорвалась советская противотанковая мина, установленная нашими саперами в осушенном пруду еще летом сорок первого года.
Смертельно раненый шестнадцатилетний Мишка прожил до конца дня и умер.
Врач сказал безутешной матери, что сердце у ее сына было невероятного здоровья. Видимо это досталось в наследство от его отца Сергея Гавриловича.
Младший сын часто снился матери среди каких то солдат. В беседе с ней говорил, что Там он, как и в своей короткой жизни, все время находится при лошадях…
Младшая дочь Наталья до самой пенсии проработала штукатуром. За свой труд имела правительственную награду орден Ленина, медаль За Труд. Была депутатом городского совета. Благодарности и поощрения не помещались в ее трудовую книжку, пришлось сделать вставку. Имела хорошую квартиру и пенсию.
Два раза выходила замуж, воспитала двух сыновей, имеет внучку и внука, правнучку и правнука.
Жизнь удалась, хотя ей никогда не было легко и не все получилось, как хотелось…