Астрономия в рукавицах

               
   Заведующий отделом малой механизации научно-исследовательского технологического института страдающий одышкой профессор, попросил к себе в кабинет младшего научного сотрудника Сергея  Связкина.  Спустя несколько минут у стола профессора, переминаясь с ноги на ногу и рассеянно оглядывая развешанные по стенам кабинета номограммы и графики, стоял Серёга, как все его звали в институте, взбалмошный и нескладный паренёк в потёртых вельветовых брюках и в клетчатой рубашке с неровно засученными рукавами.
 
   – Да что вы, Пал Палыч, всё меня, да меня! – торопливо говорил Серёга, едва выслушав приказание профессора. – Пусть сходят поработать на плодоовощную базу другие кандидаты наук, Почкин, например, или там Пуповин со своим животом.  Да и здоровяку, доктору наук Гортанскому не мешало бы размяться на разгрузке картошки…

    – Не будь адвокатом дьявола, Серёжа! И они тоже на этот раз пойдут на плодоовощную базу,  – мягко сказал заведующий ершистому сотруднику, – Просто тебя, как самого расторопного, назначают старшим по группе. Идёт заготовительный сезон, райком дал разнарядку выходов на плодоовощную базу для всех учреждений города, а если наш институт сорвёт хоть один выход... – заведующий поперхнулся, закашлялся толчками, его плечи под белым халатом затряслись.   
   
  - Если сорвём хотя бы один выход, – продолжал заведующий, морщась то ли от своего астматического недуга, то ли от упрямства младшего научного сотрудника. – Если не поработаем на базе, тут же вызовут на партбюро, весь год потом будут нас склонять...

  – Ну да, для нас другого дела не находят: круглое катать, плоское кантовать! – поводил плечами Серёга.

  – Ты, оказывается, тоже берешь манеру Гортанского, выражаться афоризмами и пословицами, но что ж делать, – профессор развёл руки и с жалостью посмотрел на костлявые ключицы младшего научного сотрудника, на  его длинную птичью шею, видневшуюся  из-под  распахнутого  воротника  ковбойки,
   
  – Да я что, – согласился Серёга, – жалко, что не успею дочертить схему регулировочного узла, есть там у меня одна задумка...

  Профессор мягкой рукой отодвинул от себя на столе папку с отчётами, как бы показывая этим жестом, что официальная часть его беседы с Серёжкой закончена, и можно поговорить «по душам».

   – Но что там ещё  ты придумал относительно планетарных проектов? – профессор глазами, указал сотруднику на стул рядом с собой. – Про то, каким образом разложить громадную массу углекислого газа в атмосфере Венеры, понизить температуру и давление на её поверхности и тем самым сделать планету пригодной для обитания, я уже принял к сведению…

   Серёга сел на кончик стула, положил  острый локоть на угол профессорского стола, а другой рукой еще больше взлохматил и так непослушные волосы.
 
   Пал Палыч, как все его звали в институте, с недавних пор не без  влияния своего младшего научного сотрудника тоже стал интересоваться астрономическим казусами.

    – Вот слушайте, Пал Палыч, сам Перельман, популяризатор физики и астрономии,  не проделывал такого расчёта.  Вы знаете, почему звёзды, планеты и их спутники имеют шарообразную форму?

    Профессор,  развёл руки, как бы ни считая нужным отвечать на столь наивный вопрос.

   – Ну да, под влиянием тяготения любой более или менее порядочный выступ планеты должен вдавиться в её недра! – Серёга не замечал иронического взгляда собеседника.

   Пал Палыч, явно ожидал от Серёги более серьёзной выдумки.

   – Только в случае небольшого космического объекта, например, спутника   Марса, Фобоса, ничтожная сила тяготения неспособна преодолеть сопротивление материала.  Поэтому, Фобос – это на вид каменная картофелина, изрытая кратерами, имеет неправильную вытянутую форму.

 
  – Но я не об этом! – продолжал, загоревшись, Серёга. – Представьте себе, Пал Палыч, что астероид имеет форму правильного куба, а я нахожусь на его плоскости.  Ребро куба будет равняться, скажем, десяти километрам.  Если астероид состоит из углеродистого железа, то, учитывая его сопротивление сжатию, можно рассчитать длину его ребра, чтобы не допустить из-за сил тяготения деформации куба. Я этим делом займусь как-нибудь на досуге.  Меня сейчас интересует другое.  Стоя на плоскости куба, я буду видеть её всю.  Теперь если я пойду к углу куба, что я буду ощущать?

        –  Как будто идёшь в гору, это элементарно, Ватсон! – лицо у профессора поскучнело.

         – Вот именно, никакой вершины не видно, а идти приходится в гору!  Кстати, есть тут один казус: мы будем удаляться от центра куба, сила тяготения на нас будет влиять меньше, значит, идти нам будет легче.  Тогда, почему же в гору?  Теперь предположим, что на астероиде есть вода, где она соберётся?

  – В виде линзообразных вздутий в центральной части плоскостей.  Странный вид будет иметь куб со своими вздутиями на плоскостях, – мечтательно закатил светло-голубые глаза профессор и встряхнул седой шевелюрой, словно пытался освободиться от наваждения.

   – Давай, Серёжа, спустимся на землю! Физкультурой тебе надо заниматься.  В этом отношении лишний выход на базу принесет тебе только пользу!  Как  говорит наш директор, академик: «укрепляй связь науки с производством».

    В этот день от научно-исследовательского института, где трудился Серёга, пришло пятнадцать человек.  Они малость припозднились, вставать с постели им пришлось раньше обычного, и все более или менее сносные работы были уже распределены между  учреждениями и предприятиями города, шефствующими над плодоовощной базой.
   
  Четверых научных сотрудников лаборатории малой механизации направили в шестое овощехранилище, самое неказистое и запущенное.

   – Будете вытаскивать ящики с подгнившими помидорами вон из того угла! – сказала невысокая, молодая, но слишком упитанная для своих лет кладовщица, окинув оценивающим взглядом узкоплечие фигурки кабинетных ученых.

   Её плотное тело, в обтягивающем его синем длинном халате, начиная от плеч до основания ног, было идеально цилиндрической формы, без всякого намёка на талию – дать ни взять, обрубок бревна.

  – И до какого часа будем работать? – деловито поинтересовался у неё Серёга, как старший их группы.

  – Вы такие разговорчики бросьте! – пригрозила кладовщица, хмуро пошевеливая белёсыми бровками. – Положено работать восемь часов, не считая перерыва на обед.  А будете пререкаться, тут же отправлю вас назад и сообщу директору нашей базы, а он вместе с инструктором райкома по шефской помощи найдёт на вас управу!

      –  Свинья скажет борову, а боров всему городу! –  сквозь зубы пробормотал Гортанский.
   –  Что за жизнь настала, везде нас пугают, везде дёргают… – поморщился кандидат наук Почкин, выглядевший из-за своего никогда не улыбающегося лица значительно старше своих тридцати пяти лет.

   – Нам бы аккордную работу, пусть трудную, закончили бы её и баста! – настаивал Серёга, оглядываясь по сторонам.

   – На уборке мусора урочной работы нет! – отрезала кладовщица, сдвигая бровки к переносице.

   – Впрочем, есть работа немного почище, – она, поубавив голос, критически оглядела одежду научных сотрудников, одинаковую, и для исследований  в лаборатории, и для выездов на «чёрные» работы.
 
   – Видите, у той стены лежит картошка в сетках.   Так ее всю надо перенести вот к этому ленточному транспортёру, завтра её отгрузим в магазины.

   Другой кандидат наук Пуповин, уже немолодой мужчина с брюшком, прикинул на глазок объём задания.  Пуповин обладал тем замечательным качеством, что его «глазок» никогда не ошибался, шло ли дело об объёме вынутого грунта из траншеи под телефонный кабель   или веса скирды соломы в подшефном колхозе.

    –  Восемнадцать тонн! – он крякнул так, что живот его заколыхался. – Перенести   этот груз надо на пятьдесят с половиной метров. –  Это вам, коллеги, не серёгины с Пал Палычем астрономические казусы…

   – Да, что называется, не фонтан! К нашему берегу не пристанет хорошее дерево, – покачал лысой шишковатой головой Гортанский, доктор наук.
 
       Этот доктор наук имел обыкновение выражаться вульгарно и часто ввёртывал в свою речь пословицы.
             
   – Называется, черти ломовые,  променяли мы шило на мыло! – добавил он.
 
   - Даже если будем добросовестно трудиться без перекуров, то не перетащим эти сетки с картошкой даже к четырём часам, – уныло промямлил Почкин,  известный своим  всегдашним пессимистическим подходом, как к научным задумкам, так и к житейским ситуациям. –  Существует закон сохранения грязи. Чтобы одно очистить, нужно другое запачкать.

   Он провёл ладонью по своей куртке.

   – Есть другой закон: можно запачкать всё, ничего не очистив! – проговорил с пафосом Гортанский.

   – Не горюй, учёная братва!  Когда будем помирать, тогда будем горевать! – с таким же задором сказал Серёга.  – Что-нибудь скумекаем...
 
     Он присел на сломанный ящик возле картофельной горы.  Опустив лобастую голову на тонкой шее  (были видны бугорки позвонков над воротником ковбойки) он что-то соображал.

  Вдруг Серёга вскочил, поддал ногой ящик и побежал к соседнему овощехранилищу.
 
  – На ловца и зверь бежит. Сейчас припрёт какую-нибудь тележку или что-то вроде драндулета! – обрадовано сказал Гортанский и потёр шишку на лоснящимся лбу. – Я вкалывал с Сергеем нынешней весной в колхозе, куда нас турнули из лаборатории на сортировку картошки для посадки.  Председатель колхоза, уж на что жмот был, премировал Серёгу за парочку рационализаторских предложений.

  – О какой такой малой механизации рассуждаете вы?  Всё это – радужные пузыри!  Угробим мы своё здоровье в этом овощехранилище, – мрачно сказал Почкин и поправил на крючковатом носу очки с  массивными линзами.

   – Упаднические настроения только мешают делу, – солидно заметил Пуповин, откидывая назад голову и выставляя живот – Как говорит телевизионная реклама, экономисты, вкупе с психологами, подсчитали, что без этих настроений производительность труда рабочих повышается на семнадцать и  три десятых процента!

  – Поросёнок разве что только на блюде не хрюкнет, – пренебрежительно подал реплику Гортанский, прозрачно намекая на то, что пессимисту Почкину  на плодоовощной базе для пользы дела лучше попридержать язычок.

   Серёга показался у выхода из соседнего овощехранилища, важно вышагивая журавлиными ногами.  За его спиной виднелся автопогрузчик  с двумя отполированными до блеска длинными зубьями. Слышалось приятное для слуха ученых-механизаторов тарахтение мотора.

   – И комар лошадь свалит, коли медведь подсобит! – весело закивал своим лысым черепом Гортанский, – Теперь нам эта работёнка, что блин собаке – только раз глотнуть!

  – Хлопцы,  вам жёны дали по рублю на обед? – обратился  к своим коллегам Серёга. – Ну,  так пообедайте потом дома, а сейчас отдадим четыре рублика водителю автопогрузчика.  Через час всё закончим.

   – Не знаю,  как вы, а я сегодня не успел позавтракать, понадеялся на обед в столовой плодоовощной базы, – опять пессимистически скривил губы  Почкин.

   – Брюхо-злодей, старого добра не помнит! – расхохотался Гортанский и добавил: – Стоит крякнуть, да денежкой брякнуть – всё будет!

   Упитанный детина-водитель с лицом, показывающим, что он, как мастер погрузки, знает себе цену, подкатил свою дефицитную машину к серому скоплению сеток с картошкой.

   – Была-не была! – с этими словами, Серёга бросил первую     сетку на платформу погрузчика.  Пока погрузчик с выставленными вперед двумя сверкающими металлическими «клыками», покачиваясь, отвозил  сетки с картошкой к ленточному транспортеру, Серёга, как говорили в древности, «апостольскими стопами» дефилировал вдоль хранилища, что-то мерил шагами, заглядывал в открытые люки подземелья и делал под подозрительные взгляды  кладовщицы какие-то пометки в записной книжке.

   Переплетения   тонких   верёвочек   сеток,   туго   набитых картошкой, больно врезались в пальцы, а грузить этот тридцати а чаще сорокакилограммовый груз в рабочих рукавицах было несподручно.
 
   – Ребята, вот что я предлагаю! – радостно блеснул зубами Серёга.

   Он протянул своим соратникам по одному изогнутому металлическому крючку. Нашел ли он эти приспособления в углу, брошенными предыдущей сменой,  или успел их смастерить из кусков толстой проволоки, никто не заметил.

    Работать с помощью такой «малой проволочной механизации» стало не очень обременительно. Разбившись на пары, грузчики с двух сторон цепляли крючьями туго набитую картошкой продолговатую сетку, и бросали её на платформу погрузчика, благо для этого приходилось сделать всего несколько шагов с грузом.

   Разогревшимся от движений «грузчикам» даже стало немного досадно, когда последняя сеточная  «сарделька» с крупной картошкой была закинута на площадку погрузчика.

   – Баста, тема закрыта, Бобик сдох! – удовлетворённо сказал Гортанский, снимая рукавицы и выпрямляясь во весь рост.

   – Что вы себе позволяете!? Не отпущу вас раньше времени.  Теперь возьмите мётлы и подметите пол овощехранилища, –  безапелляционно заявила кладовщица, подходя к научным сотрудникам.

    Она стояла возле них, развернув остроносые сапоги в стороны, и походила своей фигурой в длинном халате на высоко срезанный пень с отвилинами корней у ствола.

   – Восемьсот пятьдесят квадратных метров. Если учесть, что во многих местах выщербленный пол, мы затратим на это мероприятие ещё час с четвертью…– проговорил ходячий калькулятор Пуповин.

    Он провёл рукой по своему округлому животу, явно намекая, что тому ещё долго дожидаться очередной заправки.

    – Да, это вам не фунт изюма! – вставил свой афоризм Гортанский.

    – Я говорил вам, что они угробят нас на подобных, несоответствующих нашему образованию, работах, – со злостью громко сказал  Почкин, сверкнув стеклами очков на кладовщицу.

    Он  устало опустился на сетку с картошкой у ленточного транспортёра, снял запылённые очки и стал их протирать носовым платком.

   – Закройте варежку, Иван Степанович, берегите нервы!  Эта тётя, как комолая корова хоть шишкой, а боднёт! – Гортанский подмигнул своим приунывшим коллегам и, как бык, выставляя вперед бугристый лоб, и непристойно улыбаясь, подошёл к плотно сбитой кладовщице.

    – Бабка! Ты сердишься на то, что не тем боком корова почесалась… – Гортанский длинной рукой обхватил несуществующую талию кладовщицы и комично закатил блеснувшие глаза к потолку.

    – Вот бы ночку тёмную с тобой провести, я в этом деле копенгаген…

    – Я тебе, черту рогатому, сейчас покажу бабку! – юное лицо кладовщицы разрумянилось. – А вы чего уставились, делайте, что я сказала! – заметно смутившись, повернулась она к остальным научным сотрудникам.

   – Какова Аксинья, такова и ботвинья! – вздохнул Гортанский, снова надевая рукавицы.

     Кладовщица, прищурившись, погрозила ему коротеньким пальцем.
 
   – Я вам это оставляю в подарок, – сказал Серёга кладовщице и протянул ей гроздь железных крючьев. – Пусть наши сменщики, если им придётся грузить сетки с картошкой, пользуются ими.

        – Что ещё придумали! – фыркнула «Аксинья-Ботвинья». – Белые ручки свои боитесь намозолить!     Рвать сетки этими железками?

        – Нашим салом, да нам же по сусалам, – не преминул ввернуть очередную пословицу Гортанский.

   – Что это за группа рабочих досталась мне сегодня! – вспыхнуло круглое лицо кладовщицы. – Ну, так и быть, убирайтесь, похабники, по домам, я сегодня добрая.

   Она, вздёрнув нос, сунула Серёге, наряд на законченную работу.
 
   – Заработали, братцы, каждый из нас по сорок пять копеек согласно нормам на ручную погрузку! – грустно сказал  Почкин, склонившись своими очками над бумажным листом. – Но даже эти деньги перечислит база институту, а не нам…

   – Хорошо, что хоть из нашего должностного оклада с учётом добавки за учёную степень мы ничего не теряем... – более мажорно  проговорил Пуповин.

   Довольные окончанием работы, научные сотрудники направились к выходу из овощехранилища, а Серёга побежал к директору плодоовощной базы с какими-то расчётами в записной книжке.

   На другой день Серёга, покрутившись в отделе малой механизации с полчаса у кульмана, заторопился в кабинет заведующего.  Тот священнодействовал у единственного в лаборатории персонального компьютера, но всё же оторвал себя от мерцающего экрана с цифрами и тепло взглянул на неугомонного сотрудника.

   – Я рассчитал между делом, на сколько градусов понизится температура у поверхности Венеры, если с помощью её же тепла разложить углекислый газ в её атмосфере на углерод и кислород, –  вот первые слова, с которыми встретил астматический заведующий Серёжку, словно знал, что хоть этим может порадовать его.

    – Оказывается, температура будет ещё слишком высока…

    Профессор показал жестом Серёжке на свободный стул.

    – Есть же другие способы, понизить температуру, например, создать дымовую завесу в верхних частях атмосферы, чтобы задержать световой поток солнца, тем более, что Венера вращается вокруг своей оси очень медленно.  Какую часть её поверхности нужно затенить искусственными облаками — это нетрудно рассчитать… – скороговоркой сказал Серёга, думая о чём-то другом, и продолжил, доверительно наклоняясь к лицу профессора:

  – Назначьте меня, Пал Палыч, назавтра на овощную базу вне очереди! Я придумал, как лучше механизировать погрузо-разгрузочные работы  и  уже  подал  директору  базы  схему размещения ленточных транспортёров и погрузчиков...

    Профессор поднялся из-за стола, потёр ладонью грудь с левой стороны и сказал, отпуская слова в промежутках между частыми вдохами:
 
   – Вот... Теперь  всё ясно!  Как говорится, – «Ахеронт всколыхну я», если вспомнить слова древнеримского Вергилия из «Энеиды»  Что ты там сотворил с этим Ахероном, знаешь, была такая мифическая река в подземном царстве Вергилия?  По разнарядке на следующей неделе весь наш отдел даже со мной во главе, должен быть направлен на плодоовощную базу, но был звонок из райкома. Инструктор по шефской помощи сказал, чтобы наш отдел больше не посылали на такого рода работ.  Вроде мы помеха...  налаженному циклу производства по заготовке и хранению плодоовощной продукции. Такое получается... расхождение науки с производством...
 
  – Ну, о чём ты сейчас фантазируешь? – заинтересованно спросил профессор, зябко кутаясь в новенькую телогрейку. 

   Был конец сентября.  В здание института тепло ещё не поступало.

   – Вот если бы поставить несколько миллионов ветряков в тундре, да  ещё в Антарктиде, да ещё на плотах в океанах и всю вырабатываемую электроэнергию превратить в тепло. Климат тундры и вообще на земле стал бы более тёплым.
  – Нонсенс! – отпарировал профессор и передёрнул плечи, очевидно, довольный тем, что ему удалось осадить конструкторский пыл своего научного сотрудника  – Тепловой баланс нашей планеты зависит от лучистой энергии солнца и совсем немного от внутреннего тепла земных недр.  Это, в основном, постоянные величины, так что общее количество тепла на земле не убывает и не возрастает. Твои ветряки ослабят воздушные потоки в атмосфере,  перенос тепла на планете несколько изменится, но тепловой баланс земли останется одним и тем же. Я не имею в виду парниковый эффект от  возможного увеличения в будущем  в атмосфере земли количества углекислого газа от промышленной деятельности человека, да ещё от использования атомной энергии...

   – Я всё же произведу расчёт,  какой мощности и сколько надо установить ветряков! – стоял на своём  неугомонный Серёга.
 
   – А как бы ты ответил, Сергей Николаевич, на такой вопрос?  Почтенного клирика как-то спросили, зачем бог создал во Вселенной, даже в родной нам солнечной системе массу космических тел, совершенно непригодных для жизни.  Священник без обиняков ответил: дела божьи неисповедимы! Мол, лучше стоит подумать о своей грешной душе, чем интересоваться подобной ересью.  И Лев Толстой утверждал, что то, что человеку не дано, того ему и не нужно.  А ты, как бы ответил на вопрос, заданный священнику?

   Серёга воодушевился.
 
   – Это наше прямое дело! В будущем, Луну, Венеру  и Марс сделаем обитаемыми.  Правда, некоторые планеты надо перевести на другую орбиту, поближе или подальше от солнца.    Подумать только, сколько проектов надо осуществить в будущем!