Пора бы нам усвоить, что Тарас Григорьевич Шевченко был членом Кирилло – Мефодиевского братства, целью которого было не обособление славянских народов друг от друга, но соединение их в братскую семью народов – в семью новую, вольную, великую! За это последний казак Украины был отправлен в солдаты, а не за старания вместе с волынянами и подолянами ввести угодную римскому папе унию на Украине!
Пришло время призадуматься над тем, чем же отличаются определения «на Украине», «на Руси», «на Подоле», «на Днепре» на русском и украинском языке безразлично одинаковый имеющие смысл от словосочетаний «в Украине», «в Руси», «в Подоле», «в Днепре»…можно ли оставаясь в пределах правил славянского языка высказаться таким образом? – Нет конечно.
Потому это так, что понятия и наименования Русь, Украина, Подол, Днепр – есть не что иное, как определения той или иной земли, реки, а не государства. Можно похоронить кого угодно в земле Украины, но жить, и жить счастливо, можно только на земле, на Украине, на Руси, на Подоле, на Днепре широком. И это в точности также, как и то, что похоронить Великого Кобзаря так, чтобы он уже больше никогда не встал из могилы можно только в Украине, а не на Украине.
Но Шевченко писал нечто совсем иное в своём «Заповите».
Давайте постараемся напрячь наши хотя бы отчасти оставшиеся целыми от «перестройки» - «перебудовы» во имя Запада мозги, и прочтём завещание Кобзаря «не борзяся, но со тщанием уразумевая написанное»:
Як умру, то поховайте
Мене на Могили,
Серед степу широкого,
На Вкраини милий…
Как видим «на Могили», «на Вкраини», а не «в могили», «в Вкраини»… А что такое Могила? Или, чтобы ещё понятнее было «Высока Могила»? «Высокая Могила» на берегу Днепра-Славутича, «говорящая пытливому потомку о Свободе»?!
Казацкому Батюшке Тарасу и по смерти не нужны были «грандиозные руины дворцов и неприступных замков с их роскошными палатами в малосильной Волыни и Подолии», и тем паче домовины и склепы внутри земли. Кобзарь мечтал и после смерти лежать на воле со своей «прекрасной, могучей, вольнолюбивой Украйной», что «своей славы на поталу не давала, ворога-деспота под ноги топтала и свободная, нерастленная расцветала".
Быть на воле и после смерти, - но не в чьей то, нечестивой воле найти себе последнее прибежище.
На Украине, значит, как светлая песня, литься, звучать на просторе родного края:
……..отойди я
И ланы, и горы –
Все покину и полину
До Самого Бога
Молитися…
- лететь до Самого Бога, и там на недоступной обывательскому сознанию орлий высоте молиться за всё Божье мироздание, за весь подлунный мир, обращая его к Солнцу Правды, а пока такая искренняя Молитва на земле невозможна…как же можно знать Бога Истинного, Всеведущего, Всемогущего?
Что, можно молиться только жалкому господу – хозяину избранного им лживого и злобного народа, продавшегося ему за «чечевичную похлёбку» жизненных благ, вопреки всеобщему счастию ближних, или же за недостойную праведного сознания суетную надежду воздаяния за сверхдолжные заслуги личности в индивидуалистическом раю?
Вот в чём вопрос – жить в государстве, в России, в Украине, в Европе или где бы то ни было ещё, жить рабски прозябая в послушании земным властям и упокоиться в земле по «христианскому» принципу «земля ты еси, и в землю отъидеши», представлять тело своё ещё при жизни домовиной духа – гробом мирских надежд и в гроб его укладывать, спать в гробу яко усердные иноки, иные чем их ближние, - отделённые каменной стеной от Родовой жизни монахи, заранее пред-уготовляя себя ко всеобщей участи, или же:
…………….Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественной природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
- Вот счастье! вот права….
Ясно, что и Шевченко, как и его предшественник Пушкин, не дорого ценил демократические «права, от коих не одна вскружилась голова». Потому он пишет в «Прогулке не без удовольствия и морали»:
«…Глядя на этот невозмутимый мир природы, сладкие успокоительные грёзы посетили мою треволненную душу:
Не для волнений, не для битв –
Мы рождены для вдохновений,
Для звуков сладких и молитв.
Стихи Пушкина не сходили у меня с языка, пока мы не подъехали к селу».
Так вот не в государстве и в обществе, в социуме, - но на природе; не в склепе, в домовини, - но на просторе, на кургане завещал похоронить себя великий поэт.
На кургане – на Высокой Могиле, куда можно подняться к Небу и Богу, а не спуститься в Аид к мрачным водам Ахерона, где слоняется в злобной тоске завистливая и жёлчная душа П.Кулиша.
Что есть смерть? – Номерок на кладбище, высокий забор и тяжёлый обелиск, придавливающий к земле, поставленный сверху, чтобы уж никогда не встать из домовины, не подняться ввысь из земли во веки…?
Смерть – остановка, за которой разложение составов тела после смерти души, или же смерть – это кульминация – соединение в аккорде единого, праведного существования житейских и интеллектуальных дорог – широкий путь в Небо вместе с ближними своими – «туда, где мчится лишь Эол, Небес жилец»!
Что есть смерть для Пушкина и Шевченко?! Во что мы верим, зачем выходим один на Один с Богом на дорогу, где пустыня внемлет Ему и звезда с звездою говорит, а земля спит в сияньи голубом?
«…Вообще в жизни средняя дорога есть лучшая дорога. Но в искусстве, в науке и вообще в деятельности умственной средняя дорога ни к чему, кроме безыменной могилы не приводит…» (Повесть «Художник»).
«…Ночь лунная, тихая, волшебная ночь. Как прекрасно верно гармонировала эта очаровательная пустынная картина с очаровательными стихами Лермонтова, которые я невольно прочитал несколько раз, как лучшую молитву Создателю этой невыразимой гармонии в своём бесконечном мироздании. Не доходя укрепления, на каменистом пригорке я сел отдохнуть. И глядя на освещённую луной тоже каменистую дорогу, ещё раз прочитал:
Выхожу один я на дорогу,
Предо мной кремнистый путь блестит,
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
Отдыхая на камне, я смотрел на мрачную батарею, высоко рисовавшуюся на скале, и многое, многое вспомнил из моей прошлой невольнической жизни. В заключение поблагодарил Всемогущего Человеколюбца, даровавшего мне силу души и тела пройти тот мрачный, тернистый путь, не унизив себя и не унизив в себе человеческого достоинства» («Дневник», 28 августа 1857 г.).
Каково отношение славянских великих поэтов к смерти…? Не только к смерти отдельного человека, но и всего живого:
«И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять».
Жизнь здесь у Пушкина какая? Только лишь жизнь человеческой души, хотя бы и в тонких энергиях Святаго Духа? – Нет, жизнь природы – «низменная», «примитивная», «животная и растительная», «похотливая», «рабская»…?
Природа неодушевлённая… или же равнодушная к кому и к чему? – к возомнившему себя центром вселенной человеку, к сложностям и тонкостям его души!
Для славян весь мир помимо и вопреки воле человека – живой. Мир божественный, сотворённый Творцом мироздания, исполненный неведомых нам чувств и боли!
И относится славянин к живому миру с тем же состраданием, как и к отдельному человеку:
«Что чувство смерти? Миг. И много ли терпеть?
Раздавленный червяк при смерти терпит то же,
Что терпит великан»
- говорит Изабелла в поэме Пушкина «Анжело». И человек, - согласимся мы с Пушкиным, - терпит то же. Пушкин не разделяет человека и в смерти с «внешним» ему миром. Поэт полон сострадания к жалкому червяку, как к Божьей твари. Но это конечно не вегетарианство, не боязнь насилия по отношению ко всему живому.
Это так, хотя сложность душевного мира человеческой личности определяется уже в детстве по отношению её к живой твари. Дети, отказывающиеся есть мясо выросших вместе с ними животных резко отличаются по тонкости своего душевного мира, по способности к состраданию от уродов, которым доставляет удовольствие мучить слабую тварь.
И здесь граница между теми, кто чувствует и понимает живой мир, принимает его внутри себя, от тех, кто его у-потребляет в своё удо-вольствие.
Но славянская Родовая Вера, такая, какая она была у Пушкина и Шевченко состоит как раз в том, чтобы исполнясь смирения с божественным тварным миром в целой мудрости, не боясь смерти и сострадая твари Божией, жить эмоционально и при этом и в мысли принимать на себя ответственность за полноту жизни в целом, как это могут творить только сыновья и дочери своего Небесного Отца и Матери Сырой Земли.
Это очень яркая, трудная, не боящаяся боли и утрат, полная страданий, но и Света и Радости, воистину праведная жизнь. Жизнь, не боящаяся смерти ни при каких обстоятельствах, и при том ни в чём не согласная с нею. Жизнь не во зло, но в общее Благо. Жизнь в Правде, творимой на земле во Истину, а не во лжи:
…Правда оживе,
Натхне, накличе, нажене
На ветхее, не древле слово
Розтленное, а Слово Новее
Меж людьми криком пронесе
И люд окраденный спасе
Од ласки царской…(С.-Петербург, 1859 р.)
…А ежели б Великого Кобзаря похоронили на горе Щекавице, самой большой, величественной горе в Киеве, царящей над долиной Днепра – Подолом? Есть у сей горы и другое название, - не по реке, что взята ныне в коллектор и течёт по воле человека под землёю, под улицей Глубочицкой к месту впадения в Днепр реки Почайны, но по первому в обозримой древнерусской истории захоронению великого киевского князя Олега – Олегова Могила!
Разве не почётно было б Кобзарю покоиться на такой Великой Горе?! Или тяжело было б развернуть на ней Величественный Мемориал, да так, чтоб с него «и Днипро, и кручи було видно, було чути, як реве ревучий», чтоб было б видно с него и Куренёвку, и Оболонь – заливные днепровские луга, где князья Святой Руси, охотились на уток, и «ланы широкополи».
Ну, да ладно, если не устраивала Олегова Могила, на которой была уже выкопана Шевченковским Родом могила Кобзарю, тогда почему было б не похоронить Батюшку Тараса в Выдубецком монастыре, - на Горе, к которой «выдыбал» - выплыл Бог грома и молнии Перун – глава языческого славянского пантеона Богов и Символ древней Руси?!
И ныне, когда подъезжаешь к Киеву, сразу бросается в глаза Величие сей Горы и древнего монастыря XI столетия, расположенного чуть далее от Киева, чем Киево-Печерская Лавра на Святых Киевских горах?
Нет, надо было отвезти Великого Кобзаря подальше от своего народа, основываясь при этом, только на том сугубо мирском обстоятельстве, что он искал семьи и уюта, и хотел жить никому не мешая и никому не в тягость – подальше от суеты «своей» «украиньской громады», ничего кроме сплетен, ядовитого озлобления по отношению к своим русским братьям и национальной ограниченности и по сей день не могущих предложить земле своей древней, и Богу, и Роду славному воинскому казачьему своему.
Засадили Чёрную гору вековыми деревьями, так что ничего стало с неё не видно, ни Днепра ни широких украинских полей, построили Дворец-музей, всегда пустой и пыльный, лишь изредка оживляемый организованными потоками туристов на памятные даты и госмероприятия заказной экскурсионной толпой. Курят «батьке Тарасу» душный и сладкий фимиам льстивых, праздных, лживых речей, напоенных ядом ненависти к своим кровным братьям-славянам – великому русскому народу, от Судьбы которого, также впрочем, как и от Судьбы родного Т.Г. Шевченко украинского народа никому и никогда не удастся всех нас, славян, отделить.
Как страшно похожи Судьбы Пушкина и Шевченко. То же непонимание при жизни и после смерти. То же глумление над останками. Тело Пушкина ночью, крадучись яко тать в ночи, по царской указке во избежание волнений студенческой молодёжи, повезли подальше в Святогорский монастырь на Псковщину, «в глушь лесов сосновых» - в место окраинное, отдалённое. Так спешили избавиться в Петербурге от останков скандального поэта, что насмерть загнали по дороге лошадь. То же непонятно скорое забвение их святых могил, и это при том, что произведения славянских гениев издавались громадными тиражами.
Правда Шевченко похоронили с помпой, но тому, как мы убедились, основанием было не почитание его, но совсем иные, скрытые от постороннего глаза причины…Могила Шевченко на Чёрной горе была вскоре забыта, никто к ней, вопреки 9 пункту постановления петербургской «украинской громады», регулярно не приезжал, и к концу XIX столетия воды Днепра подмыли гору и труна Шевченко скатилась вниз к самой кромке Днепра и плавала в его водах.
Примерно в тоже время и в России в последние дни столетия было сожжено Михайловское, а в нём и историческая мемориальная усадьба с барским домом Пушкина, затем и скромный домик Арины Родионовны, няни великого поэта. В 1899 году к столетию со дня рождения Пушкина был варварски нарушен покой его могилы в Святогорском монастыре на Синичьей горе. Могилу решили «привести в порядок», она была раскопана, но никого при этом из пушкинских организаций не было. Рабочие рассказывали, что когда они поднимали гроб на руках, то чувствовали, что внутри в гробу, у которого кое-где «сохранилась лиловая обивка с золотыми кистями», - «не распавшиеся кости, а целый человек так и лежит» (М.Курдюмов, «Пушкинский уголок»).
«Заброшен был Пушкинский уголок» и при советской власти. «Железнодорожное сообщение доходило только до уездного города Острова, а оттуда путь лежал по Варшавскому шоссе до почтовой станции Новгородки; от Новгородки же «по вольному тракту» 22 версты до Святых Гор. …На памятнике уже в 1911 году появились первые трещины. В 1914 году они были глубже, выветривание мрамора продолжалось…» (там же).
«Из вещей, которые были на последней квартире поэта, до нас дошло весьма немногое…письменный красного дерева стол, трость, бамбуковая палка с набалдашником из пуговицы от камзола А.П.Ганнибала, жилет Пушкина, в котором он был на дуэли, портрет Пушкина кисти Кипренского, портрет Н.Н.Пушкиной, исполненный акварелью Брюлловым, красного дерева конторка и круглый столик, ларец XVIIвека, бронзовая чернильница, нож слоновой кости для разрезания бумаги, жестяная масляная лампа-ночник, графин; сабля, подаренная Паскевичем-Эриванским, два пера; бумажник, подаренный Пушкиным Нащокину. Всё остальное погибло, так как Наталья Николаевна не заботилась о сохранении даже библиотеки и рукописей поэта. Впрочем, тот же упрёк можно сделать и его друзьям, а также лицам, к которым попали реликвии поэта, - часть из них затерялась» (С.,«Последняя квартира Пушкина», Париж, 1937)
…То, что спохватились недавно и построили новодельные «мемориалы», то этим токмо узаконили и оформили материально очередные потоки лжи, льющиеся брением лести и лукавства на неувядаемую в веках Славу воистину народных славянских поэтов. «Ради всего Святого ничего не разрушайте, и тем паче не реставрируйте!» - сказал когда-то великий скульптор Роден, и крылатые слова его стоило бы выгравировать на граните золотом и установить в назидание лукавым искусствоведам на стене Пушкинского Дома Академии Наук и Державного Украинского Музея Т.Г.Шевченко на ул. Владимирской в Киеве. Ни Пушкин, ни Шевченко не хотели мириться при жизни с теми, кто «приправя горькой правдой ложь вкус притупленный щекотит».
И Пушкин и Шевченко, боярин древнего рода и крепостной казак, и тот и другой гении, - имели одинаковый Родовой православный масштаб праведной жизни во Истине, неизмеримо больший, и потому никоим образом не сопоставимый - с жизнью монашествующих. Они были и навсегда останутся Святыми в миру, и именно за это и того и другого убили свои. Шевченко –«друзья» националисты. Пушкина – «любящая» изменница жена, её любовник – «добродетельный, всё прощающий» самодержец, «голубые аристократы»: иноземцы, князья и «наиправославнейший» граф - министр просвещения и педераст, недостойные того, чтобы мы их поминали праздными устами.
Убийцы имели «оправдание» в том, что убивали чужими руками и по заданию «Свыше» - во имя «мира и благоденствия» своих «ближних». Пушкина убили во имя покоя местнической и церковной иерархии и «высшего света». Шевченко – во имя отрубной хуторской жизни «во Христе Иисусе» и обособления от России украинских националистов, творивших беззаконное это дело ради «своего» народа. Страшнее всего то, что в последней своей «правоте» и те и другие прикрывались христианским Господом и его «Заповедью» о «всякой Власти», яко миротворчестве между добром и злом.
Где же должен покоиться священный прах великого человека, его Святые Мощи, во все времена почитаемые православными верующими ? Конечно же прав в этом вопросе Великий Кобзарь – только на Высокой Могиле, т.е. на древнем кургане, где увековечивается Память Рода. Христианская могила – есть индивидуальное захоронение, пытающееся закрепить как можно дольше внутри земли память личности.
Курган - Высокая Могила, это Столп Рода, символизирующий Животворящее Древо, уходящее корнями в глубь веков в глубину Матери Сырой Земли и вверх ветвями и зелёными листьями к Небу, где отошедший в мир иной покоится на Родовом основании с ближними своими под Небесным куполом в лучах Солнца, продолжающего и по смерти освещать его.
«Як умру, то поховайте мене на Могили»! – Кобзарь не хотел покоиться в глубине земли, ему не нужно было натужного увековечивания памяти об его индивидуальной личности. Шевченко и по смерти хотел быть ближе к Небу и Богу, уходя родовыми корнями к своим предкам. Даже и по смерти Кобзарь не захотел отказаться не только от Времени, явленном в реальном мире Столпом Рода, но и от пространства и движения жизни:
Щоб ланы широкополи,
И Днипро, и кручи
Було видно, було чути,
Як реве ревучий.
И пространство – «ланы широкополи» «и кручи», и река жизни – «Днипро», и способность видеть и слышать и чувствовать движение бытия – «Було видно, було чути, як реве ревучий»…
Тарас Григорьевич хотел сказать нам своим гениальным завещанием, что для почитающего Род нет смерти.
На кургане – ветер, свобода, солнце, под куганом река, внутри кургана – те, кто «вселился в Род»: «живы будут до конца, не узрят пагубы, когда увидят премудрых умирающими, войдут даже до Рода отцов своих. Селения Их в Род и Род, нарекоша имена на землях» (Пс.48). «Честна пред Богом смерть преподобных Его» (Пс.115).
Как легко было бы по смерти хотя бы лежать телом рядом с Пушкиным и Шевченко. Умирает дед, отец, за ними сыновья и внуки, а Курган всё растёт и живёт, и всё ближе к Небу и Богу! Как это непохоже на богато украшенные «христианские», а в своей примитивной основе, - самые что ни на есть «языческие» захоронения, цель которых, - сберечь покой умерших и создать место памяти не для тех, кто ушёл, но для живущих, - место, где бы можно было оправдаться перед теми, кто ушёл не без нашей помощи из реального на конкретной земле и только лишь потому единственного для ограниченного сознания неверующего человека земного единственного бытия.
Сейчас кладбища разрастаются вширь, обременяя своим сонным призрачным существованием землю, а Курганы раньше уходили всё выше и выше вверх, становясь всё величественнее и божественнее…
Как праведно славящему Бога человеку важно суметь встать на широкие, дужие плечи «Апостолов Правды и науки» Пушкина и Шевченко, но не для того, чтобы выискивать своим народам «оправдания» по иудейскому принципу: «Научи меня, Господи, оправданиям Твоим», но постараться как наши Пророки, не будучи в «послушании батюшек», самим услышать Слово Небесное, и в разумении этого Слова исполнить Святую Волю Божию во Истине на земле - воплотить Его делами Рода праведного!
Не токмо Глас Пушкина и Глас Шевченко, но и вообще Глас славян пока есть "глас, вопиющего в пустыне". Нас не слышат потому, что не хотят слышать правду.
Потому и не слышат, что славян никому из «просвещённых» библейскими знаниями и «нравственностью» отдельных людей и целых народов новой и новейшей истории не удобно слышать.
И потому нас не слышат, что нечем им нас услышать, попросту в алфавитах их языков нет букв, соответствующих Роду, чистоте сердца и молитвенной устремлённости к Небу.
На Западе утеряна народность, точнее она отнята у людей цивилизацией до конца, отнята от людей, совершенно сознательно забывших своё естество, свою человеческую утробу, Родовое и природное единство.