Даже очень неискушенный зритель не заподозрит, что этот фильм о прошлом, о темном средневековье. Это фильм о настоящем и будущем, о нас и наших детях. Это фильм о мире, из которого вытек смысл; стек незаметно в очко канализации, подобно фекалиям, переполняющим фильм Германа. В "Истории Арканарской Резни" все время идет дождь, но он никого и ничего не очищает, ибо очистить можно грешника, а в нашем с вами мире нет грешников, поскольку нет грехов. Грехи бывают у верующих.
Средневековые инквизиторы были деловито жестоки, но и мучители и мучимые, сжигающие и сжигаемые верили в свое дело. Говорят, что "История Арканарской Резни" – ожившая картина Босха, - чепуха. Рай и ад Босха – для тех, кто в них верит. В Арканаре никто ни во что не верит. Как ни во что не верят в Москве, Тель Авиве и Нью-Йорке. И тогда в сухой остаток выпадают жестокость ради жестокости, садизм ради садизма, или просто для того чтобы урвать кусок послаще, а может для того, чтобы умереть завтра, предоставив остальным сдохнуть сегодня. Ни ада, ни рая нет, а есть заплеванная планета, населенная не смертными, а смертниками, приговоренными к более или менее мучительной казни с отсроченным и оттого еще более жутким приговором. Из-под стального колпака неба не вырваться, да и бежать некуда, сиганешь и попадешь в другой Арканар.
"Молот ведьм" – дрянной трактат, недурно свидетельствующий о человеческой природе. Средневековье было ужасно, грязно, вонюче, жестоко, но кое-что искупалось хоралом собора и просто хоралом, схоластической философией и бритвой Оккама. Лопе де Вега служил секретарем инквизиционного трибунала.
Якобинцы и комиссары в пыльных шлемах были начетчиками почище инквизиторов, но и они верили в свое дело, в своей проект просвещения, разрешившийся Моцартом, "Войной и миром", теорией относительности и квантовой механикой. Для Ньютона, Эйнштейна и Бора наука была богослужебной деятельностью. Арканарская резня разрешится резней, и только, концом света без Страшного Суда. В Арканаре не только бога нет, но и дьявола – нет, и времени - нет, а есть только тупое, раззявленное "сейчас".
Эстетика фильма Германа – эстетика, наследующая квадрату Малевича, эстетика обессмысленного мира, засиженного бородатыми певицами и Pussy Riot. Арканарская палитра знакома лишь с черным и серым, и белым – оттенком серого. Гармония в Арканаре немыслима, ибо там смерть есть смерть, и не более, выпустили кишки, и точка.
Я не думаю, что "История Арканарской Резни" – кинематографический шедевр, но прорицание и не обязано быть ни изящным, ни изысканным. Герман пугает, и мне страшно. Страшно оттого, что серо-черный кисель плещется не в Арканаре, он плещется во мне. Дон Румата у Германа не шибко отличается от арканарцев. Сотрудников института истории, просматривающих отчет дона Руматы, мы не видим, они – за кадром. Но догадываемся, что и они в ту же цену: профессора, как профессора. Поглядят, напишут статьи и монографии, жгуче сожалея о том, что нельзя коллегу – неуча и шарлатана кольнуть по доброму арканарскому обычаю в задницу копьем. Наверное, Алексею Герману было страшно умирать, но жить, кажется, было еще страшнее.