Метеостанция

      ПРОЛОГ


      - Всё, Петрович, пора мне…
      Серёжка подтянул  лямки рюкзака, примерился, вновь подтянул. Оглянулся на Петровича. Тот сидел за столом и продолжал подписывать конверты.
      - Петрович, опоздаю!
      - Не опоздаешь. – Тот, покончив с писаниной, запечатывал конверты. – Пять часов ещё до поезда. А тебе топать – от силы часа два-три… Сиди. Чай ещё попьём…
      - Да некогда мне с тобой чаи распивать! – в сердцах отозвался Сергей, но рюкзак сбросил. – Меня море ждёт, а ты здесь… С письмами со своими… Раньше, что ли, написать не мог? – Серёжка недовольно бурчал, а сам и чайник на плиту поставил, и сухари из стола достал, и сигарету закурил. – Столько время впереди было – нет! В последний момент всё!..
      - Мне одну ложку сахара, - не оборачиваясь, подал голос Петрович.
      - Да знаю я, знаю…
      Сергею не сиделось. Отпуск, первый в жизни, уже десять часов, как наступил, а он всё  ещё здесь, на метеостанции! С этим, старым ворчуном… И, ведь, понятно же: так же сидел бы сейчас на вокзале в ожидании поезда, пялился бы в замызганный пол да выходил каждые пять минут курить… Нет! Не терпелось! Пусть – пол, пусть - курево до тошноты!.. Но не здесь, не на метеостанции уже душа, а на югах, в песочке греется.
      - Я – всё!.. – Петрович тяжело повернулся вместе с табуретом. – На, держи! – протянул перетянутую резинкой стопку писем. – Серёж, только я тебя опять прошу: отправь из Анапы, не забудь.
      - Ну, сколько повторять можно?! Сделаю, обещал же… НА чай, - протянул он кружку.
      Петрович принял её в ладони, погрел пальцы.
      - Обещать-то обещал, а там винишка примешь , да девочки в юбчонках… Забудешь обо всём.
      Серёжка не ответил. Смолил сердито в сторону.
      Скрипнула дверь, и в неё втиснулся станционный пёс Дружок. Уселся рядом с Сергеем, отвернулся безразлично к окну.
      - И, Серёж, не забудь про Беляева. Зайди. Я тебе, вот, здесь всё записал: адрес, как звать, телефон. Но это уже ближе к отъезду. Познакомишься заодно. Он долго со мной работал, лет пять. Правильный мужик.
      Сергей и письма, и записку положил под рюкзачный клапан и опять – молча и сердито – уставился в угол.
      Петрович тяжело вздохнул.
      - Ладно. Вижу – не терпится… Иди, Серёж… С Богом. Счастливо тебе.
      Обнялись, пожали руки.
      - Бывай, Петрович, не грусти. Через месяц вино пробовать будем, а не «казёнку» твою. Бывай.
      Сергей, двадцатитрехлетний метеоролог, слегка сгорбившись под тяжестью рюкзака, зашагал по тропинке. Рядом, провожая его, семенил Дружок.
      Скрылись в ущелье.
      Петрович перекрестил напарника вслед и вернулся в избушку. Чай в кружке до сих пор парил. Отхлебнул, ещё разок. Закурил.
      Месяц…  Взглянул на пыльный, с паутиной по левому краю календарь. Долго как ждать – то… А, может, и оказия какая–нибудь случится, раньше весточка придёт… Ладно, чего гадать…Дизелёк, давай, смотри. Со вчерашнего уже барахлит.
      Залпом допил чай и вышел наружу. Дружок уже вернулся. Сидел у порога и что – то яростно вычесывал лапой из шерсти.


      ГЛАВА  1


      - Ну, и как тебе у нас? Понравилось? – Беляев, высоченный дородный бородач лет тридцати пяти, подлил в рюмки, придвинул Сергею блюдо с шашлыками. – Ты ешь, ешь! А, может, тебе винишко под мясо, а? Я-то больше водочку уважаю, но – кому как… Винца?
      Сергей отрицательно замотал головой. Говорить не мог: рот был полон сочного ароматного мяса. Не то, что ответить – прожеваться не мог. С трудом проглотил вкуснятину, поднял рюмку.
      -Давай! Будем! За Алексея Петровича давай!
     Они выпили, потянулись к зелени.
      - Как он там? Жив - здоров?
      - Да ну его! – отмахнулся Сергей.  – Как нянька, честное слово! Опекает, опекает, как наседка. А так-то – здоров! Закалённый мужик.
      - Чего, до сих пор у родника купается?
      - А то! – Серёжка снова впился зубами в мясо. – Комиссия по осени приезжала. Лужи замерзли, а он их в шортиках встречает, представляешь?! Во! А ты говоришь…
      - Ну, давай ещё по одной…
      Хорошо сиделось им на веранде. Неестественно черное небо с мерцающими звёздами. Желтый абажур над головой. Теплый, будто осязаемый воздух, наполненный дурманом чего-то цветущего, незнакомого. Горячий шашлык. Холодная водка. И, главное – разговор о родном и знакомом им обоим.   Только одного из них это «родное и знакомое» ожидало через несколько дней. А другого, скорее всего, уже не ожидало. И это вот – невозможность повторить или вернуться в  любимое прошлое - это накладывало какую-то грусть и тоску в слова бородача.
      - Эх, напрасно ты, Серёга, сразу мне не позвонил! – с сожалением и даже, кажется, легкой обидой проговорил Беляев. – Чего жильё снимать? Жил бы да жил у меня. И море рядом… Порассказывал бы, как вы там… Снится часто… хорошие времена были…
      Он вздохнул.
      - А вы… а ты чего уехал?
      - Да-а… Влюбился… Потом женился… Детишки, тоси-боси…
      - Скучно, наверное, было?
      - Это человек бывает скучный. А работа скучной не бывает. Где бы не жил.
     Сергей улыбнулся:
      - Это я уже слышал. От Петровича.
      Беляев тоже улыбнулся.
      - А чего ты хоч  ешь?! Через одну бурсу прошли!
      - Эт точно! Учитель только у нас, кажись, немного не в себе: бурчит и бурчит. Все не по нему. И, ведь, хитрован, не напрямую, а как-то так подойдёт… Как оплёванный стоишь, как дурак. И чего, думаешь, прямо не скажет?! Нет, намёками надо…
      - Дурак ты, Серега, - устало сказал Александр. Сергей недоуменно уставился на него пьяненькими глазами.
      - Чего ты?.. Это почему я дурак?
      Беляев покрутил головой, будто давил воротник рубашки, пододвинул тому пепельницу.
      - У тебя сейчас пепел упадёт.
      Сергей перевёл взгляд на свою руку с сигаретой, стряхнул пепел.
      - Чего это я дурак? Объясни! – И он со стулом придвинулся к Беляеву. – Меня дураком ещё никто не называл! – В голосе его проявилась обида и вызов.
      Александр невесело усмехнулся.
      - Брось. Не заморачивайся. Давай, выпьем лучше…
      - Нет! Ты сначала мне объясни: на хрена ты меня обозвал? – Сергей всё-таки поднял рюмку и выпил. Скривился, потянулся за зеленью. -  Я тебя что: обидел, что ли? А ты – сразу «дурак»! Объясни!
      Беляев тяжело вздохнул.
      - Серёжа, как тебе мои хоромы?
      - Да подожди ты, Саш! Не увиливай! «Хоромы»… Нормальные у тебя хоромы! Шикарные! Ты мне про «дурака» ответь!
      - Так это не мои хоромы. Это Петровича дом. – И Саша выпил свою рюмку.
      - О, как… - только и произнёс Сергей, откинувшись в изумлении на спинку стула. – О, как… - И уже внимательно огляделся вокруг. И снова сказал: - О, как…
      - Чего заокал? – усмехнулся Саня. – Моё это сейчас, моё. Махнулись с Петровичем жильём. Не глядя.
      - Да ты что?! А у тебя что, тоже дом был?
      - Ага. Пятиэтажный. А на втором этаже – моя клетуха. Двенадцать метров плюс кухня. И все удобства совмещенные. На 58-й  параллели.
      На веранду выглянула Светлана, жена Беляева.
      - Ребята, вам где постелить? На веранде, может?..
      - Свет, да я сам постелю. Брось, вон, бельё… Сами постелим.
      - Ладно, сейчас…
      - Он бы и от моей квартиры отказался, - продолжил Сашка. - Но вдруг, говорит, друзья приедут? Или самому перекантоваться надо будет?.. Человеку без угла нельзя! Даже если его туда не манит.
      - Так, это он… домище этот - на однокомнатную?.. На твою поменял?.. А зачем? – Сергей ничего не мог понять. Да ещё хмель этот в голове… Во! Закусить надо! Мясом! Как его Саня замечательно приготовил!
      Беляев пожал плечами.
      - Не знаю. Может, пожалел меня. У меня уже двое ребятишек было…
      - Ни хрена себе жалость! Он что, на всю голову больной?! Полжизни безбедно жить можно!
      - Да, - согласился Сашка. Встал, начал стелить постели.
      - Сань, а у него, у самого-то семья была? А то странно: не старый мужик ещё, а какой год бобылём на станции отирается. И даже в отпуск никуда не ездит! – Серёжка с удовольствием наполнил стаканы. – Эх, хорошее винишко у тебя! У нас в магАзинах бодяга какая-то, а не вино… Я ему говорю: «Чего сиднем сидишь? Съезди куда-нибудь, развейся…» Он же даже в город не спускается! Если что-то надо – или я приношу, или друзья забрасывают. А у него, гляди-ка – домище на море был! Чудеса!
      - Серёж, а что, бывает кто у вас? – Александр натянул наволочки на подушки, взбил их, бросил на диван. Огляделся. Увидел полную окурков пепельницу, вытряхнул в ведро и вновь уселся за стол.
      - Славка приходит. Ребятишек из класса через перевал  в каникулах таскает. Ну, попутно и к нам… Раза два в год  друзья  Петровича прикатывают. Порыбачить, по горам полазить. Саш, а мы же баню закончили! – оживился, вспомнив, Сергей. – Раздевалку вагонкой обшили! И ступени к самой запруде выложили!
      - Да ты что! – равнодушно изумился Беляев. – Красота. Сам-то паришься?
      - Научился! Никогда баню не любил, а здесь за уши не вытащишь!
      - Обустраиваетесь, значит… - Александр бездумно катал  по тарелке огурец, но смотрел куда-то в сторону, в окно со звездной темнотой. – А Петровичу пишет кто-нибудь?
      - Не-а, - удрученно протянул Сергей, будто не писали именно ему. – Я, когда в прошлом году устроился на станцию, один лишь раз видел, что ему почта пришла. То – олстая такая пачка! – показал он пальцами. – На год читать хватит! – хихикнул он некстати.
      Хозяин мельком взглянул на него и вновь уставился в окно. 
      - А тебя он просил письма отправить? – спросил он глухо. – Отсюда, из этого города?..
      Сергей перестал жеваться, уставился на Сашку.
      - А ты откуда знаешь? Я, как только сюда прикатил, сразу сбросил… А то, думаю, забуду потом. Ты - то откуда знаешь, Саш?
      - Ты адреса смотрел на конвертах?
      - А как же! – Он смутился. – А что, нельзя было?
      - И что, не удивился?
      - Как не удивился?! Это ж наш, станционный адрес! А отправления адрес – твой, оказывается! Я ещё подумал: чудит старый! Сам себе пишет! Иль конверты, что ли, со штемпелями коллекционирует? Коллекционирует, да?.. – с какой-то надеждой сунулся он к Александру.
      - Коллекционирует… Ты ешь  давай, а то запьянеешь раньше времени.
      - Да я ем… - отмахнулся тот. Любопытство распирало его. – А зачем, Саш? Я понимаю: марки… А конверты?.. Я тебя еще, кстати, спросить хотел: ты за домик-то много доплачивал? Не-е, если не хочешь – не говори, - выставил он ладошки перед грудью. – Интересно просто…
      - Много, - ответил Александр. – «Ничего» называется. До сих пор расплачиваюсь. Бери стакан.


      Г Л А В А    2


      Метеостанцию установили ещё в далёком семидесятом году, поздней весной.
      Бревенчатая избушка для персонала на три комнатушки: общая, радиорубка, спальня; дизель – генератор, дощатый склад.  Чуть повыше, на небольшом плато – аппаратура и оборудование.
      Забрасывали всё – и лесоматериалы, и цемент с песком, и бочки с соляркой, и оборудование – все-все-все – вертолётами, благо, военные не скупились на технику: район входил в сферу их внимания.
      Через неделю станция выдала первые результаты.
      Территория вокруг ещё долго напоминала захламленную стройплощадку.  Но проклюнулась трава, деревья покрылись листвой, сошел снег – и запахло обустроенным жильем.
      Разные времена видала станция на своём веку. Процветала, когда это требовалось воякам, беременела  различной диковинной аппаратурой, раздувала штат, отстраивалась, становилась полигонной площадкой для стажеров.
      Хирела в тяжкие девяностые, когда свернулся военно – промышленный комплекс,
а бюджетный Госметеостат  в одиночку финансировать станцию не мог.
      Тогда - то на ней и появился Алексей Петрович Котов. Его приняли с распростёртыми объятиями. Дураков – специалистов испокон веков любили на Руси: два высших образования, девять лет работы на самом «Академике Келдыше», мизерная зарплата с задержкой, таежное заключение у черта на куличках – и никаких перспектив!  Ни в карьере, ни в деньгах! Кто ж, кроме блаженного на это прельстится?!  Пьянчуга какой – нибудь… Иль сектант…
      Но Петрович не был ни пьянчугой,  ни сектантом…
    



      Дрова, наконец, разгорелись. В печке монотонно и протяжно загудело. И сразу показалось, что потеплело, хотя он знал: иллюзия это.
      Сел на порожек бани. Потёр о колени испачканные сажей ладони, вытащил губами сигарету из пачки и закурил.
      Ленивой походкой подошел Дружок, улегся у ног. Петрович машинально погладил его.
      - Ничего, милый… Потерпи. Весна скоро. Потеплеет. И письма придут. И Серёжка придёт. Ничего…
      Солнце спряталось в серой туче.





      …А весна всё никак не могла разродиться теплом. Уже и трава кое-где появилась, и берёзы набухли соком, и солнце вовсю грело, а температура днём так и не поднималась выше плюс трёх-пяти градусов. И постоянно с перевала дул холодный влажный ветер, неся с собой снежную крупу. Южный берег ручья ощетинился грязно-синими застругами, под которыми мчались черные потоки воды.
      - Ничего, ничего, - продолжал утешать себя Петрович, устало шагая на поляну с аппаратурой. – Рассопливится ещё всё, потеплеет…
      Ноги в резиновых сапогах скользили на валунах, покрытых утренним инеем. Звякали инструменты в сумке. Шумел голый ивняк. Дятел вдали долбил что-то сухое.
      - Потеплеет. Непременно…
      Замочек на будке обледенел. Петрович постучал по нему молотком, открыл будку и, достав отвертку, принялся откручивать кожух прибора: глючил он уже с неделю, пора «лечить». А  ещё лучше - поменять, сроки поверки ещё два года назад кончились.
      Отвертка соскользнула и оцарапала палец до крови.  Петрович чертыхнулся, полизал костяшку, затем сунул ладошку в снег.
      - Вот, лихоманка!.. Заржавело-то как, не открутить…
      Посмотрел на палец, полизал. Сочится. Хорошо, видимо, содрал.
      Достал сигарету, прикурил. Затем осторожно стряхнул горячий столбик пепла на ранку и растер. Подождал. Кровь остановилась. Докончил возню с прибором и тронулся назад. Слава Богу, всё рядом. Сто пятьдесят шагов вверх, сто пятьдесят шагов вниз…
      Вдруг почудилось: дымком потянуло. Иль почудилось? Он остановился.
      Нет, точно: костерком пахнет! Странно. Никого не жду. Туристы, что ли? Дружок бы лаял… Кто-то из своих?!
      Он поспешил вниз.


      - Ну, наконец - то! – Славка поднялся с пенька и, раскинув руки, двинулся ему навстречу. – Жду его, жду… Хорошо, хоть Дружок встретил, накормил-напоил…
      Они обнялись.
      - А ты чего нежданно так? Учёба же ещё идет. Или уволился?
      Тот махнул рукой, вновь уселся на пенёк у костра.
      - Карантин. Гриппуют все. На неделю школы закрыли. Чего, думаю, дома штаны протирать? Махну к этому бирюку, не прогонит, поди… Иль прогонишь?
      Петрович подкатил к костру ещё один пенёк, сел  рядом с другом, закурил.
      - Вовремя  ты. С дизельком поможешь, что - то барахлить начал. Да и приборы заодно посмотришь…
      - Обязательно посмотрим! – Святослав подтянул к себе рюкзак, пошарил внутри рукой, достал фляжку. – Серёга где? Третьего не хватает…
      - В отпуске Серый, -  Петрович уже семенил к домику. – Через три дня приедет. Подожди, сейчас я…
      Дружок, лежа на просохшем пригорке, мельком посмотрел ему вслед и продолжил тщательно сгрызать мясо с принесенного гостем мосла. И никакого внимания на друзей старался не обращать: пусть болтают. Лишь бы кость не отобрали.
      Из дома Петрович вышел с кружками,  вяленой щукой, хлебом и ссохшейся проросшей  луковицей.
      Чокнулись, выпили.
      - Ух! – изумленно выдохнул Петрович. – Давно я «казенку» не потреблял!
      - Брагу, небось, ставишь?.. – Славка чистил луковицу и щурился на солнце. На лице застыла улыбка блаженного.
      - Подь ты!.. Из чего гнать - то? Ягоды не собираем. Да и ваших запасов, что по осени принесли, пока хватает. Редко пьём… Да и некогда. Без питья забот хватает.
      - Эх, Лёшка, - вздохнул Святослав, порезал луковицу, вновь разлил по кружкам. – В город тебе перебираться надо. Чего здесь отшельником отираться?.. Совсем скоро забомжуешь… Я смотрю: бриться даже перестал. Для молодых эта работа, Лёха, а не для нас. В город тебе надо, Лёха, в город, к людям… Дела найдутся. А здесь пусть мОлодежь бичует…
      - Угу, - буркнул тот в ответ. Обнял ладонями кружку и, сгорбившись на пеньке, смотрел куда-то в сторону, на перевал.
      - Чего «угу»? – психанул вдруг Славка. – Я тебе дело говорю! Уходит жизнь, уходит! Не будет другой! Эту надо менять! Ты хоть иногда вспоминай о годочках, лапоть!
      Дружок лениво поднялся, отряхнулся и потащил обглоданную до блеска кость к дровням: закапывать на будущее.
      Мужики молчаливо проводили его взглядом. Потом посмотрели друг на друга.
      - Вспоминаю я, Славка, вспоминаю… Бог даст – долго ещё поживём.
      Алексей припал к кружке. Святослав видел, как дёрнулся у того при глотке кадык на небритой шее, как скривилось от крепкого напитка иссушенное ветром и солнцем лицо.
      - На, запей, - протянул он другу бутылку с минералкой. – Приобщись к цивилизации.
      - Мерси. – Петрович отхлебнул из горлышка. – А ты чего нервный такой? Ноги стёр?
      - «Чего»… Живёшь здесь в одиночку. А если снова инфаркт? «Сотовый» не берёт, спутниковый тебе не дают – дорого… Дружок спасать будет?
      - Чего ты о самом плохом… Нормально я себя чувствую! И таблетки на всякий случай есть. Да и некогда мне болеть!
      - А напарника отпустил…
      - Да у парня первый отпуск в жизни!  Пусть по-человечески отдохнёт! А ты чего, правда, ругаться припёрся? Или случилось что?
      - Да отдохнуть, отдохнуть я пришел.  А рожу твою увидел – какой, к черту, отдых?! Напиться хочется, а не отдыхать.
      - Ну, дак, пей. Не хватит – я тебе ещё дам, - равнодушно отозвался
Петрович. Пошурудил веткой в костре, подбросил  полено.
      - Ладно. – Славка снова закурил. – Давай ещё по одной – и пойдём твой дизилёк смотреть.
      - А пожрать?
      - Потом, Лёш, потом. Поднимай!
      - Поднимаю. Только мне ещё «отстучаться» в город надо. Связь через 15 минут.  Всему своё время.
      - Отстучишься. – Вячеслав сначала с наслаждением вдохнул запах от копченой щуки, затем впился в неё зубами. – То же мне… философ… - пробурчал он набитым ртом. – Псих-одиночка. Свихнёшься ты здесь.
      - Ты жуй, жуй быстрее, не трави душу Дружку.
      А тот, и вправду, сидел напротив Славки  и тревожно глядел, как тот поглощает рыбу.  И с брылей тонкими струйками стекала слюна.
      - На, оглоед, лопай! – Славка отломил треть рыбы и на ладони поднёс собаке. – Ох, и семейка у вас! Один нервы треплет, другой пожрать не даёт, изо рта вытаскивает…
      Петрович курил рядом и улыбался: на душе было хорошо-хорошо! До слёз!



      Г Л А В А    3



      Он недолго прощался с домом.
      Лишь в кабинете постоял несколько минут, покурил. Когда-то это была его мечта – кабинет, отдельная комната  д л я   с е б я. Где можно всё-всё сделать по душе и как хочется. Жаль, что это случилось, когда ему уже было под сорок. И не поздно, кажется, а, вот, что-то, видимо, перегорело внутри за годы мечтаний. Может, сам другим стал. Не понять.
      Не радовал его кабинет, не тянул к себе. Хотя там  было всё, что он любил: книги, мебель, пластинки, компьютер, старый проигрыватель, безделушки, привезённые ему в подарок друзьями со всех концов света. Удобное кресло, диван, фортепьяно из детства, гитара, курительная трубка…
      Он заходил в кабинет, поливал цветы или брал что-нибудь, проводил бездумно пальцем по гитарным струнам, протирал пол, подоконник, полки – и уходил. Единственное, что удерживало его здесь – это фотографии на стенах. Фотографий было очень много, и они все были памятными и любимыми. Хотя… Вещи-то тоже были любимыми…  Но фотографии!.. Перед ними он мог стоять часами. Это была его жизнь. Прошедшая, но его. А вещи… Они его не останавливали. И в сердце ничего не шевелилось. Не кололо.
      А фотографии тормозили, как знак «СТОП» на дороге.

      Он вышел на веранду, где неприкаянно мотался  Сашка. Светка же наоборот – порхала, накрывая на стол и говорила, говорила что-то, захлёбываясь радостью.
      - Алексей Петрович! За стол, за стол! Всё готово! Перед отъездом!.. – подскочила она к Петровичу. Прядка волос прилипла к вспотевшему лбу, и Светлана безуспешно пыталась забросить её за ушко. – Сашка, тормози! Садись!
      Александр перестал топтаться, посмотрел растерянно на бывшего начальника.
      А Петрович, угрюмый и сосредоточенный, смотрел на Светлану, на её покрасневшее, распаренное от суеты лицо, на её глаза, сверкающие безмерным счастьем и любовью ко всем, кажется, и ко всему – и тоже заулыбался.
      - Давай, Свет, посидим, посидим немного. Час ещё до поезда...
      И Сашка глубоко и неслышно вдохнул и выдохнул из себя. И вместе со вздохом ушла тревога из сердца.



                .     .     .


      - Лёха! – радостно проорал Славка, закрывая дверцу плювиографа. – А я тебе ещё одно сверло сломал! Слышишь?
      - Ну, и дурак, - буркнул в ответ себе под нос Петрович. Он уже до изжоги замучился возиться с ледоскопом. Тот нагло врал вторую неделю подряд. Алексей даже данные с него не посылал на «большую землю». А здесь этот ещё… со свёрлами своими… И так каждое на вес золота… На хрена, спрашивается, высшее образование получал? Свёрла курочить? Еще и детей учить доверяют. Ему  бы только «глобус пропивать»…
      Славка уже подходил, возбужденный, радостный от хорошо сделанной работы.  Плюхнулся задницей на пригорок, продолжил:
      - Да ты не печалься! Я тебе там, в сумку рулетку новую взамен положил.
      - Если б я тебя не знал – ей-богу, обиделся бы! – Петрович с кряхтением спустился по лесенке на землю. – Честное слово! 
      - Да брось ты! Нашел из-за чего обижаться!.. Дешевка! Китайская, трёхметровая… Мне не к чему… У меня таких куча дома! Дерьмо.
      Петрович усмехнулся в неопрятную бородку, покачал головой.
      - А сейчас мне, вот, в два раза обиднее стало!
      - Пойдём тогда вниз. Обиду твою заливать.
      - Во, во! С тобой сопьёшься! Нет, чтобы на рыбалку напроситься!.. Иль камешки поискать!.. Иль золотишко…
      - Пыль-то твою? Руки студить? Ребятишки ещё летом для образцов намыли, хватит. И камешки для экспозиций набрали. Идём, идём вниз. Да побыстрее!
      - Что за спешка? – ворчал за спиной Петрович. – Торопимся, торопимся, будто жены придут, выпить не успеем. Оглашенный…
      Но Святослав его уже не слышал. Он чуть ли не бегом спустился в лагерь, бросил инструменты на крыльцо и скрылся в избушке.
      Алексей, взмокший от спуска, утёр лоб, огляделся. Стол накрыт. Хотя и заметно было: птички немного похозяйничали. Или бурундучок. Жил у него здесь один, за дизельком, Гришей звали. Дружок относился к нему лояльно, а уж про людей и говорить нечего.
      Появился Славка и молча заспешил мимо.
      - Куда ты?
      - Это, видимо, рыбка твоя сказалась, - ответил, не останавливаясь тот. – Не привык я к деликатесам.
      - Бумагу взял?
      Славка притормозил.
      - Ты чего, тоже хочешь? Я только на одно лицо взял.
      - Не-е, - хихикнул Петрович, уселся прочно за стол. – Мне на лицо не надо. Да и тебе-то зачем? Там другое место страдает. Маргинальная ты личность…
      Но Славка уже махнул рукой на дурака и спешил дальше, к неказистому домику на отшибе с белыми аршинными буквами «М+Ж».
      Алексей достал из-под самодельного стола фляжку, плеснул в кружки. Поднял свою, долго крутил меж ладонями. Глаза бездумно смотрели куда-то поверх костра. В себя смотрели. На сердце, полное счастья.
      Он поднял кружку и выпил, не дожидаясь друга. Даже с ним ему не хотелось делиться этим счастьем.
      А тот появился лишь минут через десять. Уселся, возбужденный, рядом.
      - Фу-у! Эк меня проняло! Думал: кончусь, как Тихо Браге.
      - О, как ты о себе!.. На, дезинфицируйся, зас…нец. Не дам я тебе умереть великим, не надейся. Ты у меня ещё дровишек для бани наготовишь.
      - Это я смогу. Я сейчас всё смогу! Посмотрел я там у тебя, в домике: на полгода бумаги хватит. Я сейчас всё смогу, - повторил он, снова принимаясь после чарки за копченую рыбу.
      
                .    .    .


      Поначалу в купе их было четверо: Серёжка, тридцатипятилетний буровик Николай, Софья Андреевна, старушенция лет под пятьдесят и Гришка, дембель – ракетчик.
      Ночью, когда садились в поезд, как-то все быстро перездоровались в темноте, разлеглись по полкам да заснули. А вот на следующий день, к обеду, в купе стало оживленно, шумно и суетно.
      Началось с того, что Софья Андреевна оказалась и не такой уж старушенцией, как представил её вчера в потёмках Сергей. Да, худенькая, даже усохшая какая-то… Да, морщинки у глаз… Да, седина… Но когда она вошла в купе после туалетной комнаты в спортивном костюме – умытая, посвежевшая, благоухающая чем-то вкусным, не похожим на карвалол – Серёжка лишь восхищенно дёрнул головой: не фига себе! Сзади глянешь – семнадцатилетняя девчушка! Да ещё какая! А ему вчера показалось – чуть ли не в шушуне она… Во, дурак!
      - Доброе утро! – радостно поздоровалась она со всеми.
      - Здрасьте, - вразнобой отозвались с полок мужики. Гришка даже стыдливо подогнул ноги, спрятал их под одеяло.
      - Вставайте, молодежь, вставайте! Успеете ещё належаться, дорога длинная. Завтракать будем.
      - Не, я в ресторан с ребятами схожу, - буркнул Николай. - У меня ребята из бригады в соседнем вагоне едут…
      - Да успеете вы к ним, Николай. – Она быстро и аккуратно заправила постель, раскрыла сумку и принялась заставлять столик снедью. По купе  потянуло копченой курицей, огурцами, хлебом. – Домашнее надо доесть, а то испортится… И вам как раз закуска под лечение будет.
      - А что… - Николай высунул из-под простыни голову. – Ага?..
      - Ага, ага, - согласно покивала та. – Амбре не для слабонервных.
      - Извиняйте. – Он снова накрылся простыней. – Посидели малость с ребятами вчера… Извиняйте…
      - Мужчины, идите мыться. Готово всё!
      
      - Ты смотри, какая общительная, - сказал Николай в тамбуре. Они перекуривали, пока дембель умывался. – Даже непривычно…
      - А чего… нормально… - Серёжке, наоборот, казалось, что так и должно быть. На метеостанции его так же встретили: сразу и с душой. Да и в институтской общаге… Серёжке везло на людей. – Хорошая тётка…
      Николай тяжело вздохнул, затушил окурок и зашел в освободившийся туалет.
      - Старухой вчера почему-то её представил, - подумал Сережка, глядя на проносившиеся мимо пейзажи. – А она ничего… Даже «амбре» слово знает, а я: «шушун»…
      …Когда он заявился в купе, все уже сидели у столика и ждали его.
      - Сейчас, я мигом…
      Сергей достал свою сумку с третьей полки, вытащил полбулки черного хлеба, пару «Бычков в томате», Светины пирожки в целлофановом пакете и одну из пластиковых бутылок с вином.
      - Друзья дали, домашнее… Вкусное! Я пробовал…
      - Да у меня своё есть, - как-то даже обиженно буркнул Николай, кивнул на выставленную бутылку «Хортицы».
      - А-а! – примирила всех Софья Андреевна, отчаянно и весело махнув рукой. – Всё попробуем!
      А Гришка сидел в сторонке у двери и силился снять китель с вешалки. Петелька, видимо, перехлестнулась, и китель сопротивлялся.
      - Ты куда? – Николай расставлял разовые стаканчики.
      - Я… это… друганы в соседнем вагоне. Я… к ним схожу… договаривались… - покраснел тот и с силой дернул китель. Петелька оборвалась.
      - Я те схожу! Сиди! – строго одёрнул его Николай. – Тоже мне… И меня ребята ждут, и чего?.. Сиди! Я пятнадцать лет назад так же на дембель ехал: красивый - что ты! Китель с иголочки, значков - полная грудь, альбом дембельский, подарки всем в чемодане… И карманы пустые! Жрать хотел – аж желудок сводило! Сиди! Не обижай людей!
      Григорий покраснел ещё больше, кое - как повесил китель обратно и придвинулся к столу. Вино в стаканчиках приобрело кровавую окраску. Попутчица понюхала его на расстоянии, удовлетворительно кивнула головой: - Хороший аромат.
      - А мы его сейчас на вкус! Чего его нюхать?! Ну, за знакомство! – Николай поднял стаканчик и залпом выпил. – Эх, и вправду хорошее! Серый, ты дверь-то запер? А то, неровен час…

       В общем, хорошо они посидели. Гришка с Николаем оказались земляками: один с Барабинска, другой – с Новосиба. А ехали с югов, потому что Гришка там служил (где да   как – он говорил об этом как-то застенчиво и невнятно. Да его особо и не расспрашивали),  а Николай ездил в гости к родителям.
      Софья  же Андреевна наоборот – в гости к сыну ехала в Хабаровск. Три месяца назад «вышла» на пенсию и решила прокатиться. Работала всю жизнь… сомле… сомьель… - Серёжка так и не запомнил точно. Дегустатором, в общем…
      Вот ребята поразились! Особенно Николай: с полчаса расспрашивал, сколь платят да можно ли ему, простому работяге,  устроиться на эту работу? Прилип к ней, как репей. Но та только весело отшучивалась да подставляла стаканчик для добавки. Сергей даже позавидовал её тренированности.
      Странно, что проводница, заходившая к ним пару раз с чаем, даже не приструнила их, хотя всё спиртное «хозяйство» стояло на столике.
      А потом пришли Гришкины друзья-дембеля…
      А потом – друг Николая по буровой…
      В купе стало тесно, и Серёжка перебрался на верхнюю полку, куда ему периодически подавали и питьё, и закуски. Он трясся на ней, свесив лохматую голову вниз и слушал спорящих.
      А там, внизу, начали было с «высокого» - как сборная сыграет на чемпионате в Бразилии? – и постепенно опустились до «низменного»: кому на Руси жить хорошо? Народ собрался горластый, категоричный, как гильотина: что молодёжь, что Софья Андреевна. И у каждого была своя, выстраданная правда.
      Что буровикам, что служилым – всем молодым казалось: хорошо на Руси жить! Хорошо! Только не им, а «этим»…
      - Пашешь здесь, пашешь, - бухтел раскрасневшийся Николай. – а домой приедешь: за садик плати, за школу – плати, за коммуналку – что в ювелирный магазин сходил… За всё плати! А уж про больницу и не говорю! У меня северок то все зубы повыщелкивал, думал: вставлю,  как этот, из «Маски», зубастый буду. Ага, раскатал губу. В четыреста семьдесят тысяч «маска» моя обошлась! В четыреста семьдесят!!! Совесть есть у людей?! Попахал бы этот стоматолог у нас на буровой, да, Стёп? – посмотрели б мы, как он  миллионы с простых людей «рубить» стал бы. Постеснялся бы, совесть бы заела!..
      Молчаливый напарник грустно кивал головой и налегал на Софьину курочку.
      - А мне бесплатно в гарнизоне вставили! – похвастался Григорий и даже ощерился, показав две железные коронки.
      Николай только досадливо махнул на него рукой.
      - У тебя ж железо… А у меня имплантаты! Башкой-то думай!.. Да и за казенный счет у тебя, положено. Мы ж, гражданские, на вас отчисляем.
      - В долги, небось, залезли, в кредиты? – усмехаясь чему-то своему, спросила Софья Андреевна.
      - Здрасьте! Вжизнь в долги не залазил! Да ещё с процентами! Так, потихоньку, за осень отдал…
      - Ого! – удивилась та. – И, говорите, на жизнь не хватает? С таким заработком?
      - А где ж хватит-то?! – искренне изумился Николай.  – С семьей на Кипр съездили, оделись, машинку купил – и всё, опять на буровую! А те полгода в парламенте сидят, штаны протирают! А полгода по загранке разъезжают! За наш счет, между прочим!
      - Завидуете, что ли?
      - Завидую! Честно говорю: завидую! То ли горбатиться, то ли штаны протирать!
      - Так тебя, Никола, так же сволочить будут, как ты этих, депутатов! – изумился Сергей.
      - Пусть! Но хоть пяток лет поживу, как человек! – упрямо гнул тот свою линию. – А то ж, ведь, ни хрена впереди,  никакого просвета!
      - Николай, а вам какой просвет-то нужен? -  встряла Софья Андреевна.
      - Ну… - тот смешался. – На яхтах, вон разъезжают… Наворовали у народа…
      - Тоже воровать хотите? У народа?
      - Да ничего я не хочу воровать! – психанул тот. – Обидно просто! Нахапали – и живут припеваючи!
      - Ох, Николай… - Софья Андреевна плеснула себе немного вина. – Нашли чему завидовать… Человеку всегда чего-то не хватает. Тому же Абрамовичу… А вы… Вы же счастливый человек! Любимая работа, хорошие друзья, крыша над головой, машина, детишки… Сыты, обуты. Радуйтесь каждой минуте и не берите в голову… Счастливчик вы.
      Николай скривился, но промолчал и тоже долил себе в стакан.
      - Серый, будешь? – спросил он наверх. – Держи! – и протянул тому вино.
      - Возраст у вас самый лучший, - продолжала попутчица. – Сволочной период вы уже прожили.
      - Это что за «сволочной период»? – удивился Николай.
      -Да молодость!
      И как-то тихо стало в купе после её слов.
      - Это чего это мы «сволочные»? – обиделся и набычился Гришка. Да и дружок его: тоже перестал жеваться и уставился на нее. И лишь  Степан, коллега Николая, усмехнулся в вислые усы да потянулся за яблочком.
      Сергей тоже сначала возмутился, хотел поначалу что-то сказать, но решил дождаться ответа.
      - Ну, может, я не так выразилась… - Попутчица оставалась безмятежной и спокойной. – Извините, молодые люди. Но сами посудите. Ведь светлей времени нет, чем молодость! Вся жизнь впереди! И всё новое, неизведанное! И мысли: радужные, вселенские, бескомпромиссные,  п р а в и л ь н ы е! Любить – так без оглядки! Не прощать ни лжи, ни фальши, ни предательства! По крайней мере, так в моё время было.
      - А сейчас что, прощать надо? – свесился сверху Сергей.
      - Да как сказать… - Она чуток помолчала. – Сергей, не о том я, не сбивайте меня… О другом я. Вот, веришь в юности в честность – и врешь, врешь повсеместно. И это при том, что ненавидишь фальшь и предательство! И в любви также… Кажется – до гроба! Клятвы в верности…  А появилась новая мордашка в классе или институте… или во дворе… Да просто кто-то улыбнулся мимоходом, но не так… н е о б ы ч н о… И всё! Конец прежней любви! Так прежней и останется.  Всё чистое и честное – и постоянная ложь. Ну, разве ж не сволочной период? Самое беспринципное время! Я, ребята, не в вину всё это говорю. Сама молодая была, такая же… Видимо, в самой молодости эта подлючесть заключена: накопление и хорошего, и дряни всякой. На будущее. Противно только, что порывы прекрасны, а деяния… - Она вздохнула.
      - А сейчас вы живёте праведно! –  опять язвительно процедил сверху Сергей.
      - Окститесь, Серёжа,- махнула она на него ладошкой. – Скажете тоже… И обманываю порой, и грешу, и завидую иногда…
      - А говорите!..
      - Да ничего я, Серёжа, не говорю. Просто… Просто сейчас не оправдываю себя.  И базис красивый под эти подлости не подвожу.  Стыдно, видимо… Иль постарела, - улыбнулась она юной улыбкой.
      - Софья Андреевна, а детишки у тебя есть? – спросил Николай.
      - Есть, - та опять улыбнулась. – Трое! И все…
      Дверь в купе открылась.
      - Чай ещё будем заказывать? – Проводница опять внимательно оглядела переполненное купе. Задержала взгляд на початых бутылках, но промолчала.
     - Будем, будем! Обязательно будем! А то какой разговор без чая?! – Софья Андреевна встала. – Сыновья у меня, Николай. Взрослые уже. – И вышла из купе, закрыв за собой дверь.
      - А чего… Права она. – Степан всё продолжал усмехаться в усы. – Всё в молодости просто: согрешил – покаялся. Иль не покаялся – забыл.
      - Да ну её, - угрюмо ответил Николай, налил всем. – «Малому радуйся… не греши…» Убогая какая-то. Кто-то жирует, а ты радуйся! Дура старая. Спилась там, поди, совсем на своей работе, заговаривается…
      - Сам ты спился! – Теперь Серёжка обиделся уже за попутчицу. Как-то непонятно, путанно она говорила об этой молодости, но, вот, зацепило что-то его. И непонятно - что? А казалось: важное, правильное она говорила в этой купейной пьяненькой трепотне, а что – не доходит пока до башки. И вспомнилось: Петрович, собака, так же излагал! Ляпнет полунамеком, не объяснит ничего – и сиди, додумывай! В такие минуты хотелось чем-нибудь огреть того, сматькаться и уйти.
      Потом уж, через время, понимал: не привык человек учить. Сам думай. Сам доходи, своей головой. Это тебе не … градусник. И выводы сам делай.
      Сергей слез с полки, натянул, надув губы, тапочки и тоже вышел.
      - О, сколько у неё защитничков! – услышал вслед. – Гришка, а ты чего затихарился? Тоже мне: служивый…
      Сергей постоял с минуту в проходе,  бездумно глядя на мелькавшие желто-зеленые поля и пролески, нащупал в кармане сигареты и вышел в тамбур.
      Софья Андреевна стояла, прислонившись к двери и курила.
      - А говорят: запретили курить в вагонах, - хмуро буркнул Серёжка.
      - Говорят… - улыбнулась та в ответ. – Но уж очень хочется! И штрафа не жалко.
      - Ну… и мне тогда тоже…
      Они стояли рядом, не спеша покуривали, молчали. Вдруг нечаянно встретились глазами – и улыбнулись друг другу.
      - Эх, Софья Андреевна, если б вы знали, как у нас сейчас на метеостанции хорошо! – вдруг неожиданно для себя мечтательно сказал Сергей. – Такая красотень! Закачаешься! Все поляны в купавках и подснежниках! Ландыши, поди, распустились! Птицы распелись! Э-эх… Приезжайте к нам в гости, не пожалеете. - Вот, вспомнилось – и до жути захотелось быть уже там, в опостылевшей  два месяца назад избушке. И эти оставшиеся сутки с небольшим показались каторгой. – Петрович, наверное, и рыбку уже накоптил. Это напарник мой. Мировой старикан! – Он вдруг смутился, вспомнив, что собеседнице примерно столько же. – Не, он не старик. Просто… Одинокий какой-то, неухоженный… Вот и выглядит стариком. Да еще на солнце постоянно, на ветру…
      А та машинально кивала головой, будто о чем-то своём думала.
      - Серёжа, вы какую-то странную специальность себе выбрали. Не модную. Молодёжь сейчас в управленцы да в торгаши подалась, а вы…
      - А я, дурак, книг много в детстве читал. Про путешественников, - хихикнул Сергей. – Романтики захотелось. Да и всех денег не заработаешь, Софья Андреевна, сами же говорили. Работа нравится, коллектив мировой…
      - Это… Петрович-то ваш – «коллектив»?
      - Почему?! Дружок ещё с нами живёт. Ребята из города приходят. Я вам от души говорю, а вы всё… Лишь бы поддеть…
      - Н-да… - Она открыла тамбур, выбросил сигарету. – И не скучно? Особенно вам, молодому? Да ещё без женщин…
      - Не скучно. – Глаза Сергея были серьёзны и смотрели ей в лицо. – Это недоумкам бывает скучно. От пустоты в башке. Да от безделья. А нам с Петровичем скучать некогда.
      - Ну, ладно, ладно, пойдёмте, посидим ещё. – Она отчего-то смущенно засуетилась. – Или вы ещё курить будете?
      - Нет. Накурился.



                Г Л А В А   4   


      Гости появились в полдень.
      Три туриста с огромными рюкзаками тяжело поднимались к станции по ложбине.
      Петрович со Святославом молча дожидались их у летней кухни, лишь чайник подвесили над костром: с маршрута ребята, как без чая. Без чая нельзя. Дружок тоже молча сидел рядом, метя по земле хвостом.
      - К тебе, Петрович? Знакомые?
      Тот неопределенно пожал плечами, прищурился близоруко.
      - Не похоже. И на начальство не похоже. Те налегке пруться.  Заплутали, наверное. Сейчас здесь, по заповеднику, мало кто рискует шастать. Ладно, подойдут – разберёмся. - Он отправился в домик за едой.
      Когда незнакомцы подошли – и чай уже заварился, и консервы были вскрыты, и хлеб порезан.
      - Здравствуйте.
      Ребята, молодые, чуть за двадцать, сбросили рюкзаки, поручкались, уселись устало на пеньки.
      - Здрасьте, здрасьте. – Петрович помешал заварку. – Откуда такие будете? Да вы ближе садитесь, обедать будем.
      - Спасибо. – Те придвинулись. – Заблудились малость, - сказал один из них, светленький, с жидкой бородкой. – На Заваруху хотели взойти, а чего-то влево утянуло…
      - От даёте! Где Заваруха, а где Шиганы!.. Следопыты, тоже мне… Давайте, давайте к столу, ребята, пообедаем. Успеем поговорить.
      Ребята переглянулись. И светленький полез в рюкзак, вытащил пластиковую бутылку со спиртным.
      Но первым к столу подсел Дружок.
      
      … Ребята оказались студентами четвертого курса политеха…

                . . .


      Темень в полпятого утра стояла, хоть глаз выколи. И фонари на полустанке не горели, даже над одинокой будкой кассы. А утренняя серость еще не наступила.
      Сергей поставил рюкзак на платформу, закурил. Огонёк высветил его угрюмое лицо.
      - Какого лешего?.. – хмуро думалось ему. – Как баба, за язык потянули… Чего сейчас делать? Вот, веселуху себе устроил... Ох и накатит мне Петрович! - Он искоса посмотрел на Софью Андреевну, молча и терпеливо стоящую рядом. Лица, конечно, не увидел. – О-ох! – тяжко вздохнул про себя. А вслух глухо и даже как-то зло спросил: - Ну, чего? Катим?
      - Катим, катим, - со смешком отозвались из темноты. – Вы только, Серёжа, меня не потеряйте.
      - Не потеряю. – Тот взвалил рюкзак на плечи. – Рассветёт скоро. – Он включил фонарик. – Нате, светить сзади будете. И баул свой забросьте мне на рюкзак.
      - Да я…
      - Забросьте, говорю! Я привычный.
      - Как скажете…



      В семь часов, когда они перекусывали на поляне, даже не верилось, что так всё мрачно было недавно: и вокруг, и на душе.
      Вовсю светило солнце. Гомонили птицы сводным хором. Шумел невидимый отсюда горный ручей. И появились первые бабочки: лимонница и крапивница, пропланировали, будто проваливаясь в воздушных ямах, к дальнему концу поляны.
      Серёжка полусидел, привалившись спиной к рюкзаку, жевал, макая в соль, безвкусный турецкий огурец с черным хлебом и с удовольствием слушал попутчицу.
      Та – будто и не уставшая нисколько, лишь лицо покрыто испариной, которую она вытирала платочком – ходила рядышком, попивая холодный, еще поездной чай из кружки и говорила, говорила…
      - Серёжа! Какой же вы все-таки умница! Меня, пенсионерку, вытащить на  т а к о е! – Она с какой-то ласковой нежностью погладила купавку.
      - Эт вы сами себя вытащили, - полным ртом ответил тот. – Я же думал: может, после Хабаровска к нам заедете. И, Софья Андреевна, прошу вас: не «выкайте» мне. Неудобно как-то… Не привык я…
      - Хорошо, - легко согласилась та и погладила другой, сиреневый, неизвестный ей цветок. – А сыновья… Они зимой у меня гостили, с внуками вместе. Успею я ещё к ним. А вот это  вот… - Она, прищурясь, оглядела всё вокруг. – Не будет у меня, Серёжа, уже такого. Спасибо тебе, родной, за это всё.
      - Чего там… - Тот смутился и насупился. Что-то такое прозвучало в её голосе… такая благодарность! С ним даже родная мать никогда так не говорила. – Я вам с Петровичем такие ещё места покажу!.. Кстати, а у нас бурундучек почти ручной живёт, Гришкой зовут. Как дембеля купейного! – вспомнил он со смехом. – Тот ещё зверь! Придём – я вас познакомлю.
      - Познакомьте! У меня никогда не было животных.
      - Да какое он животное. Гриша человек почти…
      Сергея поражало то, как этот, вполне взрослый человек, так по-детски удивляется вполне обыденным вещам! И не глупая, вроде, а как ребёнок… Впрочем, что они там, в своих городах видали. Сам бы, небось, так же цветочкам радовался, если б не повезло со специальностью. А сейчас привык – и всё естественным кажется, обыкновенным. А крутанёться иногда что-то в башке – мать честная! И, впрямь, красотень кругом! И ведь нигде больше, кроме как этого края, такого не увидишь! Парадокс.
      Уже хорошо припекало. Сергей заторопился: идти ещё часа два, не хотелось тащиться по самой жаре. Софья давно уже скинула теплую куртку и сапожки, натянула кроссовки.
      - Я готова!  Только давай я всё-таки что-нибудь понесу! – заявила категорично.
      - Эт можно. – Серёжка стянул свитер и штормовку, удобно сложил их с Софьиными вещами. Стянул весь узел верёвкой и подобно рюкзаку повесил его на её худенькие плечи. – Удобно?
      - Ещё как! И фотоаппарат дай, Серёжа. Я по пути что-нибудь сниму.
      Тронулись.


                .   .   .


      Славка с Алексеем до темноты возились на площадке, регулируя приборы. Студентов оставили внизу, на базе вместе с Дружком: баньку пока затопят, ужин сварганят, а поутру и тронутся. Чего всем-то задницами тереться? Работу тоже делать надо.
      Думали: быстро закончат. Но выпитое сбивало с налаженного ритма. Перекуривали часто, болтали не о чём, потому и не заметили, как начала наваливаться тьма.
      - Всё, Слав, пойдём. Много сделали, пора и честь знать. – Петрович широко и с удовольствием зевнул.
      - Пойдём, - сразу согласился тот. – В баньку, по-слегка – и поужинаем, а?
      Собрали инструменты и не спеша, по-стариковски, начали спускаться. И лишь у самой метеостанции почуяли неладное: не горел костёр и не слышно было Дружка. Разом заспешили.
      База была пуста.
      - А ребята-то где? – растерянно сказал Святослав.
      - Да пошёл ты на хрен со своими ребятами! – зло бросил Петрович другу и стал громко звать: - Дружок! Дружок!!!
      Они нашли его возле бани.
      Дружок лежал недалеко от порога и, видимо, пытался ползти, потому что за ним тянулся кровавый след метра 3-4 длиной. Кровь стекала из разбитой головы и правого рассечённого предплечья. Его, видимо, стукнули чем-то тяжелым и не острым, палкой или поленом. Он ещё тяжело дышал, когда Петрович поднял его, но глаз не открыл.
      - Лёшка! Лешка! – Славка бежал от жилого домика. – Лёшка! Они всё спёрли! Ни ружья твоего, ни патронов, ни видеокамеры! И мою барсетку с деньгами!..
      Петрович молча тащил Дружка в комнату.
      - Свет включи, - с отдышкой сказал Славке. – И аптечку давай. Слава, быстрей! Она вон в том шкафу.
      Кое-как, неумело, обработали раны йодом, перевязали бинтами.
      - Эх, укольчики бы ему какие, - тоскливо, чуть ли не стоном сказал Петрович – И просветить: вдруг переломы… Слав, - он с надеждой посмотрел на друга. – Может, к станции спустишься? Там мобильник ловит! Звякнешь ветеринарам… Приедут, может?.. Иль посоветуют что?..
      - Лёха, я ж тебе говорю: спёрли барсетку! С телефоном вместе! Самим лечить надо, никто не поможет!
      - Да Господи!!! Чем лечить?! Я же дуб в этих болячках!
      Дружок зашевелился на подстилке и описился. Поменяли подстилку. Сквозь бинты начала проступать кровь.
      - Ничего, ничего, Лёха, не скули. Должен выжить! Дворняги – они живучие! Но эти-то, суки!.. Собака-то чем им помешала?! Вот тебе и студенты… На мелочёвку позарились!
      - Лая они испугались. А шуметь испугались. Думали: мы Дружка услышим, спустимся, вот и стукнули его… - Петрович обвёл глазами комнату. - Слав, вон там, в столике, бутылка со спиртом. Плесни малость, что-то меня трясёт.
      - Затрясёт тут… - Славка достал бутылку, разлил понемногу в две кружки. – Слушай, а если Дружку влить? – спросил он неуверенно.
      - Не надо. Ему сейчас и без этого плохо.  – Он залпом опрокинул в себя неразбавленный спирт, скривился. – А ведь его же никто никогда пальцем не трогал, даже щенком.  Дурак наивный, доверял всем… Подходи – и бей. В глаза смотреть будет – не поверит.
      Он отвернулся, вытер что-то со щек.
      - Лёш, - тихо спросил Славка. – Неужели из-за такой дешевки можно на такое пойти?
      - Но эти-то пошли. Сам видишь, - тускло ответил тот.
      - Вижу. Но не понимаю.



      Г Л А В А   5


      - Далеко ещё?
      Софья Андреевна всё-таки устала. Шли уже почти четыре часа. Она теперь всё больше молчала, всё чаще останавливалась на передых. Серёжка же, как заведённая игрушка, всё шел и шел размеренным шагом. И лишь по тяжелой отдышке Софьи понял: тяжело той. И сразу включилась соображалка: женщина, первый раз в горах, а ты прёшь, как танк… «Мастера спорта» зарабатываешь?  Жуть, как неудобно стало. Особенно оттого, что та ни разу не пожаловалась на усталость, не ныла, а упорно тащилась позади с нелепым «рюкзаком» из вещей. И он, как не торопился душой домой, стал перекуривать каждые двадцать минут. Но сейчас радость в его голосе всё же прорвалась.
      - Софья Андреевна! Пришли уже! Минут десять осталось! Вот, по ложбинке – и на склон… Баню уже видно! Пришли! Давайте перекурим – и рванём!
      - Обязательно рванём, - та устало присела на бугорок. Помотала головой влево-вправо. – Только перекурим…

                .   .   .


      Господи, какой стыд он испытал через десять минут! Они как раз почти подошли к бане, когда до них донёсся отборный мат Петровича. И в унисон ему – такой же отборный Святослава.
      Сергей притормозил от удивления и стыда. Мата от Петровича он никогда не слышал. Ни в подпитии, ни по трезвости. От Святослава – тоже. А здесь… Будто мужики напрочь забыли русский язык и перешли на  арго. Или только что с зоны вернулись.
      - О. дают! – с восхищением произнесла сзади попутчица. – Говоришь, у него всего два высших образования?
      - Сейчас, Софья Андреевна, погодите… - Он понял: случилось что-то, но решил сначала выяснить, а потом уж знакомить Софью с аборигенами. – Погодите, я быстро…
      Он сбросил рюкзак и чуть ли не бегом поднялся к станции.
      «Аборигены» сидели на поляне у костра и, не слушая друг друга, пытались что- то матом высказать. Друг другу.
      Растерянный Серёжка простоял почти с минуту рядом с ними, пока на него обратили внимание. Петрович повернул к нему умиленное лицо, попробовал сфокусировать глаза.
      - Серёжка! – Он встал, раскинув руки. Его повело влево, на костёр, но Сергей успел перехватить его за талию. – Серёжка! – радостно и плаксиво сказал Петрович, уткнувшись ему в плечо. – Приехал, родной! А у нас, мать твою, - он шмыгнул носом. – уроды какие-то, …! Чуть, …, Дружка не убили! …, …!!!
      - Серёженька, дорогой! – Святослав повис на другом плече. – У тебя спрутниковый телефон есть? Спрутниковый нам нужен! Врача вызвать!
      Сергей устал их держать, встряхнул своим стопятикилограммовым организмом. Но мужики не встрепенулись, а, наоборот, обмякли.
      - Дядь Слав! Петрович! – чуть не взвыл с досады он. – Что случилось?!
      Славка вполне осмысленно на него посмотрел.
      - Спрутниковый нужен. Серосийский розыск объявить! Они …, …! И барсетку мою с телюфоном!..
      - Петрович! Я с гостем приехал! – заорал Сергей. – С женщиной! Не надо материться!
      Но мужики уже и так молчали, засыпая на его плечах.
      - Мать вашу! – не выдержал Сергей. И волоком потащил их вниз, к ручью. Мимоходом отсалютовал Софье: - Я сейчас… быстро…
      У запруды положил обоих на берег. Купание начал с Петровича. Окунёт головой в студёную воду – вытащит, даст продышаться. И опять, по-новой…
      Через пару минут Петрович задёргался и вырвался из его цепких рук.
      -О, Серёга… Привет. Давно приехал? – Губы у Петровича посинели и дрожали, но взгляд прояснился.
      - Четвёртый день уже! – язвительно отозвался Сергей.
      - Угу, - Алексей начал стремительно трезветь. – Бабе Груне расскажешь… Чего меня купал?
      - Алексей Петрович, да ты ни в тятю, ни в матю был! И дядь Слава такой же! Вон лежит, сейчас я его…
      - Не надо, - тормознул Петрович напарника. – Пусть лучше так, сном отойдёт.  И, всё-таки: когда приехал?
      - Да минут двадцать назад. С гостьей! А у вас здесь мать-перемать!..
      Мокрый и бледный до этого Петрович густо покраснел, даже руками.
      - Что за гостья? Ты ж не предупреждал. Женился, что ли?
      - Чего сразу «женился»? Познакомились в поезде… Хорошая женщина. Ты чего, против? Всегда ж рад гостям был!
      - Нормально всё, Серый, не обращай внимания. – Он утёрся изнанкой рубашки – Она, случаем, не доктор? – спросил он, замерев.
      - Нет, дегустатор.
      Глаза Петровича совсем стали трезвыми.
      - А Пенелопа Круз тебе в поезде не встречалась?
      - Чего, ещё окунуть? – обиделся Сергей. – Сколько ж вы выпили, черти?!
      - Много, - отрезал Петрович. – Где она?
      - Да вон, у бани! Вас с дядь Славой, кстати, слушали. Краси-иво вы излагаете! Громко.
      - Не тебе судить, - сухо ответил Петрович. Заправил рубашку в брюки, пригладил волосы. – Идём знакомиться. Славку только повыше перетащи, как бы в воду не сполз во сне. – Он ладошкой почерпнул из ручья воды, напился. – И дай закурить.
      К бане поднимались уже цивильно: впереди уверенно, чётко, но чуть прихрамывая, по-офицерски вышагивал Алексей Петрович. Сзади, адъютантом – Сергей.
      Подошли. Софья Андреевна, отбросив сигарету, поднялась с рюкзака.
      - Знакомьтесь: Софья Андреевна… Алексей Петрович… - как толмач на саммите пробубнил сзади Серёжка.
      Ровесники смотрели в глаза друг другу. Серые в карие. Внимательно. Долго. Пристально.
      Петрович кивнул: - Очень приятно.
      Софья улыбнулась краешками губ: - Мне тоже… - и протянула ладонь.
      Петрович бережно, будто всю жизнь занимался этим, взял её теплую ладошку тремя пальцами и прикоснулся губами. У Сергея от увиденного отвисла челюсть.
      Петрович выпрямился. И вдруг неожиданно икнул. Вновь покраснел, как рак.
      - Прошу прощения. Перебрали вчера. Был повод! – с напором сказал он.
      - Я понимаю. Как специалист, - отозвалась она. – Что, кстати, с другом?
      - Отоспится, - четко ответил Алексей. – Лучшее лекарство. Вы согласны? Как специалист…
      - Не совсем, - Софья была не согласна. – Плюс «подобное подобным». В малых дозах.
      Петрович не стал вступать в дискуссию: был полностью согласен.
      - Ну что, милости просим? – Он галантно пропустил вперёд себя женщину. – Позвольте. – Взял её тюк и двинулся следом.
      - Вот, сволочь! Нет, чтобы мой рюкзак захватить! – плетясь сзади, сердито думал Сергей. - Выручаешь его здесь, выручаешь… Да ещё вино ему прёшь за тыщи километров!..



      Г Л А В А    6


      Дружок тоскливыми глазами смотрел на Софью и молчал.
      - Нет, - сказала она, пожав плечами. – Нет, видимо, переломов. Не реагирует он на прикосновения. Но я же не врач… Извините.
      - Так… - Петрович задумался. – А это, вот… раскрытые раны чем лучше лечить?
      - Посмотрим сейчас, - Софья Андреевна начала сматывать неуклюже наложенную повязку с предплечья. – Не укусит? Придержите на всякий случай.
      Сергей обнял ладонями морду пса.
      - Петрович, - поворотил он голову к коллеге. – А чего, всё-таки, матькались? – спросил, наглея. – Ни разу от тебя не слышал!
      Петрович, как девица, в который раз за день покраснел.
      - Славка это всё… Историограф долбанный… - Ещё сильней покраснел. – Ещё раз извините, не сдержался. В общем, очнулся Дружок под утро… Мы, как дураки, обрадовались. А чего вы хотите? Такие раны, а мы со Славкой только занозы вытаскивать умеем. Не ожидали, что выживет… Славка и говорит: «Нужно, как шаманы делают. Камлать там, орать… Чтоб все болезни испугались. Стресс нужен». А на каком они, шаманы эти орут – не знаем. Славка говорит: «На тюркском». А на тюркском мы только матерное и знаем. Хайяма никто не читал в подлиннике. Подвыпившие, конечно, были… Но я бы и тверёзый матом орал, если б Дружку помогло. Даже при женщинах. – Он строго посмотрел на Софью. Та, не оборачиваясь, кивнула, продолжая распутывать бинты. – Приняли ещё малость для куража и заорали. Лечить, то есть, начали… А тут вы… Не вовремя.
      Святослав что-то громко сонно забормотал в соседней комнате. Всем показалось: снова на арго. Камлать, значит, продолжает, Дружка поддерживает.
      - Серёжа, крепче держи, - предупредила Софья. – Сейчас отдирать буду. Алексей Петрович, а у вас перекись и йод найдутся?
      - Найдутся, Софья Андреевна, найдутся. Сейчас.
      - И степлер большой. Если есть.
      - Да откуда у нас степлер? – удивился Петрович.
      - Тогда то-онкую иголку, нитки шелковые и … спирт.
      - Спирт-то мы найдём, а, вот, шелковые…
      Петрович обреченно начал поиски.


                .    .    .


      - Ну, как, Вадька? – теребил друга жидкобородый. – Шикарно?
      - А то!.. – Тот оторвался от оптики. – Ты смотри: триста почти метров, а точно в монету! Да, хороший ствол, пристрелянный.
      - Пса жалко, - подал голос третий, лежащий у рюкзаков.
      - Стас, чего ты? Вадька слегка его… А растявкался бы – эти пердуны спустились. А вдруг у них табельное? Им сейчас, говорят, пистоли выдают. Да ОМОНу бы звякнули – и чего?.. А так, худо-бедно,  по-слегка срубили: и винтарь с оптикой, и мобила, и камера, и деньжата… Чё ты?.. Пса пожалел… Цветмет с обелисков скручивал – не стеснялся, а сейчас пса жалеет…


                .    .    .


      - Серёж! Алексей…Алексей Петрович! Крепче, крепче держите!
      Софья начала накладывать швы на предплечье. Дружок, и вправду, задёргался от боли, заскулил.
      Петрович скривил лицо плаксиво, по-бабьи, но хватку не ослабил.
      - Софья, - проговорил он в сторону. – А мы со Славкой внутрь ему хотели спиртного влить немного. Помогло бы, как думаете?
      - Думаю, что нет. – Та на всякий случай обрезала ещё клок шерсти, продезинфицировала кожу, опять взялась за иглу. – Я думаю, что если б не ваша любовь  к нему  - не было б Дружка…
       - То есть? – Петрович всё ж таки решился посмотреть на раны. От рассечения почти ничего не осталось, шов подходил  к концу.
      - А то и есть… Любили да лечили от души – вот он и понял: есть, для кого жить. Эх, мать честная, антибиотики бы ему сейчас!.. Чтоб заражения не было!
      - Софья, - Петрович опять проглотил отчество. – Давайте я всю аптечку выложу, а вы посмотрите, что там антибиотик, ладно?
      - Да пошли вы все!..- громко боролся за жизнь Дружка Славка в соседней комнате.
      - Давайте. Как же вы так живете? Аптечку каждый год обновлять надо.
      - Чего её обновлять? Не пользовались ни разу. – Алексей рукавом стёр пыль с обувной коробки. – Нате, смотрите… - Открыл аптечку. Сам же склонился к Дружку. Долго смотрел на потухшую, безразличную ко всему собаку и осторожно гладил по незабинтованному крупу. – Ничего, милый, ничего… Хорошо всё будет, - наговаривал он тихо. – И Софья то же говорит…
      Дружок вяло махнул хвостом, услышав его.
      - Больно? – вдруг непроизвольно вырвалось у Петровича.
      Пёс посмотрел на него мутными больными глазами – и не ответил.
      - Есть! – радостно сказала Софья. – Ампициллин! И тетрациклин! Просроченные, правда… Но ничего… Петрович, растолки в ложке сразу две таблетки и раствори в кружке: вливать нашему больному сейчас будем. Есть, всё-таки!.. – радовалась она.



      Г Л А В А    7


      Смеркалось уже.
      Они сидели в домике, распаренные после бани, уставшие, благостные, умиротворенные.
      Дружок спал у печурки тревожным сном, тихонько поскуливал иногда во сне, но не просыпался.
      - Эх, как неловко вы к нам наведались, - сокрушался Алексей. – Видите, какая мишура у нас случилась. Неловко всё… Хотя, если бы не вы… А где вы так швы накладывать научились лихо? Прям, как доктор!
      - Мальчишкам штаны часто штопала, - отшутилась Софья. – У меня их трое. Выросли уже сейчас, а раньше часто приходилось…
      - Ого! Богатые! Три мужика – это здорово! – подал голос Святослав. Он сидел строгий, напряженный, будто жердь проглотил, к спиртному почти не прикасался. Постпохмельный организм так и излучал чопорную благовоспитанность. В отличии  от Петровича, он ничего не мог вспомнить. Даже после бани. А посему боялся, что творил что-то непристойное.  Но и расспрашивать стеснялся. В висках звучали там-тамы, и по совету Софьи он сначала опрокинул в себя сразу полкружки вина, а вновь наполненную отпивал редко и маленькими глоточками. И через «не могу»,  за неимением порядочного «харчо», пил обжигающий «доширакский» бульон. Там-тамы утихли до «пьяно». И появилась потребность общаться. Ежели б ещё не десятичасовой провал в памяти, то всё бы было в полном «ажуре». – Извините за беспардонность: замужем?
      - Давно уже нет. Разошлись.
      - Как же вы с тремя-то?...  Вот, поди, горюшка хапнули…    
      - Ничего, - та подняла на Славку усталые глаза. – Позади уже всё… Взрослые ребята.
      - Н-нда… Муж то с вами работал?
      - Нет. Военный.  Сейчас уже в отставке.
      - Н-нда…
      Долго молчали.
      Славка непроизвольно сомкнул глаза. Его качнуло.
      - Устали, наверное, с дороги? – с ходу спросил он, очнувшись. – Да после баньки?.. Тяжело с непривычки…
      - Софья Андреевна, я вам постелил, - Петрович кивнул на соседнюю комнату. – Если желаете – всё готово…
      - Посижу ещё. Да и Дружку через полчаса лекарство давать. Серёжа то скоро придёт?
      - Сейчас показания снимет… О, уже идёт! -  услышал Петрович  шаги на крыльце. – Идёт!
      Сергей стянул у порога сапоги, подошел к столу. Достал из-под растопыренной штормовки сюрприз: букетик медуницы.
      - Это вам, Софья Андреевна. С приездом, - сказал он, смущаясь.
      Владислав благосклонно кивал головой, одобряя поступок «кадета».
      Петрович усмехнулся, разлил вино по кружкам. Причём, у Софьи Андреевны стояла невесть откуда выкопанная им фарфоровая чашка с чуток выщербленным краем.
      - Вот это по-гусарски. Молодец! – пробормотал он себе под нос.
      Софья зарделась лицом, приподнялась.
      - Спасибо, Серёженька. Спасибо. Мне лет двадцать никто  просто так, не к празднику, цветы не дарил. Спасибо, родной.
      Отчего-то все отвернулись в стороны, стараясь не смотреть на женщину. А у той глаза были на мокром месте.
      - Это моё? – хрипло спросил Сергей. Схватил кружку Петровича со спиртом и махом выпил. – Моё, - сказал с придыханием. – Запить бы, - и запил вином из фарфоровой выщербленной чашки. Задохнулся.  И через время сказал: - Путём. Путём всё, ребята!


      …Она лежала на спине с раскрытыми глазами.
      Авантюристка. Старая авантюристка. Что ж ты так, родная?.. Как в омут… 
      Она  сжала зубами пальцы ладошки, заплакала, заскулила.
      Слава Богу, что порядочные ребята попались…
      Поворочалась. Скосила глаза влево.  Со стены на неё глядели фотографии, сейчас и не разглядеть  - какие…  Говорит: жена с дочкой, друзья, знакомые…
      Погибли. Погибли…
      Поворочалась. В соседней комнате слышался говор. Не спят ещё.   И Станислава у себя положили… Чтобы здесь не храпел… Вновь попыталась рассмотреть фотографии. Без толку.
      - Простите меня, - прошептала она. – И Оленька.  И Маша.  Простите, родные. Простите… 
       Она беззвучно, белугой, завыла в подушку.



      - Серый, рассказывай!
      - Чего рассказывать-то? – тому было не до ответов: ел с наслаждением.  – Петрович,  не гони, дай пожрать!
      - Пожри, пожри, - согласился тот. – Но говори… Тебя там, на  югах, не кормили, что ли?
      - Это у тебя кормёжки нет. А там Саня такое мясо сварганил – тебе и не снилось!
      - Как он там? – встрял в разговор засыпающий Славка. – Устроился на работу?
      -  Угу. В агрофирму какую то, саженцы выращивают…
      - Серёж, - Алексей мельком взглянул на Славку: засыпает. – Ты письма бросил?
      Тот кивнул.
      - А в контору не заходили?  Почту не получал?
      Он плеснул себе и Серёжке.
      - Алексей Петрович, - Сергей отчего - то тоже покосился на Славку, и продолжил негромко: - Мы же даже до города не доехали, на полустанке нашем сошли. Я думал: тебе с оказией уже принесли.  Я ж месяц назад отправил! Прости, Петрович. Ежели надо – завтра сгоняю в город.
      - Посмотрим. – Тот внимательно глядел  на дно кружки. – Не к спеху. Наверное. Спасибо тебе.
       - Господи, да что ж меня сегодня все благодарят… Что Софья, что этот… - подумал Сергей. – Вот, пенсионеры…  Не дай бог до этих лет дожить… Чокнутые…  - Он вскрыл ещё одну банку тушенки.  Чуть- чуть плеснул себе спирта, посмотрел на Петровича.
      - Чуток,-  кивнул тот.
      Святослав мощно всхрапнул, скрестив руки на груди.
      - И ему чуток, - благосклонно кивнул Алексей Петрович. – Проснётся – а оно перед ним. Вот сюрприз то будет. И стакан с родниковой водой. Ещё подумает: «в рай попал».- Вздохнул тяжело.
      - Лишь бы хуже не было… Мне-то что… Я завсегда…
      Алексей достал сигарету, чиркнул спичкой. Потом вдруг вспомнил что-то, затушил.
      - Я выйду, на воздухе покурю
      Он вышел на крыльцо. Посмотрел  на фиолетовое небо, глубоко вздохнул.  И вдруг тихонько запел, не отрываясь от неба:
      «Над землей цветы цвели, сладко зонтики звенели.
        Целовались – не глядели, это что там за шмели?
        Просыпались над водой и лежали близко-близко,
        А по небу – низко-низко – самолётик молодой…»
      Опять вздохнул и, наконец-то, прикурил. Присел на ступеньку. Еле удержался, чуть не  промахнувшись. Засмеялся про себя: - Пенёк ты трухлявый… Лапоть неловкий…
      Непроизвольно покосился налево. Но Дружка, всегдашнего соседа по посиделкам не было. Болел Дружок.
      Вспомнилось, как того восемь лет назад лопоухим  щенком притащил из города Сашка  Беляев. «На тебе, - сказал тогда Сашка с усмешкой. – Ты третьего искал…»
      А потом мысли Петровича незаметно переползли на другое.
      - Чего вы, девочки… - бормотал он вслух. – Не обижайтесь. И не выдумывайте ничего. Что вы, в самом деле… Первый раз человечка вижу, а вы сразу… Ну и что, что красивая? Красивее вас вообще на свете нет…  Не обижайтесь, милые… Она же, и вправду, хорошая,  видно же… Вон, как Дружка подлечила… Хорошая она…
      Он отшвырнул окурок. Затем, опомнившись, тяжело поднялся, подошел, затоптал ногой тлеющий уголёк. И, уже поднимаясь к двери, решил:
      - Отправлю завтра Серого в город. Пусть на складе приборы поменяет. Ружьишко свое прихватит на всякий случай. И письма возьмёт.


      Г Л А В А    8


      Сергей вышел из управления, огляделся.
      Святослав сидел на лавочке  у сквера, потягивал квас из бутылки и лениво осматривал спешивший мимо женский контингент.
      - Дядь Слав! – Серёжка помахал ему рукой. Тот опустил бутылку в урну, подошел.
      - Кадет, - брюзгливо произнёс он. – Ежели ещё хоть раз услышу  средь женской толпы слово «дядя» - считай, что ты уволен. Без выходного пособия.
      Сергей весело угукнул в ответ, подбросил поудобнее полупустой рюкзак на спине.
      - Куда дальше? – спросил «дядя» Слава.
      - Жратвы закупить надо. Хлеба чернушки… Сигарет… Ну, и по мелочам…
      - Айда, покажу, где подешевше. Ты ж город-то почти не знаешь.
      - Откуда?! Пару раз всего был!
      - Ружьё взял?
      Сергей похлопал по рюкзаку.
      - А письма Петровичу?
      - Взял, взял… О, дядь Слав, почтовый ящик треба! Софья Андреевна попросила письмо сбросить.
      Славка внезапно остановился, посмотрел на Сергея. Затем, не говоря ни слова, вновь двинулся по улице. Сергей журавлём вышагивал позади и с интересом глазел по сторонам.
      - Что там с комиссией? Когда заявятся к вам? – не оборачиваясь, спросил Святослав.
      - Полунин говорит: через две-три недели… - Серёжка догнал его. – А что?
      - Чевочка с хвостиком. Вон, магазин… Идём!
      Затоварились быстро, по-мужски.
      - Хлеб не бери, - предупредил Слава. – Потом купим.
      - Да когда «потом»? – возмутился Сергей. – У меня поезд через час!
      - Я сказал: не бери! – раздражение в Славкином голосе было неподдельным. – Потом! Успеешь. На, вот… - он снял со стеллажа бутылку шампанского. – От меня, скажешь…
      Сергей присел, сердито запихал ее в боковой карман рюкзака.
      - Чего там… не вам же тащить…ещё бы ящик отправили, - бурчал он себе под нос.
      Святослав терпеливо ждал, глядя сверху на его лохматый затылок.

      … Минут через десять они уже входили в Славину квартиру.
      - Раздевайся.
      - Дядь Слав! – Сергей уже по-настоящему психовал. - У меня время поджимает!
      - Серёжа, - Святослав с трудом стянул тесный кроссовок. – Ты когда взрослеть-то будешь? – Пошевелил скукоженными пальцами. – Ты чего, неужели ничего не понимаешь?
      Тот помотал головой. И медленно стянул с себя рюкзак.
      - Пошли. Посидим на кухне. Да не бойся, нормально всё! – усмехнулся Славка, глядя на испуганное лицо Сергея. – Только торопиться тебе сейчас не надо.

      …Стаканы с водкой так и стояли нетронутыми. Мужики сидели рядышком и Святослав рассказывал.
      - …А когда Маша с Олечкой погибли в аварии, мы у Курил дрейфовали. Лёшка даже на похороны не успел, тесть с тёщей хоронили.
      А потом, через месяц где-то, я узнал: уволился он. И куда исчез – никто не знает. Я поначалу обиделся: лучший друг, всё-таки… А потом так стыдно за себя стало!
      Славка закурил.
      - И как же нашли его?
      - Из управления знакомые позвонили. Сказали: из Гидромета  документы на Петровича запросили. Вот так и нашел. А тут как раз пенсия. Ну, я с семьёй сюда и перебрался. Не всё ли равно, где жить? Лишь бы место тебя приняло, а остальное всё вторично. Прирастаешь.
      Сергей согласно кивнул.
      - Приехали сюда, обустроились, - продолжил Слава. - А потом я к нему, на станцию пришел. – Он упёрся тяжелым взглядом в стол и замолчал. – Поругались мы… Шибко. Не хотел он меня видеть.  Никого он не хотел видеть! Некрасиво всё вышло… Слава богу, один он тогда работал, без напарников, а то бы вообще… - Опять замолчал. – А потом он письма попросил меня отправить. С меня, значит, всё и началось! – он в сердцах ударил кулаком по столешнице. Водка плеснулась из стаканов. – Серёж, давай, выпьем, - Славка потерянно посмотрел на «кадета».
      - Давай.
      После долго и молча дымили.
      За окном смеркалось.
      - Дядь Слава, а про письма можешь сказать? Чьи они? – Сергей подвинул Святославу пепельницу, сам стряхнул с сигареты. – А то я чего-то не понимаю: письма, письма…
      - Это Маша с Олечкой ему писали, когда он в командировках да плаваниях был. Скопились за восемь лет. Вот он и живёт ими. От отправки до прихода. Ждёт, ждёт… А теперь, когда Сашке дом отписал, всех старается к нему в отпуск спровадить. И письма отдаёт. Чтоб, будто б, и впрямь от девчонок получить…
      Святослав вновь плеснул по стаканам.
      - Свихнётся он, - сказал глухо и тоскливо. – Свихнется. – Вновь посмотрел на Сергея. – А сейчас, может, и нет… Дай бы Бог. – Он, не дожидаясь, чокнулся о Серёжкин стакан и выпил.
      - Дядь Слав, а разве… вот так вот, сразу… Разве можно так сойтись? Я про Софью…
      Сергей старался выглядеть тактичным и мудрым. Поэтому тоже поднял стакан и пригубил.
      А Слава наконец-то улыбнулся.
      - Серый, а ты думаешь, как он с Машей поженился? Приехал в отпуск в Анапу, познакомился с ней случайно вечером, а утром уже в ЗАГС повёл. Вот тебе, бабка…Утром!  Эх, счастливый ты человечек, всё у тебя впереди! А Софья… Она очень хорошая! Ты, олух царя небесного, в глаза-то её глядел?
      - Глядел! – с вызовом ответил Сергей, обидевшийся на «олуха». – Глядел! А с чего ты взял, что ей Петрович тоже понравился?!
      - Точно, олух, - подвёл черту Святослав. – Женщина к детям едет. Посередь дороги, ночью! сходит и прётся с незнакомым амбалом в тайгу!.. Накой?! На хрена?! На …?!! Приключений в жизни не хватало? И письмо сыну отправила!
      - Я же ей чуть-чуть только про Петровича рассказывал, - растерянно отозвался Сергей.
      - Значит, хорошо рассказывал! Красиво! Я ж всегда говорил: ты – умнейший парень, Серёга! Любую уговоришь! За тобой девчонки табуном бегать будут!
      - Что-то не видно этого «табуна».
      - А рано ещё, Серый. Куда тебе торопиться?
      Серёжка машинально взглянул на часы: ушел последний вечерний поезд.
      - Пойду я, дядь Слав. А то сейчас тёть Таня придёт с работы, накатит нам.
      - Может, у меня всё-таки заночуешь?
      - Нет. Пойду. Петрович ключи дал, у него перекантуюсь. И ещё лекарство Дружку купить надо, тётя Соня мне здесь написала…
      - О, уже тётя Соня!  Ну-ну, не обижайся, это я так, под  хмельком шучу… Ты завтра про хлебА не забудь. Тебе, кстати, «мерзавчик» с собой дать? Чтоб выпимши по магазином не шорохался за спиртным. Вечером примешь…
      - Нет, я один не пью, - категорично заявил Сергей.
      - Смотри, моё дело предложить. Ну, тогда «на посошок»…
      - А потом «по обувной», «по коридорной»… - усмехнулся Сергей.



                .     .     .


      - Правильно?- Она обернулась к Петровичу.
      Тот что-то записывал в блокнотик.
      - Секундочку! – вновь взглянул на психометр, записал показания. Затем подошел к ней. Улыбнулся, увидев её работу. – Правильно всё, нормально. Почти… - он чуть-чуть передвинул колышек у солнечных часов. – Вот теперь с точностью до пяти минут будет… Идёмте, Софья. Я с работой до вечера закончил.
      Он повёл её вверх по склону.
      - А куда мы идём? Ой! – она оступилась и чуть не упала. Он успел обернуться, и больно схватил её за плечо.
      - Ушиблись? – спросил участливо.
      - Нет. Поскользнулась просто. – Она пошевелила  лодыжкой. – Нет, нормально всё. А куда мы, всё-таки, идём? Кстати, Алексей, у меня синяк на плече будет.
      Он мгновенно разжал ладонь.
      - Софья, извините! Я случайно… Чтобы не упали… Испугался. – Он машинально погладил её плечо. – Сможете идти? Чуть-чуть осталось…
      - Конечно, смогу.
      - Тогда идём. Только т-с-с…
      Они зашли в молодой густой ельник и метров пятьдесят двигались еле-еле, пригнувшись, замирая и прислушиваясь. А у последних кустов, близ опушки, даже легли.
      - Видите? – прошептал Петрович Софье на ухо. Та обвела глазами поляну.
      - Нет, не вижу.
      - Да вон, левее! – Петрович возбуждённо заёрзал.
      И тогда Софья увидела.
      На краю поляны, почти у самого коренного леса блюдцем лежало озерцо в миниатюре, метров пяти в диаметре, не больше. И у этого «блюдца» стояла лань и пила из него бирюзовую от отраженного в нём неба воду. Поднимала периодически тонкую, удивленную из-за распахнутых глаз мордочку и испуганно озиралась. С губ слетали сверкающие капли. И вновь пила.
      Софья, не отрываясь, смотрела на неё, чувствуя, как внутри начинает сжиматься сердце.
      А Петрович смотрел на Софью. На её чуть приоткрытые губы. На раскрытые, как у лани, нараспашку глаза. На прядку сверкающих в лучике солнца волос.
      Он кончиками пальцев прикоснулся к этой золотой прядке.
      Софья вздрогнула и закрыла глаза. Затем медленно повернула к нему голову и вновь открыла.
      Зудел в тишине комар. Переговаривались птицы в чащобе. Шумел порывами ветер в кронах сосен.
      А два человека лежали  и молча смотрели в глаза друг другу.
      Лань, видимо, что-то почуяла. Нервно подняла мордочку. Дрожь прокатилась по всему телу.
      Лань скакнула вбок и исчезла средь деревьев.

                .     .     .

     - Алёша, а ты откуда узнал, что в это время лань придёт? – спросила она ночью, обнял ладонями его лицо.
     - Ниоткуда, - он погладил её по волосам. – Просто, там всегда кто-то пьёт. Птицы, ёжики, лисы. Один раз медвежонка встретил. А сейчас лань пришла. Сам не ожидал. – Усмехнулся в темноте.
      - А Серёжа точно не приедет? – Она положила голову ему на грудь.
      - Точно.
      - Откуда ты опять знаешь?
      - Он со Славкой ушел. Значит, не приедет. Я знаю Славку. Иногда кажется – лучше, чем он сам себя.
      Они долго-долго молчали, слушая тишину.
      - Тебе здесь трудно будет, - вдруг неожиданно сказал он. И замер, ожидая ответа. И, кажется, перестал дышать. И сердце будто биться перестало.
      - Мне не будет трудно, - отозвалась она,  наконец. – Мне будет хорошо. Я очень хочу быть счастливой. – Она приподняла голову. – Я люблю тебя, Алексей, - сказала еле слышно.
      У него опять застучало сердце. И он задышал.
      - Я тоже.
      Он обнял её ладонью за шею и повернул на спину. По её телу, как у лани, пробежала волной дрожь  - и она принялась пить любовь.
      И он тоже стоял у этого озерца счастья – и тоже пил и пил. И не мог напиться.

      Г Л А В А    9



      - Это тебе тёть Таня с дядь Славой послали.
      Сергей вытащил из рюкзака банку с солёными миниатюрными огурчиками.
      - Говорят: самое то к твоей «казёнке»…
      Он выкладывал на кухонный стол принесённые продукты и старался не встречаться глазами ни с напарником, ни с гостьей.
      - Чернушка… Я думаю: пару булок оставим, остальное – на сухари, а то заплесневеет.
      - Конечно, Серый, - Петрович сбоку наблюдал за ним. – Как всегда… Денег то на всё  хватило?
      - На всё. Ещё и остались. О, забыл! – Он полез в боковой карман, достал шампанское. – Это тоже от дяди Славы. Просил вам передать. – Сергей всё же посмотрел на Петровича.
      - Спасибо. – Глаза Алексея улыбались. – Что он ещё просил передать?
      - Что поздравляет вас! – с напором, краснея от собственной наглости, ответил напарник.
      - Вот за это – особое спасибо. Ну, а ты как?..
      - Чего «как»… - то снова уткнулся в рюкзак. – Тоже поздравляю!
      - Алексей, Серёжа, - Софья стояла у книжных полок в углу комнаты и тоже смущалась, чувствуя неловкость. К мужикам не лезла. – Здесь у вас такая богатая и разнообразная библиотека. Даже Джойс есть. Вам нравится Джойс?
      Серёжка хохотнул из рюкзака, зафыркал.
      - Ты чего, Серёжа?
      - А он… - Сергей поднял голову, улыбнулся во  весь рот, пальцем затыкал в Петровича. – говорит: «лучше всего под него засыпается». Вот и поставил. – Снова фыркнул.
      - Ну, вы даёте. А Гомер тоже для какого-то действа? К обеду или к бане?..
      - Ой, Софья, я его ещё на «Келдыше»  читать начал, - Петрович отвалился на спинку стула, расслабился. – Думал: прикоснусь к «высокому». Приобщусь, так сказать… А на меня сначала александринским стихом пахнуло. Потом валидолом. Потом горшковой геранью, что у любимой бабули Лены стояла в комнате. В общем, старостью, древностью и болезнью повеяло, - подытожил он. – Ну, в память о любимой бабуле и оставил…
      - Дочитал? – с любопытством спросила Софья.
      Петрович скривил лицо и поднял очи потолку, будто  его смертельно обидели.
      - Ясненько. – Софья, наконец, подошла к мужикам. -  Ребята, а давайте я сегодня что-нибудь вкусненькое сварю? Супчик какой-нибудь, а? – А потом погладила по плечу Сергея. – Серёжа, это жизнь… Не обижайся.
      - Да я понимаю! – Тот выпрямился. И, стараясь выглядеть взрослым и солидным, добавил: - Чего там… Всё понимаю… Жизнь есть жизнь…
      Петрович отвернулся, стараясь скрыть улыбку. Софья же продолжала серьёзно смотреть на Сергея.
      - Серёжа, ты всё поймёшь. Попозже. А сейчас воспринимай всё, как есть. Попробуй.
      - Попробую, - буркнул тот в ответ.
      Из-под стола вылез исхудавший Дружок, полакал воду из чашки, но назад, на лежанку не полез, а уселся здесь же, посреди людей. Впервые за время болезни! Все уставились на пса. Тот, с перебинтованной головой, с нелепо торчащим ухом, всех поочередно осматривал и мёл пол хвостом.
      - Сонь, а сготовь, правда?! С наваристым-наваристым бульоном! Серый, у нас мясо есть?
      - Есть! И даже с косточками! – тот бросился к холодильнику. – Дядь Слава в прошлый раз рёбрышки приносил!..
      - Серёжа, да я сама, сама разберу, -   подошла к нему Софья.
      - Ладно, вы здесь готовьте, я пока делами займусь. -  Петрович молчаливо уставился на Сергея и незаметно кивнул ему на соседнюю комнату. Вышел.
       Через минуту к нему заглянул Серёжка, сунул пакет с письмами и вновь исчез. Петрович плотно закрыл за ним дверь, уселся за стол и нацепил очки. Долго поглаживал пакет. Затем не вытерпел, закурил. И опять: поглаживал, поглаживал…
      За дверью послышался смех Софьи. Потом басистое «бу-бу-бу» Серёжки. И опять смех…
      Петрович резко встал, подошел к сейфу и положил на верхнюю полку пакет с так и не прочитанными письмами. А после долго и внимательно смотрел на стенку, увешанную фотографиями.
      - Простите, - шептали его губы.
      Он встал коленом на кровать и потянулся к снимкам.
      - Не надо, Алёша.
      Он не слышал, как она вошла. Обернулся.
      Софья стояла в дверном проёме, в его рубашке навыпуск, в его объёмных, подвёрнутых снизу джинсах, с полотенцем через плечо. Видимо, только что от плитки.
      - Не надо, Алёша.
      И глаза её, грустные и всё понимающие, смотрели ему в душу.
      - Хорошо, Соня, - сказал он с облегчением, слез с кровати. – Ну, а ты что подсматриваешь, Штирлиц? – спросил появившегося за Софьей Дружка. Но тот ничего не ответил: как уставился на свою новую кормилицу, так и не отрывал преданных глаз. – Вот она, мужская солидарность, - попенял ему Петрович. – До первой женской ласки. – Подошел к Соне и крепко обнял ту, зарываясь в пахнущие летом волосы.
      Дружок недовольно тявкнул.


                .     .     .


      - Алёша, далеко ещё?
      - Пришли почти. Сонь, давай отдохнём, а? Время есть. Страсть как курить хочется…
      - Лёш, ты чего меня жалеешь? – засмеялась Софья. – Не устала я! А покурить можно.
      Они сели, привалившись спинами друг к другу.
      - Лёш, а ты правда семь лет в отпуске не был?
      - Правда. Даже не знаю, что сейчас носят в миру.
      - Какой ты у меня дремучий, оказывается. Леший какой-то. Маугли. – Она повернула к нему голову. – А когда из Хабаровска вернемся – покажешь мне свою квартиру?
      - Покажу. – Тот ткнулся губами ей в щеку. – Только там смотреть нечего: диван да табурет со столом.
      - Ничего, всё - равно посмотрим. А потом сюда, домой…
      Алексей оторвался от неё.
      - Славка пообещал с ребятами домик срубить к нашему возвращению. Не знаю… Лишь бы не запьянствовали на природе. Серёжка, наверное, Дружка к себе переселит…
      Софья засмеялась.
      - Да не дам я ему Дружка! Невеста ему нужна, а не Дружок!
      - Невеста… Переписывается он с кем-то… Где ж вас, любимых, с кондачка найти? Я, вон, сколько лет тебя искал…
      - «Искал»!.. Сиднем сидел!
      Петрович смешался.
      - Ну, и что его невеста делать здесь будет? На медведя с рогатиной ходить? – усмехнулся  он.
      - Любить, - серьёзно ответила Софья, не принимая шутки. – И жить.
      Где-то далеко-далеко принялась отсчитывать годы кукушка.


                .     .     .


      - Чего там? Кто пишет? Не с налоговой, случаем? – Светка секатором подрезала розы. Сашка шел с почтой от калитки к дому, жены не видел, уткнувшись в конверт, потому и вздрогнул испуганно.
      - Чтоб тебя! – ругнулся на жену. Почта веером рассыпалась по цветнику. Александр стал торопливо собирать раздуваемую ветром бумагу.
      - О, какие мы пугливые стали! – Светка воткнула секатор в землю, подошла,  принялась помогать. – Откуда письмо?
      - Петрович прислал. – Муж комком зажал растрёпанные газеты, сунул их попутно в мангал.
      - Чего пишет?
      Сашка, не ответив, прошел в дом, в бывший кабинет Петровича.  Светлана не отставала.
      - Чего пишет то? Глухой, что ли?! Дай сюда!
      Он обернулся.
      - Не нам это. Маше и Оленьке письмо.
      Светлана  остановилась, обомленная.
      - Да вы что, чокнутые там все с метеостанции, что ли? Какой Маше?! Столько лет прошло!..
      - Не нам судить, -  угрюмо ответил Сашка. Открыл шкаф и засунул письмо на верхнюю полку, под груду фотоальбомов.
      - Саш, ну ты, правда, что ли дурак? Тот то, пенсионер, из ума в своей тайге выживает, а ты?.. Ты то чего?..
      - Не нам судить! -  упрямо и уже громче повторил Александр. Вышел. И даже дверью хлопнул!
      Светлана слышала: холодильник открыл.
      - Выпил, небось, - подумала. – Ох, какие мы нежные, ранимые, куда там!.. Всё нас трогает! Точно: чокнутые!
      Она вышла следом, но муж уже был в саду, поливал кусты в дальнем конце участка. На столе стоял пустой стакан и открытая початая бутылка водки.
      Светлана вернулась в кабинет. Подвинула стул к шкафу, потянулась, кое-как нашла письмо. Синий длинный  конверт. Действительно, «Маше и Оленьке Котовым»… Господи, совсем сбрендил! И не старик же ещё!..
      Она попыталась надорвать конверт сбоку. Наш адрес – значит, нам письмо! Да что ж за конверты такие стали делать?! Как из целлофана!
      Через открытое окно послышались голоса. Ребятишки из школы вернулись. Светлана замерла. Непонимающе уставилась на зажатый в руках конверт. Затем перевела глаза на стену.
      Девчонки чему-то заливисто хохотали. А Алексей Петрович смотрел на неё, прищурено, с понимающей  усмешкой.
       Снова взглянула на конверт. И долго-долго, медленно-медленно разглаживала его ладошкой, не отрывая глаз от застывшего в рамке ушедшего счастья.
      А затем положила нераспечатанное письмо за фотографию.
      Как молитву за иконку.
      И, счастливая неведомо отчего, вышла из кабинета: ребятишек кормить.  Да и муж ещё не ужинал.