Олег!
Надеюсь, мне удастся объяснить, почему отзывы на твой рассказ столь не однозначны.
И сделать это я попытаюсь на собственном примере.
Национализм на Украине, – не в Западной, где он демонстративный, а и в Центральной и Восточной – на бытовом уровне был всегда. Мои корни в Кировоградщине, а это Черноземье: на юге – камышовая саманная Херсонщина, на западе – Буг и весёлые одесситы, на севере дымит трубами Харьковская губерния.
Когда мой отец привёл в семью мою маму – русскую из Херсона, то семья, особенно его три сестры (мои тёти) не признавали её только потому, что она русская. Слава богу, старшая сестра тётя Поля была всецело на стороне молодожёнов и всегда поддерживала мою маму (Обе учительницы, обе писали стихи и рисовали акварели).
А тут случилось лихолетье: война. При эвакуации в сентябре или октябре 1941 года случилось так, что мама, занимавшаяся эвакуацией из Умани восьми скопившихся там детских домов, уехала с нашими войсками, а я, шести лет, и сестрёнка четырёхлетка, остались на оккупированной территории и попали в немецкий детдом. Окружённые в Умани немцы не успели вывезти наш детдом, хотя и готовили его к этому.
После освобождения Умани в марте 1944 года комиссованный из армии отец приехал за нами раньше мамы; госпиталь, где она работала, не сразу её отпустил. Вот тут папины сёстры и насели: кидай, Иван, такую жинку, – детей не уберегла. А тётя Маня, та даже повела меня куда-то на окраину и показывала какую-то бабу:
- Оцэ будэ твоя мама.
Дудки! Мне девять лет, я маму прекрасно помню и знаю, что она вот-вот приедет!
А сейчас я помню и то, что должно было бы забыть «неразумное дитя», и что тётя Маня сама, наверное, позабыла.
Потом мы с тётей Маней оказались в одном городе. Она вышла замуж за демобилизованного офицера, и он привёз её в Ленинград. У неё два сына. С новенькими лейтенантскими погонами я для них – притягательная личность, пример. Это мои двоюродные братья. И оба были на меня в обиде – не заходил, не звонил. Этого не хотела моя мама, а я не хотел её предавать.
Нет уже в живых тёти Мани, умер и один из её сыновей, с другим редко общаемся, лишь поздравляя один другого с праздниками…
Национализм никогда никому не приносил пользы.
Но, Олег, при всём при этом, неприятие – ещё не война. Добрая ирония русских по поводу расчётливости и хитринки украинцев, сала и горилки, – это не национализм, не вражда.
Кто хорошо знает российскую глубинку – не даст соврать: любого чужака долго не принимают, даже если тот просто из другой губернии, с иным говором-диалектом. По крайней мере, в армии чаще враждовали парни воронежские с ульяновскими, чем русские с украинцами.
Русский же национализм, как и любой иной, не менее агрессивен. А это чувствительная зона, она где-то рядом с «нашу землю захватили», или «наших бьют», или «а что о нас говорят». Активность российских СМИ на этом поле приносит вред в первую очередь РФ, как государству, но особенно – этническим русским в ближнем зарубежье: в Прибалтике, Закавказье, Средней Азии, особенно – в Украине. Хотя в городах не только Юго-Востока Украины, но Подолья и Запада много смешанных семей, так же и в приграничных с Украиной российских областях. И на этом особенно хорошо видно, что есть один народ, и разделяют его только политики, особенно ориентированные на запад.
В последнее время появилось много опусов, связанных с событиями на Украине и в Крыму. Если писатель взялся писать на эту тему и не хочет лить воду на мельницу разжигания межнациональных страстей, – он должен трепетно относиться к каждому своему слову, к выбранному сюжету, к применяемым метафорам и гиперболам.