на фото -- я и Боря Свистунов после получения Курчатовской премии.
Альберт Тонеян
Я уже немного написал про Альберта в 4-й части книги в связи с защитой своей докторской диссертации. Но он к ней отношения не имел, так как его работы в мою диссертацию не вошли. Просто его работа явилась продолжением моей докторской диссертации. Сейчас я попробую написать о нем подробнее, возможно это кому-то будет интересно.
Вообще говоря, любой ученый, как только он начинает работать самостоятельно, обязан учить других. Но в этом вопросе есть неравномерность. Профессора в вузах имеют по несколько аспирантов сразу, а некоторые люди в научных институтах совсем не имеют аспирантов. К этим последним относился и я. Дело в том, что в Курчатовском институте аспирантура была очень маленькой, и в нее брали, в основном тех, кого потом предполагалось взять на работу а Институт.
Но я в Отделе Кагана занимался такими вопросами, которые институтское начальство в то время не интересовало. Каган сам брал аспирантов в свой Отдел. Кроме того, я и в Отделе то редко бывал. По этой причине я ни разу не брал себе аспирантов официально и в нашем Институте. Но в какой-то момент меня все же попросили подготовить аспиранта из Армении по теме многоволновой дифракции.
Инициатива исходила от Рубена Габриеляна, который хотел, чтобы я обучил его дипломника Альберта Тонеяна. Учитывая все сложности, было решено, что он поступит в аспирантуру МГУ, к профессору Кузьмину, а реально с ним буду работать я. Кузьмин тоже был частым гостем в Армении, и он согласился в порядке помощи. Таким образом у меня появился аспирант, но без каких--либо организационных проблем.
Альберт приехал, сдал экзамены, его поселили в общежитии МГУ, затем он познакомился со мной, и в какой-то момент мы с ним поехали на квартиру с Рунару Кузьмину знакомиться. Я тогда с Кузьминым не был знаком. Почему-то я очень хорошо запомнил эту встречу. Мы сидели на кухне его квартиры, и Кузьмин долго рассказывал чем они занимаются и потом сказал, что мы наверняка найдем общие темы для работы. Ни слова про многоволновую дифракцию он не сказал.
Меня это немного обескуражило. Ведь мне Рубен четко сказал, что Альберта надо учить теории многоволновой дифракции. Сам Рубен тогда изучал многоволновую дифракцию экспериментально, и им хотелось иметь своего теоретика в этой области. После этого разговора я решил проигнорировать все пожелания Кузьмина, и все же четко выполнять намеченный армянами план.
К тому же Альберт мне сразу рассказал, что Рубен вроде бы экспериментально обнаружил усиление эффекта Бормана в случае шестиволновой дифракции рентгеновских лучей в такой геометрии, когда часть пучков отражается от кристалла. До сих пор я делал расчеты для чистой геометрии, когда все отраженные пучки выходят из кристалла с противоположной стороны. Таким образом, мне даже не пришлось формулировать для Альберта тему. Он уже имел задачу.
Все началось с того, что я ему показал стандартную программу, которая могла работать с любой геометрией, и была написана по общим принципам. Это произошло, скорее всего в 1983 году, а может и еще раньше, потому что первые две статьи были опубликованы в 1984 году. К моему удивлению Альберт очень быстро научился работать с программой, и даже кое-что понимал по физике.
Расчеты он делал на компьютере БЭСМ-6 в МГУ, так как у него не было пропуска в наш Институт, да и я сам там редко бывал. Программа нормально работала для тонких кристаллов, но никак не удавалось увеличить толщину кристалла, компьютер выдавал АВОСТ (АВтоматическую ОСТановку) по причине выхода чисел за допустимые пределы. Дело в том, что в процессе расчета по стандартному алгоритму некоторые числа становились очень большими. Потом они умножались на очень маленькие числа и ответ получался нормальный.
Но компьютер так работать не умел. Необходимо было переформулировать теорию таким образом, чтобы большие числа не возникали. Обнаруженная нами проблема в литературе не обсуждалась, так как к тому времени никто смешанную Брэгг-Лауэ геометрию не рассматривал.
Альберт эту проблему решить не мог, не хватало опыта. Это должен был сделать я. Я стал думать над ней. Обычно я запоминал много формул в уме и мог думать в любой обстановке, даже во время пеших переходов по своему поселку между станциями электрички "Кунцево" и "Рабочий поселок" от Белорусского вокзала.
И я, действительно, решил эту задачу в то время, когда шел по поселку. Это так меня возбудило, что я даже запомнил место, где пришла правильная идея. Она легла в основу целой серии статей по многоволновой дифракции, в том числе и в многослойных кристаллах. Потом оказалось, что аналогичная проблема возникает и в задачах отражения от многослойных некристаллических структур .
С такой проблемой столкнулся Степанов много лет спустя. Но он уже использовал мою идею, то есть из литературы, а мне все пришлось придумать самому, списать было не у кого. Я немного расскажу в чем проблема. В теории многоволновой дифракции используются матричный подход. В рассматриваемом нами случае получались матрицы, у которых часть элементов были очень большие, а часть -- очень маленькие.
Решение состояло в том, чтобы разбить матрицу на блоки, и вместо блоков с большими числами использовать обратную матрицу, у которой маленькие числа. Это приводило к более сложным формулам, но зато компьютер справлялся и делал вычисления без авоста. Это было оригинально, впервые в мире, хоть и представляло собой решение чисто технической проблемы.
Мы тогда только вступали в компьютерную эпоху, и разработка удачных алгоритмов для компьютера не считалась каким-то выдающимся делом. Но я сразу записал этот метод в список моих самых лучших достижений. К сожалению, метод не имел большого общественного резонанса, потому что интерес к многоволновой дифракции скоро пропал, и многие задачи так и не решены до сих пор.
Я объяснил Альберту как надо переделать программу, он довольно быстро все сделал, и в 1984 году мы опубликовали две статьи. Первую по чистой теории в журнале Кристаллография, в которую я для формальной отчетности вписал еще и Кузьмина. А вторую уже на английском языке и вместе с экспериментаторами, то есть Рубеном Габриеляном и его начальником Петросом Безирганяном. Благодаря этой второй статье Безирганян вошел в список моих соавторов.
К тому времени по теории многоволновой дифракции плоских волн уже почти все было сделано. С другой стороны, я развил теорию двухволновой дифракции сферической волны, и мне хотелось обобщить эту теорию на случай многоволновой дифракции. Это была очень сложная численная работа по тем временам. Никто в мире даже не пробовал такое изучать. Точнее, была одна попытка объяснить эффект, который наблюдал Умено, еще в 1970 году. Он же и сделал эту попытку.
Он качественно правильно объяснил эффект, но его подход был очень примитивным и не регулярным. Я предложил эту задачу Альберту, видя что ему нравятся компьютерные расчеты, и он хорошо усваивает алгоритмы. Проблема была в том, что было необходимо вычислять двумерные интегралы от быстро осциллирующих функций в зависимости от двух параметров. Я поначалу предложил метод расчета, который требовал применения сложной геометрии.
Альберт с этим справился. Он написал программу, которая нормально работала, а как она работала я так и не нашел времени изучить. Но оказалось, что даже с таким алгоритмом ресурсов компьютера не хватит. Надо было разрабатывать двумерное обобщение метода стационарной фазы, в котором весь двумерный интеграл вычисляется по некоторым точкам, вблизи которых фаза медленно меняется (то есть стационарная).
В таком подходе время вычисления уменьшается, но программа становится намного более сложной, и ее надо аккуратно выписывать. Это была сложная задача, и Альберт с ней возился примерно два года. И все же ее сделал. Я для простоты предлагал ему рассмотреть трехволновой случай, но он не согласился и взялся сразу за шестиволновой случай, тот самый, что был в эксперименте Умено и в первых статьях.
Общались мы с ним у меня дома, так было удобнее для меня. И по этой причине он часто у нас бывал. Один раз я даже попросил его помочь мне с ремонтом квартиры. Впрочем, он, конечно, не только работал. В Москве для него было много соблазнов И все же я должен сказать, что он был сильным аспирантом, причем именно как программист, даже не столько как физик.
Работа, которую я с ним сделал и опубликовал в 1986 году в журнале Acta Crystallographica, является одним из моих лучших достижений, несмотря на то, что она мало цитировалась. Мало того, что это был очень сложный расчет, который до сих пор никто не повторил, несмотря на огромное развитие компьютеров. Этот расчет также детально объяснил экспериментальный результат Умено, который тоже никто не повторил с 1970 года.
Я все еще мечтаю продолжить эту работу, собирался это сделать с Казимировым. Но Казимирова уже нет, а у меня нет на это времени. Да и интерес к таким вопросам в мире пропал, хотя я не сомневаюсь, что это временно, и интерес вернется. А в конце 1986 года Альберт написал и защитил в МГУ довольно сильную кандидатскую диссертацию. Так получилось, что я лишь недавно узнал, что тоже был записан в автореферате руководителем его аспирантуры наравне с Кузьминым.
А потом он вернулся в Ереван, и больше почти ничего в науке не сделал. Причин такого положения я не знаю, возможно это как-то связано с ситуацией в Ереванском университете в то время. Дело в том, что и Рубен Габриелян тоже перестал работать в науке после развала СССР, хотя и остался преподавателем в университете. Альберт, в конце концов, стал директором фирмы ВЭБ, которая в Армении обслуживает интернет пользователей разного уровня. Но связь с Ереванским университетом он не потерял.
Интересно, что я тоже до сих имею с ними некоторые контакты по электронной почте, на большее времени не хватает. Так в конце 2011 года я с ними интенсивно переписывался и обсуждал их статью, опубликованную в J. Synchrotron Radiation, в которой Альберт тоже является соавтором. В ней предлагалась оригинальная конструкция преломляющей линзы в сочетании с асимметричным отражением в кристаллах. Заодно я подсказал им организовать коллективный ftp сервер с ограниченным доступом для научных целей, и помог наполнить его содержанием.
Интересно, что Альберт сделал сайт в интернете (на английcком языке), на котором представил свои фотографии [1]. У меня пока не нашлось времени изучить все фотографии, ничего не могу сказать о них. Там же он привел список своих публикаций на английском языке [2], их всего 4, и две из них из его кандидатской диссертации, то есть в соавторстве со мной.
Ситуация в Курчатовском Институте в конце 80-х годов
Как я уже писал, в середине 80-х годов, я почти не ездил в свой родной Курчатовский Институт, так как у меня появилась возможность делать расчеты на почти персональном компьютере, и это было удобнее, чем работа на БЭСМ-6. Но все же иногда я на работу ездил. Во-первых, за зарплатой, ее в то время выдавали наличными в кассе, а еще точнее даже не в кассе, а в комнате бухгалтерии нашего института, в здании, в котором был кабинет начальника нашего ИСФТТ (института сверхпроводимости и физики твердого тела), и где размещались лаборатории технической сверхпроводимости и физики низких температур.
На первом этаже этого здания стояла установка по производству жидкого гелия, а сам жидкий гелий использовался в низко-температурных экспериментах. Наш Теоретический отдел в конце концов тоже переселили. Его вывели из здания ОПТК и переместили в центральное здание, в котором сидел директорат. Кагана, как академика разместили на третьем этаже этого здания, сначала в одном кабинете, затем в другом, но рядом. И оба кабинета находились среди кабинетов директоров института.
А сотрудников отдела разместили в кабинетах второго этажа, по несколько человек в кабинете. Кажется это произошло в 1984 году, после того как академик Легасов стал первым заместителем директора Института, а Каган стал академиком. Он тогда еще назывался Институтом атомной энергии им. Курчатова, это уже потом он стал Курчатовским институтом официально, а поначалу он им был неофициально. Нас переселили как раз по распоряжению Легасова.
Во-вторых, я ездил в институт на семинары, которые традиционно проводились в кабинете Кагана. Мой письменный стол находился в кабинете, который был в левом крыле длинного коридора, если подниматься по лестнице. Как и раньше, вместе со мной в той же комнате сидели Юра Кононец (рядом) и Слава Пушкарев (у противоположной стены). Комната была большая, больше чем раньше, и, фактически, у каждого из нас было два стола, поставленные в ряд.
Мои два стола стояли вдоль стены у входной двери, два стола Юры -- посередине комнаты, а два стола Славы -- у противоположной стены. В комнате также был встроенный шкаф и обычные книжные шкафы. Эта комната была комнатой начальника в кабинете, а перед ней еще была маленькая комната для секретарши. В ней сидел Аркадий Жернов. Остальные сотрудники лаборатории сидели в других кабинетах в середине коридора и на противоположном конце. Соответственно с ними я виделся много реже, только на семинарах.
В течение 80-х годов численность отдела выросла. С 1981 года в отделе стал работать Сережа Бурмистров. Он сразу зарекомендовал себя как человек, который знает ответы на все вопросы. Он мог говорить на любую тему бесконечно долго, и у него всегда было какое-то знание, которым он мог поделиться. На банкете по поводу защиты его кандидатской диссертации я даже зачитал небольшое стихотворение, которое специально написал как иллюстрацию этого его свойства. Оно сохранилось, и я его привожу ниже
Есть много физиков хороших,
И многознающих людей.
Но все же нам один дороже,
это Бурмистров Сергей.
Сережа знает все наверняка,
И может дельный дать совет,
Как кулаком убить быка,
И снова оживить на много лет.
Как сварить варенье не запачкав руки.
Сколько раз в неделю надо чистить брюки.
И как без напряженья и труда.
Можно вынуть рыбку из пруда.
Теперь он кандидат наук.
Нам поздравить его пора.
Пусть каждый, кто Сереже друг,
Пожелает ему доктора.
Через два года, то есть в 1983 году в Отделе появился Коля Прокофьев. Коля сразу стал демонстрировать очень высокие способности. Он работал непосредственно с Каганом, и Каган интенсивно учил его своим наукам. Как раз по этой причине я поначалу мало с ним общался, да и вообще мало общался по делу, но на общие темы с ним поговорить было интересно.
А Сережа Бурмистров довольно быстро после своего появления начал работать в паре с Леней Дубовским. Они хорошо притерлись друг к другу и по тематике своих работ были близки. Фактически они стали соавторами и почти все работы делали вместе. Еще через два года, то есть в 1985 году, в отделе начал работать Боря Свистунов. Борю я тоже плохо знал, и никогда с ним не работал. Мне показалось, что Боря любил работать самостоятельно, но в конце концов он все равно попал в команду Кагана и Коли Прокофьева. Впоследствии Боря и Коля уехали в Америку в один и тот же институт. Но до этого тогда еще было далеко.
А уже на стыке 80-х и 90-х годов появился целый отряд новых сотрудников. В 1989 году в Отдел пришли Саша Бурин, Андрей Мищенко и Володя Бабиченко. В 1990 году пришел Миша Киселев, а в 1991 году Игорь Тупицин. Саша Бурин принадлежал к команде Максимова, кажется он начинал как его аспирант. Андрей Мищенко пришел в отдел по протекции Кости Кикоина и работал первоначально с Костей, а потом также попал в команду Коли Прокофьева. Володя Бабиченко пришел в Отдел из лаборатории Афанасьева, когда Афанасьев ушел из кикоинского ОПТК во вновь созданный институт Академии наук.
Миша Киселев, кажется, тоже работал с Максимовым, а Игорь Тупицын первоначально стал по факту аспирантом Юры Кононца. Он любил компьютеры, причем не только программирование и операционные системы, но любил также возиться с железом. В то время компьютеры уже были. Игоря я тоже часто видел, потому что он с Юрой Кононцом все время ругался в моем присутствии. В конце концов он написал и защитил кандидатскую диссертацию, но потом с Юрой работать не стал, а перешел в команду Прокофьева.
Однако и там у него дела шли не очень хорошо. Игорь был очень заметной личностью и его трудно забыть. Его заметность заключалась в том, что он громко говорил и часто скандалил. Но, с другой стороны, он был очень благородный человек и много делал для сотрудников Отдела в том плане, что обеспечивал работоспособность компьютеров. Первоначально этим занимался Слава Пушкарев, но потом Слава ушел из Института, и его заменил Игорь.
Непосредственно в Отделе ничего особенного не происходило, точнее не так, наверно, происходило, но это все протекало мимо меня, и я ничего не запомнил. Каждый делал свою научную работу, как умел. В какой-то момент в нашем ИСФТТ руководство решило проводить ежегодные научные конференции. На этих конференциях я выступал на секции, в которой от нашего Отдела также выступал только Петя Александров. Все остальные сотрудники выступали в других секциях.
Эти конференции продолжались довольно длительное время, кажется неделю, и каждому сотруднику давали возможность рассказать про все свои публикации. Но, естественно, только начальству было интересно узнать обо всем. Конкретные люди посещали не все заседания и слушали не все доклады. Конференции, безусловно, сближали сотрудников, и в то время каждый знал что делает другой. По крайней мере мог узнать, если бы захотел.
А наиболее частое общение между сотрудниками проходило на принудительных работах. В те годы социалистическая система уже давала трещины. Почему-то никто не хотел работать на овощных базах. И руководству коммунистической партии пришла идея посылать на такие работы ученых, мол все равно ничего не делают. И эта система рабского труда постепенно развивалась и набирала обороты.
Ученых без различий в возрасте, научной квалификации и должностей привозили на автобусах на овощные базы и ставили на самую неквалифицированную работу либо грузчиков, то есть таскать мешки, либо еще хуже, разделять гнилые овощи от тех, что еще не успели сгнить. Часто привозили в вечерние или даже в ночные смены, потому что в это время даже за деньги никто работать не хотел.
В то время безработицы не было, точнее она была скрытой. Все люди сидели по конторам и делали вид, что работают. За это руководство страны делало вид, что им платит. Но система была устроена таким образом, что выгоднее было получать мало и ничего не делать, чем получать чуть-чуть больше, но работать, да еще в тяжелых условиях.
А работа на овощных базах была тяжелой, примитивной и плохо оплачиваемой. Вместо того, чтобы решить эту проблему правильно, было принято решение посылать на овощные базы ученых, зарплата которых отнюдь не была маленькой, но которые как бы делали такую работу, результатов от которой все равно не видно. Совершенно очевидно, что ученый после того, как отработал ночную смену на овощной базе, никакого открытия не сделает.
Но это никого не интересовало. Однако, часто такие поездки на рабский труд заканчивались не так хорошо, как хотелось бы начальству. Я уже писал раньше, как я сильно простудился после одной из таких поездок. Я помню также, как Юра Кононец потянул спину, таская мешки с картошкой.
С другой стороны, это были приключения, что-то такое из параллельного мира, ну и только на овощных базах все сотрудники отдела делали одинаковую и одинаково понятную работу. Это сближало коллектив. Интересно, что система рабского труда постоянно прогрессировала. Все началось с эпизодических поездок на овощные базы. А потом за нашим институтом закрепили целые цеха, и мы работали на них постоянно.
А потом стали посылать рыть канавы, помогать рабочим строить дома, и вообще затыкали любые дыры в хозяйственном строительстве. Это не очень интересная тема, и я не хочу об этом много писать. Идиотизм советского строя на таких примерах был очевиден. Ведь ясно, что если у работника нет стимула к работе, то и работы не будет. Так оно и было, все халтурили, только делали вид, что работают, производительность такой работы была минимальной.
Один раз мы отмечали юбилей ИСФТТ, я не помню в каком году это было. Сам Институт организовали в 1968 году. Если это был 20-летний юбилей, то должен был быть 1988 год. Его мы отмечали в институтском пионерском лагере, в котором мы провели неделю. Кажется он был совмещен с научной школой, потому что мы ходили на лекции в клуб, а вечером еще раз в тот же клуб смотреть кино. А днем катались на лыжах и общались кто как мог.
Это было интересное мероприятие, и оно запомнилось. Я почему то запомнил кинофильм "Блеф" с Адриано Челентано. Я там его посмотрел впервые, и он произвел на меня очень сильное впечатление. Когда появились компакт-диски я купил все фильмы Челентано и все просмотрел. Отношение к нему у меня неоднозначное. С одной стороны, он нравится, с другой -- нет. Но он, безусловно, явление в мировой культуре.
Для меня лично самое интересное в работе на территории Курчатовского института началось в 1988 году. В нашем институте был вычислительный центр, который первоначально обслуживал компьютеры БЭСМ-6, а затем ЕС-1040. В этом центре было много людей, которые реально любили компьютеры и все, что с ними было связано. И в один прекрасный момент они наладили сборку персональных компьютеров IBM-286 из покупных деталей. Это было несколько раньше, чем в целом по стране.
Самые первые компьютеры раздали начальству, и наш начальник, как академик, попал в число самых первых. Каган тогда, как впрочем и теперь, компьютерами не интересовался, он был теоретик школы Ландау и старался решать такие задачи, в которых компьютер бессилен. То есть когда почти ничего не известно и даже непонятно какие надо уравнения решать. Другими словами, нет даже постановки задачи. Такая работа требует огромных знаний, интуиции и образного физического мышления. Все это у Кагана было, и он справлялся.
Поэтому он сразу отдал компьютер сотрудникам Отдела в коллективное пользование. Первые персональные компьютеры в России вовсе не были персональными, они эксплуатировались многими пользователями, хотя операционная система первоначально на это не ориентировалась. У нас в Отделе было в то время несколько человек, которые занимались численными расчетами, и все они захотели попробовать новый компьютер. Наша комната попала в этот список самыми первыми.
Прежде всего, Слава Пушкарев, был самым главным человеком, администратором на этом компьютере. Он по своим каналам доставал компьютерные программы, и ставил их. Он первым выучил операционную систему MS DOS, и распределил место на диске для всех остальных. Ну и мы составили расписание, кто в какие часы будет работать. Каждому выделялось два часа времени с 8 утра и до 8 вечера. Я взял самые первые часы с 8 утра до 10 утра, а Юра Кононец взял самые последние часы.
Но реально я приезжал на работу в то время не в 8 часов, а в 6 часов утра. Я просыпался в 4 часа утра, к 5-ти часам я выходил на остановку автобуса на станции метро "Молодежная". Метро еще не ходило, оно работало только с 6-ти утра. Но к тому времени через Москва реку в районе "Крылатское" сделали мост и пустили через него автобус, на котором с пересадкой можно было доехать до Октябрьского поля.
Вот на этом автобусе я и ездил. Удивительно, но он не был пустым. В основном он был заполнен уборщицами, которые должны были сделать уборку до начала рабочего дня. Я садился на самый первый автобус и к 6-ти часам уже был в институте. Там я будил Юру Кононца, который на самом деле, работая последним, вообще не уезжал домой, а сидел за компьютером до ночи, пока силы были. А так как ночью из института не выпускают, то потом спал на работе до утра.
Итак с 1988 года я больше не ездил в Институт Кристаллографии. Теперь моим рабочим местом надолго стал родной институт. На этом первом компьютере я ничего по физике не сделал, но я научился работать на новом приборе. На этом компьютере уже был матричный принтер и он делал графику.
Прежде всего, я почти сразу приспособил свои графические программы к новым условиям, а потом систематически напечатал тексты всех своих ранее разработанных программ и довел их до рабочего состояния. Я даже не могу сказать все или не все программы я тогда освоил, их у меня было много. И я не запомнил сколько времени я прожил в таком режиме работы с 6 до 10 утра. После работы на компьютере я снова ехал домой отсыпаться.
Прошло какое-то время и наши ребята из вычислительного центра наделали много компьютеров, практически каждый сотрудник получил персональный компьютер. Как я помню, мониторы еще были монохромными, принтеры матричными и всего 8 иголок, дискеты были огромные. И все равно это было здорово. По сравнению с работой на БЭСМ-6 это было очень удобно и очень интересно. Еще в 1998 году, когда я впервые вышел в интернет, я написал статью "Компьютеры в моей жизни". Она есть на моем сайте, а также на сайте proza.ru. Там кратко написана вся история.
Этот период продолжался шесть лет, с 1988 года по 1994 год. Получив свой личный компьютер, я каждый день ездил на работу в свой институт и сидел на работе весь день. Правда режим у нас был свободный, так что я работал примерно с 11 часов и до восьми вечера. Я поздно просыпался, примерно в 9 часов и долго ехал на работу. Но зато я не попадал в часы пик, и мне не приходилось давиться в транспорте. Можно было почитать газеты или книги. В 1994 году я получил свой первый персональный компьютер домой.
Интересно, что до 2005 года я не покупал компьютеры домой, я их получал бесплатно. И только с 2005 года, когда они стали стоить совсем дешево, стало проще купить компьютер. Первый компьютер, однако, который я купил, был карманным компьютером, я его купил в начале 2004-го года. Но об этом пока рано писать.
Интересным событием в жизни нашего отдела в указанный период является присуждение Ленинской премии двум нашим самым главным сотрудникам Кагану и Максимову в 1986 году. Каган был нашим всем, то есть не только начальником, но для многих и руководителем аспирантуры, соавтором и учителем. Но почему-то он не являлся начальником по должности. Даже в статье в Википедии до сих пор про него написано, что он главный научный сотрудник ИСФТТ.
Это событие для меня было интересно тем, что премию вручали в Кремле, в круглом зале, флаг над которым виден над кремлевской стеной прямо за мавзолеем Ленина, если смотреть с Красной площади. Он назывался Свердловским залом здания Совета Министров СССР. Каган и Максимов могли пригласить на церемонию вручения премии кое-кого из своих людей. Я не помню точно кто конкретно был приглашен, но я в этот список попал.
И я действительно присутствовал на церемонии вручения в этом самом зале. Зал производит сильное впечатление, и его куполообразный потолок, окрашенный в синий цвет создает впечатление космического объекта. А ведь здание было построено еще при царе, и там раньше был Сенат. А потом был большой банкет на квартире у Кагана, на котором уже были все сотрудники достаточно большого к тому времени Отдела.
Костя Кикоин по этому поводу сочинил большую оду. Он в то время уже очень много стихов писал, и любил это дело. Сейчас на сайте stihi.ru он выставил более 500 своих стихотворений. Я тоже написал небольшой стишок, который приведу ниже
Ленинскую премию получить --
Это вам не фунт изюма съесть.
Надо долго физику учить.
Тысячу ученых книг прочесть.
Потом статей немало надо послать
Как лучи света в мрак.
Да так их написать,
Чтобы понял и дурак.
Не каждому это по силам.
Но вот пришла пора --
Кагану и Максимову
У р р р р а а а а !
В эти годы не только в нашей рентгеновской оптике, но и нашем Отделе тоже, царила атмосфера творческого подъема и интереса к нашему делу. Хотя зарплаты совсем не росли, а цены все же поднимались, но система была устроена так, что высокие чины все же получали достаточно высокую зарплату и был стимул расти.
С тех пор прошло много лет. В декабре 2006 года у нас в Отделе стало не два, а три главных научных сотрудника. Третьим стал я. А потом стали считать цитируемость статей, и по этому показателю я даже обогнал Максимова. Но зарплаты в это время были уже мизерные, причем у всех одинаковые, независимо от должности. Стимулы пропали.
Наверно еще много можно вспомнить интересных событий из жизни Отдела, но это все таки была не моя жизнь. А про себя я могу сказать, что в этот шестилетний период, когда я работал в институте, я вместо ужина пил только чай с сухарями да заедал конфетами. В конце концов я заработал себе гастрит. И на всю оставшуюся жизнь создал себе проблему, которую постоянно приходится решать. В то время я о здоровье совсем не заботился.
Ну и еще один курьезный факт. По дороге на работу мне надо было один раз вытащить пятак (5 копеек, так стоил проезд в метро) перед входом в метро, а один раз пропуск перед входом в институт. Так как я по дороге все время думал о каких-то проблемах, то автоматика иногда давала сбой. И я вытаскивал пропуск перед входом в метро, и пятак перед входом в институт. Это бывало относительно большое число раз, поэтому я и запомнил эти эпизоды.
Ссылки
[1] http://www.ton.am/
[2] http://www.ton.am/works/works.php