на фото -- Новая ратуша в Мюнхене, Германия.
Наташа Семиошкина
Одним из интересных явлений моей жизни конца 80-х годов было общение с Наташей Семиошкиной. Наташа была дочкой дипломата, она жила в хорошей квартире в элитной части Кутузовского проспекта недалеко от Триумфальной арки. Ее жизненный путь я знаю плохо. В какой-то момент она оказалась сотрудником нашего Курчатовского института, а более конкретно, работала в лаборатории Геннадия Смирнова и занималась эффектом Мессбауэра.
Я сам в то время (70-е годы) эффектом Мессбауэра не занимался, кроме одной статьи, которая попала в мою докторскую диссертацию, и потому близко с ней знаком не был, хотя конечно много про нее слышал, так как она была активным человеком из элиты советского общества. В те годы Каган организовал тесное сотрудничество нашего Курчатовского института с Институтом Мессбауэра в Мюнхене, и один раз в два года проходили совместные немецко-российские семинары, один раз в России, один раз в Германии.
Про эти семинары ходили легенды. В этих семинарах активное участие принимали Каган, Афанасьев, Смирнов, Горобченко, про которых я уже написал. Я сам тогда в этих семинарах не участвовал, так как занимался другими задачами. Только в начале 90-х годов я стал активно работать со Смирновым в области эффекта Мессбауэра и участвовал в двух последних семинарах, один раз в Москве и другой в Мюнхене.
И вдруг случилось незаурядное для института событие. Наташа то ли через эти семинары, то ли еще каким-то другим способом, познакомилась с немцем, который предложил ей выйти за него замуж. И она согласилась. Но сначала ей пришлось развестись с прежним мужем. И еще фокус был в том, что она работала в режимном Институте атомной энергии, сотрудникам которого такие отношения строго настрого запрещались.
Я не знаю как были решены все проблемы, но, в конце концов, она все же уехала вместе с новым мужем в Германию, конкретно в Мюнхен. Это произошло видимо в конце 70-х годов, потому что я запомнил как она приходила ко мне на работу перед отъездом и просила дать ей препринт моей статьи с Каганом и Афанасьевым 1979 года (статья номер 18), о которой я упомянул выше. Статья была посвящена резонансному возбуждению ядер синхротронным излучением.
Наташа уехала в Мюнхен, но ее родители остались в Москве, и сын учился в институте, поэтому она часто приезжала в Москву, хотя бы ненадолго. Прошло несколько лет, и в какой-то момент середины 80-х годов, в один из приездов в Москву она позвонила мне домой и попросила приехать к ней, предварительно сообщив адрес. Заодно объяснила причину. Дело в том, что она долго искала себе работу в Мюнхене, и наконец-то нашла ее в Университете Эрлангена. Эрланген -- это небольшой городок недалеко от Мюнхена. В Германии даже в небольших, но старых, городках есть университеты.
В то время там работал профессор Хаммер, и у него был молодой сотрудник Веккерт. Я их знал по публикациям, потому что они занимались многоволновой дифракцией рентгеновских лучей, как и я. И Наташа стала работать в их лаборатории, но ее задача состояла в том, чтобы изучить многоволновую дифракцию нейтронов в кварце. Деталей я не помню, да наверно и не знал никогда. На нейтронном реакторе в Гархинге, в окрестности Мюнхена, в Техническом Университете работал ее муж. А многоволновой дифракцией занимался Хаммер.
Так как она раньше многоволновой дифракцией не занималась, то она сначала узнала о том, что по этой теме лучше меня никого нет, потом узнала мои координаты. Так как она в Москве была недолго, то было проще, если бы я что-то сделал, а потом ей объяснил. Всю нужную информацию она мне предоставила. Заодно рассказала как она живет, и я еще переписал у нее на аудио кассету пластинку с концертом группы Квин, эта британская рок группа с известным солистом Фредди Меркьюри тогда только входила в моду. Интернета тогда не было и достать что-то было не просто.
Я написал программу и стал делать расчеты. Мне это было не трудно. Я тогда работал на БЭСМ-6 и результаты получал в виде распечаток чисел на бумаге, либо на графиках, нарисованных на матрице символов. И в один день я заметил странный график. Все точки вписывались в какую-то гладкую кривую, а одна точка отскакивала далеко в сторону.
В научной работе никогда нельзя пренебрегать деталями. Я конечно обратил внимание на эту единственную точку. И стал думать над причиной ее появления. Сразу что-то придумать не удалось, и я повторил расчет с более мелким шагом. На этот раз вместо точки я получил узкий пик с очень резкими краями. В конце концов, я понял причину этого явления, и во всем разобрался.
Наташа еще несколько раз после первого знакомства приезжала в Москву, и я каждый раз к ней ездил и рассказывал как про этот эффект, так и про многоволновую дифракцию в целом. Я так и не знаю помогли ли ей мои расчеты в то время или нет. Но я решил и сам написать статью по этому эффекту. Нейтронами я не занимался, я рассмотрел что получится в случае рентгеновских лучей. Оказалось, что заметное поглощение эффект сильно портит, но что-то все же видно.
И я написал статью, которая была опубликована в журнале Кристаллография в 1988 году (ее номер 56). Для наблюдения этого эффекта в то время не было никакой возможности. Я просто решил поставить галочку против еще одного пункта, не собираясь дальше развивать эту тему. Однако развитие было. Я написал об этом в 6-й части. Через 20 с лишним лет нужные эксперименты сделал Казимиров, работая в Корнельском университете в США. А в начале 2013 года за цикл работ по этой теме я получил свою третью Курчатовскую премию.
У истоков этой работы как раз была задача Наташи, которую я решал просто в виде помощи. Но самое интересное для меня началось в конце описываемого периода, точнее в ноябре 1990-го года. Перестройка набирала обороты, и медкомиссию перед поездкой за границу отменили. Я снова получил возможность выезжать за границу.
Впрочем, к тому времени у меня уже был слуховой аппарат, и с его помошью я мог нормально слышать все, что слышат нормальные люди. А если форсировать аппарат, то и больше. Поэтому препятствий к моей командировке за границу больше не было. И мою первую командировку организовала именно Наташа. В середине этого 1990-го года Каган очередной раз был в Мюнхене, и Наташа попросила его помочь отправить меня в Мюнхен.
Каган по возвращении позвонил Геннадию Смирнову, и предложил взять меня с собой в его очередную поездку к Ван Бюрку, сотруднику Мессбауэра, с которым Гена работал и дружил много лет, также как сам Каган дружил с Мессбауэром. Гена охотно согласился, в то время я уже начал печатать с ними совместные статьи, и даже получил за них в 1992 году свою первую Курчатовскую премию. А до этого я просто помогал им советами. Мы были хорошо знакомы, но я работал над другими задачами и мне на них не хватало времени.
У Геннадия уже была запланирована поездка на месяц в ноябре 1990 года. Он договорился с Ван Бюрком таким образом, чтобы за те же деньги он приехал вместе со мной, но на две недели. Мне опять все было просто, потому что все организационные вопросы Гена решал сам, и у него уже был большой опыт и связи. Я просто ходил вместе с ним. Снова был Комитет на Старой площади, но вот парткомов я не помню, вероятно их тогда уже отменили.
В то время красных иностранных паспортов гражданам России не выдавали. Нам выдали в Комитете служебные синие паспорта на время поездки, которые потом надо было сдать обратно. Также нам выдали командировочные деньги в немецких марках. Кажется расчет был такой, что 52 марки в день. Ну и нам выдали билеты. Мы сами такие дела в то время делать не могли. То ли не было нужного рейса, то ли так было дешевле, но прилетели мы не в Мюнхен, а в другой город, который я уже забыл. А потом еще ехали на поезде.
Я тогда впервые попал в капиталистическую страну, и мне все было необычно. В то время я мог спокойно смотреть по сторонам, ни о чем не заботясь, потому что Гена все делал сам. Искал кассы, покупал билеты на поезд, искал перрон посадки. Он неплохо знал немецкий язык и хорошо ориентировался. Особенностью этой поездки было еще и то, что две недели -- срок небольшой, и Наташа предложила нам пожить у них дома. Гена мне сказал, что он отдал ей какие-то деньги, но это все равно было дешевле, чем в гостинице, так что мы даже немного сэкономили.
И так получилось, что я в первый же приезд заодно посмотрел нормальную немецкую квартиру в нормальном немецком доме. Что мы ели я не запомнил, но для меня было необычно, что они по вечерам ели йогурты, которые в то время в России не продавали. Естественно, что мы привезли какие-то подарки и Наташе и Ван Бюрку. У меня в то время было две коллекции. Тогда было много самодельных распродаж картин, и я собирал картины с изображениями горящих свечек. Тогда их часто рисовали, а сейчас уже не найти.
А вторая коллекция состояла из бутылок дорогого армянского коньяка многолетней выдержки (до 20 лет), которые мне дарили в Армении. Отказываться от подарков нельзя, но и пить такой коньяк рука не поднималась. В конце концов я весь коньяк передарил в Германии. А вот свечек у меня было так много, что хватило на много поездок и не только в Германию. В конце концов своих свечек у меня не осталось, а коньяк и сейчас иногда дарят.
Хотя первая поездка продолжалась всего две недели, но она была пожалуй самой насыщенной по впечатлениям. Их было много, и многое запомнилось. Во-первых, Наташа пригласила нас к себе домой, имея и свой интерес. Ей нужно было по работе продолжать расчеты по многоволновой дифракции. Надо было что-то переделать в моих программах и получить консультацию как они работают. У них дома уже был персональный компьютер, и я гонял свою программу практически все время, пока был дома.
Правда, компьютеры тогда были слабые и программа долго работала. В один выходной день ее муж предложил мне поехать к ним в лабораторию на нейтроном реакторе, где было больше компьютеров. Мы приехали в Гархинг, и я сразу включил несколько компьютеров, на каждый поставил свою программу и работа пошла быстрее. Мне периодически надо было только менять варианты то на одном, то на другом компьютере. Мужа Наташи это привело в восторг, он не видел, чтобы у них так работали.
Он оказался отличным человеком, и мы друг другу быстро понравились, но я забыл как его зовут. Он уже немного знал русский язык, и с ним можно было разговаривать без напряжения. Я запомнил как мы возвращались обратно на машине. В выходной день в пригороде Мюнхена пусто. Мы ехали на машине по пустой дороге, перекресток тоже был совершенно пустой. Ни души. Но вот светофор показал красный свет, и машина остановилась. И стояла пока не загорелся зеленый.
Ни в России, ни даже во Франции, я такого никогда не видел. Если нет никого, то никто на светофор не смотрит. Но немцы -- особый народ, и у них стремление соблюдать законы видимо сидит на генетическом уровне. У меня не такой большой опыт, чтобы делать глобальные выводы, но этот случай я очень хорошо запомнил на всю жизнь, так как для меня это было шоком. Я до сих пор перехожу улицу на красный свет, если никого нет. И хожу по газонам.
В другой выходной день муж Наташи решил взять меня с собой в спортивный комплекс. Там он играл в сквош. У него уже был партнер, но меня он решил взять третьим просто чтобы показать то, что я никогда не видел ни до ни после. Гена куда-то ушел по своим делам, так что я поехал с ним один. Перед выходом из дома муж все же попросил Наташу предупредить меня, что после игры там у них по протоколу сауна, а в ней мужчины и женщины вместе сидят голые. Сам он мне сказать об этом то ли постеснялся, то ли слов не знал.
Наташа меня предупредила, но я уже давно привык ко всяким неожиданностям и усвоил поговорку, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Надо сказать, что и в сквош я тогда тоже играл в первый и последний раз. Спортивные комплексы в Германии представляют собой многоэтажное здание средних размеров и работают они круглый год. Футбольное поле там не поставишь, но площадки поменьше есть, например, волейбольные и бадминтонные. Но больше всего было кабинок для игры в сквош.
Эту игру придумали студенты, и она проводится на небольшом корте, в котором главными игровыми элементами являются стены. В небольшой комнате стены размечены изображением сетки. Игроки по очереди бьют ракеткой специальный мяч, который ударяясь об стену, отскакивает от нее, потом от пола. Мяч должен стукнуться об стену не ниже размеченной линии, иначе засчитывается ошибка. Первый игрок должен так стукнуть мяч, чтобы он плохо отскочил и второй игрок не смог его правильно послать на стену.
Правила довольно простые, а игра немного похожа на бадминтон, в который я как раз много играл, так что я быстро научился. Играли мы втроем на вылет. Но если играть вдвоем, то это очень потогонная игра. Никакого ветра нет, бегать приходится довольно быстро и часто. В каком-то смысле -- это идеальная игра, если нужно сбросить лишний вес. В России она так и не прижилась.
Корт резервируют на час или два, но обычно одного часа достаточно. В стоимость билета также входит и сауна. Она реально необходима, потому что после игры все становятся мокрыми от пота. Перед сауной раздевалка, там были одни мужчины. Потом обязательно душ, там тоже. А вот в самой сауне мужчины и женщины вместе. Мужчины приходят слева, женщины справа (или наоборот).
И вот тут уже началось самое интересное. Мало того, что в сауну все идут нагишом. Важно, что немцы к этому так привыкли, что и никакой субординации не соблюдают. Начать с того, что хоть сауна и довольно большая, но народу набивается много и временами все сидят как в метро, плотно прижавшись друг к другу. А если народу не так много, то молодежь ложится на полки, а часто и один на другого (накрест), причем без различия полов. По сравнению с этим нудисткие пляжи -- это невинная забава.
Молодежь приходит играть компаниями, и потом такой же компанией идет в сауну. И вот школьницы начинают хвалиться друг перед другом, у кого больше грудь выросла, совершенно не обращая внимания на остальных. Честно говоря, несмотря на высокую температуру, мне было не по себе, и сохранять равновесие было сложно. Меня спасло только то, что в то время у меня разболелся зуб и это отвлекало мозг от неадекватной реакции.
На обратном пути из сауны я немного заблудился и попал в женский душ. Я просто спросил куда мне идти, мне показали. Голые девицы меня нисколько не смущались. В связи с этой темой интересно обсудить то, что делается в Германии сейчас. Мне трудно судить -- хорошо это или плохо, но во всяком случае этого совсем не было раньше. Сейчас в Германии ввели уроки полового образования чуть ли не со второго класса школы, причем говорят, что на уроках даже обучают мастурбировать, чтобы каждый знал что такое оргазм.
С одной стороны, когда совсем нет полового образования, как, например, было у меня самого, то это плохо. Всю информацию получаешь во дворе, либо от хулиганов, либо вообще не получаешь. С другой стороны, ранние половые связи приводят к быстрому истощению. И возникают проблемы, особенно у мужчин. Эти проблемы пытаются решать с помощью пилюль, но это уже однозначно плохо. Единого мнения у меня по этому вопросу нет.
Еще одним важным событием была поездка в Эрланген к профессору Хаммеру. Эту поездку снова организовала Наташа, и она могла бы иметь какие-то последствия, но не имела. Наташа поначалу поехала со мной, я не знал куда и как ехать и идти, а для нее это было местом работы, которое она, однако, не каждый день посещала. Помимо всего прочего, она беспокоилась, что у меня могут быть проблемы с английским языком.
Я ведь долгое время был не выездной, и потому не стремился учить разговорный английский язык. Статьи по науке писать я худо бедно научился, а разговорной практики совсем не было. Но я все же немного подготовился перед поездкой. Я взял у Казимирова ксерокопию книги "The man who escape", которая обычно лежит в основе разговорного курса и поставляется вместе с аудио-кассетой. Кассеты у меня не было, но вот книгу я медленно прочел, и запомнил в ней почти каждое слово. Этого знания ненадолго хватило, но тогда она мне помогла. Примерно также я готовился к экзаменам в университете.
Первоначально я планировал, что буду выступать на семинаре. Но когда мы приехали, то меня встретили только Хаммер и Веккерт. Они сказали, что остальным эта тема не интересная, и было бы неплохо, если бы я им рассказал все, что знаю по многоволновой дифракции. И я довольно бойко стал рассказывать. Наташа поняла, что переводчик не требуется, и сказала, что поедет обратно, они ее отпустили.
А я честно за пару часов рассказал им все, что знал, они мне рассказали про себя, показали их установку. И тут я вдруг понял, что у Ковальчука приборы лучше, и вообще у них совсем другой подход к эксперименту. Кроме того, они мне сформулировали свои проблемы. У них не было монокристаллов большого размера, и их интересовали расчеты многоволновой дифракции в кристаллах малых размеров и произвольной формы. Они не знали как решать такую задачу. Я тоже не знал, но обещал подумать.
За все это они мне заплатили 200 марок, как за выступление на семинаре. Так в Германии принято. И это были неплохие деньги в том смысле, что в Германии в то время можно было купить какую-нибудь электронную безделицу, которую в Москве продать в комиссионном магазине за несколько высоких зарплат. Но чтобы ее купить нужны были лишние деньги, которых не было. Забегая вперед скажу, что я тогда привез какие-то предметы, стоимость которых мой сын сразу оценил в десять тысяч рублей. Именно такую сумму я накопил за много лет на покупку автомобиля.
А потом мы поехали в какой-то придорожный ресторан (или харчевню, кто как называет), где пили пиво и ели рыбу. Из ресторана Хаммер привез меня к себе домой, но там мы уже ничего не ели. Это тоже было необычно, в России так не делалось. Самое интересное, что мне реально хватило этой книги, я неплохо мог говорить по английски почти на любую тему. Потом запас слов снова потерялся. Мы просидели допоздна. И уже очень поздно Веккерт повез меня в университет на своей машине на ночь.
У них в лаборатории была гостевая комната, в которой стояла кровать, и можно было ночевать. Это очень удобно, не надо связываться с гостиницей. И в ней даже были какие-то съедобные вещи, которые я съел утром вместо завтрака, видимо они просто специально для меня их купили. Европейский завтрак -- это хлебная булка, сырки, джемы, кофе и кое что еще. Но, как ни странно, вполне хватает протянуть до раннего обеда.
Даже дорога в университет поздно вечером произвела впечатление. Она была пустая, и Веккерт гнал машину со скоростью не меньше 150 км в час в темноте. Машину совсем не трясло, асфальтовое покрытие было идеальным. Утром Хаммер проводил меня на вокзал, и я уехал обратно уже один. После этого визита я действительно придумал как решать задачу, которую они мне поставили. Но это был итерационный метод, и он требовал мощных компьютеров. Через год я снова с ними встретился, уже Москве.
Они приехали на конференцию, которая проходила во время круиза теплохода по Москва реке. Я сам в конференции не участвовал, но они попросили организаторов найти меня и сообщить, чтобы я приехал на северный Речной вокзал, когда они приплыли. Я так и сделал. А потом мы вместе ехали на автобусе через всю Москву с севера на юг, так как их разместили в гостинице Академии наук недалеко от метро Ясенево, это следующая станция после Теплого стана.
Эту поездку я тоже отлично запомнил. Разговаривали мы уже в холле гостиницы. Я им сказал, что программу сделал, но нужен мощный компьютер. Если они смогут его обеспечить, то тогда имеет смысл попробовать. Это было правдой, но у меня была и другая цель, я хотел, чтобы они меня пригласили к себе. Но это не получилось. Через год у Хаммера случился инфаркт, а потом и у меня планы поменялись.
А вот Веккерта я потом несколько раз видел в Гренобле, сейчас он стал начальником в DESY, и в том числе является начальником Ивана Вартаньянца. Недавно он приезжал в Москву на конференцию, и мы немного еще поговорили. Но никаких совместных работ у нас не получилось. А задача, которую они мне поставили, и для которой я даже программу тогда написал, до сих пор не решена. Сейчас компьютеры достаточно мощные и можно ее решить, да только уже пропал интерес. Сейчас это уже никому не нужно.
Сейчас работают только над тем, за что платят, то есть можно получить грант или работать на чужой грант по приглашению. А за такую задачу грант не получить. Впрочем я все равно про это помню и возможно когда нибудь в будущем попробую эту задачу решить. У меня осталось от прожитой жизни много нерешенных задач.
Из сильных впечатлений от той заграничной поездки нельзя не отметить и поездку в магазин за продуктами. В один из дней Наташа мне сказала "мы сейчас поедем закупать продукты оптом, если хочешь, поедем с нами, посмотришь". Я конечно согласился. Они поехали в магазин за город, точнее на окраине. Название магазина я забыл. Это было многоэтажное здание размером в целый квартал. Там продавалось все на свете, а на первом этаже -- продукты.
Таких магазинов в то время в России не было. Впрочем и потом их стало не так много. Французские магазины серии Корфюр (перекресток) -- большие по площали, но одноэтажные. Так же устроены французские магазины серии Ашан. В магазинах Икея -- два этажа. В Германии есть многоэтажные магазины в центре городов, Кауфхоф, например, но они не очень большие по площади. Большие магазины за городом ориентировались только на автомобилистов и на оптовые покупки.
Но мне больше понравилось другое. По дороге они остановились у какой-то избы, хозяйка которой продавала картошку. Мы зашли к ней на участок. А на участке стоял коровник. Одно длинное здание типа тех, которые и у нас стояли в совхозах. Я заглянул в окно. Коровник был полон толстенных упитанных коров, которые занимали все места. Их там было, наверно, не менее двадцати. И за всем этим ухаживает одна семья на своем участке. Это реально производило впечатление. Какая же рентабельность у такого хозяйства, и какая должна быть техника.
Один день вечером Наташа сказала, что у нее есть абонементы в консерваторию на концерт, но из-за того, что накопились дела, она не может пойти и предложила их нам с Геной. Так как денег у нас было мало, то просто подарила. Так мы попали еще и консерваторию. Гена мне объяснил, что в гардеробе у них принято давать чаевые. Пришлось дать, хотя деньги было реально жалко. Я даже и этот концерт хорошо запомнил, хотя потом мне часто приходилось, и до сих пор приходится ходить на такие концерты, моя вторая жена это любит, а я при ней.
Но я все же больше времени сидел дома и гонял компьютер. Я не любил ходить по городу в одиночестве. И тому была причина. Все это происходило через два месяца после смерти жены, я был в глубокой депрессии. На людях я как-то еще держался, но стоило мне остаться одному, как я тут же начинал реветь. Впрочем это не было заметно окружающим. Но один раз Наташа все же выгнала меня из дома, сказала, что в этом день был бесплатный вход в Политехнический музей, и его обязательно надо посмотреть.
Музей, действительно, был интересный, я там увидел много такого, о чем даже и думать не мог. Например, немецкие военные самолеты времен Великой отечественной войны, самые первые компьютеры, велосипеды удивительных конструкций. И вот я смотрел на экспонаты и ревел всю экскурсию. Это я тоже запомнил. О смерти жены я написал подробнее ниже.
А пока надо рассказать и про работу. Ведь мы приехали к Уве Ван Бюрку, а я почти не бывал в ТУМе (Технический Университет Мюнхена). Ван Бюрк хорошо знал и Наташу и ее мужа. И меня он тоже знал, потому что не один раз видел в Москве. Не только Гена к нему ездил чуть ли не каждый год, но и Ван Бюрк ездил к Гене. Он даже предложил мне один раз совместную работу по трехволновой компланарной мессбауэровской дифракции. Эксперимент сложный, и он хотел, чтобы я сначала сделал расчет.
И я делал этот расчет. Но работа не закончилась публикацией. До эксперимента у Ван Бюрка руки так и не дошли. А публиковать отдельно теорию по чужой идее я не захотел. Была и другая работа, которая также осталась неопубликованной. Ван Бюрк все же входит в список моих соавторов, но только в статье 1993 года, в которой я провел компьютерное симулирование эксперимента и мои расчеты зависимости интенсивности от времени очень хорошо совпали с результатами эксперимента.
В той поездке непосредственно с Ван Бюрком я не работал. Но все равно ездил в институт вместе с Геной. Специально для нас были с большим трудом найдены персональные компьютеры фирмы IBM, а именно AT-286, на которых мы и работали. На них тогда стояла текстовая система MS DOS. А весь народ в институте работал за терминалами, которые управлялись рабочими станциями в операционной системе Юникс. И в этой системе уже тогда были окна в графическом режиме, и все было очень красиво.
Уве нам показал как пользоваться одним из таких компьютеров общего назначения (гостевых), но в системе BSD и в текстовом режиме, для получения и отправки электронной почты. Это тогда было намного сложнее, чем теперь. Мы всю последовательность действий записали в записную книжку и все делали по шпаргалке. Систему Юникс я тогда еще не знал. Я познакомиллся с ней позднее.
Ван Бюрку мы тоже привезли какие-то подарки, а он пригласил нас к себе домой на ужин. Это тоже было интересно, потому что он сам накануне этих событий побывал в США, на источнике синхротронного излучения в Брукхейвене, и впервые сделал там удачный эксперимент, который подтвердил выводы нашей теории, той самой моей статьи с Каганом и Афанасьевым 1979 года, про которую я уже много раз писал.
Именно после этой работы Ван Бюрка мы стали классиками данного жанра, а статья стала интенсивно цитироваться. Но Ван Бюрк нам рассказал не только про науку, а и про сам источник, и сам городок на берегу океана недалеко от Нью Йорка. А также показал фотографии. Уве немного знал русский язык, а Гена немного знал немецкий. Но между собой они любили разговаривать на английском. Я в целом все понимал, но иногда Гена мне все же объяснял кое какие детали на русском языке.
Уве жил в пригороде Мюнхена, и в тот день у них проходил какой-то праздник, не помню всех деталей, но по всему поселку шла бойкая торговля сувенирами, сделанными своими руками. То есть не массовый ширпотреб, а вещи в одном экземпляре. Среди них попадались очень забавные. Но у нас было слишком мало денег на такое. Так что мы ничего не купили.
Что касается покупок, то это в то время было очень важно. В конце 1990-го года в Москве уже во всех магазинах были пустые полки, и ничего не продавалось. С другой стороны, ни один товар российского производства не имел рейтинга, только иностранное. Причем любого качества. Чтобы купить больше, нужно было знать места, где проводились распродажи. А чтобы не пролететь надо было знать и кое какие другие вещи.
Этому меня немного научили мои соседи по двору, а точнее Боря Минюшин. К тому времени у меня уже был видеомагнитофон российского производства, он нормально работал, но японский иметь было престижнее. Боря мне не только объяснил, что на Западе используется система PAL, которая не работает в России, но и указал конкретный магазин, где продавали видео-магнитофоны системы SECAM-DK.
Поэтому я просто пришел в этот магазин и сразу купил то, что нужно. Также на распродажах я накупил всяких тряпок, которые продавались за полцены, но все равно в Москве воспринимались с восторгом. Под конец Гена мне выдал еще небольшую сумму денег, которые мы списали, как на представительские расходы. Оказывается нам полагалось тоже кого-то угостить пивом. На эти последние деньги я купил здоровенный двухкассетный аудио-магнитофон.
И с ним случилась история в обратном полете. Мы конечно перебрали лимит веса, и нам пришлось часть дешевых вещей оставить Ван Бюрку на хранение. Но этот магнитофон не влезал в тару багажа, да еще он ведь может разбиться. Я потащил его как ручную кладь, а меня не пускают. Нельзя и все. И пришлось мне его сдать в багаж фактически в сумке, которая закрывала его только наполовину, и без всяких замков.
Но к моему счастью работники аэропортов меня пожалели, и он прилетел в рабочем состоянии, хотя корпус и оказался с небольшой трещиной. И он долго проработал. А вот японский видеомагнитофон поломался через полгода. Я заплатил 700 рублей за починку, в то время это были огромные деньги, автомобиль стоил 5000. Но после ремонта он еще много лет проработал. А старый советский видео-магнитофон я продал за 4000 рублей, и все деньги потратил на то, что тогда еще можно было купить. Остальные мои деньги пропали в 1992 году.
В следующий раз я попал в Мюнхен только в 1993 году, а потом еще раз в 1994 году, и я еще несколько раз виделся с Наташей и в Мюнхене, и в Москве. А потом я стал ездить в Гренобль. Но обо всем этом я расскажу как-нибудь в другой раз.