Каких только клеев, друзья мои, не напридумывали наши учёные-химики и не навыпускала химическая промышленность! Клеят почти всё и везде: тут тебе и производство, и бытовое применение, чем-то что-то соединяют на космических аппаратах и подводных лодках, и, говорят, даже хорошо это делают. Вот только судьбы человеческие склеивать ещё не научились! Хотя…
Детство и юность мои пролетели в стольном Ленинграде в семье флотского офицера, прошедшего Отечественную войну и все корабельные должности от салаги-матроса до командира корабля.
Как не отговаривал меня отец от военной карьеры, но семейные традиции и собственное упрямство возобладали, и путь мой в жизнь означился через Высшее Военно-Морское училище имени Фрунзе.
Любовь к флоту — чувство необъяснимое и непонятно, где зарождающееся. Оно либо есть, и тогда ты идешь служить по корабельному делу или его нет, и ты тогда становишься кем-то другим, далеким от флота человеком.
Так вот та самая любовь у меня состоялась ещё в детстве, так что, сами понимаете, иного выбора у меня не было…
После пяти лет примерно-успешной учёбы в училище путь мой вырисовался в младшие офицеры штурманского дела на Северном флоте в заштатном городишке Полярный, но на корабле с гордым названием эсминец.
Службу я понял сразу, и далее она покатилась как по асфальту, ибо я был молодым, не обремененным семьёй офицером, который мог пропадать на корабле чуть ли не круглые сутки.
Вы, конечно, спросите, а как так получилось, что по вылету из офицерского гнездовья, я не оказался окольцованным какой-нибудь жар-птицей, желающей стать адмиральшей. Вы знаете, дорогие мои, обычно это происходит с непитерскими юношами и, соответственно, с непитерскими девушками. Особенно с девушками, из какого-нибудь медвежьего угла, которые спят и видят благоустроиться в этой жизни за чужой счёт, а потом клянут себя и других за неустроенность и отсутствие адмиральских эполет.
Будь я тоже не питерским, а, скажем, вологодским мальчонкой, у меня, наверное, так бы и получилось с какой-нибудь ткачихой-поварихой-официанткой, но будучи рождённым в Ленинграде, у меня сложились и другие взгляды на лучшую часть человечества, особенно под влиянием родителей, которые олицетворяли любовь и гармонию всю свою жизнь.
Конечно, я встречался с девицами и водил их на наши вечера в училище. Конечно, появилась девушка, которую я хотел и даже намеревался позвать за собой, куда Родина прикажет, но до поры, до времени на эту тему не говорил.
Девушка эта была мила и пригожа да ещё обременена той интеллигентностью, которая так притягивает столичных юношей в букетно-конфетный период. Было только одно НО, которое осложняло мои намерения: Клара — так звали мою девушку — спала и видела себя не женой флотского офицера, а успешной концертирующей музыкантшей с афишами, цветами и поклонниками.
В тот самый день, когда я, наконец, перед получением заветных лейтенантских погон решился сделать Кларе конкретное предложение, она сама вышла на этот обоюдоострый разговор и предложила остаться друзьями, потому как не видит себя домохозяйкой в столице Севера — Мурманске или, в лучшем случае, учительницей музыки в местной музыкальной школе. Вот так! Однако, оно, возможно, и к лучшему.
Таким образом, я мог безраздельно отдаться службе в её жесткие, но любимые объятья на все сто процентов.
Корабль мой ходил много и два раза почти в кругосветку, служба складывалась нормально, ежели к тридцати годам мне вручили погоны старшего офицера и должность помощника командира корабля, а я, по-прежнему, упивался холостяцкой жизнью.
Как-то раз, после очередного похода, вызывают меня в штаб флота и огорошивают переводом на Балтику вместо того, чтобы отпустить в академию, куда я уже неоднократно просился. Ну, Балтика, так Балтика. Не знаю, кто уж за меня замолвил весомое словечко: может, батя, а, может, ещё кто, но факт свершился после семи лет северных сияний.
Путь мой домой в Ленинград был недолгим, но по прибытии меня ожидало некоторое разочарование — отставка от корабельной службы, взамен которой предлагалось переодеться в гражданскую одежду и сесть за стол военной приёмки на одном из судостроительных заводов Питера.
Нет, конечно, можно было отказаться от такого поворота событий, вслед за которым последовал бы снова Север, а то и Дальний Восток с его медвежьими углами. Однако, во-первых, отказываться от назначения не принято, а, во-вторых, — навряд ли найдётся человек, который откажется от такого предложения, если он, конечно, фанатично не мечтает об адмиральских погонах, кои простым смертным достаются в пожизненной каторге на Севере или ещё где-то вроде этого. Я, конечно, согласился…
Жизнь моя коренным образом изменилась, и начались изменения с того, что пришлось снять китель и фуражку и одеться в гражданский костюм. Потом мостик корабля обернулся письменным столом, заваленным всякими приказами, ГОСТами и прочей нормативной и приемо-сдаточной бумагой. ЗАМУРОВАЛИ!!! Поначалу затосковал, но потом попривык, хотя корабль видел и даже ползал по его отсекам только у стенки завода. Правда, друзья, корабль был самым новейшим, какие я только видел — что называется «с иголочки», — многоцелевая АПЛ во всей своей красоте и величии, о чём можно рассказывать много и долго, но только на ушко и только очень своим.
Долго ли, коротко ли, но свыкся я со своей судьбой и даже почувствовал гордость за приобщение к самому, что ни есть передовому. Служба — есть служба!
Я, по-прежнему, холостяковал и уже думал, что так оно и будет дальше, хотя не скажу, чтобы ваш покорный слуга чуждался женского общества, но ничего серьёзного как-то не получалось. Скажу откровенно — мне даже приглянулась одна симпатичная дамочка в технологическом отделе, но я никак не мог решиться к ней подъехать, чтобы познакомиться. Во-первых, по делам как-то не приходилось пересекаться, а придумывать неочевидный предлог не хотелось, ибо что-то в этой дамочке было такое, что не давало мне возможности запросто, без обиняков подойти и познакомиться. Так вот я ходил и облизывался месяц, другой, третий, пока…
Я ведь не зря в самом начале заговорил о клее. Дело в том, что наша подлодка для большей скрытности и бесшумности поверх металлического корпуса оклеивалась специальной резиной, специальным же водостойким, термостойким и так далее стойким составом по имени «клей 88», который на то время был почти что секретным, и клеил почти всё.
В ту пору мне как раз очень потребовался такой клей, который соединял «всё». Недолго сумняшеся, я взял небольшую пластиковую баночку с навинчивающейся крышкой и решил заглянуть к технологам — вот и повод для визуально-акустического контакта с Еленой Павловной (так звали предмет моих воздыханий).
Елена Павловна — темноволосая женщина возраста лет около тридцати двух с тонкими чертами лица, ореховыми, с длинными ресницами, глазами, стройной фигурой, упругой высокой грудью и красивыми ногами, растущими из самих ушей — оказалась приветливой, несмотря на некоторую внешнюю чопорность.
Ох, уж эти ореховые глаза! Всё время, пока я объяснял цель своего визита, всё «моё» тонуло в этих глазах, уверенных, как мне казалось, в своей неотразимости.
Елена Павловна улыбнулась, взяла из моих рук баночку, повертела в своих музыкальных пальцах и спросила, хватит ли мне этого количества.
С трудом продув главный балласт и всплыв из глубины её глаз, я убедил «технологиню», что для первого раза хватит, а дальше, если потребуется, то я непременно зайду к ней ещё раз.
Дама вышла и через пару минут вынесла мне мою баночку с настоятельной рекомендацией быть осторожным, ибо клей токсичный, и пользоваться им надо на открытом воздухе, потом дала несколько советов по технике склеивания, с чем я и удалился, преподнеся ей в благодарность большую плитку «Золотого якоря». Знакомство состоялось!
Сунув банку в карман брюк, я двинулся домой сначала пешком, потом на трамвае. Всю дорогу до Васильевского острова передо мной сменялись видения то её ореховых глаз с пушистыми ресницами, то длинных тонких пальцев, то пальцев, то глаз — прямо наважденье!
Когда трамвай подошел к остановке у моего дома, я соскочил с подножки и, сделав несколько шагов по тротуару, вдруг, почувствовал какую-то непонятную и неприятную сырость в своём брючном кармане, где должна была лежать баночка с клеем.
Сунув туда руку, я ощутил пальцами какую-то вязкую, густую и очень липкую массу. Вынимая ладонь из кармана, я увидел, что за пальцами руки вместе со штаниной тянется тысяча бежевых нитей супер-клея, быстро густеющего на воздухе. И тут меня осенило, что эта чёртова новинка химической промышленности растворила пластмассовую банку, и он (клей) полностью оказался в моём кармане. Еле отодрав ладонь от штанины, я помчался домой.
Тем временем клей в кармане продолжал делать своё дело: он пропитал мои брюки, нижнее белье и покрыл тонким слоем волосы на ногах и не только….
Ворвавшись в квартиру, прыгая на одной ноге, чертыхаясь и приговаривая: «Ну, Ленка, ну, стервь, — это тебе так не пройдет!», я начал стаскивать прилипшие к исподнему брюки. Когда штаны уже лежали в ванной на полу, я понял, что это было не самое главное, — главным было отделить нижнее бельё от шерстяного покрова на ноге, а также удалить остатки клея с тела.
Мое положение усугублялось тем, что дома не оказалось ни бензина, ни скипидара или ещё чего-либо, чем можно было бы попытаться отделить склеенные части моего тела и белья.
Попытки постепенно отодрать одно от другого сразу были отметены, потому как это было сродни инквизиторской пытке, когда из несчастного по волосинке выдирают растительность. Попытаться резким движением расклеиться тоже не представлялось возможным, так как склеенные поверхности были уже столь обширными, что просто не хватило бы сил их отодрать. Да и больно же!
Взяв в руки ножницы, я обрез'ал, вспоминая Бога, душу, такую-то мать и Елену Прекрасную, всё, что можно было обрезать с помощью этого инструмента, а затем лезвием безопасной бритвы миллиметр за миллиметром стал отрезать по волоску, отделяя ноги от белья.
Когда с этим делом было покончено, набросив на себя тренировочный костюм, я помчался в хозяйственный магазин за бензином, с помощью которого надеялся удалить все засохшие следы моих сегодняшних злоключений.
В результате этих длительных неправедных трудов, мною были безвозвратно потеряны брюки, пиджак, нижнее бельё и личное спокойствие, правда, взамен, впоследствии было найдено несравнимо большее и бесценное: Елена Павловна — моя Ленка, которая до слез и желудочных колик хохотала, когда я во всей красе и почти со всеми подробностями рассказал ей о своих злоключениях, происшедших не без её помощи. Как технолог, черт возьми, она должна была знать, что клей растворит эту банку!
Волей-неволей, но мы оба поверили в то, что на свете есть такие клеи, которые могут склеивать даже разные судьбы!
С-Петербург
22.05.14