Жизнь, как жизнь гл. 24-36

ГЛАВА 24 Дорога в жёлтый дом
ГЛАВА 25 Доехать просто…
ГЛАВА 26 А он всё летает…
ГЛАВА 27 Танечка в подарочек
ГЛАВА 28 Родители у вас есть?..
ГЛАВА 29 Ну, и спектакль…
ГЛАВА 30 Большое горе маленькой женщины
ГЛАВА 31 "Чужой" экзамен
ГЛАВА 32 Куй железо, пока горячо...
ГЛАВА 33 Не говори: "Гоп..."
ГЛАВА34 Экзамен вне расписания
ГЛАВА 35 Сытый голодного не разумеет…
ГЛАВА 36 Быстротечная весна

ГЛАВА 24
ДОРОГА В БЕЛЫЙ ДОМ

              Шура еле дождалась следующего дня. Ей хотелось бежать к брату по свежему снегу в спальный корпус малышей прямо с самого утра, но школьный распорядок не оставлял для этого времени и впервые она торопила время, чтобы поскорей начались школьные уроки, тогда она могла бы встретиться с братом в школе на любой переменке. Для этого надо всего лишь успеть за пять минут сбежать по школьной лестнице с третьего этажа на первый, где учатся дети начальных классов, посмотреть на братишку, обнять его, поцеловать и тут же умчаться по той же лестнице вверх, чтобы не опоздать на следующий урок в своем классе.
              И вот Шура мчится вниз по лестнице. Опасаясь лобового столкновения и давая зеленую улицу, перед ней расступаются учителя и ученики. В коридоре первого этажа играет в "салочки", разминая свои затекшие суставы, малышня. Павлика среди них нет. Дверь с табличкой "3-А" плотно закрыта и через нее в идеальной тишине класса приглушенно доносится строгий голос пожилой учительницы. Шура, словно дикий зверёк в клетке, от нетерпения мечется поперёк коридора между закрытой классной дверью и большим коридорным окном, постоянно оказываясь между убегающими и догоняющими первоклашками.
              Наконец, дверь открывается, и, застревая в дверном проеме, наружу шумно вываливается нетерпеливая ватага засидевшихся мальчишек-третьеклассников. Следом за ними с бантиками-пропеллерами выпархивают их одноклассницы. Павлуша медленно и неприкаянно плетётся последним. Шура бросается к нему, обнимает, наклоняется, заглядывая в глаза, и... вздрагивает, не встречая ответного взгляда. Глаза братишки, красные и опухшие, смотрят мимо сестры в замёрзшее окно - туда, где среди сугробов через белоснежное поле убегает к дому извилистая просёлочная дорога.
              - Павлик, что с тобой? - испуганная реакцией брата, тревожно спрашивает Шура, стараясь перекричать призывный голос школьного звонка и тряся мальчугана за плечи.
              Его одноклассники в той же очерёдности, только с меньшей радостью, ринулись в класс, и учительница, закрывая за ними дверь, позвала в класс своего последнего ученика:
              - Пойдем Паша, успеешь ещё, наговоришься с сестрой, не последний раз видитесь...
              Руки Шуры опустились. Павлуша медленно развернулся и так же нехотя, как появился, не оборачиваясь и не сказав сестре ни словечка, скрылся за дверью.
              Шура бросилась вверх по лестнице. Задыхаясь от бега, она влетела в свой класс вслед за директором школы - учителем истории. Он молча посмотрел на неё и, неодобрительно покачав головой, начал урок. О чём говорил учитель, и что так сосредоточенно писали в наступившей тишине одноклассники, Шура не ведала. Перед её глазами стояло отрешенное лицо младшего брата с пугающим безучастием в огромных заплаканных глазах.
              - Всё, заканчиваем... Сдавайте свои работы...- вместе со звонком услышала Шура голос историка.
              Одноклассники торопливо дописывали последние строки, нехотя поднимались из-за парт и складывали в стопочку на стол перед учителем свои листочки.
               Шура к столу не подошла... Она снова бросилась вниз по лестнице...
                ...
              Дни летели, а Шуре так и не удалось поговорить с братом по душам. Зато в журнале по истории, напротив фамилии Гулявцева, среди привычных пятерок появилась чужеродная отметка, которая в пух и прах разбивала всякие надежды на приличное окончание учебного года.
              Павлик таял на глазах. Из самодовольного рассудительно-разговорчивого толстячка, он превратился в угрюмую и молчаливую ходячую вешалку для своего костюма.
              Одноклассники и учителя не узнавали Гулявцеву. Шура мало спала. По ночам часто просыпалась и, лежа до рассвета с плотно закрытыми глазами, вспоминала все известные ей считалочки от бессонницы. Смышлёная и шустрая Шура Гулявцева для учителей на уроках была палочкой-выручалочкой, а сейчас на любой вопрос отвечала вяло и невпопад. Лицо её, обычно приветливое и озорное, помрачнело и осунулось.
              Девочка не упускала случая, чтобы на школьной переменке сбегать на первый этаж. Она уже перестала обращать внимание на недовольные замечания учителей, всегда успевавших оказаться в классе раньше её. Начала привыкать к тройкам. Мысли её были заняты Павлушей... Маме она по-прежнему писала бодрые жизнерадостные письма, ловко обходя тему своих школьных успехов и тревожного состояния брата.
              - Зачем её расстраивать? - думала девочка. - Я тоже поначалу по дому скучала и тоже тяжело к интернату привыкала... А один раз ночью старшеклассницы меня даже избить собирались. Только, я тогда как раз не спала, о доме думала и услышала, как эта компания в коридоре перед нашей дверью роли распределяет... Хорошо, что спальня у первоклассниц изнутри на крючок запиралась, раньше там медизолятор был... Так малыши меня впустили, а сами потом от страха всю ночь уснуть не могли... А Вика Чепурная, с которой мы всю ту ночь на одной детской кроватке вдвоём продрожали, теперь самая лучшая моя подруга... Долго я потом по ночам прислушивалась, не идут ли за мной снова... А теперь те девчонки вроде бы даже со мной и дружат... Ничего-о... Всё наладится... Рано или поздно Павлик тоже без мамы да бабушки привыкнет и вставать рано, и кровать за собой убирать... Зато маме одной теперь легче. Без нас она больше денег заработать сможет да и кормить нас не надо... И уж я потом свои тройки все до одной исправлю...
              Мало-помалу от Павлушиных одноклассниц Шура начала узнавать, как живётся здесь её братишке. "По секрету" они рассказали старшей сестре, что мальчишки "воспитывают" Гулявцева.
              - Зачем? - удивилась Шура и иронично добавила: - Он и так воспитанный...
              - Они говорят, что он на них как на дураков смотрит, а они не дураки...
              - И как же они теперь его воспитывают?
              - По-всякому... - с опаской оглядываясь на пробегающих мимо одноклассников, горячо и торопливо шептала Шуре в ухо маленькая рыженькая девчушка с густыми конопушками на носу. - Вот накроют, например, ночью одеялом и бьют его все столько раз, сколько он на кого плохо посмотрел...
              - Неужели за то, что кто-то на кого-то не так посмотрел, бить надо? - возмутилась Шура. - А чем бьют-то?
              - Да кто чем - кто кулаками, кто ботинком, кто книжкой... Кому как нравится... Только, говорят, надо по голове бить, чтобы вперед сам умней был...
              - И что же он воспитателям ничего не скажет?.. - вконец расстроилась Шура.
              - Мальчишки говорят, он ни на кого сказать не сможет, потому что сам не видит, кто его бил.
              - И сколько они его ещё так воспитывать собираются, ведь теперь он ни на кого вообще никак не смотрит!..
              - А теперь за это как раз бьют...
              - За что?
              - За то, что ни с кем не разговаривает и смотреть ни на кого не хочет...
              - Да что же это такое!?.. Неужели на них управы нет!?.. Вот я узнаю только, кто этим занимается, тогда им не поздоровится... - вскипела Шура, сжимая в кулаки тонкие пальцы. В том, что она сильнее любого третьеклассника, она ни минуты не сомневалась.
              - Тш-ш-ш... Только ты не говори, кто тебе сказал, а то мне тоже попадёт... - испуганно зашипела девчушка.
                ...
              Выбрав момент, Шура, удерживая брата за рукав школьной формы, в упор спросила:
              - Павлуша, скажи мне, кто тебя бьёт?
              - Все!.. Все!.. - срывающимся голосом почти выкрикнул мальчуган и, резко рванув руку, вырвался и побежал от сестры по длинному коридору.
              Шура догнала братишку почти на улице, в холодном промежутке между дверей. По лицу его градом лились слезы, оставляя на щеках мокрые дорожки и нерешительно останавливаясь на широких скулах.
              Сестра присела, обхватила мальчика обеими руками, прижала к себе и сквозь слёзы зашептала:
              - Не плачь, мой миленький. Теперь тебя больше никто не тронет. Просто молчать не надо... Надо было сразу воспитателям всё рассказать...
              - Говорил я... Говорил... А она: "Не стыдно тебе жаловаться... Такой здоровый и сдачи дать не можешь?!.." А как же я сдачи дам, если я с головкой одеялом закрыт, а они его держат...
              - Ну ладно, звонок уже... Пойдём, а то нас обоих ещё и за опоздание ругать будут... А ты не бойся никого, я сегодня вечером к отбою в ваш корпус приду... С ребятами поговорю... - и Шура, проводив брата до дверей класса, снова взмыла вверх по опустевшей лестнице.
                ...
              Шестым уроком у Шуры был классный час. Выбирали пионерских вожатых в младшие классы. Шуре Гулявцевой достался "3-Б".
              - А можно я в третьем "А" буду? - зацепилась девочка за удачную возможность почаще бывать рядом с братом.
              - Хитрая какая... Это она у своего брата вожатой быть хочет... Не-е-т уж... Тогда ты всё внимание на него обращать будешь, а другие без присмотра останутся!?.. - в разнобой со всех сторон посыпались возражения одноклассников.
              И классная руководительница, с секунду подумав, коротко согласилась:
              - А ведь они правы...
              Сердце Шуры защемило: теперь уж она никак не сможет видеть брата перед сном. Теперь она обязана присутствовать на отбое у девочек 3-Б класса до тех пор, пока они не заснут...
                ...
              Приезд мамы оказался неожиданным. О том, что она уже в интернате и сейчас разговаривает с директором, Гулявцевой сказал школьный повар.
              Клавдия Даниловна вызвала Шуру с урока. Стоя в коридоре у классной двери, она протянула дочери помятый клочок бумаги из школьной тетради.
              - Посмотри, что он пишет...
              - МАМОЧКА ЗАБЕРИ МЕНЯ АТСЮДАВА Я НЕМОГУ ТАК БОЛЬШЕ ЖИТЬ... - с трудом разбирала девочка текст из десятка слов, написанных корявыми печатными буквами тупым синим карандашом.
              Мать рванула из рук дочери записку, круто развернулась и, не прощаясь и не оглядываясь, пошла прочь вниз по лестнице.
              Шура прислонилась горячим лбом к прохладной стене школьного коридора и беззвучно разрыдалась. Прозвенел звонок с урока. А в начале следующего урока она получила еще одну двойку - "За невнимательность".
              Вечером в столовой после ужина, когда Шура относила на мойку свою посуду, тот же повар дядя Миша удивленно сказал ей: "Твоего брата в больницу положили... Шизофрения у него какая-то... И что за болезнь такая?.. Сроду не слышал..."

ГЛАВА 25
ДОЕХАТЬ ПРОСТО

            Ночью Шуре снились кошмары. Она знала одно, что шизофреником или "шизиком" в деревне, куда родители отправили её в то лето перед разводом, называли Якова - деревенского дурачка. Яков не признавал никакой обуви, кроме солдатских сапог. В них он ходил зимой, но лишь таял снег, наряд его был постоянен: босые ноги и полотняная, в прошлом голубая, но от частой стирки ставшая почти белой, рубашка поверх свободных спортивных штанов, закатанных до колена. Яков был со всеми очень вежлив и предупредителен: здоровался с каждым столько раз, сколько тот встречался на его пути, и любому встречному непременно вызывался помочь нести всё, что, по его мнению, казалось тяжелым, будь то сумка с продуктами, ведро с водой или охапка дров... И на привычные просьбы односельчан рассказать о домовом, живущем в его доме, или русалке, подарившей ему ракушку, которую он, привязанную ко льняному шнурочку вместе с алюминиевым крестиком, не снимая, носил на шее, всегда отвечал охотно и очень подробно. Над ним беззлобно подшучивали взрослые и, как с ровесником, играли дети. Общение с ним оставляло ощущение уверенности в себе, а собственные неприятности, если таковые имелись, отходили на второй план и начинали казаться не такими уж существенными. И восьмилетняя Сашенька не ошибалась, когда пришла к выводу, что односельчане по-своему любили Якова, этого безобидного парня лет двадцати, добродушного, улыбчивого и... чересчур доверчивого. Она - эта безграничная доверчивость ко всем без исключения людям, однажды чуть не стоила ему жизни...
            За завтраком Шура сама пошла на кухню:
            - Дядя Миша, а в какую больницу Павлика положили? Я к нему съездить хочу...
            - Съездить надо обязательно... Знаю я, как в больнице лежать тошно... Только и ждёшь целый день, когда к тебе кто-нибудь придет... Только в какую больницу братишку твоего положили, ты уж лучше у фельдшера спроси... Она знает... Она вместе с твоей матерью его в город отвозила... - охотно отозвался высокий худощавый мужчина лет сорока, который, несмотря на белый халат и высокий поварской чепец, больше походил на учителя физкультуры, чем на повара. Он на минуту задумался, оставив без внимания одноглазую камбалу, подпрыгивающую на огромной горячей сковородке, и Шуре показалось, что в этот момент он вспомнил своих детей - троих проворных быстроглазых девчат-погодок, пребывающих, как и она, в том же неспокойном подростковом возрасте...
            После уроков, рискуя остаться без обеда, Шура без пальто и с непокрытой головой мчалась между высокими сугробами по узкой снежной тропке к медизолятору - вечно пустующему (из-за отсутствия пациентов) небольшому деревянному домику, где находился кабинет школьного фельдшера.
            - Сашенька!.. Что же ты раздетая?.. Здесь поселиться хочешь?.. А ну, проходи скорей... Садись сюда... - подвинув тяжелый белый табурет вплотную к горячей стенке кирпичной печи, нарочито строго говорила плотная молодая румяная женщина надевая белый халат поверх малинового шерстяного костюма.
            - Не волнуйтесь, Алла Викторовна, я не заболею - закалённая... - улыбнулась Шура, продолжая стоять у двери.
            - Это хорошо, что ты пришла... Садись, садись... - настаивала хозяйка кабинета. - Я как раз с тобой поговорить собиралась... Ты знаешь, брата твоего в больницу положили...
            - Я знаю, мне дядя Миша сказал, - нетерпеливо перебила Шура.
            - Так вот, мама твоя просила, чтобы ты его навещала... Сама то она из-за командировок не сможет к нему приезжать...
            - Я сама к нему завтра же поехать собиралась, только вот не знаю, где он лежит... - снова перебила Шура.
            - Завтра не получится... До воскресенья потерпеть придётся, по утрам посетителей туда только по выходным пускают... Да еще... "детям младше четырнадцати лет вход запрещен..." - не обращая внимания на нетерпение юной собеседницы, продолжала Алла Викторовна. - А тебе четырнадцать только под новый год исполнится?..
            Шура молча кивнула.
            - С директором я уже говорила... У завхоза узнай, какие там у него на складе продукты есть... Пусть выпишет тебе для Павлика граммов по двести маслица, сыра, конфет, яблоки, вафли, что там будет... А директор тебе подпишет... и справку, что тебе четырнадцать, тоже даст...
            - Спасибо, Алла Викторовна. Только скажите всё же, в какой больнице он лежит и как туда доехать?..
            - Доехать просто... Как в город приедешь, тут конечная остановка. Вот ты и садись на троллейбус, что по первому маршруту идёт. Ни каких тебе пересадок, остановка так и называется "областная больница".
                ...
            Воскресное утро морозное и солнечное. Шура не стала дожидаться завтрака. Дорога до города ей известна. На каникулы и после них Шуре по этой дороге уже не раз случалось отправляться одной. Мама, как обычно, была занята, и забрать Шуру из интерната или отвезти назад, у неё не было времени, вот Гулявцевой (в качестве исключения) и разрешали проделывать этот путь самостоятельно.
            - Подумаешь, - думала она, направляясь, как всегда, чуть ли не вприпрыжку, по припорошенной свежим снегом просёлочной дороге по направлению к поселку, через который по бетонной автомагистрали к городу и обратно проходят все рейсовые автобусы, - разочек не поем, не умру, зато с Павликом подольше побыть можно будет.
            Через сорок минут, прячась от пронизывающего ветра, она уже стояла вместе с другими пассажирами под козырьком автобусной остановки и нетерпеливо смотрела вдоль дороги, пытаясь издали угадать в движущихся автомобилях свой автобус. Мимо, не останавливаясь, пролетали большие комфортные междугородние "экспрессы".
            Но вот из-за поворота показался небольшой старенький синий автобус. Ожидающие стали поднимать с земли свои тяжёлые сумки и тесниться у обочины дороги. Со скрипом и шипением машина остановилась перед нетерпеливой толпой, чуть наклонившись в сторону ожидавших. С сумками и авоськами из обеих дверей с трудом вываливались на улицу прибывшие пассажиры. Автобус пыхтел, покачивался и недовольно поскрипывал... Казалось, он вот-вот совсем завалится набок. Желающие уехать путались под ногами у выходящих, оттесняя и заталкивая их назад в салон...
            - Осторожно... Двери закрываются... - услышала Шура голос водителя с усилием пробивающийся через шум и треск микрофона. Дверь с железным лязгом захлопнулась перед самым её носом, защемив кончик подола пальто щупленькой старушки, которой девочка помогла взобраться на высокую ступеньку.
            На остановке остались двое: Шура и паренёк лет двадцати, который старался пропустить в автобус впереди себя Шуру...
            - Ну, что, курносая, будем голосовать? - весело взглянул он на вконец растерявшуюся девчушку и, не дожидаясь ответа, сделал пару шагов навстречу мчащемуся грузовику, подняв чуть согнутую в локте правую руку.
            Машина резко затормозила.
            - Только одного... - придерживая рукой открытую дверь, предупредил чернявый пожилой шофер, и Шура, не успев опомниться, вмиг оказалась рядом с ним в кабинке. Дверца снаружи захлопнулась, а за ней внизу стоял и прощально махал рукой веселый паренёк.
            - Брат? - коротко спросил шофер.
            Шура отрицательно покачала головой.
            - Поня-я-тно... Значит, парень...
            Шура молча кивнула, подумав про себя: "Конечно же, не девушка..."
            - Я по кольцевой еду... Тебе куда? - снова спросил шофёр свою молчаливую попутчицу.
            - На конечной остановите, пожалуйста... Дальше мне на троллейбусе надо ехать... - придя, наконец, в себя ответила Шура.

ГЛАВА 26
А ОН ВСЁ ЛЕТАЕТ

           - Следующая остановка - "Областная больница"...-прозвучал в репродукторе молодой женский голос. Шура чуть вздрогнула. На следующей ей выходить.
            Она идёт по прямой, расчищенной от снега широкой аллее, к воротам в глухом высоком каменном заборе. Рядом с узкой калиткой белыми буквами на чёрном фоне большая вывеска "ОБЛАСТНОЙ ПСИХОНЕВРОЛОГИЧЕСКИЙ ДИСПАНСЕР". Сердце Шуры сжимается:
            - Значит, в психбольницу всё же положили её братика... Какой же он псих, если он сроду никого не ударил?.. Это тех, кто его бил, не мешало бы здесь подлечить... - уныло думала Шура, тоскливо глядя на железные решетки на окнах больничной проходной.
            Стеклянная стенка дежурки от пола до потолка тоже продублирована незатейливой решёткой, и за ней грациозно восседает мощная женщина-тяжеловес в туго накрахмаленном белом халате.
            - Я из интерната... У меня здесь брат лежит... Можно мне его увидеть?.. - сбивчиво обратилась девочка к грузной женщине.
            - Ваш паспорт?.. - не поверила Шура своим ушам, услышав в ответ мелодичный красивый нежный голос из уст женщины-глыбы.
            - У меня ещё нет паспорта... Вот справка...
            - Четырнадцать?.. - женщина недоверчиво покачала головой. - Не кормят вас там, в интернате-то, что ли?..
            - Кормят... - смутилась девочка. - Это я сегодня поесть не успела.
            - Не успе-е-ла... На, возьми пирожочек... с повидлом... - и женщина протянула Шуре огромный пирог величиной с мужскую ладонь.
            - Спасибо... - пролепетала Шура, не решаясь принять столь щедрый дар.
            - Бери... Бери... Ешь, а то пропуск не выпишу...
            За то время, пока Шура, сидя на скамейке у зарешёченного окна, успела справиться с огромным пирожком, огромная женщина успела пройтись по спискам, позвонить в детское отделение, выписать Шуре пропуск на посещение и рассказать, что у неё тоже дочка такая же, ничего не ест - талию бережет...
            - Иди по центральной аллее до кухни... Её ты по запаху узнаешь... А тут слева в сторонке красное одноэтажное здание будет, это и есть детское отделение... - вместе с пропуском выдала женщина девочке подробные разъяснения.
            Шура нажала на красную кнопку звонка. Изнутри дважды щелкнул ключ, лязгнула железная дверь, и Шура очутилась в крохотном коридорчике с небольшой скамейкой прямо перед дверью.
            Женщина в белом халате, едва кивнув посетительнице, скрылась за высокой деревянной дверью, выкрашенной белой глянцевой краской, и через некоторое время вернулась с Павликом, слегка подталкивая его в спину впереди себя. В открытую дверь Шура успела разглядеть просторную палату с высокими окнами за крепкими железными решётками. Вдоль стен, спинками к стене, по обе стороны широкого прохода стояли по пять-шесть железных кроватей. Дети в возрасте от пяти до пятнадцати бесцельно и бесшумно перемещались внутри этого каменного мешка, не соприкасаясь, и не наталкиваясь друг на друга. Ребёнок лет десяти, лежал на кровати как раз напротив двери, бессмысленно глядя в потолок, и девочка с удивлением отметила, что он к кровати привязан...
            Шура обняла братишку и наклонилась, чтобы поцеловать, но натолкнулась на тихое безразличие, которое испугало её ничуть не меньше, чем в тот его первый интернатовский день.
            - Павлуша, здравствуй! Ты меня узнаёшь?.. - с сомнением спросила Шура.
            - Узнаю... Здравствуй... - последовал бесцветный ответ, ничуть не рассеявший Шуриного беспокойства.
            - Так кто же я?
            - Моя сестра Саша... - с трудом, словно подчиняясь чьей-то команде, проворачивал Павлик знакомые слова.
            - Может, вы с ним погулять хотите? - спросила женщина в белом халате.
            - А что, можно? - ухватилась Шура за спасительную соломинку. Ей казалось, что сама она здесь задыхается, и ей хотелось, как можно скорей увести отсюда и брата.
            - Да, можно... Здесь за нашим корпусом детская площадка есть... Вот там и погуляйте с часик... Только, смотрите, на обед не опоздайте... Сейчас я его одежду вынесу... - и женщина повернула ключ в незаметной маленькой двери, за которой оказалась небольшая раздевалка.
            Пока Шура надевала на Павлика пальто, шапку, туго завязывала шарф, всё время стараясь что-то весело говорить, брат стоял молча и неподвижно, безвольно опустив руки и не мигая глядя сквозь запертую железную дверь.
            - Павлуша, а почему мальчик в палате к кровати привязанный лежит? - словно от кошмарного сна не в состоянии избавиться от увиденного, спросила Шура, лишь только дети оказались на крыльце, и дважды щёлкнул ключ за закрытой за ними железной дверью.
            - А он всё летает... - буднично ответил братишка.
            - С кровати, что ли, падает?
            - Да не-е-т!.. Вот так... - и Павлик, подняв руки в стороны на уровне плеч и часто перебирая ногами, побежал по снежной дорожке, словно самолёт крыльями, плавно покачивая руками.
            - Играет, что ли? - удивленно спросила Шура.
            - Играет... - по-стариковски вздохнул и снова замолчал мальчуган.
            - Павлуш, а тебя к кровати не привязывают? - с ужасом спросила Шура.
            - Не-е-т... Я не играю... - вяло, словно в полусне, отвечал малыш.
            - Да-а... Ты и дома то играть не очень любил... Ты же у нас мальчик серьёзный... - присев на корточки и взяв братишку за обе руки, бодро говорила Шура, стараясь растормошить брата, вывести его из этого полусонного состояния.
            - Кто не слушается, тому уколы делают... - словно продолжая свои мысли, медленно говорил Павлик.
            - А тебе не делают?
            - Не-е-т... Я все таблетки всегда пью... Я их не выбрасываю... И не плачу... - и он снова тяжело вздохнул.
            Шура обняла братишку и, с трудом сдерживая слёзы, сказала:
            - Ну и молодец!.. Ты потерпи немного... Тогда тебя скорей выпишут... А я к тебе в следующее воскресенье снова приеду... Смотри, что я тебе привезла... - и Шура, смахнув рукавичкой снег, высыпала на скамейку перед братом яблоки, конфеты, пряники...
            - Только в интернат я больше не поеду... - не притрагиваясь к подарку, твёрдо проговорил Павлик, и Шура с удовлетворением снова почувствовала в нём своего своенравного и упрямого братца.
            - Хватит с тебя интерната... - обрадованно заговорила девочка. - Дома будешь жить... Только придётся тебе бабушку слушаться... Маме-то с тобой заниматься некогда... А теперь, хочешь, я тебе сказку расскажу?.. Твою любимую, "Конёк-горбунок"?..
            Сидеть было холодно, и Шура, взяв братишку за руку, кругами ходила с ним по утоптанным снежным дорожкам вокруг небольшого больничного скверика и, стараясь отвлечь его от реальности, наизусть читала сказку Ершова.
            - Не надо было маме им мою записку показывать... Они говорят, раз жить не хочет, значит лечить надо... А я просто домой хочу... - едва стихли последние стихотворные строчки, проговорил Павлик, и губы его задрожали...
                ...
            В ту зиму в интернате снежный городок семиклассников не был лучшим, а Гулявцева ни разу не участвовала в его "строительстве", как, впрочем, и во всех лыжных прогулках и кроссах. Каждое воскресенье она ездила в больницу к брату...

ГЛАВА 27
ТАНЕЧКА В ПОДАРОЧЕК

            - И теперь Павлик снова в этой больнице за семью замками, за крепкими дверями, за железными решетками... И мама говорит, что это хорошо... Кому хорошо?.. Павлику?.. Ей?.. Разумеется, потом ей уже никто не скажет, что твой сын в колонии сидел... Но не знаю, где может быть хуже!.. Где ещё так безнаказанно могут привязать человека к кровати или "в воспитательных целях" сделать "укольчик", лишающий всякого разума и воли?.. Ясно только одно: теперь Павлик на четыре года старше, и вряд ли ему нужны сейчас мои сказки... - размышляла Шура, беспокойно ворочаясь в своей постели. - А у Андрея сегодня день рождения... Меня ждать будут... - вместе с первым лучом нового дня пронзила Шурино сознание последняя мысль прошедших суток... Через секунду она крепко спала.
            Солнечный зайчик, робко коснувшись Шуриной щеки, перепрыгивал на стену и с завидным упорством вновь возвращался на порозовевшее во сне лицо девушки. Она зарылась лицом в подушку, но сна уже не было. Мысли, сначала вялые и неясные, потом отчетливые и назойливые, возвращали девушку к вчерашним событиям... Хрупкое, как льдинка, личное счастье и вязкая, как болото, семейная неприятность... Зыбкое спокойствие новогодней ночи и устойчивая неопределенность новогоднего дня - вот тебе и "день да ночь - сутки прочь...". Вот только, по иронии судьбы, ночь была яркой и светлой, а день оказался беспросветно чёрным...
            - Смеркается или светает?.. Вечер сейчас или утро?.. - пыталась угадать Шура, лёжа в своей постели наблюдая через оконное стекло за неспешной суетой серебристых снежинок на темно сером кусочке неба. - Я легла на рассвете... Но сколько же я спала?..
            Будильник, чуть слышно тикая на подоконнике, молча показывал три. Бабушка, словно на бессменной вахте, возилась на кухне. В комнате Клавдии Даниловны было тихо. На работу не идти... В школе каникулы... И все бы замечательно, если бы можно было вычеркнуть из памяти вчерашний день...
            Знакомый стук в окно. Шура взмыла с постели, просунула руки в рукава халата, сунула в тапочки босые ноги и, на ходу накидывая на плечи пальто, выскочила на улицу.
            - Шурик, ты ещё не одета!?.. Ты же обещала ко мне на день рождения придти!?.. Ты что, забыла!?.. - вместо обычного приветствия удивленно воскликнул Андрей, но замолчал на полуслове, увидев, как испуганно тревожно вздрогнули Шурины ресницы и виновато съежилась её фигурка.
            -Д-да... То есть, нет... - едва пролепетала девушка и юркнула назад в полуоткрытую дверь. Через секунду она появилась, держа у губ сложенные лодочкой ладони. - Не забыла... Это тебе... Поздравляю... - и раскрыв руки, протянула юноше пару пушистых мужских перчаток изумрудного цвета. - Смотри, как к твоему шарфику подходят.
            - Спасибо... - пробормотал Андрей. - Красивые... Только почему бы тебе их мне у нас дома не вручить?.. - спросил он, с тревогой заглядывая в Шурины глаза и согревая дыханием её ладони.
            - Ты извини меня, Андрюша... Не могу я сегодня к тебе пойти... Павлик заболел... Вчера в больницу положили... Мы все всю ночь не спали...
            - А что с ним? Я папе скажу... Его все врачи знают... Где он у вас лежит? Может, ему лекарства какие нужны?.. - взволнованно спрашивал Андрей, стараясь найти ответ во взгляде девушки, но та всё ниже и ниже опускала голову.
            - Нет, не надо ничего... И говорить никому не надо... Прошу тебя, ничего не надо... Маме это не понравится... А ты иди... Иди домой... Там уже, наверное, волнуются... А я, как смогу, сама к вам приеду... - торопливо говорила Шура, опасаясь новых вопросов Андрея и презирая себя за свои малодушные увертки. Больше всего на свете ей не хотелось бы что-либо скрывать от Андрея, но... Имеет ли она право по-своему распорядиться чужой тайной?.. Врачи не имеют... Это она знает точно... - Ты не волнуйся!.. Говорят, ничего страшного!.. Просто, время надо... Всё наладится... А ты иди... Скоро темно будет... Маме с папой и Танюшке привет передай... - и она, чуть коснувшись губами щеки юноши, исчезла за дверью, оставив его наедине с досадным чувством полнейшего бессилия.
                ...
             - Бабуль, что-то я Танечки своей не найду... - остановившись на пороге кухони, спросила Шура.
            Старушка вздрогнула от неожиданности и какое-то время смотрела на внучку отсутствующим взглядом:
            - Мать в коробку её давеча укладывала... Вроде, Анютке Полининой на Новый год подарить хотела...
            - Подарить? - переспросила Шура, отказываясь верить своим ушам.
            - Да... Говорит, неудобно в гости без подарка идти...
            - Как же так, бабулечка!? Ведь мне её АНДРЕЙ подарил!
            - Знаю, милая... Знаю... Только что поделаешь... Она хозяйка... - и старушка, сжав губы, низко наклонилась над кастрюлькой и стала чистить её с ещё большим усердием.
            Шура медленно развернулась и нетвёрдой пьяной походкой пошла в спальню. Она села на кровать у окна и, безвольно уронив руки на колени, тупо уставилась в противоположную стенку. Голова была пустая, чугунная...
            - Она хозяйка... Она хозяйка... Она хозяйка... - как ложкой по пустому котелку, стучали в висках бабушкины слова. - А я?.. Кто же я?.. Почему я не могу быть хозяйкой хотя бы своим вещам?.. В интернате, если кто без разрешения чужую вещь брал, так с ним потом целый месяц никто не разговаривал... Там это воровством называли...
            Шура резко встала и, с трудом сдерживая слёзы, решительно направилась в комнату, где, скрипнув кроватью, сладко потягивалась и широко зевала, пробудившаяся от сна Клавдия Даниловна.
            - Мама, это правда, что ты мою Танечку Анютке подарила? - проглатывая застрявший в горле шершавый комок, еле выговорила Шура.
            - Твою... Твою... Ишь ты какая!.. Твою!.. Да что здесь твое? Ты здесь сама не своя!.. Ты моя!.. Со всеми потрохами моя!.. Пойми ты это, наконец, своей головенкой!.. - звучно постукивая пальцем по своему лбу возле виска, всё громче и громче, почти переходя на крик, распалялась Клавдия Даниловна. - Я тебя родила!.. Я тебя растила!.. Я тебя кормлю!.. Ты в моём доме живешь!.. - загибала она на руке один палец за другим. - Тебе со мной в жизнь не рассчитаться!.. Ну, заплачь, заплачь еще!.. Ма-а-ленькая!.. В куклы бы ей только играть!..
            Дочь круто развернулась, метнулась в прихожую, сдёрнула с вешалки пальто, едва накинула на голову капюшон, и прямо в тапочках выскочив на улицу, рванулась через сугроб к дороге, где одна за другой мчались, ослепляя редких прохожих включенными фарами, "Москвичи" и "Волги", "газики" и "уазики", троллейбусы и автобусы...

ГЛАВА 28
РОДИТЕЛИ У ВАС ЕСТЬ?

             Свистка Шура не слышала. Она опомнилась лишь тогда, когда чья-то сильная рука грубо схватила её за локоть. Она машинально дернулась всем телом, стараясь высвободиться из неожиданных силков, и обернулась. Перед ней стоял здоровый детина в милицейской форме. Не выпуская её руки из своей, он произнес свистящим шепотом:
             - Спа-а-койно... Пра-а-йдемте... - и, кивком головы показав на тёмный силуэт грузовой машины с крытым железным кузовом, подтолкнул её к открытым дверям с уже знакомой надписью "МИЛИЦИЯ". Не успела девушка опомниться, как оказалась в металлической будке машины, а двери за спиной сомкнулись, лязгнул наружный железный замок.
            Придя в себя, Шура разглядела в кузове, тускло освещённом маленькой лампочкой, на скамейке у кабины водителя двух всклокоченных девиц лет двадцати пяти и сидящего на боковом сидении милиционера. Машина дернулась. Шура плюхнулась на свободную скамейку напротив милиционера. Девицы были, мягко говоря, не совсем трезвые. Щедро разбавляя свою речь отборным матом и без конца перебивая друг друга, они о чём-то визгливо беседовали и, многозначительно косясь на блюстителя порядка, громко хихикали. Тот изредка бросал на них неодобрительные взгляды, а когда его взгляд остановился на Шуре, она опустила глаза и больше не поднимала их до тех пор, пока не почувствовала, что машина остановилась.
            Снова лязгнул замок. Двери со скрипом распахнулись, и все тот же детина в милицейской форме коротко скомандовал:
            - Выха-а-ди!..
            Шурина нога в комнатной тапочке едва не соскользнула с узкой металлической ступеньки и она, потеряв равновесие, упала прямо в объятия огромного милиционера.
            - Во, напились!.. Совсем ноги не держат!.. - пробухтел тот, привычно подхватив Шуру и осторожно, словно куклу, ставя её на ноги.
            Тем же порядком вывалились из кузова и две девицы.
            - Вперёд!.. - коротко и резко, как на дрессировочной площадке клуба собаководов, прозвучала команда. И в ярко освещённый проём открытой двери отделения милиции гуськом проследовали пятеро. Первым шёл милиционер, сидевший в кузове вместе с девушками, второй шла Шура, замыкал процессию былинный богатырь в милицейской форме.
            Щурясь от непривычно яркого света, все пятеро прошли в помещение, перегороженное на две части перегородкой, похожей на стойку бара, за которой, с видимым удовольствием, поворачиваясь из стороны в сторону вместе с крутящимся креслом, восседал весёлый, рослый и статный молодой человек с лейтенантскими погонами. Девицы, не дожидаясь приглашения, хихикая и переглядываясь, привычно расположились на деревянной скамейке, раскованно закинув ногу на ногу так, что белизна кожи на ногах выше черных чулок била в глаза ярче потолочного светильника. Шура нерешительно остановилась у двери.
            - О!.. Старые знакомые!.. Опять у "Интуриста" околачивались?.. - весело проговорил лейтенант, насмешливо глядя на девиц и иронично улыбаясь.
            - А мы чё?.. Мы ничё!.. - в один голос, перебивая друг друга, затрещали девицы.
            - Молчать!.. - негромко, но резко, став вдруг серьёзным, произнес лейтенант, встретившись с испуганным Шуриным взглядом.
            Девушка стояла, вся съежившись, в комнатных тапочках на босу ногу, и побелевшими от напряжения пальцами крепко сжимала капюшон пальто под своим подбородком.
            - А это что еще за птаха?.. - с интересом разглядывая "новенькую", спросил он у богатыря.
            - А эту по дороге подобрали... Чуть под машину не угодила...
            - Садитесь... - показывая на скамейку, сказал лейтенант, и Шура с удивлением заметила, как неожиданно он преобразился... Какими тонкими и интеллигентными стали черты его лица!.. Какой умный и внимательный у него взгляд!..
            - Фамилия, имя, отчество, год рождения?
            - Гулявцева Александра Павловна, 28 декабря 1948 года... - тихо отвечала Шура.
            - Где проживаете?
            Шура молчала.
            - Родители у Вас есть?
            - М-м-мама... - ответила Шура неуверенно.
            - Адрес?.. Где проживает мама?..
            - Нет-нет!.. Туда я больше не пойду!.. - воскликнула девушка и низко опустила голову.
            - Куда же Вы пойдете?.. - спокойно и тихо заговорил лейтенант. - Вот, видите, чуть под машину не попали...
            - Обязательно попала бы, да вот он не дал... - и Шура, повернувшись к огромному милиционеру, с упрёком глянула ему в лицо, и... разрыдалась.
            - Веди их!.. - кивком головы показав богатырю на девиц, сказал лейтенант, и лишь затворилась за ними дверь, поднял телефонную трубку и стал энергично накручивать диск телефонного аппарата.
            - Алёна!.. Алёнушка!.. С Новым годом тебя!.. Счастья тебе большого личного и всего-всего... Вообщем, ты знаешь... У меня-то?.. Как всегда... Да... Все по-прежнему... Слушай, найди-ка там у себя: Гулявцева Александра Павловна... 1948 год... Нет... Да... Сейчас... Срочно... - тихо, по-домашнему, как своей лучшей подруге говорил в трубку лейтенант, не спуская с девушки своего изучающего взгляда.
            В это время вернулся милиционер-богатырь и, молча глядя на лейтенанта, осторожно разместился на жалобно скрипнувшей под ним скамейке, где минуту назад сидели две девицы, не оставив рядом с собой свободного места.
            - Записываю... Понял... Всё... Спасибо... - довольно улыбнулся лейтенант, кладя трубку.
            - Значит, так... - обращаясь к девушке, снова заговорил он, - сейчас Вас домой отвезут... - при этих словах Шура отрицательно замотала головой. - Приедете домой, - продолжал лейтенант, не обращая внимания на молчаливый протест девушки, - и ничего не бойтесь. В следующий раз, если у вас появится желание под машину попасть, Вы уж лучше к нам приходите. Звоните мне по этому телефону в любое время суток... - и он протянул Шуре квадратик плотной бумаги с номером телефона против фамилии ДОБРЫЙ, а богатырю бросил мимоходом:
            - Посмотри там, что за мама у дочки... Да просвети её, что "за доведение" по 107 статье* положено...
__________

*ст.107 УК РСФСР 1971г. "за доведение до самоубийства" предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок до пяти лет (прим. авт.)

ГЛАВА 29
НУ, И СПЕКТАКЛЬ...            

            - Сидите здесь, я сейчас... - не открывая дверцы машины, через стекло кабинки прокричал Шуре милиционер-богатырь и осторожно постучал в заледенелое окно ее дома.
            На крыльцо вышла Клавдия Даниловна. Уютно прячась в большой воротник каракулевой шубы и на ходу натягивая на руки пушистые изумрудные рукавички, она недовольно бросила вставшему на ее пути милиционеру:
            - Что Вам угодно?.. Извините, мне некогда... Я очень тороплюсь...
            - Одну минуту, Клавдия Даниловна! Я по поводу вашей дочери...
            - Этого еще мне не хватало! - недовольно произнесла Клавдия Даниловна, - А Сашка-то тут при чем?
            - А Вы, кстати, знаете, где она сейчас?..
            - Дома... Где же ей еще быть? - начинала терять терпение хозяйка дома.
            - Да? - с сомнением переспросил милиционер. - В таком случае, я хочу ее видеть... - добавил он иронично. И Клавдия Даниловна, заподозрив неладное, снизу вверх глядя в лицо огромного милиционера, заговорила менее воинственно:
            - По крайней мере, минут сорок назад дома была... Мы с ней еще разговаривали...
            - Не трудно догадаться: хорошо-о-о поговорили... Душе-е-вно... Так душевно, что дочке вашей жизнь на этом свете совсем не в моготу стала!..
            - Что за ерунду Вы несете!.. Говорите прямо... С ней что-то случилось?!.. Где она?.. Где?.. - всерьез заволновалась Клавдия Даниловна.
            - Пока не случилось... А могло бы... Сам ее из-под колес вытащил... - кивком головы показывая на сидящую в кабине девушку, с упреком проговорил милиционер.
            - Доченька!.. Милая!.. Что это ты надумала!.. - протяжно запричитала Клавдия Даниловна тонюсеньким голоском, каким обычно плачут над гробом наемные плакальщицы.
            - Ну и спектакль!.. - возмутился милиционер, открывая дверцу кабины. - А вы, мамаша, учтите, если еще что подобное повторится, придется отвечать по закону...
            - Доченька, это ты из-за куклы?.. Ну, как маленькая... Да куплю я тебе куклу! Куплю! Иди домой... Иди... Вернусь - поговорим... - громко, как перед зрителями с театральных подмостков, провозгласила мать стоящей рядом дочери, глядя на нее своим гипнотизирующим взглядом. - Из-за тебя сейчас к Павлику опоздаю! - понизив голос, зло прошипела она, направляясь в сторону троллейбусной остановки и косясь в сторону отъезжающей машины.
            - Упаси нас, Боже, от такой тещи!.. Жаль девчонку!.. Бежать ей надо куда подальше... Никакой закон от такой мамочки не спасет!.. - словно рассуждая сам с собой, пробормотал богатырь, располагаясь на Шурином месте рядом с шофером.
            Шура вошла в дом, молча прошла мимо остолбеневшей бабушки и безвольно опустилась на край дивана. Бабушка нерешительно подошла к внучке, робко провела рукой по ее голове и сказала чуть слышно:
            - Миленькая ты моя, как я боялась за тебя, когда ты давеча разутая из дому выбежала... Уж, думала, не увижу тебя больше... Зачем же ты так, Шурочка? Как я-то без тебя буду?..
             И Шура, ткнувшись головой в живот старой женщины, проговорила срывающимся шепотом:
            - Прости меня, бабулечка, не подумала я тогда ни о тебе, ни об Андрюше... А я вас так люблю!.. - и она заплакала, со слезами вместе выливая на бабушкин фартук свои горечь, обиду и раскаяние... - А жить я на квартиру уйду... Вот мама-то с Павлом рады будут!.. Только ты пока им ничего не говори... - сдерживая дыхание, промолвила она, несколько успокоившись.
            В окно несмело постучали. Шура плеснула на пылающее лицо пару пригоршней ледяной воды и, накинув на плечи пальто, вышла навстречу неизвестному гостю.
            Из открытой двери на улицу вывалился квадрат неяркого света, высветив тусклый силуэт маленькой женщины. Шура узнала ее сразу.
            - Здравствуйте, - прозвучали одновременно два женских голоса. Шура замолчала, давая женщине возможность сказать о цели своего визита. Молчала и женщина.
            - Вам кого? - первой нарушив повисшую тишину, спросила хозяйка.
            - Я... я... я поговорить хотела, - смущенно заговорила маленькая женщина.- Можно с вами поговорить?
            - Со мной? - удивилась Шура. - Ну, заходите... - и она, отступив на шаг в сторону, пропустила мимо себя незваную гостью.

ГЛАВА 30
БОЛЬШОЕ ГОРЕ МАЛЕНЬКОЙ ЖЕНЩИНЫ
         
            - Раздевайтесь... Садитесь... - чуть сдвинув с места кухонный табурет, предложила девушка.
            - Спасибо... Я недолго... - женщина тяжело вздохнула и, с благодарностью взглянув на Шуру, с трудом расстегнула верхнюю пуговицу своего пальто. Руки её заметно дрожали. Она села на краешек табурета и, теребя в руках снятый с головы платок, начала несмело и негромко:
            - Меня зовут Екатерина Петровна... Шарова... А вы, я слышала, Шура?..
            Девушка молча кивнула.
            - Четверо их у меня... И муж... Месяц назад из больницы выписали... Дома сейчас... Врачи говорят, что уже ничего сделать нельзя... Рак у него... Он знает... Совсем слабый уже... Как скелет... На двадцать килограмм похудел... Но держится... Встаёт, ходит потихоньку, всё что-то сделать пытается... Володя у нас самый старший... А те маленькие ещё, бестолковые... Катюшке три, а Мане с Ваней по четыре с половиной... Близняшки они у нас... Не понимают ещё ничего... Капризничают... На папе всё повиснуть норовят... А Вова?.. Он словно папину эстафету принял... И в садик малышей отведёт, и из садика заберёт, и в магазин сходит, и посуду помоет... Тяжело ему... Учиться-то всё по ночам приходится, когда маленькие спать улягутся... А теперь ещё папе по ночам таблетки давать надо... А тот, бедный, от боли, чтобы криком своим детей не разбудить, губы все в кровь искусал... А я работать должна... Как работу-то бросишь?.. Кто тогда детей кормить будет?.. И лекарства эти обезболивающие дорогие очень... Да и то не очень помогают... - говорила женщина всё тише и тише и, наконец, затихла совсем. Губы её дрожали. По щекам текли крупные слёзы. Но она даже не пыталась их вытереть, а только всё ниже наклоняла голову. - Сроду копейки без спросу не взял, - продолжила вслух свои мысли Екатерина Петровна, - Володька-то наш... Наоборот, увидел раз: пьяный какой-то кошелёк свой мимо заднего кармана положил, так Володька кошелёк поднял, догнал мужика, кошёлек ему отдал, а тот... всё равно этот кошелёк в тот же карман тычет-тычет, пока не засунул его так, что наполовину выглядывает... - и гостья, с досадой махнув рукой, без всякого перехода продолжала: - Мы же его первый раз за весь год к другу на праздник отпустили... Думали, пусть хоть в Новый год отдохнет парнишка... А оно вон как всё получилось... Ну, зачем ему эта аппаратура? Не нужна она ему вовсе... Вашему-то одному было всё не унести, вот он и пообещал, если Володька поможет, приемник маленький транзисторный ему подарить... А наш о таком приемнике даже мечтать не смел... У всех мальчишек есть, а у него нет... Не до приемников нам сейчас... - закончила она с трудом, глотая слёзы.
            Глаза Шуры тоже стали влажными. Перед ней живо предстал прислонившийся к стенке прозрачный силуэт мужчины в домашнем халате с жёлтым болезненным лицом и висящими на руках, словно две огромные гири, малышами-близнецами, а крохотная девчушка, поднявшись на цыпочки, крепко обнимала его колени... Ей хотелось как-то успокоить женщину, но что могла она сказать ей?..
            - Может, всё ещё обойдется... - нерешительно заговорила девушка. - Ведь, кроме разбитого окна - никакого ущерба нет... Аппаратура в исправности... Замок цел... Ведь дети они всё-таки... Неплохие дети-то!.. И вашему Володе в училище наверняка хорошую характеристику дадут... Может, до суда дело и не дойдет...
            - Моему не дадут... Весь дневник исписан, что от общественной работы отлынивает: на собраниях не бывает, металлолом не собирает, в культпоходы с группой не ходит... А когда ему по циркам да театрам ходить!?.. Ему бы выспаться хорошенько... - с горечью говорила Екатерина Петровна. - И то хорошо, что двоек нет... Стипендию всю до копеечки домой приносит... - добавила она со слабой надеждой. - А следователь говорит: за групповую кражу общественного имущества судить будут... До шести лет колонии... Как же я с детьми одна останусь?.. - и она заплакала горько, навзрыд, закрыв лицо лежавшим на коленях большим головным платком.
            Шура, всё это время стоявшая неподвижно, прислонившись к тёплой кирпичной печке, налила из чайника стакан воды и, не находя подходящих слов, молча встала с ним над плачущей женщиной.
            Тут в коридоре громко хлопнула входная дверь. Рука девушки дрогнула. Вода плеснулась на опущенную голову маленькой женщины. Та недоуменно уставилась на Шуру, часто мигая заплаканными глазами. В этот самый момент дверь широко распахнулась, и на пороге в заснеженной шубе и ярко-рыжей лисьей шапке предстала румяная и довольная Клавдия Даниловна. Увидев в своем доме неожиданную гостью, она с секунду замялась, затем резким хлопком закрыла за собой дверь и остановилась с застывшим вопросом в прищуренных глазах. Дочка и гостья зябко поежились.
            - Это Екатерина Петровна - мама Володи Шарова, того, с которым наш Павлик в радиоклуб залез... - отвечая на молчаливый вопрос матери, начала было Шура.
             - Помолчи!.. - на полуслове оборвала свою дочь Клавдия Даниловна. - Наш Павлик в радиоклуб не лазил!..
            Екатерина Петровна поднялась с табурета, хотела что-то возразить, но, не в состоянии переварить услышанное, только удивлённо смотрела на хозяйку широко открытыми глазами и неслышно шевеля пересохшими губами.
            - Это её сын стекло разбил, в окно пролез, замок открыл, полные чемоданы ценной аппаратурой набил!.. - ткнула пальцем Клавдия Даниловна в опешившую женщину. - Если бы не её сыночек, не было бы этой кошмарной новогодней ночи!.. И Павлик наш был бы не в больнице сейчас, а дома!.. Такие, как её сын, кого угодно до психушки доведут!...
            - К-к-как же?.. - недоуменно лепетала маленькая женщина, - ведь это ваш Павел всё придумал... и Володьку уговорил...
            - Наш думал, думал, придумал... Мало ли что больному человеку в голову придёт!.. А ваш что? совсем ничего не думал?.. Вор ваш сын!.. Во-о-о-р!.. - завопила Клавдия Даниловна, подняв кверху сжатые кулаки и угрожающе надвигаясь на маленькую женщину.
            Та, схватив соскользнувший на пол платок, с диким криком отчаяния выскочила на улицу...
            - Сейчас под машину попадет... Она же не соображает ничего... - остро резанула Шурино сознание страшная мысль.
            В доме установилась гробовая тишина. Бабушка, услышав шум, забилась в угол на кровати в своей спальне. Шура, не желая услышать от матери что-нибудь подобное в свой адрес, молчала, упрямо сцепив зубы. Клавдия Даниловна, метнув на дочь презрительный взгляд, молча разулась, порывисто и нервно сняла с себя верхнюю одежду и, не произнеся ни слова, скрылась в комнате, раздраженно хлопнув за собой дверью.

ГЛАВА 31
ЧУЖОЙ ЭКЗАМЕН            

            Дни каникул бежали незаметно. С матерью Шура почти не виделась: она уходила в институт утром - Клавдия Даниловна ещё спала, а возвращалась домой, когда та была в больнице у Павла.
            Шуру к брату не допускали. Её робкое желание повидаться с ним, было перечеркнуто одной фразой:
            - Нечего тебе там делать!..
            - На этот раз, пожалуй, ты права, - подумала про себя Шура в ответ на резкую реплику уходящей матери, а та уже в коридоре недовольно бормотала себе под нос:
            - Даже не обиделась... Ей только того и надо...
            А Шуре не хотелось обманывать Андрея. Сказать ему правду она не могла: мать строго-настрого запретила с кем-либо говорить о Павле. Навестить брата незаметно от Андрея тоже не было никакой возможности. Шла зимняя сессия. Шура сдавала экзамены, зачёты, контрольные работы... В такие дни Андрей встречал её у института.
            Под расписанием экзаменов Шура прочла приписку о том, что желающие сдать экзамен досрочно, могут сделать это с другой группой.
            Шестого января параллельная группа сдавала экзамен по элементарной математике, в Шуриной группе этот экзамен должен был быть последним.
            - Вот, здорово!.. - подумала Шура. - Так можно сессию на целых три дня раньше закончить. Вот- то Андрей обрадуется!
            Она пришла в институт к началу экзаменов, но "чужаков" (а Шура таковой была в единственном экземпляре) экзаменовали в последнюю очередь. Когда подошла очередь Шуры брать билет, в аудитории осталась только она и невысокий лысеющий и лоснящийся от избыточной полноты преподаватель.
            Девушка прочитала билет и, готовая к ответу, сразу села за стол перед преподавателем, положив на край стола, принесённые с собой конспекты и книги.
            Тонюсенькая блекло-голубая книжечка - журнал "Математiка в школе" июльское издание 1917 года, заинтересовала преподавателя больше, чем ответ студентки. Он потянулся к брошюрке, взял её в руки и только тогда спросил разрешения. Даже не дослушав до конца содержание вопроса, который Шура прочитала по билету, он поставив в её зачётку "отлично" и, бегло перелистывая пожелтевшие хрупкие страницы журнальчика, спросил:
            - Откуда у Вас это?
            - От бабушки - папиной мамы осталось. Она Смольный с отличием закончила, а после революции самой в учительском институте преподавать пришлось, - охотно ответила девушка.
            - Она с Вами живёт?
            - Нет, что Вы, она умерла сразу, где-то через год после революции, прямо на уроке сердце остановилось.
            - Да-а-а, видимо, преподавательский труд ей не по силам пришёлся.
            - Да, - чуть кивнув, молча согласилась Шура, а вслух сказала: - Отец не любил о её смерти говорить... Только один раз, когда я - ещё маленькая - к нему прицепилась, как сейчас помню, он нeхотя так, по-нижегородски на "о", пробурчал: "Революция её доконала!..". - Больше об этом я его никогда не спрашивала.
            - А кем он у Вас работает?
            - Он умер. Давно уже, -с иссякшим энтузиазмом ответила Шура, смутившись неожиданной для себя такой откровенной лжи.
            Ей уже начинал не нравиться этот разговор, и совершенно не хотелось говорить о разводе родителей, дабы не пускать в запретную зону своей души этого совершенно чужого и чем-то неприятного ей человека. Где-то глубоко, на уровне подсознания девушка, улавливала всю неестественность создавшейся ситуации. Ей стало не по себе от сознания того (казалось, что скрыть это невозможно), что сидящий перед ней взрослый преуспевающий и самодовольный мужчина вызывает в ней всё возрастающее раздражение и недоверие.
            - Вы не позволите мне почитать вашу книжечку? - словно не замечая перемены Шуриного настроения, спросил экзаменатор, самой постановкой вопроса исключая отрицательный ответ.
            - Но меня сейчас ждут... Я и так самая последняя, -замялась Шура, всё это время думая о том, что внизу, у раздевалки её ждёт Андрей.
            - Я её дома почитаю... и верну.
            - Когда? - спросила Шура, осознавая, что её сейчас просто вынуждают делать то, что ей совершенно не хочется. Она очень дорожила этой маленькой книжицей, но ответить преподавателю категоричным отказом не посмела.
            - Завтра же и верну. Я её быстро прочитаю.
            - Но мне не надо завтра в институт. У меня завтра свободный день - к практическим занятиям подготовиться надо.
            - Успеете, подготовитесь... У меня тоже завтра окно. Весь день дома буду, тут рядом, в панельном доме у самой остановки. Квартира семнадцать. На первом этаже. Вот утром, как выспитесь, так часиков в десять и приходите. Буду ждать... - говорил он, с трудом засовывая Шурину книжицу между учениками и пособиями по математике в свой необъятный чёрный портфель.
            Шура, словно под гипнозом, безвольно и молча смотрела, как застегивал свой портфель преподаватель, как, стоя у двери, неспешно просовывал руки в рукава своего пальто, как надевал шапку, и, как послушно беззвучно закрылась за ним дверь.
            - Как бесцеремонно распорядился он моей вещью и моим временем! - с досадой думала Шура, ругая себя, что не сумела выйти из этой навязанной ей чужой волей ситуации и, что завтра ей всё же придётся идти за книгой, а то ещё и от матери неприятностей не оберёшься. - С какой стати из-за него я должна разбивать свой день на части и упускать самое удобное для занятий время!.. - не переставала возмущаться про себя Шура.
            - Ну что? - беспокойно спросил Андрей.
            - Пять, - ответила Шура.
            - Поздравляю, - радостно улыбнулся и коротко обнял свою подругу Андрей, всё же отмечая про себя недовольную складочку между бровями на лице подруги.

ГЛАВА 32
КУЙ ЖЕЛЕЗО, ПОКА ГОРЯЧО

             К Шуриному дому молодые люди шли, как всегда, пешком через весь город и говорили, говорили, говорили...
            - Андрюш, а ты не спросишь у своей мамы, не знает она кого-нибудь, кто бы мог меня к себе на квартиру пустить?.. Видишь ли, у нас так тесно, да и маме одной с нами тяжело... - сказала Шура, сбавляя шаг и останавливаясь. - Зачем мне на её шее сидеть? - вопросительно заглядывая в глаза юноши, непривычной скороговоркой заговорила девушка. - Я так думаю, что из своих семидесяти пяти десятку за комнату я вполне в состоянии выделить, за школьные обеды у меня из зарплаты по полтора червонца вычитают, а дома на завтрак, кроме булочки с чаем или кофе, я всё равно ничего поесть не успеваю. Так что оставшихся денег мне и на ужин, и на проезд, и на выходные с головой хватит!.. Да ещё Мария Семёновна за каждый урок рисования платит... А одежду себе я и сама пошить могу... Мама мне на день рождения свою швейную машинку подарила, а бабушка Полина, сестра нашей бабушки, обещала свои платья отдать. Они ей малы. А ты знаешь, какая она толстая!.. Только из одной её юбки мне целый костюм получится!.. А видел бы ты, из каких тканей они сшиты!.. Просто сказка!.. Если шёлк, то натуральный, если парча, так индийская, а шерсть - тонкая, мягкая... Сейчас таких тканей и в помине нет... А у нашей бабушки с тех времен мало чего интересного уцелело, ведь у них дом несколько раз поджигали, и дважды почти дотла всё сгорало... Что ты улыбаешься? - прервала девушка свой монолог не улавливая связи между пожаром и счастливой улыбкой на лице своего спутника.
            - Сашок, - не переставая улыбаться и находя, наконец, для себя объяснение недавней Шуриной озабоченности, заговорил Андрей, - а ты, случайно, дома у нас вчера вечером за занавеской не пряталась?
            - О чём это ты? - с удивленным недоверием спросила девушка, готовая к неожиданному розыгрышу.
            - О том, что не ранее, как вчера наша соседка тетя Нюра у мамы спрашивала, не знает ли она такой девочки-студентки, которая пожила бы вместе с ней пару лет, пока сын из армии вернётся. Она и плату-то с квартирантки брать не будет, "лишь бы было кому в магазин сходить да в доме прибраться..." - торопливо говорил юноша, словно кто-то мог помешать ему сказать что-то очень важное. Он нежно взял девушку за обе руки и, раскачивая ими в такт мелодии, и, глядя в самую глубину девичьих глаз, проникновенно запел: - "Наши окна друг на друга смотрят вечером и днем..."
            - А, может, мы прямо сейчас к ней и сходим?.. - с робкой неуверенностью спросила девушка, будто боясь, что вдруг исчезнет возникший перед её глазами мираж.
            - Правильно!.. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня!.. - уверенным ответом подтвердил Андрей реальность происходящего и, словно птицы в полете, круто изменив направление, юная пара устремилась к ближайшей остановке навстречу подъезжающему троллейбусу.
                ...
            - Бабулечка, а я на квартиру переезжаю, - едва переступив порог, радостно выпалила Шура. - Завтра же вечером Андрей придёт, поможет мне вещи перевезти. А знаешь к кому? К тёте Нюре Поляковой!.. Она нам ещё какой-то родственницей приходится. Помнишь, они раньше в центре жили? Сейчас на том месте новый цирк построили, а им квартиру рядом с домом Андрея в девятиэтажном доме дали.
            - Как не помнить!.. Невестка мне она - сестра мужа моего, твоего дедушки. А как тебе доводится, я уж и сама не знаю... Она, когда венчалась, у меня золотую цeпочку на свадьбу попросила, да так доселе и не отдала... - радость, с которой бабушка неизменно встречала внучку, сменилась тоскливым уныньем. - Той цeпки, поди, давно и в помине нет, а Клава ей до сих пор про неё напоминает...
            - Бабусь, так ты что, тоже ей этой цепoчки до сих пор простить не можешь? - обняв старушку за плечи, с лёгким упрёком спросила Шура.
            - Да Бог с ней, с цeпкой-то!.. Что старое ворошить!.. Одна я теперь остаюсь, совсем одна... Вот и ты уезжаешь!.. - глядя, как внучка связывает стопки книг и аккуратно складывает в сумку свой нехитрый гардероб, чуть слышно произнесла старушка, и по щекам её, спотыкаясь на каждой морщинке, медленно поползли скупые слезы.
            - И не одна ты вовсе... Вот Павлика из больницы выпишут, и мама снова по вечерам дома будет, - сказала было Шура, но, вдруг спохватившись, крепко прижала к себе сухонькую фигурку старой женщины и ласково проговорила: - Не горюй, родненькая моя,- я же не из города, и не на совсем уезжаю... Всего то, что на другой улице жить буду. Хочешь, я к тебе каждый день после работы приезжать буду?.. А когда у меня свой дом будет, я тебя жить к себе заберу!.. Поедешь?
            Старушка в ответ часто и молча закивала головой. Глаза её прояснились:
            - Материн подарок не забудь, - ставя рядом с Шуриной сумкой тяжелый футляр со швейной машинкой, сказала она, коснувшись глаз кончиком своего платка. - Это хорошо, что ты отдельно жить будешь... Вот только, Клава что на это скажет?.. Восьмой час пошел, - близко поднеся к глазам будильник, тревожно произнесла старушка. - Придет скоро ...
            В интонации, с какой были сказаны последние фразы, просачивались и сомнение, и беспокойство, и сожаление.
             - Кажется мне, что ничего не скажет... От радости дар речи потеряет... Разве не этого она всегда хотела?.. - отгоняя неприятные мысли о предстоящем разговоре с матерью, тихо проговорила Шура, с трудом смыкая молнию своей спортивной сумки.

ГЛАВА 33
НЕ ГОВОРИ ГОП...

            Клавдия Даниловна появилась, как всегда, шумно и порывисто, заполняя собой всю атмосферу маленького дома и создавая у присутствующих ощущение абсолютной ненужности и полной никчёмности.
             Пугливая настороженность, с которой встретили её бабушка и внучка, не ускользнула от её внимания, но она не спешила выяснять причину тому и, словно желая позабавиться, на "потом" оставляя предстоящее развлечение, не спеша разделась, удобно устроилась за обеденным столом и, будто ничего не замечая, весело спросила:
            - Что у нас там на ужин? Вы меня кормить собираетесь сегодня?
            Бабушка привычно засуетилась, налила полную тарелку щей и, поставив их перед дочерью, заворковала:
            - Вот кушай!.. Горяченькие!.. Как раз к твоему приходу успела... Мы тоже не ужинали... Тебя ждали...
            - Что это ты сегодня разговорилась? - бесцеремонно прервала Клавдия Даниловна непривычное многословие своей матери и, оставив без внимания её последние слова, наконец, спросила: - Ну, выкладывайте, что у вас случилось?..
            - Мама, я квартиру нашла. Завтра переезжаю... - как перед прыжком в воду, сделав глубокий вдох, без лишних предисловий выпалила Шура.
            При этих словах рот матери приоткрылся, ложка щей в руках зависла в воздухе на уровне подбородка, пальцы медленно разжались, и ложка, словно неопытный ныряльщик, плашмя плюхнулась в тарелку, окатив хозяйку жирными брызгами.
            - Та-а-к, - наконец, придя в себя, нараспев произнесла Клавдия Даниловна, - значит взрослая стала... Самостоятельности захотела... А ты подумала, кто тебя на твои семьдесят пять рублей кормить-одевать будет?.. Да ещё за квартиру будешь платить!.. Кому ты нужна, кроме матери!? Всё равно через недельку-другую ко мне приползёшь!..
            - Ты за меня не беспокойся, - не выдержала Шура, - Обо всем я подумала: и про питание, и про одежду... Об одежде, кстати, за нас в интернате подумали... Всё есть... Вот только демисезонное пальто ты обещала мне новое купить вместо интернатовского, когда его Ольге продавала... А жить я у тети Нюры Поляковой буду, у неё Сергей в военное училище в Горьком поступил, не привычно ей одной-то. Она и за квартиру то денег брать не будет... А я за это, как дома убиралась, так и у нее раз в неделю уборку делать буду, да и за продуктами мне сходить не трудно ...
            - Как же!.. За это она тебя бесплатно терпеть собирается!.. Дура!.. Ты и есть дура!.. - забыв про голод, выскочила из-за стола и нервно заметалась по комнате Клавдия Даниловна. - Откуда тебе знать, что эта аферистка мамину цепочку из золота грамм на десять прижулила!.. Это, чтобы цепочку не отдавать, тебя она к себе переманивает!.. Поди, говорит: "Мать плохая, а я хорошая!.." - стукая себя по груди и всё шире размахивая руками, переходила на крик хозяйка дома.
            - А это оставь!.. - гулко пнула она по деревянному футляру машинки. - Пусть теперь тебе тётя Нюра свою машинку отдает.
            - М-мама, ты же мне её подарила!.. - слабо возразила Шура.
            - Та-а-к!.. Что ты ещё из дома унести собралась?.. - не обращая внимания на слова дочери, выхватывала Клавдия Даниловна из Шуриной сумки предметы её туалета и размашисто отбрасывала их в сторону.
            - О-о-й!.. - схватившись за голову, и тяжело разгибая согнутую спину, вдруг протяжно простонала Клавдия Даниловна. Лицо её искривилось от боли. Сильно сдавив голову обеими руками, и пошатываясь, она пошла в свою комнату и упала на кровать вниз лицом.
            - И-и-шь!.. Выросла!.. Теперь и мать не нужна стала!.. Думает: "Зачем она мне больная-то!.. Уж лучше я на чужую тётку работать буду!" Иди!.. Иди!.. Брось свою мать!.. Брось!.. Пусть подыхает!.. - в перерывах между приступами боли сквозь слёзы выкрикивала мать короткие хлесткие фразы через тонкую фанерную перегородку, за которой неподвижно стоя у окна, и, глядя в него немигающими глазами, тщетно старалась справиться с удушливой обидой её дочь.
             - О-о-о-й!.. - не считаясь с фанерной преградой, рванулся из-за перегородки душераздирающий стон.
            - Беги!.. Скорей!.. Вызывай скорую!.. Давление это у неё!.. Скорей!.. - скороговоркой прошелестела бабушка, со всей расторопностью, с какой позволял её возраст, направляясь в комнату дочери.
                ...
            Скорая приехала быстро.
            Несмотря на серьёзность ситуации, при виде врача, Шура не смогла сдержать улыбки: оставалось фактом, что рост мужчин такого типа средним обывателем обычно определялся на глазок - "метр с кепкой".
            - А он "с колпаком", - подумала Шура, ибо белоснежный накрахмаленный форменный цилиндр медицинского работника всегда выше любой кепки.
            Подвижный и разговорчивый, беседуя с больной, доктор успевал давать указания высокой, миловидной, по-юношески угловатой девушке - практикантке мед училища, называя её не иначе, как двоечницей, чем каждый раз вызывал сдержанную улыбку и у Шуры, и у бабушки, и даже у своей пациентки.
             Хорошо-о-о, хорошо-о-о, ладненько-с... - говорил врач, в своём белом халате и шапочке, похожий на снеговика. Примостившись на краю постели Клавдии Даниловны, не переставая отпускать невинные шуточки (чем моментально обаял всех присутствующих), он внимательно выслушал жалобы больной, и, укладывая в футляр аппарат, которым только что измерял давление, глубокомысленно с расстановкой произнёс:
            - Жить будете... А если хорошо, то и долго... - Терпеливо глядя, как старательно и неумело, закусив от напряжения нижнюю губу, будущая медсестра готовила шприц для инъекций, строго добавил: - И никаких волнений, никаких неприятностей!.. Только положительные эмоции!..
            Клавдия Даниловна стрельнула в Шуру взглядом, от которого та вздрогнула, как от удара плётки. Созданная этим удивительным маленьким человечком, атмосфера доброжелательности мгновенно рухнула. Шура поёжилась, ощутив озноб, и направилась к вешалке, готовая сейчас же выскочить в аптеку за лекарствами.
            - Мы Вас до аптеки сейчас подбросим, - заметив её порыв, пообещал добрый "гном" в белом халате.
            Через несколько минут Щура, зажимая в кармане упаковку с лекарствами, временами переходя на бег, возвращалась домой по тёмной заснеженной улице.
            - Как же после этого я из дома уйду? - размышляла девушка над последними словами врача скорой помощи, - ведь, если ей снова плохо будет, только я виновата буду ...
            - Погоди, постой... Куда спешишь, красавица? - от кустов сирени возле её дома в сторону девушки метнулась зловещая мужская тень.
            Шура вздрогнула, но не сбавляя скорости, на всём ходу скороговоркой неожиданно для себя выпалила:
            - Не трожь меня - дома услышат!.. - и ловко проскользнув между протянутой рукой незнакомца и забором своего палисадника, взбежала на крыльцо, громко хлопнув дверью на тугой пружине. Уже запирая дверь изнутри на огромный гаражный засов, девушка услышала сдавленный, с усилием сдерживаемый, зычный голос невидимки:
            - Ну, шо ты?
            - Она говорит: "Дома услышат..." - прозвучал ответ.

ГЛАВА 34
ЭКЗАМЕН ВНЕ РАСПИСАНИЯ

             Несмотря на то, что до своей постели Шура добралась далеко за полночь и совершенно не выспалась, проснулась она по привычке рано и, не позволяя себе ни минутки напрасного время провождения, лёжа дотянулась до учебников на столе и, как была в одной ночнушке, уселась на кровати, обложившись со всех сторон книгами и тетрадями...
            - Шура, внученька, поди умойся да покушай. - Бабушка стояла у незакрытой двери их маленькой комнатки с тарелкой горячих блинов. - Уже девять, а ты всё ещё не ела.
            - Девять?!.. - вскочив на ноги, с ужасом переспросила Шура, внезапно вспомнив свой вчерашний экзамен. - Меня в десять преподаватель ждать будет!.. - До института только добираться так минут сорок пять надо, да ещё его искать придётся, - вслух размышляла Шура, с ожесточением растирая на зубах пенящуюся пасту и ополаскивая лицо холодной водой из алюминиевого рукомойника.
                ...
            - Как же медленно тащится троллейбус!.. Он останавливается на каждом перекрёстке!.. Почему так долго не гаснет красный свет на светофоре!?.. Какой же нерасторопный этот водитель, кажется, он совсем не торопится открывать двери! - беспокойно размышляла Шура, стоя на самом проходе у передней двери, и, несмотря на недовольные реплики выходящих пассажиров, их "доходчивые" толчки локтями и сумками, твёрдо удерживала занятую позицию. - Вдруг он не дождётся меня и уйдёт?!.. Где, тогда я его найду?!.. Ведь мама про эту книжку обязательно спросит!..
            На остановке у института, Шура выскочила из троллейбуса первой и легкой трусцой побежала к серому панельному дому.
            - Не скажете, семнадцатая квартира, в каком подъезде? - не переводя дыхание, справилась девушка, у танцующих от веселящего морозца, двух кумушек, закутанных до самых глаз в тёплые платки, надёжно скрывающие загадочный возраст.
            - Во втором, - с некоторой ехидцей, отразившейся в чуть прищуренных, похожих на две тающие льдинки, глазах, ответила та, что повыше,
            - Всё идут, и идут... Стыда у них нет... - вторил ей, направленный Шуре в спину, сварливый скрипучий голос, исходивший из чего-то тощего и маленького, запечатанного в огромный платок и громоздкую чёрную шубу с большим поднятым воротником.
                ...

            - Вот она - семнадцатая, как раз напротив входа!
            Не успела Шура и дотронуться до кнопки звонка, как дверь открылась, словно сработал электронный датчик. С широкой улыбкой гостеприимного хозяина её встречал вчерашний экзаменатор, одетый, как на праздник, нарядно, но по-домашнему без пиджака и галстука.
            - Извините, я немного опоздала, - запинаясь на каждом слове и тщетно стараясь справиться с внезапным смущением, промямлила Шура, мысленно ругая себя за то, что до сих пор даже не удосужилась узнать хотя бы его имя.
            - Ну, что вы! Что Вы!.. Я никуда не опаздываю. И мне сегодня совсем некуда торопиться. Раздевайтесь. Проходите, - говорил он, уже закрывая за гостьей дверь и настойчиво предлагая ей раздеться.
            - Я за книгой пришла, - несмело напомнила Шура.
            - Знаю, знаю. Вот об этой Вашей книге я, как раз, и хотел бы с Вами поговорить. Разденьтесь. Минут на пять - не больше... Здесь жарко, Вы вспотеете, потом на улице зябнуть будете.
            - Ладно, только на пять минут, - нехотя согласилась Шура и, уступая настойчивому приглашению хозяина, молча проследовала в комнату.
            Посередине обыкновенной комнаты самой обыкновенной хрущёвки был накрыт необыкновенный праздничный стол на троих, а рядом с одним из приборов лежал "драгоценный" Шурин журнал.
            Увидев на столе свою голубую книжицу, Шура заметно успокоилась и про себя подумала:
            - Ну, конечно стол праздничный... У нас дома "Шампанское" и торт, разве что, на Новый год бывает...
            - Да, да, праздник. Небольшой, правда, да и то, только для меня одного и праздник!.. - словно, читая мысли девушки, промурлыкал хозяин квартиры. - Сегодня мой День рождения. Садитесь... Прошу Вас... Разделите со мной сию скромную трапезу. Не обижайте!.. Не лишайте старика, этой маленькой радости, - как голубь перед голубкой, не переставал курлыкать хозяин торжества. - Не будем сегодня говорить о грустном, вспоминать о возрасте...
            - Сколько же ему лет? Где-то нашей маме ровесник... Мой возраст для него, наверное, самое плохое воспоминание, - как обычно, про себя отреагировала Шура на последнюю реплику, но садясь за стол на краешек стула, предложенного ей галантным мужчиной, вслух сказала: - Какой же Вы старик? Вы ещё совсем не старик...
            Искусно сервированный стол и лёгкий голод, который испытывала девушка, лишённая возможности позавтракать дома бабушкиными блинами, придали ей решимости и она, без лишних уговоров, охотно зацепила вилкой аппетитный салат из стоящей перед ней тарелки.
            - Минуточку! Минуточку! Сначала тост...- притушил нескрываемый аппетит своей гостьи, хозяин, на удивление умело (без лишнего шума и брызг), открывая бутылку искрящегося напитка.
            - За Вас!.. За вашу молодость и красоту!.. За жизнь!.. - говорил он, торжественно поднимая бокал и глядя в глаза Шуре каким то неприятным маслянистым взглядом.
            - Почему за меня?!.. День рождения всё-таки Ваш, вот за Вас и пить надо! - с лёгким раздражением осмелилась возразить девушка и тут же, осеклась, подумав: "Как я могла?!.. Ведь он же мне в отцы годится!..".
            - О-о-о! Да не такая она и ручная эта юная леди... А вот, поди-ка ты, пришла... Ну да, и чyдненько... - снисходительно глядя на порозовевшую студенточку, подумал "нестарый" мужчина и тут же исправился: - Тогда, только за жизнь, за всё хорошее в этой жизни и за то, чтобы оно не кончалось!..
            С этим тостом Шура согласна была на все сто процентов. Она думала об Андрее, о том, как хорошо, что он есть и о том, чтобы так было всегда. За это девушка безоговорочно выпила всё своё шампанское до самой капельки. В голове сидела мысль, что пора уходить, но Шура не могла придумать, как это сделать, не обидев хозяина. Немного осмелев и исподволь оглядевшись по сторонам, она пыталась определить, кто же ещё живёт в этой небольшой, но уютной квартирке: жена, сын?. И, глядя на свободный третий прибор, спросила:
            - Кого ещё ждём? Кто ещё Вас сегодня поздравить должен?
            - Никого не ждём. Никто меня сегодня поздравлять не будет. Все поздравления, думаю, завтра будут, на работе, - несколько напряжённо и, как показалось Шуре, с некоторой прохладцей в голосе ответил именинник.
            - А это для кого? - кивнула Шура в сторону нетронутого третьего прибора.
            - А-а-а... Э-э-то... - голос преподавателя снова стал бархатным. - Это так положено. Один лишний прибор обязательно должен быть на столе...
            - Простите, Саша, можно мне Вас так называть, ведь Вас, кажется, Александрой зовут, - резко сменив тему, говорил хозяин, направляясь к незаметной двери в углу комнаты, - а как Вы относитесь к живописи?
            - С огро-о-мным интересом!.. - оживилась Шура, не ответив на первую половину вопроса (обращение по имени и отчеству стало теперь для неё более привычным). - У меня же отец - художник!.. Был... Он "Строгановку" закончил, а потом долго художником работал. И я рисовать люблю. Если в Москве бываю, то каждый раз в "Третьяковку" хожу...
            - Тогда, посмотрите, что у меня есть. Я, думаю, этого художника Вы узнаете.
             Шура легко поднялась со стула и, с явным удовольствием оказавшись на ногах, мгновенно оказалась рядом с преподавателем, исподволь, заметив, что её подбородок находится как раз на уровне его лысины. Он стоял перед небольшой картиной в золочёной раме, написанной маслом и висевшей над кроватью, которая занимала почти всю ширину узенькой комнаты и почти не оставляла прохода у стены. Шура, опершись коленями в край кровати, с любопытством потянулась к картине, силясь разглядеть автограф художника.
            В это мгновение, хозяин сзади обхватил девушку за талию и, прижимаясь к ней своим огромным круглым животом, попытался поцеловать в шею. Шура резко вывернулась и мигом очутилась в прихожей, не забыв по пути прихватить свой злополучный журнал. Сорвав с вешалки своё пальто и держа его в одной руке, другой она пыталась открыть незнакомый дверной замок. Руки девушки тряслись, замок не слушался, а хозяин, безучастно наблюдал за её потугами, неподвижно стоя на пороге "праздничной" комнаты.
            Очутившись на лестничной площадке чужого дома с пожаром на лице и с пальто в руках, Шура натолкнулась на недобрый ироничный взгляд девушки-подростка, сбегающей вниз по лестнице с верхнего этажа.
            На ходу, накидывая на себя капюшон и небрежно сунув в карман
пальто "Математiку в школе", Шура ещё долго, не оглядываясь, бежала вдоль улицы подальше от этого дома.
            - Почему он решил, что со мной можно так обращаться?!.. Что я такого сделала?!.. Как он мог про меня такое даже подумать?!.. Как хорошо, что у нас больше не будет "Элементарной математики"! А как же быть другим девчатам, которые у него учатся?!.. Ведь, он тогда от злости их обязательно на экзаменах засыплет... Мне-то хорошо - бояться нечего!.. А другим как?.. - не могла успокоиться Шура, стоя на задней площадке почти пустого троллейбуса и глядя через окно на остающиеся в только что пережитом прошлом заснеженные дома и улицы, забыв на время и о болезни матери, и об утраченной иллюзии самостоятельной жизни.
                ...
            Знакомый стук в окно, вернул девушку к действительности. Она всё ещё находилась на "дне рождения" своего педагога.
            - Собралась? - едва поздоровавшись, спросил Андрей.
            - Да, - рассеянно ответила Шура.
            - Ну, тогда одевайся! Пошли.
            - Куда? - всё еще туго соображая, что хочет от неё Андрей, спросила Шура.
            - Как куда? Переезжать на квартиру ты ещё не передумала?
            - А-а-а... Да, не передумала. Обязательно перееду... Но - не сегодня. Сейчас нельзя. Маме вчера плохо было. Скорую вызывали. Нельзя её сейчас одну оставлять. Врач сказал, что ей совсем волноваться нельзя, - приходя в себя, наконец, обрела способность говорить и мыслить Шура.
            - Ах, во-о-н в чём дело! А я то вижу, что ты сегодня сама не своя, - с сочувствием произнёс Андрей. - Ну, тогда бегом домой, а то замёрзнешь. Одевайся и выходи, - и он легко подтолкнул к открытой двери уже дрожащую от холода девушку.
            Через секунду Шура была уже на улице и, держа в зубах пушистые рукавички, застёгивала свой капюшон на непослушную деревянную пуговицу.
            - Давай просто по улице погуляем, а то после каникул у меня тоже времени совсем не будет. Не успеем оглянуться, как - выпускные экзамены, а потом сразу к вступительным в институт придётся готовиться.
            - А куда ты поступать думаешь? - окончательно придя в себя, с тревогой спросила девушка.
            - В юридический. Я так сегодня своим и сказал, что в военное училище ни за что не пойду. Не хочу я ничьим подчинённым быть. Хочу сам свою жизнь строить, а не по белу свету мотаться и семью свою с места на место дёргать. С тобой разлучаться не хочу...
            - Но юридического факультета здесь тоже нету, - сразу сникла Шура. - Всё равно уезжать придётся.
            - Я в МГУ поступать буду, чтобы все выходные дома быть, с тобой. Давай, сразу после вступительных экзаменов поженимся? Пока у нас будем жить... А после института нам, как молодым специалистам, квартиру дадут.
            - Постой, - перебила Шура красноречие юноши, - а мама моя как же, одна останется?.. - говорила она, совершенно не готовая к такому повороту событий.
            - Не одна. Павлик-то у неё есть, своя мама ещё живая, да и ты с ней так же часто сможешь видеться, как мы с тобой сейчас. Ведь ты-то никуда не уезжаешь, здесь остаёшься.
            - Ну, вот... Ты, оказывается, за меня уже всё и решил, - смущённо улыбнулась Шура, с удивлением отметив, как крепнет под её ногами почва и, как светлее становится и без того ярко освещённая лунным светом уютная вечерняя улица. Она шла, держа Андрея пoд руку и, прижав к себе ещё плотнее локоть своего спутника, физически ощутила необыкновенный прилив сил и уверенности. Теперь она не боялась ничего.

ГЛАВА 35
СЫТЫЙ ГОЛОДНОГО НЕ РАЗУМЕЕТ

            Экзамены сданы. Зимняя сессия для Шуры закончилась на три дня раньше. Она была чрезвычайно рада, что эти последние дни школьных каникул они с Андреем могли целыми днями быть вместе. Ни мать со своими нескончаемыми поручениями, ни брат со своими вечными проблемами (хоть сейчас он в и больнице), ни тем паче, бабушка - невидимая, но необходимая, не могли лишить их радости общения. Вот, только, неприятный холодок пробегал по спине от воспоминания чужого праздника и лёгкое угрызение совести оттого, что в эти самые лучшие в жизни три дня приходится обманывать домашних, делая вид, что каждое утро надо ехать в институт.
            - И почему, чтобы вот так встречаться с Андреем, мне всё время надо обманывать маму? Почему она не рада, когда мне хорошо?!.. Андрею про Павлика не рассказала... Ну, там не моя тайна. А вот почему я про этого институтского ловеласа промолчала? Разве это правильно, скрывать что-то от Андрея? Неужели я становлюсь врушкой? - после каждого ухода Андрея корила себя Шура, оставаясь наедине с собой и досадуя на свою "мягкотелость". - Ведь не была я такой раньше... В интернате так даже гордилась, что никому ничего сказать не боялась. Тем более, что не я, а он, глаза опустил, вид сделал, что меня не узнал, когда в коридоре института потом мне навстречу попался,. А ещё заместителем декана оказался!.. Да как таких вообще на работе держат?!.. Чему, кроме обмана, от него научишься?!..
                ...
            Галопом, словно тройка по зимнему накатанному следу, понеслись-покатились школьные рабочие дни. После занятий - короткая пешая прогулка в сторону Шуриного дома. И... на троллейбусах по домам.
            И Шура, и Андрей готовились к экзаменам. Вожатая - к весенней сессии. Выпускник - к экзаменам на аттестат.
            Однажды, выйдя из троллейбуса и, как обычно, направляясь к своему дому прямо через опустевшую проезжую часть оживленного проспекта перед своими окнами, Шура резко остановилась, услышав окликнувший её сзади знакомый голос, который заставил девушку вздрогнуть. Рядом с визгом затормозила машина. Разъярённый водитель, показав девушке увесистый кулак, промчался мимо. Ноги Шуры словно примёрзли к ледяному асфальту, она не могла сдвинуться с места. Прорвавшийся поток автомобилей огибал эту застывшую фигуру, словно горный ручей, омывающий лежащий на пути камень.
            Шура оглянулась.
            - Ну, да, конечно! Это она - мама Володи Шаронова, "грачёнка", Пашиного "подручного". Только какая она старая и совсем-совсем седая!.. Чего она хочет? - думала Шура, возвращаясь, на исходную позицию назад к остановке, едва стих поток машин, задержанный красным светом светофора на перекрёстке.
            - Здравствуйте, Екатерина Петровна, - ощущая во рту неприятную сухость и с усилием ворочая языком, поздоровалась она с маленькой женщиной.
            - Здравствуйте, - виновато и пугливо, глядя на Шуру вторила собеседница, и замолчала, глядя на неё расширенными глазами.
            - Вы что-то мне хотели сказать?
            Женщина переминаясь с ноги на ногу, как школьница, не выучившая урок, глядела на Шуру исподлобья и молчала.
            - Зачем остановила меня эта женщина? Что ей надо? Вдруг она вот-вот разрыдается, или раскричится, или ещё хуже, как моя мама, бросится на меня с кулаками, Бог знает, что она может выкинуть сейчас, здесь на остановке, у всех на виду, - думала в это время Шура.
            - Как Павлик? - наконец выдавила Екатерина Петровна.
            - В больнице. А как Ваши дела... Как здоровье... Как дети... - монотонно без всякой интонации одеревеневшими непослушными губами с трудом выговаривая слова, спросила Шура, только для того чтобы не услышать новых вопросов.
            И... тут женщину, словно прорвало. Она, по всему видимому, так давно держала в себе своё горе и так томилась желанием хоть с кем-то им поделиться, что тут же на остановке, не чувствуя ни холода, ни смущения от любопытных взглядов стоящих рядом чужих людей, торопливо, сбиваясь и путаясь в излишних подробностях, стала пересказывать Шуре всю свою длинную-длинную жизнь, прожитую за эти неполные пару месяцев нового года.
            - Папа наш умер... Мы, ведь, ничего ему не говорили... Как знали, что этим дело кончится... Так, почтальон, возьми да и принеси повестку прямо в квартиру... Нет бы в почтовый ящик бросить!.. Я то до вечера на работе была. Володя Маню с Ваней в садик отвёл, а сам в училище побежал. Катюшка дома одна с папкой осталась - приболела малость. Когда и как он умер - не знаю... Только, когда Володька с учёбы вернулся, отец в кровати уже мёртвый лежал, а рядом повестка - из руки выпала. А Катюшка, чуть брат на порог, дово-о-льная, сразу хвастаться: "Я тихо-тихо сидела, чтобы папу не будить". Маленькая ещё!.. Разве ж от неё что узнаешь?!..
            - А суд потом был. Через день после похорон. Вас там не было, - приблизившись к Шуре почти вплотную, и снизив голос до шёпота, продолжала свой монолог маленькая женщина. - Сама умереть хотела, - губы её задрожали, голос стал похож на всхлипывание, - а вот живу! - продолжала она, поочерёдно придавливая рукавичкой, то правый, то левый глаз. - Если б не дети, я бы на этом свете ни минуты не задержалась!.. - Три года! За что?!.. За групповую кражу. А сидит один... Да, право, Вам-то зачем это слушать?!.. "Сытый голодного не разумеет!..", - она собиралась сказать ещё что-то, но, передумав, повернулась и, вяло махнув рукой в Шурину сторону, медленно поплелась прочь.

ГЛАВА 36            
БЫСТРОТЕЧНАЯ ВЕСНА          

            Дни после Нового года летели и так стремительно, будто тогда же, сразу после праздника и закончилась зима.
            Март. И воздух, и осевший снег, и растущие сосульки на крышах - всё пахло весной. Заметно прибавились дни. Чаще и с удовольствием показывалось на небе мягкое солнышко. Метались по классам и коридорам солнечные зайчики. А время, словно пустилось вспять. Оно уже не зажимало в своих тисках нынешних выпускников. Казалось, что их уже совсем не волнует этот огромный календарь в школьном коридоре, ежедневно сменяющий по убыванию свои красные цифры - количество оставшихся до экзамена дней.
             Женский день 8 Марта для Шуры прошёл в бешеном темпе.
            К этому дню она готовилась задолго: в школе с пионерами репетиции праздничного концерта, а дома поздними вечерами после домашних занятий над институтскими контрольными, когда голова уже переставала хоть чего-то соображать, она чуть ли не до утра засиживалась над вязанием. Жакет - подарок для мамы она начала вязать ещё в январе. Дочь трудилась над ним около месяца. А мама этого даже не заметила. Она буднично, как что-то давно надоевшее, надела его утром (для тепла) под пальто и на весь день ушла к Павлу в больницу.
            Для бабушки подарок Шура сшила за один день. А как бабуля радовалась ему! Аж до слёз! Онемевшая от счастья, она стояла в своей "обнове" перед зеркалом, нерешительно поглаживая фартук на груди, и, словно не доверяя глазам своим, трогала рукой цветную вышивку на большом накладном кармане.
            Короткий день быстро сменился вечером, и Андрей пришёл за Шурой с билетами на вечерний спектакль в Драматическом театре. Как славно играли актёры! С каким теплом отзывался зал на происходящее на сцене! С каким приподнятым настроением и святой верой в то, что в этой жизни всё может быть, покидали зрители переполненный зал. Это была премьера спектакля "Однажды в новогоднюю ночь" (или "С лёгким паром!").
                ...
            - Вот и прошла весенняя сессия... У Андрея - последние школьные каникулы закончились. Начинается последняя школьная четверть. Оглянуться не успеешь - и экзамены на аттестат зрелости, - с грустью думала Шура, подходя с Андреем к своему дому поле своего последнего экзамена в институте.
             В эти каникулы Шура с Андреем старались не нарушать заведённого ими же дневного распорядка, позволяя себе день отдыха только по выходным. А в будни, пока Шура находилась в институте, Андрей ждал её у окна в вестибюле, зарывшись в учебники и, в соответствии с длинным списком вопросов к экзаменационным билетам, восстанавливал в памяти всё пройденное за эти одиннадцать школьных лет.
            - Снова в школу, - с вздохом сожаления проговорил Андрей, рисуя длинной сосулькой по уцелевшему посеревшему снегу на лавочке у Шуриного дома её имя. - Завтра первое апреля. "Первый апрель - никому не верь!". Смотри, не забудь... А то - твоя пионерия хитра на выдумки, - напомнил подруге Андрей и снова глубоко вздохнул: - Ох, и не хочется же домой идти! Так бы и просидел с тобой до утра на этой лавочке.
            - И примёрзли бы оба, - улыбнулась девушка и выскользнула из готовых к объятиям рук юноши. - До завтра! Снова в школу... Значит, в школе снова увидимся!.. - уже с крыльца вместе с воздушным поцелуем бросила Шура, закрывая за собой дверь.
            - Шурочка, радость-то какая! - лишь только внучка переступила порог дома, звонко хлопнув себя по бокам, широко всплеснула руками бабушка. - Завтра Павлика из больницы выписывают! - не дожидаясь вопросов, словно из ушата, окатила своей радостью Шуру старушка.
            - Бабулечка, а ты ничего не напутала? Мама говорила, что его не менее трёх месяцев там продержат... Вот, завтра можно кого хочешь дурачить. Для этого как раз День дурака и придумали, - боясь преждевременной радости, неуверенно возразила внучка.
            - Да нет, Бог с тобой! - перекрестилась бабушка. - Грех смеяться так! Клава сама сказала... Давеча днём за его летним пальтом приходила.
                ...
            В школе шутили все и над всеми. Ученики посылали друг друга то к директору, то в учительскую, то радовали одноклассников "объявлениями" типа - "Урока не будет! Математичка заболела!" и даже умудрились дать звонок об окончании урока через двадцать минут после его начала. Шура только улыбалась на все каверзные шуточки школьников, обращённые в её адрес. Но, когда из уст серьёзного и ответственного комсорга Иры Катышевой, мелькнувшей в пионерской комнате своими кудряшками, вожатая услышала:
            - Александра Павловна, Вас Орловский у часов ждёт, - она без тени сомнения, тут же закрыла пионерскую комнату на ключ и легко сбежала по лестнице на первый этаж.
            В фойе под часами, висевшими не стене перед входной дверью, никого не было. Зато, Ирочка Катышева, словно первоклашка, довольная удачной шуткой, радостно хихикнула, свесив свою коротко стриженную кудрявую голову через лестничные перила. Оказывается, её одноклассники всё ещё трудились над сочинением в классе, а она, написав его первой, уже изнывала от скуки в школьном коридоре.
            - Андрюша, давай сегодня домой на троллейбусе поедем?! Сегодня Павлика из больницы выписывают. Он уже, наверное, дома сейчас. Как же я по нему соскучилась! - скороговоркой говорила Шура Андрею, заскочившему на этой "укороченной" переменке в пионерскую комнату.
            - Правда?!.. Во, здорово! Значит, выздоровел? Совсем? Вот мама твоя, наверное, от счастья умрёт! -искренне радовался за свою подругу Андрей. - Теперь она наверняка болеть не будет. Я знаю. Когда всё классно, все болячки проходят!..
            Шура еле дождалась конца рабочего дня. Она торопила время, как тогда в интернате торопила школьные уроки, чтобы хоть на минутку увидеться с братишкой.