Не хотела писать о фильме, но прочитав несколько, так называемых отзывов, где авторы честно признавались в том, что Достоевский – не их автор, что читается с трудом, что фильм смотрели урывками, перемежая с хоккейными репортажами и новостными лентами, все-же решилась. Я ждала премьеры. Не только потому, что Достоевский – любимый писатель, не только потому, что «Бесов» перечитывала раз семь, смакуя, открывая каждый раз заново, было очень интересно режиссерское прочтение в изменившихся условиях. Получила огромное удовольствие от качественной работы, хоть и хотелось спорить не только с создателями фильма, но и, пожалуй, впервые с любимым писателем.
Удивительно, как на литературном сайте обходят стороной литературную составляющую талантливого произведения, сводя обсуждение до банально-оценочного «Содома и Гоморры». Да, революция – зло, чаще всего превращающая красивую идею, ради которой затевалась, в кровавую насмешку. Да, рождаясь в умах романтиков, она справляет тризну в компании фанатиков, возводя на пьедестал циничных подлецов. Но так ли очевидна революция как стихия, так ли понятны ее механизмы?
Композиционная вольность фильма, трактующего роман как детектив с элементами мистики, совершенно очевидно вызвана конъюнктурными требованиями современного зрителя. Мне такое построение не мешало, даже, пожалуй, добавило интереса. А вот главная претензия к создателям, теневая роль Степана Трофимовича Верховенского, центральной фигуры романа. Именно в Степана Трофимовича Достоевский вложил свое отношение к либерализму, именно он – предтеча революций, фигура, которую Достоевский по-своему любил и понимал, жалея. Романтик и мечтатель, всю жизнь положивший на поддержание собственного статуса «ученого мужа», на подпитку своих иллюзий, не замечающий сына не «со зла», а потому, что сам факт отцовства воспринимался только эгоцентрически, сквозь призму собственных страданий, герой вызывающий сочувствие. Он по-своему благороден, как могут быть благородны эгоцентрики. Но очень осторожен и даже труслив, любовь всей его жизни так и остается тайной для него самого, он боится признания, боится откровений. Не героизм ему нужен, а иллюзия героизма, не идеи рождает душа, а всего лишь тень, возводящую на фантомный пьедестал. Так и живет, довольствуясь миражом, не замечая собственного сына, проживая его капитал.
Петруша Верховенский – главный бес романа, наглый и циничный, не чувствующий корней, безусловно талантлив в продвижении своих интересов. Именно он - автор и создатель городского безумия, сумевший подчинить себе не только толпу невежественных комплексующих фанатиков, но и городскую элиту. Петр, остающийся в тени, ловко мимикрирующий и дергающий за ниточки человеческих слабостей. Кукловод-Петруша, гротескный персонаж, с этаким флером шутовства, топит город в крови и сжигает в огне. Эта связка отца-либерала и сына – революционного лидера совершенно очевидна в романе. В фильме, на мой взгляд, она проигрывает. Такое ощущение, что создатели увлеклись написанием портрета революции, оставив за кадром ее истоки. Впрочем, в романе истоки, сведенные лишь к образу старого мечтателя, тоже не кажутся мне реалистичными.
Отдельная тема – тема пути к Богу. Раз есть бесы, значит, обязательно должен быть Бог. И в фильме, на мой взгляд, довольно выпукло обозначены некоторые аспекты этой темы, порой шокирующие откровения. Трагичность самоубийства Кириллова как понятный нам, ментально-русский протест ребенка к Отцу Небесному. Сколько в этом от нас, как в извечном желании Чуда, как в ощущении Божественного начала. Тема прощения педофильского греха Ставрогина (как современно-то!) за муку исповеди, за то наказание, что сам он себе положил, за горящую душу. И эти постоянные вопросы о вере в Бога, это блаженство счастья последнего дня Шатова. Как же понятны и близки метания, как много в них нас самих, сегодняшних, все так же по-детски жаждущих Бога и отвергающих его с той же страстностью, способные и мышь за оклад иконы бросить в такие моменты. Впрочем, тут же пасть на колени перед оскверненной святыней и милости просить…
Фигура Николая Ставрогина, икона революции, назначенный лидер, совершенно далек от всех этих идей. Представитель элиты, автор собственной философии, низводящий в бездну ужасного совершенство, ему доставляет удовольствие игры людьми. Но история размноженной исповеди, история жалости к Даше, история осознания собственного безумия, фантомы бесов, в которых узнает себя, все это не делает Ставрогина однозначной фигурой.
Участники «пятерки», проводники тщеславных замыслов Верховенского выглядят статистами, заложниками невежества и собственной слабости. Не за идеей они идут, а за собственной исключительностью, за внешним проявлением силы, самоутверждением. А впрочем, как в романе, так и в фильме, самой идеи нет!!! В этом гений, низводящий идею и вскрывающий совсем другие мотивы. Мотивы реванша униженного человека, мотивы тщеславия и эгоцентризма. Как актуально, не правда ли?
О фильме, как и романе, можно говорить бесконечно долго. Изумительные, на мой взгляд, легко читаемые образы – бабочки Ставрогина, сцена с пляской в загоне для свиней, вольное прочтение эпиграфа романа, незавершенный мост Кириллова,отвергающий книгу Нового Завета столичный следователь, фильм искрит такими подсказками.
В романе важно все, здесь нет даже лишней запятой, над каждой фразой надо думать, принимать или опровергать, но пропускать через себя, избегая поверхностных суждений. Слишком много сейчас банальностей, слишком много откровенного невежества, извергаемого с многозначительным видом, слишком…