Савушка проснулась поздно. Всё лежала затылком к рассвету: следила, как серебристая тень её головы плавно, будто верхушка воздушного шара, поднимается по разрисованным обоям. Сначала тень задела рожицу с зелёными глазами, - она застряла между тенью прутьев койки и каждое утро смотрела на Савушку, смеясь.
Двадцать лет назад это была весёлая рожица, и она улыбалась Савушке немножко грустно, когда дети увезли Максимку в Мурманск. Десять лет спустя она смотрела на Савушку обвинительно, с укоризной: мол, могла бы взять билеты и съездить. Узнать. Попросить: дайте мне Максимку, я ему пальчики поцелую только, только поглажу макушку и подарю самосвал, и уеду... Но Мурманск большой, а Максимка маленький, - как найдёшь его там?.. А потом рожица выцвела, и стала смотреть на Савушку как старик, которого хотят отдать в дом престарелых, и всё не отдают, -тянут, ждут, думают: может, не придётся, может, сам помрёт, что грех на душу-то брать?..
Савушка иногда спрашивала рожицу: ну, может, ты уже и едешь?.. А я вот какая старая стала... Испугаешься, скажешь: какая бабка стала старая, некрасивая... да? И Савушка весело улыбалась рожице, представляя за её прозрачностью, как за водой, как Максимка, оттопырив обиженно нижнюю губу, смотрит на неё своими ясными глазами и качает головой.
Савушка дождалась, пока тень её затылка дошла до верхушки прутьев, и поднялась с постели. так легко, будто не в своём теле. Осторожно покосилась на подушку: вдруг, это душа вышла, а тело осталось лежать?.. Нет, ничего: мягкая впадинка от головы на белом квадрате подушки. Тело становится легче, - так и должно быть.
С тех пор, как Савушка увидела Птицу, она уже больше не могла ловить кур, и, цепенея от силы, с которой те вырывались из рук, хватать их за сухие, прохладные лапы, держать головой вниз, удивляясь, как вытягивается шея птицы, какой оказывается она длинной и пронзительно тонкой перед тем, как лечь на старый в зарубинах пень. Савушка ела вишню, капусту, свеклу, и часто ходила в подвал за банками, которые "крутила" бог знает когда... Давно Савушку заподозрили в умопомешательстве. Она слышала однажды: костлявая Рита Геннадьевна, развешивая бельё, громко шептала соседке: - Выжила из ума, я вам говорю. Свет в погребе жжёт почём зря. Поснимала занавески, - вы видели её окно? Она окно моет каждое утро! А эти косточки? Вы видели, что она делает с косточками куриными? Я застала её вчера у мусорки: она их выбирает, в тряпку кладёт и хоронит. Ведьма.
Савушка вздыхала, говорила рожице: - Вот, приедешь, а они тебе наплетут... скажешь: сумасшедшая стала бабка. Бросишь меня, да, Максюша?.. Ты их не слушай, не бросай меня, а то как же я...
Савушка брала за подол халат и вытирала слёзы, отвернувшись от рожицы. Это было стыдно, - плакать, чтобы видели. Савушка - она сухарь, она от роду ни при ком не плакала. Даже когда свекровь в окно низкого крепкого дома выбросила свёрток с новорожденным Лёней, - она прыгнула в окно за ним следом, подняла свёрток с земли, отряхнула новое одеяльце, и пошла искать ночлег. Даже тогда она не плакала. А когда Лёнечкин папа через два года пришёл к ней за супружеским долгом, бил её ногами и таскал за волосы, - она только смотрела на кроватку, где спал Лёня, и молчала, сцепив зубы, чтобы сын не проснулся. Савушка своё тело благодарила за силу и кормилась ворованными курами, - на своих не хватало денег. Ночью шла во двор, раскручивала проволоку на дверях сарая, и тихо брала курицу. Поворачивала её голову быстро, чтобы та не успела удивиться внезапной своей участи, и прятала её за полу пальто. Тёплая мягкая птица лежала на столе, пока Савушка на всякий случай задёргивала наглухо занавески на окне комнаты. Маленький Лёнечка подходил, вставал лицом к свисающей с края стола птичьей голове, и пальчиками гладил ей помятое разворошенное крыло: спи, спи. Савушка любовалась на сына: какой он ласковый, этот ребёнок. От отца к нему не перешла злоба, и он гладил неживую птицу, и Савушка обещала ему, что птичка тоже сейчас ляжет спать, и ты, маленький, ложись. Лёнечка тогда перед сном расспрашивал: в каком гнёздышке птичка спит, как она утром проснётся, и летает ли она?.. Савушка кивала: - Летает, конечно, летает… Она сочиняла ответы, а потом повязывала косынку на голову, несла птицу в кухню, закрывала дверь и, ощипав её до тонкого перламутра нежной куриной кожи, готовила на завтра и послезавтра, и ещё на день, и лапшу, и кое-какой плов, и зажаривала остатки, прятала в стеклянную банку и уносила в погреб, - на потом. Лёнечка рос хорошо, быстро и не знал голода.
Савушка однажды в феврале уложила Лёнечку спать, - он потряс её своей болезнью. Горлышко было пугающе красивого алого цвета. Голос будто иссяк, высох звонкий ручеёк его долгих неутомимых историй, лоб побелел и Лёнечка одними губами просил : мама, мама... не звал, - просил. Савушка знала, что надо сварить густой бульон, и поить его, поить, поить бульоном в солнечных кружочках куриного жира, чтобы смыть алую краску с детского горла, чтобы вернуть к жизни звон голоса в полупустой квартире на первом этаже. Лёнечка любил петь, и Савушка не могла позволить его голосу пересохнуть. Савушка пошла во двор и в темноте проворно свинтила проволоку с калитки курятника. Высокий тучный Щеглов захлопнул калитку, как капкан, и стал орать на весь двор: - Вот она, воровка! Ритка, зови участкового!
Савушка проползла по полу курятнику в дальний угол, наступая коленями на полы старого пальто, села на устеленный заледеневшим помётом пол, закрыла лицо руками и думала, что есть сил, так громко, как только может думать человек в немой миг страха и отчаяния: - Приду, я приду, приду, приду! Куры метались по тесным тёмным углам, били её своими лёгкими крыльями, а Савушка смотрела сквозь темноту на бледный лоб своего сына, и просила его: - Только ты спи, спи, спи.
Участковый отогнал соседей от курятника, фонарём высветил тонкую белую дорожку до серого пальто Савушки, тихо позвал её: - Идёмте. Савушка вышла, опустив лицо. Мимо бежали куры, и соседи в темноте метались по двору, пытаясь загнать перепуганных птиц в их тесный загон. Чьи-то голоса бросали в Савушку грязные слова, и была в этих голосах радость обличения, негодование почти счастливое, а Савушка только думала: тише, тише, не разбудите Лёнечку. Тише... Савушка зажмурилась, поднесла палец к губам: -- Тс-с-с… Это короткое внятное «Тс-с-с» напугало взбудораженных и счастливых в своём праведном гневе людей.
Участковый заставил всех разойтись по домам. он говорил таким ровным голосом, что у Савушки внутри всё легло и успокоилось, будто постелили скатерть гладкую на не отёсанный, ощетинившийся занозами стол. Участковый молча смотрел как расходятся по подъездам люди. Савушка стояла рядом, думая в темноту: - Ты спи, спи, спи, сыночек, я приду...
Участковый взял Савушку за руку и повёл к дому. Спросил : которая квартира? Савушка испугалась, что этот человек с ровным голосом сейчас зайдёт в их квартиру, разбудит Лёнечку позорным допросом, и она уже не изменит ничего больше для своего сына, - допрос запечатает последнюю надежду. Как дверь на щеколду, которую покрывает ржавчиной время, и не выпустит и не впустит никого и ничего, и даст всему погибнуть. Савушка обманула: - Та, синяя дверь.
Участковый выпустил Савушкину руку, и сказал: - Завтра придёте, я вам смену дам, дам две в неделю, - техничка в декрете, некому мыть полы, пойдёте? Савушка кивнула.
Участковый медленно шёл со двора, будто в раздумьях. Савушка дождалась, пока он уйдёт, оглядела окна: они гасли одно за другим, равнодушные и чужие. Савушка вернулась к курятнику, схватила первую попавшуюся птицу и, повернув её голову вокруг, побежала домой.
Савушка потрошила курицу торопливо, чтобы поскорее сварить спасительный бульон. И вдруг на стол выпало что-то мягкое, в розовых прожилках... это было яйцо, недозрелое, как незрелый плод ягодного дерева... бледный, в живых веточках сосудов, оплетавших его защитно.
Утром Лёнечка пил бульон, вечером Савушка его носила на руках, - качала, пела тихонько ему, и жаловалась, когда он спал, что вот, что она натворила... Но ты меня, сыночек, прости, прости.
Савушка в первый раз закопала куриные косточки в то утро.
Птица сидела на широком столе в саду. Савушка несла грубый мешок к забору: высыпала из него нарезанные яблоки, просушить на солнце. Птица сказала: - Смотри.
Савушка провела рукой по сморщенным охристым спинкам старых яблок, и подняла лицо: солнце ударило в глаза алой краской, заныло в затылке и руки безвольно легли на траву, и трава билась мягко под ладонями, будто хотела прорасти Савушку насквозь, заживо.. Савушка сидела, не двигаясь, остро чувствуя алое пекло в глазах. Птица слетела со стола и села рядом с Савушкой, прямо на носок её тапка. Покрутила головой мягко, не по-птичьи плавно, с жалостью посмотрела на Савушку и сказала: - Это свет, свет такой. Поморгай, и увидишь: свет алый, мир разноцветный. Савушка послушно поморгала, и смогла рассмотреть птицу: это была красивая гладкая несушка в ровных, переливающихся на солнце перьях. На спине у неё лежал лепесток яблоневого дерева, подтверждая, что всё: и Савушка, и сад, и Птица, - всё на самом деле. Птица смотрела на Савушку и понимала, что та её узнала. Савушка пошевелила ногой, и Птица сошла на траву, продолжая смотреть на неё.
- Узнала, я тебя узнала, - кивнула Савушка, сжав пальцы до белого хруста, вырвав с корнем жадно растущую траву.
- Я тебя простила, - утешила её птица. - Лёнечка живёт, и Максюта живёт, и уже у Максюты скоро будет сын, - я видела, хороший, хороший будет.
Савушка вздохнула и заплакала над сморщенными яблоками. Птица дошла по траве до калитки, осмотрелась, раскинула крылья и улетела высоко.
Савушка утром перво-наперво вымыла окно, - она всё смотрела во двор, ждала Птицу, но та не возвращалась. Савушка, привычная к ожиданию, теперь никак не могла заставить себя ждать не беспокойно, а как всегда, как прежде: когда было неважно, сколько жизни на это уйдёт, а всё равно ещё останется. Теперь уже Савушка знала, что времени нет совсем. Она стала искать Птицу. Та знала и про Лёню, и про Максюту, и даже про его ребёнка, которого ещё нет. Птица знала, где их искать. Савушка могла взять серую картонную коробку с игрушечным смосвалом, и найти на билет сколько бы там ни хватало, и поехать в Мурманск. На это ей бы хватило времени, хватило бы.
Птица сидела на столе в комнате. Савушка проснулась от её пения, - едва слышного. Солнце взошло лишь своим краем, и окрасило комнату, и Птицу, и всё вокруг ровным, нежным алым светом. Птица пела алую песню, - а на пол стекала синяя вода, заполняя собой всё вокруг, и уже дошла до рожицы на стене, и теперь ползла вверх вместе с серебристой тенью затылка Савушки... Савушка смотрела на Птицу и улыбалась волшебству, - первому в её жизни. Волшебству, которое она всё же успела застать. Савушка кивнула птице: - Прилетела… Спасибо, спасибо.
Лёня и Макс стояли у двери подъезда и молча курили. Грузовик с положенными для него гвоздиками и венками медленно тронулся вперёд, мимо Савушкиного окна, где теперь молчали розовым светом окно и стена за ним. Соседи, смущаясь неподходящего момента. Но всё же желая взять себе немного славы неожиданно красивого сына Савушки, протягивали ему листочки для автографа. Лёня между делом подписывал листочки, не глядя на людей. Немолодая Анна, - бывшая жена Лёни, вынесла из квартиры большую коробку, протянула Лёне со слезами, и отвернулась от него. От его молчания, трусости, и всего, чего Савушка в нём не растила.
Лёня открыл коробку, в ней стоял блестящий зелёный самосвал. Открытка с зайцем и неуместными мимозами на раскрашенной восьмёрке праздничного марта. В углу открытки Савушкина рука аккуратно вывела: Любимому Максюточке от бабушки Савы.