Мама

Борис Мильштейн
               

Было промозгло от повышенной влажности и порывистого ветра, но детский ум этого не ведал, и потому память зафиксировала зимнюю стужу, отсутствие тепла и гнетущий душевный дискомфорт из-за того, что мама лежала в больнице.
Это неестественное состояние для детской души, когда мамы долго нет дома, наложило отпечаток на нас троих, бредущих проведать заболевшую маму.
Весь неблизкий путь, больница находилась на отшибе в посёлке, мы грозились рассказать маме о проделках и шалостях друг друга, чтобы она, если не отругала, то хотя бы пожурила каждого из нас. И агрессивно настроенные вошли в палату.
Но, увидев нашу маму, тихо лежащую на больничной постели, у которой, чтобы она ни делала, всё всегда «горело» в руках, мы  сразу же забыли свои взаимные детские обиды.
Какое-то сиротство витало в больничной палате, а запах карболки, казалось, въевшийся даже в металлические кровати, дополнял и без того унылую картину. Мама, которая, забывшись в хозяйственных заботах о семье, бывало, пела своим изумительным голосом, да так, что прохожие останавливались на улице, чтобы послушать её, сейчас лежала на казённой постели, такая непривычно бледная, а серого цвета наволочка в каких-то разводах лишь подчёркивала нездоровый цвет лица. 
Мы начали дружно убеждать маму, что у нас всё хорошо, что мы не ссоримся, живём мирно, и что с нетерпением ждём её домой. Но разве можно маму обмануть? И потому мама, своим таким непривычно тихим голосом, для порядка пожурив и главное, приласкав каждого из нас, поселила в наши души умиротворение и покой.
Обратный путь был не таким долгим и стылым.