Штосс (продолжение)
Михаил Юрьевич Лермонтов, простите, что дерзнула продолжить Ваш рассказ
Автор Иванова Марина
Он решился! В ту же ночь, будучи в том смутном для его сознания состоянии, Лугин проснулся, как всегда, в креслах. Торопливо подойдя к двери, ведущей в прихожую, он мысленно вспомнил образ той, на которую уже не мог надышаться. Он жил ею, боготворил и всецело уже принадлежал ей…
«Сон, странный сон», — вспоминал Лугин, судорожно хватаясь за голову, — чтобы это могло значить?! Нужно обязательно его вспомнить. Так, улыбка, необъяснимо - тайная улыбка милого божественного создания, томящегося в ожидании чуда.
Того самого чуда, которое я жду с первой минуты рисуя эту маленькую красивую головку на своем коричнево - зеленом холсте. Мой ангел, моя мечта, она уже близко. Она рядом! Протянуть только руку и ощутить не воздушное легкое облако, а живую теплую человеческую плоть. Плоть, которая так долго страдала в ожидании счастья, обыкновенного земного, пусть временного, но счастья. Она во сне шепнула мне, чтобы я решился….
Лугин еще сильнее сжал виски похолодевшими желтыми руками. То, что руки тоже были желтыми, очень удивило его. Он посмотрел на них еще раз. Цвет рук испугал его.
« Но это уже слишком! Болезнь прогрессирует», — подумал он.
Неожиданно в дверь позвонили. Такую забытую давящую тишину, казалось, уже ничто не могло испугать. Лугин чувствовал, что он прожил в этой квартире вечность. Звонок еще резче повторил свой назойливо - звенящий резонанс.
Медленно камердинер Никита отворил дверь и тут же весь оживился и даже немного помолодел от вида прекрасной и свежей чернявой красавицы, которая надменно велела доложить о своем прибытии. И в ту же минуту Лугин с удивлением рассматривал молодое бледное лицо мадам Минской.
— Полно вам! Так испугать нас! Мы более месяца обеспокоены вами.
Лугин растерянно смотрел на темный капюшон, который она небрежно откидывала назад и на перчатки, нервно покидавшие каждый пальчик избалованной кокетки.
— Ну, что ж вы так бесцеремонно рассматриваете меня? Что у меня вместо головы тоже лимон? – спросила она, откровенно смеясь и заигрывая с ним.
Лугин ничего не ответил ей, а только испуганно оглянулся назад, почувствовав за спиной холодное дыхание своей новой возлюбленной. Он, не видя ее, чувствовал, что она испытывает сердечные муки ревности. Лугин ничего не мог объяснить своему ангелу - мечте, он только виновато вздыхал и косился на злющий портрет старика, который был очень недоволен приходом земной особы.
— Каким образом вы здесь? — спросил он сконфуженно, обращаясь к Минской.
Невольно взгляд его упал на сверкающую бриллиантами букву «М» — вензель с царской короной наверху.
— Каков хитрец! Я запомнила адрес, который вам отчетливо говорил голос,— поправляя голубой бант со сверкающими от свечи камушками, кокетливо произнесла она, вплотную подходя к Лугину. — Так разыграть меня и пригласить комильфо на свидание.
От нее веяло теплым живым дыханием и взволнованно поднималось соблазнительное декольте. Минская была восхитительно красива и обворожительна. Она всем своим видом давала понять, для чего пришла.
— Благодарю вас, — взволнованно произнес Лугин, целуя маленькую нежную ручку. — Я тронут вашим участием. Вы мой самый настоящий друг. Мне в данную минуту просто необходима ваша помощь. Вы давеча говорили, что мне нужно полюбить! Я вник вашему совету. Я полюбил одну девушку. Могу я быть с вами откровенен?
Минская неловко отняла руку, хотела было рассердиться за столь грубое отношение к ней; в один миг у нее в душе стали бороться два чувства: чувство оскорбленной отказом женщины и чувство любопытства, которое присуще всем людям.
Второе взяло верх. Она тут же нашла Лугину оправдание, вспомнив, что у ее давнего друга был сплин и, приняв его похвалу за комплимент, Минская вся напряглась, немного подалась вперед, готовясь выслушать его исповедь.
— Позвольте объясниться! — произнес он с волнением. — Петербург останется единственной моей любовью надолго и никакая Италия мне будет не нужна. Именно здесь я встретил ту, которую полюбил всем сердцем.
Я не могу открыть имя моей возлюбленной, пока не могу. Да это и не важно. Я обещаю вам, что вы первая узнаете, кто она. Сейчас мне нужно только одно: мне нужны темные карты. Вы можете их достать.
Но мне необходимы не простые карты, мне нужно, чтобы вы сходили к Гюнтерфетеру на Михайловскую площадь в антикварную лавку. У него есть коллекция старинных меченых карт. Я знаю, мне бы он с легкостью отказал, вам будет не в силах.
Прошу вас ради нашей многолетней дружбы помочь мне. Возьмите вот эту старинную золотую табакерку, доставшуюся мне от деда. Эта вещица стоимостью всей его лавки. Прошу только две колоды карт больше ничего, — шептал ей на ухо Лугин.
— С одним условием, что я первая буду представлена вашей избраннице, — усмехнувшись, произнесла фрейлина.
— Обещаю. Я ваш вечный должник. И никому ни слова. Я решился!
— Решились на что? – с удивлением переспросила его Минская.
— Узнаете позже. Скорее добудьте мне эти карты, прошу вас, — произнес взволнованно Лугин.
Темная комната наполнилась ароматом восточных духов после ухода придворной фрейлины Минской, которая обладала отличительным знаком представительниц знатных дворянских фамилий — бриллиантовым вензелем на левом плече.
Лугин вышагивал взад и вперед, судорожно разминая пальцы и пытаясь упорядочить свои мысли.
С портрета на Лугина презрительно смотрел злобный старик. От его взгляда стало Лугину не по себе, он взял кисти и подошел к «двойнику» хозяина дома, над которым он трудился каждый вечер перед игрой. Он с большим усердием наносил и наносил новые штрихи на портрет и в скором времени заметил, что неясные очертания стали приобретать более мягкое выражение лица и глаз. Работа подходила к концу.
«Искусство может спасти и вылечить так же, как и убить» — продолжал он уговаривать себя, нанося все новые и новые оттенки на ненавистный портрет.
Краем глаза он любовался законченным портретом своего Ангела – Хранителя, мягкими очертаниями своей неземной женщины - мечты, которая светила ему такой добротой и любовью. Лугин вспомнил, как он с великой радостью работал над ним с того самого дня, когда переехал в Столярный переулок у Кокушкина моста.
Если портрет старика он писал до игры, то портрет своей страсти начинал писать сразу же после ее ухода, потому что боялся что - либо пропустить в ее взгляде, жестах.
Он старался впитать каждую черточку нежного личика, ее улыбку, выражение глаз. Он знал своего ангела очень хорошо. Он не мог надышаться на нее и мысленно постоянно разговаривал со своим идеалом.
Осталось завершить портрет старика. Лугин всегда советовался со своей женщиной - мечтой, женщиной - ангелом, рисуя этот новый образ своего ночного гостя.
Незаметно для себя самого Лугин увидел в очертаниях старика большие изменения. Он с каждым наброском становился более симпатичнее и добрее.
Лугин еще раз отошел, взглянул на законченную работу со стороны, вздохнул и обернулся на портрет, висевший на стене. Он увидел, что глаза старика со стены смотрят на него уже не так зловеще и даже незаметная улыбка мелькнула у него перед глазами. Желтизна уходила на второй план. Лугин подошел ближе к старому портрету и стал внимательно рассматривать его. В этот момент старик по – доброму подмигнул ему.
«Этого не может быть»,— подумал Лугин и выскочил из душного помещения на улицу.
Он едва не сбил дворника, который, грубо выругавшись, продолжил свою важную работу под проливным дождем.
Лугин не шел, он бежал, пытаясь спрятаться от действительности, которая неожиданным образом захватила его целиком. Он никогда прежде не испытывал такого чувства.
«Они живые! Этого не может быть? Мои картины живые! Я чувствую тепло, исходящее от них», — повторял про себя Лугин, шагая по вечернему Петербургу.
Чувство любви доселе не было ему знакомо. Как всегда он боялся любить, считал себя недостойным этого чувства, хотя глубоко в подсознании понимал, что может любить искренне и с юношеских лет ждал этого.
Он был как бы мертвым изнутри. И вдруг он ожил вместе с ее портретом. Он вспоминал каждую черточку вырисованную им с такой любовью. Он вспомнил, как она приходила вместе с этим противным старикашкой на игру каждую ночь. Как восхитительно хороша она была: русые локоны обрамляли ее матовое с нежным розовым отливом личико.
На ней не было той восковой белизны, которая имелась у петербургских барышень в моде. Она вся дышала такой естественной красотой и от любви выглядела живее всех живых.
Ангел - мечта мило улыбнулась, приподняв кончики пухлых розовых зовущих губ, и открытым взглядом влюбленных глаз захватила в плен все его внимание. Она с такой теплотой смотрела на него, что он утонул в бесконечности ее бирюзовых глаз.
Стройный стан изящно подчеркивало платье такого же волшебного цвета, которое каждый раз нежным шорохом пробегало волной желания по его телу, когда она проходила мимо.
Ему хотелось никогда не расставаться с нею, хотелось ежесекундно погибать в глубине ее умных и добрых глаз, хотелось дышать с нею одним воздухом, и чтобы голова продолжала кружиться от непонятного нового чувства, когда горечь во рту сменяется сладким земляничным привкусом и вокруг фруктовой свежестью наполняется воздух.
Лугин очнулся от воспоминаний и увидел, что он стоит на Кокушкином мосту. «Что со мной происходит?!» — подумал он, оглядываясь и изучая Петербург заново.
Он по – новому взглянул на серый, и как ему казалось ранее, душный город. Его уже не раздражала мерзкая погода осени. Он вдохнул глубоко и вдруг серый Петербург наполнился новыми яркими красками.
Лугин увидел салатовые, персиковые, розовые особняки, которые от дождя стали более насыщенного цвета. Стиль «барокко» радовал своими смешными рожицами лепнины над фасадом зданий, а изящные колонны «классицизма» заставили его из вечно – сутулившейся позы выпрямится; и он за столько лет впервые улыбнулся. Он подставил лицо мелким, приятно колющимся дождинкам, и громко произнес:
— К черту Италию! К черту ипохондрию! Я ожил! Я решился!
Впервые он другими глазами увидел Петербург. Он рассматривал его глазами влюбленного юноши. Лугин восхищался каменной мостовой, которая сияла, как черный крупный жемчуг, омываемый чистейшей дождевой водой. Ему нравился Екатерининский канал, где вода блестела масляной черной краской, отражая бликами гордо проплывающие на голубом небе низкие тучи темного серебра.
Лугин отчетливо слышал, как в унисон его настроению играл симфонический оркестр из звуков падающих блестящих капель в воду, сливаясь с кружащимися разводами, догоняющими друг друга, и соединяющимися в единое целое спускающегося на землю вечера, подсвеченного иллюминацией только что зажженных ночных фонарей.
Начинало темнеть, Лугин уверенно зашагал в близлежащую таверну, где они договорились встретиться с Минской. В кармане оставался последний клюнгер. Он посмотрел на него и заулыбался. Его не пугало то, что он нищий в данный момент. Лугин понял одно, что никогда доселе не был таким счастливым. Он приобрел любовь, ожил и узнал, для чего родился и жил все это время.
— Мой друг, вы действительно здоровы! Я никогда не наблюдала ваших таких счастливых глаз, — произнесла фрейлина, улыбаясь, протягивая ему карты. — Всё, как вы просили. Надеюсь, я узнаю о вашей помолвке не из газет, — засмеялась она и быстро распрощавшись, исчезла в ночи.
«Фрейлины могут себе позволить узнавать все первыми, тем более являясь хозяйкой литературного салона», — подумал Лугин, и поспешно выпив горячего шоколада, отправился на свою последнюю игру.
До полуночи оставалось немного времени; Лугин взволнованно метал карты из двух колод. Он тщательно нащупывал незаметные шероховатые вкрапления и внимательно изучал их.
— Сегодня должно все произойти, — произносил он вздыхая. — Сегодня должно все случиться. Этот противный старик так и сказал, что только один раз будет ставить на это Божество, которое он каждую ночь приводит с собою.
Одно Лугин не мог понять: каким образом он смог, не видя ни разу ее лица, сделать наброски своей единственной и незабываемой страсти. Как ему удалось нарисовать портрет этого давно умершего старика, голос которого звал его все это время? Но одно Лугин знал точно: он ради нее родился, ради нее жил и ради нее готов поставить на карту свою душу.
За весь этот месяц старик выиграл у него все его состояние. Лугин проигрался полностью, но он ни разу не ставил на карту свою душу. Цена душе деньги — очень мала. Цена душе любовь — равна! Старик уговаривал его с первого дня знакомства решиться поставить душу, как он предполагал, на последнюю игру.
Лугин откровенно смеялся ему в лицо, он знал, что никогда этого не сделает. Он играл каждую ночь, зная, что проиграет, но он не мог отказаться только ради нее. Он хотел видеть ее, наслаждаться милой улыбкой и быть любимым этим божественным созданием.
«Старик? Кто он ей? Скорее всего, он ее мучитель, бывший муж, который загубил молодую невинную душу и до сих пор мается в этой жизни, не давая покоя ни себе, ни ей, ни всем жильцам этих апартаментов», — думал Лугин, вздыхая.
Шаркающие шаги, осыпающаяся штукатурка прервали его мысли. Старик появился, как всегда, с высокомерным пренебрежением к окружающему его временному миру. От него также веяло зловещим холодом.
Единственное, что отличало его в этот день, это то, что он был, как говорится, в одной поре. Он больше не становился ни низким, ни высоким, ни толстым, ни худым. Ночной игрок был просто сгорбленным несчастным стариком. Он важно сел напротив Лугина, запахнув свой полосатый халат, нервно улыбаясь.
Лугин равнодушно положил пред ним две колоды карт, принесенные Минской.
— Какой сегодня день? – не глядя на колоду, спросил старик.
— Середа! – ответил Лугин и испугался.
Что - то необъяснимо - тревожное царапало душу.
— Спешу заметить, что душа принимается чистая. Не нужно ее портить, — противно смеясь, произнес старик, внимательно разглядывая колоду карт. — Любезнейший,— обратился он к Лугину. — Минская вас обманула. Она не была на Михайловской площади, — произнес он, ухмыльнувшись, и положил на стол знакомый бриллиантовый вензель на голубой ленте. — Она обронила его в Апраксином дворе, где приобретала эти карты. Запомните! Ничего не может быть страшнее отвергнутой женщины. — Вы будете играть? — спросил он, уже откровенно смеясь в лицо Лугину. — Вы решились?
Лугин сконфузился и судорожно пытался понять, что он уже проиграл, даже не начав игру. Он медленно повернул голову, чтобы попрощаться с любовью всей своей жизни; глазами полными слез он смотрел на свою мечту, на своего ангела, на свою свободу, на свою чистую любовь.
Оконченный портрет молодой девушки внезапно ожил, и та, которая каждую ночь болела и переживала за него, когда он играл, неслышно подошла к нему, обняла его, улыбнулась, и Лугину показалось, что от нее исходит тепло. Он не мог вынести больше этого и прокричал в лицо противному старику:
— Я решился! Ставлю душу свою за нее!
Старик злорадно усмехнулся и воскликнул, сыпля искрами злости во все стороны. Вы держите банк?
— Да, я ставлю душу на карту. — Мечите!
Направо упал туз бубновый. Налево шестерка загубившего свою жену старика.
Старик стасовал карты, срезал и стал метать.
— Соника! — воскликнул он и добавил: «А почему загубивший свою жену? Это дочь моя и ваш выигрыш.»
Старик обнял девушку, поцеловал ее и сказал: « Благославляю вас. Живите в мире». Он повернулся к Лугину, вздохнул и произнес:
— Последняя просьба к вам: замените мой старый портрет на новый. Этот я забираю с собой. Благодарю, что вы услышали меня и все сделали верно. Теперь я покоен за дочь. Сказав это, он растворился в утренней дымке …
Лугин очнулся от крика мальчишки рассыльного под окном:
— Последние новости! Последние новости! Покупайте последние новости! Газета «Северная пчела». Огромный выигрыш в 400 000 рублей выиграла в лотерею гувернантка Штосс!
Лугин удивленно посмотрел на свою возлюбленную. В руках она держала лотерейный билет и газету, а на столе лежала бриллиантовая буква «М».
— Поздравь меня, любимый, — тихо произнесла она.— Папенька сказал, что все это ради того, что ты — решился…