В сентябре, совершенно неожиданно для себя, я получил повышение по службе. В связи с тем, что практически все, поступающие на вооружение самолеты были оборудованы тормозными парашютами, в авиационных полках ввели парашютно-десантные службы (ПДС). До этого они были только в дивизиях. Соответственно появилась должность ее начальника, штатная категория – капитан, летчик.
Стали смотреть, кого же из старших лейтенантов назначить на эту должность. В то время, после резкого сокращения Вооруженных сил и авиации в том числе, многие офицеры, чтобы остаться на службе, соглашались на понижение в должности. Так и мы, вновь прибывшие, почти все в ОРАП-е были старшими летчиками, ведущими пары, а здесь стали рядовыми. Так что кандидатов было много.
Командование полка решило: у кого выше парашютная подготовка – того и назначить. Оказалось – у меня: больше всех прыжков и 2-й разряд по парашютному спорту. Предложили. Пришлось подумать. К тому времени, когда я почувствовал себя состоявшимся летчиком, мне перестали нравиться парашютные прыжки. Летчик должен сидеть в самолете и управлять им, а не выпрыгивать из него, как заяц из кустов, и не бросать верного друга. Однако, третий год старшим лейтенантом хожу, другого продвижения и близко не видно, особенно в этом полку. Скрепя сердце – согласился.
Нагрузки прибавилось: надо было заниматься увеличенным подразделением парашютоукладчиков и участвовать в парашютных прыжках. Начальник ПДС дивизии был ярым фанатом своего дела и энергично начал повышать десантную подготовку вновь назначенных начальников ПДС полков. Зная нелюбовь летчиков к прыжкам он готовил приказ по дивизии и сам составлял плановую таблицу, включая туда всех. Увильнуть было трудно. Нет, я не боялся прыгать, но это сильно мешало полетам. Приведу пример.
Как-то в одном из подъемов при покидании самолета Ан-2 я поскользнулся и в падении начал вращаться. Пробовал остановить это вращение, но не успел – подошла высота раскрытия парашюта. Дернул кольцо, купол пошел между ног, стропами захватило одну из них – правую, но парашют раскрылся. Однако, я оказался в довольно неприличном положении: одна нога вверху, другая – в шпагате, снижаюсь вниз головой. Приземляться в такой позе жутко не хочется. Начал изощряться – подтянулся, добрался до запутавшихся строп, освободил ногу. А тут и земля, но ноги мои уже внизу и на них приземляюсь, делаю кувырок. Когда начал вставать почувствовал резкую боль с внутренней части колена «зависавшей» ноги. Видимо сильно потянул связки. С трудом собрав парашют, кое-как доковылял до . Ребята хотели помочь, но я попросил их никому не говорить о моей травме.
На следующий день – полеты. А я правую ногу могу держать только прямой – при малейшем повороте или сгибании сильная боль давала о себе знать. Перед началом полетов, как всегда, проходим медицинский контроль в кабинете полкового врача. Он сидит в углу за столом, измеряет давление и пульс. Вдоль стен стоят стулья для ожидающих своей очереди. Войдя в кабинет, я сразу сажусь на рядом стоящий стул, одна нога прямая, второй понемногу двигаю. По мере приближения моей очереди я, не разгибаясь в полный рост, когда моя хромота будет заметна, последовательно пересаживаюсь со стула на стул, приближаясь к столику врача. Наконец, моя очередь. Тем же способом перебираюсь на стул перед ним.
- Жалобы есть?
- Нет.
Врач проверяет мои показатели, все нормально, делает какую-то отметку в списке запланированных на полеты и приглашает: Следующий!
Я встаю, но сразу не ухожу, жду, пока врач, занявшийся следующим летчиком, будет смотреть на показания тонометра. И только тогда выхожу из кабинета: Фуу…Не заметил, а то бы отстранил от полетов!
Придя на стоянку к своему самолету, я опять начал кривляться, чтобы техник не обратил внимания на инвалидный характер моей походки. Но он заметил, все понял и даже помог мне забраться в кабину. И поскольку начальство меня ни о чем не спрашивало, видимо о моей хромоте он никому не сказал. Постепенно она уменьшалась и со временем прошла. А могло быть и хуже.
В августе из Казанского института мне прислали уведомление о том, что необходимо сдавать экзамены за первый курс. Очень не вовремя! Идут интенсивные полеты. Однако, мне удалось узнать, что в Москве есть Всесоюзный Заочный Машиностроительный институт (ВЗМИ), в котором могут сдавать зачеты и экзамены студенты – заочники из других вузов, но только за первые три курса. Я оформил соответствующее прикрепление к ВЗМИ и стал сдавать сессию наездами в Москву. Дни, которые использовались для этого, командир полка предоставлял мне без особых возражений, ибо это было положено по приказу Министра Обороны.
Сначала сдал зачеты. Первый экзамен – по Истории КПСС. Накануне, в гарнизонной библиотеке, мне дали две толстые книжки по этому курсу. Да, прочитать даже не успею. Полистал и махнул рукой: марксистско-ленинскую подготовку с нами не первый год , в голове что-нибудь да осталось. Поехал.
Преподаватель, который принимал экзамены, куда-то спешил и мы с ним остановились в конце коридора у окна. Я вытащил книжки, чтобы показать что готовился. Он начал задавать мне вопросы по конкретным событиям: где, когда и что там решалось. Ни на один из них я толком не ответил, так, ходил вокруг да около.
Экзаменатор подвел итог: «Плоховато ты знаешь материал. Только на два балла». Он замолчал, а я стоял, понуро опустив голову. Вдруг его глаза потеплели:
- Ну, хорошо, учитывая твое пролетарское происхождение и воинскую службу, ставлю тебе «Удовлетворительно». Я стал благодарить его, но он махнул рукой и быстро ушел. Фу, гора с плеч! Первый барьер взят.
Математику и физику я знал неплохо и сдал экзамены по ним без затруднений. Преподавательница химии, пожилая женщина, оказалась милостива ко мне и поставила даже «Отлично», чего я никак не ожидал, ибо знал этот предмет неважно. Последний экзамен – по начертательной геометрии. Большинство студентов боялись этого предмета, и редко кто сдавал экзамен с первого захода.
Сначала я уверенно ответил на вопросы билета. Преподаватель, молча, выслушал, но усомнился в том, что я так же хорошо знаю весь материал: может шпаргалкой воспользовался? И тут же начал задавать дополнительные вопросы. Я отвечал. Он вошел в азарт и на ходу стал придумывать различные комбинации: если так поставить? А если повернуть? Я не сдавался.
Видимо здесь мне помогла моя профессия. Эта дисциплина требовала хорошего пространственного воображения: как будет выглядеть сложный предмет в той или иной проекции. Летчику в полете постоянно приходится предвидеть, представлять, где и в каком положении окажется его самолет, имеющий 6 степеней свободы, после выполнения различных маневров.
Под конец преподаватель сказал: «Впервые мне попался такой студент – заочник!» и поставил «Отлично».
Таким образом, в период с 5-го сентября по 15 октября я полностью сдал сессию и был переведен на второй курс. За это же время выполнил 20 полетов, половину из них – ночью, остальные – днем в сложных метеоусловиях. Время не прошло даром.
Неплохо шли и дела семейные. Вслед за нами в Кубинку приехали и наши жены с детьми. Это были настоящие офицерские жены. Сами, помогая друг другу, собрали все вещи, заказали контейнеры. Попросили солдатиков оставшейся в Цесисе комендатуры помочь погрузиться. Детей – в руки и на поезд. Мы к ним и не приезжали.
Здесь нам дали по комнате в коммунальных квартирах. Мы поселились вместе с семьей Николая Чернякова в двухкомнатной квартире, на первом этаже двухэтажного дома. В нем имелись все удобства и мы, после цесисской казармы были вполне довольны. Моя жена, Тамара, быстро устроилась на работу, чего невозможно было сделать в Латвии. Дочку устроили в детский садик. Начиналась нормальная жизнь.
И теперь, отвечая на вопрос заголовка «Куда мы попали», отвечаю: Хорошо попали! В этом полку нас приняли очень доброжелательно, никакого высокомерия со стороны опытных асов. Наоборот, они старались помочь, чем могли. Командиры не боялись брать на себя ответственность и давали нам «зеленый свет», когда это было в их силах, а иногда и сверх того. Летали мы хотя и не очень часто, но результативно. Я подтвердил свой второй класс, вылетел на сверхзвуковом самолете, получил повышение в должности. Приехала моя семья, нам дали жилье. Заочная учеба в институте идет успешно, командиры не препятствуют. Я был очень доволен и, по большому счету – счастлив, хотя и не осознавал этого . Главное – без страха и сомнения, а с оптимизмом и уверенностью смотрел в будущее.