Рим изнемогал от жары. Палящее солнце безжалостно иссушило некогда плодородную землю. Почва потрескалась, и при каждом шаге можно было заметить фонтан из мелкой, поблескивающей на солнце пыли. Она бесцеремонно забивалась в нос, лезла в глаза. Исчезла вся трава; голодный скот жалобно мычал и беспомощно тыкался мордами в сухие ветки, выискивая пищу.
Впервые леденящее кровь слово “голод” прозвучало в сенате несколько дней назад. Оно было произнесено деликатным шёпотом, однако от этого его смысл не перестал быть угрожающим.
Коммод былв ярости. Он приходил в бешенство при малейшем упоминании об этой беде.
Предпочитая, как страус, спрятать голову в песок, он только и знал, что ежедневно принимать ванны, а после докрасна растирать полотенцем своё бледное жилистое тело. Было видно, что ситуация его очень нервирует. Впрочем, переживал император исключительно за себя: засуха вполне могла обернуться голодным бунтом и, как следствие, свержением нерадивого правителя.
***
Как и всегда по вечерам, Коммод был один. Липкая, удушающая ночь накрыла город шерстяным одеялом. Коммод очень хотел спать. Он сонно моргал воспалёнными веками, но упорно не ложился. С самого детства юноша боятся темноты. Даже сейчас, проваливаясь в сон, он вздрагивал от каждого шороха.
- Можно к тебе?
Римлянин затравленно дёрнулся, но вскоре с облегчением перевёл дух. Это была всего лишь Анхесенамон, чьего появления он почему-то никогда не мог услышать.
- Да, разумеется. Проходи.
Девушка уже привычно опустилась на ложе императора и устало вздохнула. Глаза царицы были накрашены ярче обычного: Коммоду говорили, что при помощи густой подводки египтяне защищают глаза от воспалений в особо жаркую пору. Видимо, римское солнце по степени своего воздействия приближалось к североафриканскому светилу.
- У тебя в стране часто бывает засуха?
Получив утвердительный кивок, Коммод придвинулся чуть ближе и ощутил тонкий аромат розового масла, исходивший от ее тела, а также выделанной кожи, из которой была сделана тонкая кольчуга для занятий по фехтованию.
- Что вы делаете для того, чтобы пошёл дождь?
- В нашей стране дождь не идёт годами. Египет спасают только разливы священной реки, - наконец ответила Анхесенамон, тщательно подбирая латинские слова. – Тем не менее, в Египте очень часто не хватает воды. Тогда мы проводим ритуал.
- Какой ритуал?
- Мы просим богов ниспослать нам разлив Нила.
- Они слушаются вас? – С откровенной издёвкой император улыбнулся.
- Если прошу я – слушаются, - серьёзно ответила царица, разглядывая лицо сидящего напротив юноши. – Я умею разговаривать с богами.
Её глаза были гипнотическими, какими-то затягивающими, как два озерца с зелёной водой, которая так и манит погрузиться на самое дно, ощутить шелковистый песок под ногами, поиграть с длинными упругими лентами водорослей.
- Ты можешь поговорить с ними сейчас? Можешь провести этот ритуал в Риме? – Внезапно выпалил тот, озарённый новой безумной идеей. – Твои боги позволят тебе помочь чужеземцам?
Не дожидаясь ответа, Коммод слетел со своего ложа и упал на колени, покрывая руки девушки горячими поцелуями.
- Умоляю тебя! Ведь ты же обещала помогать! Я не справлюсь в одиночку.
- Хорошо, хорошо, успокойся, - с нотками испуга в голосе ответила египтянка. – Я постараюсь что-то сделать.
***
Сенаторы Гай Гракх и Фалько, похожие на птиц в своих белых струящихся тогах, стояли напротив Коммода в сверкающем тронном зале. Император, также облачённый в белое, поигрывал своим мечом.
- Нам нужен чёткий план действий, - пытались убедить его учёные мужи. – Конкретные предложения, а не сказки о всемогущей дочери бога, которая может вызвать дождь одним только словом.
- Вы увидите! Увидите! – Швырнув меч в сторону, крикнул Коммод. – Она сможет вызвать дождь. Она обещала!
В этот момент в зал вошёл слуга. Почтительно склонившись, он сообщил, что царица просит всех выйти в сад.
Среди деревьев полным ходом шла подготовка к таинственному ритуалу. Бритоголовые жрецы, встав в круг, нараспев читали какие-то заклинания.
- Они подготавливают место для проведения ритуала. Очищают его, просят богов выйти на связь, - объяснила царица римлянам. – Я не белая, я тёмная. Поэтому говорю со злыми богами. Они будут требовать жертву.
Словно подтверждая его слова, один из жрецов тащил упирающегося чёрного барана.
Анхесенамон встала на колени в центре образованного жрецами круга и подняла руки к небу. Она начала что-то говорить, и Коммод не узнал её голос. Он был бархатистым, низким, и, казалось, шёл из глубины колодца. По мере продолжения своей молитвы, царица менялась. Она закатила глаза, всё сильнее погружаясь в транс. Жрецы с блестящими бритыми головами двигались как маленькие детали одного механизма: то поднимались на колени, то утыкались лбом в иссушенную зноем траву.
- Ну и что… - Скептически начал Фалько, опустив уголки губ. Он презрительно относился к варварам и их примитивным ритуалам.
Резкий порыв ветра заставил его открыть глаза. Тучи сгущались. Жрецы тащили к своей правительнице чёрного барана.
Коммод невольно зажмурился, когда она ловким движением перерезала горло бедному животному. Густая темная кровь окропила всё вокруг; баран бешено дёргался и сучил ногами, словно пытаясь убежать. Жрецы снова начали свои песнопения.
Ливень хлынул так внезапно, словно над городом опрокинули бочку с водой. Римляне, не верившие в благополучный исход дела, даже не успели укрыться под навес. Воздавая хвалу богам – и своим, и египетским – они бросились под навес, с наслаждением подставляя под живительные струи свои разгорячённые головы и руки.
Анхесенамон осталась лежать на земле. Она провела сложнейший ритуал, который мог забрать её собственную душу, и теперь с горечью наблюдала за Коммодом, который, забыв свою спасительницу, бежал прочь, что-то бурно обсуждая с сенаторами. Мокрые, перепачканные землёй жрецы подняли свою царицу и проводили ее в покои.
Шёл сильный дождь.