Давным-давно задумал я построить новую калитку. И вот, наконец… Мне кажется, получилось неплохо. Кто ни пройдёт по улице, обязательно кинет взгляд. И удивится. И восхитится, да. Даже, смотрю, люди, которые раньше по нашей улице не ходили, которые на другом краю села живут – и те к нам зачастили. Идут и идут. Как бы в магазин идут, но я-то знаю, что их сюда привело на самом деле! На калиточку на мою – хоть одним глазком…
Все оценили, все! Над старой Спиридон, бывало, лапу задирал, а эту только уважительно нюхает. И я горжусь, ибо есть чем. Но виду не подаю, конечно. Небрежно так отбрасываю новую, блестящую щеколду, одним пальцем толкаю – и без скрипа, без малейшего скрипа распахивается она! А я – ноль внимания, как будто так и надо. Не глядя захлопываю и иду собирать траву для кроликов.
Ужасно много курят эти кролики. Каждый день – по мешку травы. Полынь-травы и Лопух-травы. И влажно хрустящего осота, и молодого пустырника, одним видом своим нагоняющего дрёму. А если, к примеру, улитка вползёт на пустырник, то непременно задрыхнет и рухнет на землю с еле слышным щелчком. И пчела, если сядет на него, до долго потом мотает головой, сгоняя сонную одурь. Даже птицы медленней машут крыльями и сладко зевают, пролетая над этой травою.
Конечно, и меня пробирает, но я креплюсь. Мешок ещё наполовину пуст, а кролики ждут, ждут. Шевелят в нетерпеньи треугольными носами и таращат косые, пьяные глаза.
Поэтому креплюсь, не сплю. То есть, сплю, конечно, но не совсем. Вот эти кузнечики, скворцы, иволга, два соловья – это мне снится, скорее всего. Жирафы эти в шестиугольных пятнах и летающий над ними синий петух, и застрявший в кроне старой акации небольшой парусный корабль. Почти всё что вижу – всего лишь навеянный пустырником сон: рыжая собака Шарлик, белая капустница, море прямо за забором, соседка с жёлтым веником и красная комета в небе. Чуть ли не единственное, что привязывает меня к яви – это моя новая калитка. Отчётливая, настоящая. Построенная без единого гвоздя. Исключительно на шурупах.