– Инка, пойдем выпьем! – Эмма с грустью посмотрела вслед удаляющемуся такси и, глубоко вздохнув, начала подниматься по ступеням.
В ресторане было немноголюдно, тихо и уныло. Музыканты что-то играли, создавая общий звуковой фон, под который около сцены, тесно прижавшись друг к другу, переминались с ноги на ногу, две молодые пары.
– Вот такая у нас свадьба, подруга! – с показным весельем констатировала Эмма и со злостью опустилась на стул около столика, на котором красовались остатки недавнего пиршества.
– Ладно тебе, Эмма! У детей свои причуды! – попыталась ее успокоить Инна, но это только вызвало обратную реакцию.
– Вот, вот! Причуды!
Эмма резко схватила начатую бутылку водки и, не найдя более подходящей тары, плеснула порядочную порцию в бокал из-под шампанского. Залпом выпила.
– Скажи, чего ей не хватает? А? Нет, ты скажи мне! Чего только у нее нет? Мало того, что этого Степана выбрала. Ведь ни с кем не посоветовалась. Ни со мной, ни с тобой. Степка Курочкин! Ты слышишь? Курочкин! Первый парень на деревне! Ха-ха, – она рассмеялась нервным смехом. – А эта свадьба? Это разве свадьба? Два с половиной человека. Разве мы о такой мечтали? Ни платья с фатой, ни белого «Кадиллака» в цветочках, ни гостей, ни…, – она замахала руками, подбирая слова, но так и не найдя что еще сказать, снова потянулась за бутылкой.
– Будешь?
Не дожидаясь ответа, Эмма налила водки в другой пустой бокал, стоящий рядом.
– Давай выпьем за матерей!
– Давай! – поддержала ее подруга, понимая, что остановить ее сейчас не удастся.
Ей было очень жалко Эмму. Они дружили много лет, с того самого времени, когда обе, еще молодыми девчонками приехали из своих захолустных городков в Москву, рисуя себе заманчивые картинки сытной и красивой столичной жизни. Даже имена себе сменили, чтобы ничто не напоминало о прошлом.
Это потом, спустя годы, они поняли всю наивность их юношеской авантюры. Но, тем не менее, они считали себя состоявшимися молодыми женщинами, достигшими всего, что они имели, своими руками, своим трудом и неуемным желанием, несмотря ни на что, добиваться в жизни поставленных перед собой целей.
Неустроенность личной жизни они воспринимали тоже, как неотъемлемый атрибут их успеха. Мало у кого из тех женщин, что входили в их круг общения, были полноценные и счастливые семьи. В большинстве случаев семья ограничивалась детьми и большим или меньшим размером содержания, которое оставлял на их воспитание бывший супруг.
Эмма с Инной и тут оказались в меньшинстве.
У Инны детей не было – результат девичьей глупости, который потом горьким шлейфом тянется за женщиной всю жизнь.
Потеря ребенка так повлияла на нее, что она в один момент оставила всех своих прежних друзей, кроме Эммы, конечно, и устроилась работать в больницу. Сначала нянечкой, благо ей разрешили здесь же и ночевать, прямо в приемном покое на старой продавленной кушетке.
Потом она все-таки окончила медицинский институт, и теперь Инна Борисовна Троянова была одним из самых известных и высокооплачиваемых гинекологов в городе.
Эмме с ребенком повезло больше, и ее Дианоча стала по сути их общей дочерью, которой добродушно спускались любые детские шалости, словно обе мамы старались друг перед другом продемонстрировать свою неуемную любовь к этому чуду.
– Нет, Инка, ну ты подумай! За что мне такое? – Эмма, уже порядочно захмелев, неуверенным движением положила в рот тарталетку с красной икрой.
– Милая ты моя, – Инна обняла подругу. – Ну, что же нам делать? Ты думаешь, мне не больно? Даже вдвойне больно! Смотреть на тебя не могу, до чего тебя жалко. И Дианочку жалко!
Она всхлипнула, но тут же тряхнула головой:
– Ну и дуры мы с тобой, Эмка! Девочка наша замуж вышла. Нам бы радоваться, а мы тут сопли развели! Ну-ка, какой у нас с тобой девиз? «Не жди у моря погоды, а делай ее сама!» Ничего, все образуется. А, если вдруг что, поддержим мы нашу девочку. И на Степана этого управу найдем! Если что! – она грозно хлопнула рукой по столу.
Зазвенели бокалы. В ровной тишине ресторана этот звук прозвучал даже слишком громко, словно отразился сразу ото всех звенящих поверхностей.
– Да, Инка! Ты, как всегда права! Не будем ждать у моря погоды! Пусть всегда светит солнце! Горько!
Они громко чокнулись и выпили залпом, до конца, не оставляя ни капельки горечи на дне бокала.
***
Эмма вернулась домой в третьем часу. Она прекрасно помнила, как Инка буквально «загрузила» ее в такси и продиктовала водителю адрес. Потом Эмма заснула, будто куда-то провалилась, но видно это ее немного и отрезвило.
Квартира была просторной с внутренним интерьером, соответствующим всем последним тенденциям моды, от портьер до встроенной бытовой техники.
У Эммы был собственный частный бизнес, который всегда неизменно удивлял ее новых знакомых. Она владела автошколой с целым парком автомобилей и соответственно водителей, большинство из которых не отличались «высокими» манерами. Но это вовсе не мешало ей справляться со всеми возникающими в работе эксцессами, а, напротив, благодаря ее усилиям, школа была на хорошем счету и никогда не страдала от отсутствия учеников.
И в материальном плане Эмма была совершенно независимым человеком. Отец Дианочки сгинул в неизвестном направлении еще до рождения ребенка, поэтому с тех давних лет Эмма привыкла рассчитывать только на себя. И надо сказать, это у нее хорошо получалось.
Эмма скинула туфли на высокой шпильке и босиком прошла в комнату. Зажгла свет. Квартира показалась ей зловеще большой, холодной и неуютной. Она поежилась и направилась к барному столику, где всегда стояли бутылки с хорошими дорогими винами.
Эмма взяла со специального подноса большой широкий бокал на длинной тонкой ножке и налила в него коньяку. Немного пригубив, почему-то крадучись направилась к противоположной стене комнаты. Там за темной тяжелой портьерой была дверь в соседнюю квартиру. Еще несколько лет назад Эмма купила две квартиры на одном этаже: для себя и для дочери. Квартиры были одинаковые по метражу, но совершенно разные по внутренней конфигурации. Каждая обустраивала свою обитель на свой вкус.
Единственное, что у них было общим – это дверь в стене. Эмма настояла на этом, считая что это даст ей возможность прийти в любую минуту на помощь дочери. Ей так было спокойнее. Мало ли что в жизни случается? Диана не видела большого смысла в этом, но и перечить матери не стала. Пусть будет, раз ей хочется!
Диана стала жить в своей квартире со Степаном (фу, никого лучше найти не могла?!) сразу же с первого дня их знакомства.
Это продолжалось целый год, пока они не решили пожениться. Пока ее Дианочка не забеременела.
Как обрадовалась Эмма, когда услышала о будущей внучке. УЗИ, на которое сейчас посылают всех будущих мам буквально в первые дни беременности, показало, что будет девочка. А мальчишки им и не нужны! От них только одни неприятности. Вот и этот Степан, на кой он нужен? Без него не вырастили бы внука, что ли? Эмме, привыкшей жить без мужчины в доме, казалось, что он будет только помехой.
Сколько раз за этот прошедший год она тихонько подходила к закрытой двери, которая и сейчас не запиралась на ключ, зная, что этого делать не стоит, но не могла себя удержать.
Конечно, она не хотела подслушивать и тем более, подсматривать. Боже упаси!
Ее пугала тишина за дверью. Но достаточно было услышать малейший шорох, а еще лучше, голос дочери, чтобы материнское сердце успокаивалось, и она могла спокойно заниматься своими делами.
***
За дверью было тихо.
«Странно, – подумала Эмма. – Хоть и живут уже давно, но все-таки «первая брачная ночь»! А, может, просто устали и спят уже давно. День-то какой суматошный. Свадьба!»
Мысли снова полезли куда-то в сторону обиды и сожаления по поводу несбывшихся планов насчет такого знаменательного события в их с дочерью жизни.
Эмма отошла от двери и не раздеваясь улеглась здесь же на большом угловом диване, обитом мягкой плюшевой тканью и буквально засыпанный подушками и подушечками разной величины.
Ее разбудил звонок телефона. Он так резко прозвенел где-то под ухом, что Эмма буквально подскочила, скинув на пол несколько подушек.
Таскать с собой повсюду телефон было ее привычкой, обусловленной и бизнесом, и постоянным беспокойством за дочь. Вот и в этот раз видимо совершенно машинально она положила его под подушку дивана перед тем, как заснуть.
– Алло, я слушаю, – сонным голосом проговорила Эмма.
– Эмма Викторовна, извините, что беспокою вас. Это Николай.
– Какой Николай? – Эмма никак не могла вспомнить никого из своих знакомых с этим именем.
– Николай, друг Степана, – раздалось на другом конце линии.
От имени своего зятя у Эммы по телу пробежал неприятный озноб.
– И что тебе надо Николай в столь поздний час? – зло спросила Эмма, уже собираясь положить трубку, даже не дожидаясь ответа.
– Вы только не волнуйтесь, Эмма Викторовна…
При этих словах у Эммы так скрутило живот, что перехватило дыхание. Она сидела, широко открывая рот, не в силах задать следующий вопрос, тоже традиционный в таких случаях, и предполагающий всего два ответа, один из которых лучше бы никогда в жизни не слышать.
– Эмма Виктор…
– Николай, – каким-то чужим жестким голосом наконец произнесла Эмма, не дослушав фразу. – Куда мне ехать?
Она не задала того страшного вопроса. Не может с ее девочкой чего-то случиться. Сейчас она поедет, сама все увидит и сама во всем разберется. Сколько разных случаев было в ее жизни? Только она сама все может решить, сделать, исправить. Только она сама! И у моря погоду тоже! Погоду. Господи, причем здесь погода?
– Николай, куда мне подъехать? – повторила она свой вопрос уже более ровным сосредоточенным голосом.
– 36-я больница «Скорой помощи» на Фортунатовской.
Эмма нажала кнопку «отбой» и позвонила Инне. Уже через пять минут она, полная решимости спасти свою девочку, даже еще не зная, что там произошло, неслась на своем джипе по пустынным городским улицам в направлении Измайлово.
***
В реанимационной палате, куда ее без разговоров пропустили вместе с Инной Борисовной, стояли две высокие кровати, на одной из которых лежала Диана, вся обмотанная проводами и трубками от капельниц. Эмма даже не сразу ее узнала.
Она склонилась над дочерью, провела пальцем по ссадинам и синякам, почти сплошь покрывающим ее лицо.
– Что с тобой сделали, девочка моя? – тихо прошептала Эмма. – Как я могла тебя отпустить одну?
– Пойдем, – тронула ее за рукав Инна, закончив изучать показания приборов.
Эмма даже не шелохнулась. Инна взяла ее за руку и как ребенка вывела из палаты.
В коридоре на маленькой лавочке, обтянутой серым дерматином, сидели Степан и Николай. Тоже все в ссадинах, в разорванных и грязных костюмах. Они резко поднялись навстречу женщинам, но те прошли мимо, даже не удостоив их своим взглядом. Инна торопилась в ординаторскую, чтобы подробнее расспросить дежурного врача о состоянии Дианы, а Эмме вообще не о чем было разговаривать с человеком, из-за которого пострадала ее дочь. Если бы они сделали все по-человечески. Заказали бы свадебные машины в фирме ее партнеров, а не это дурацкое такси, если бы он не уговорил ее поехать кататься по ночной Москве, если бы... Если бы вообще этот Степан не попался на их пути!
Они уже прошли мимо молодых людей, но вдруг Эмма резко развернулась и подошла к Степану.
Она пристально, снизу вверх, посмотрела ему прямо в глаза и процедила сквозь зубы:
– Доволен? Добился своего? Откуда ты только взялся на мою голову?
На какую-то тысячную долю секунды в его глазах она прочитала такое горе и такой беззащитно-детский испуг, что захотелось схватить его в охапку, прижать к себе… а может быть прижаться самой к этому большому и внешне сильному мужчине…
– Пойдем! Иван Владимирович ждет! – Инна резко потянула ее за рукав. – Степан, и ты тоже!
В ординаторской дежурный хирург Иван Владимирович сидел за своим столом и внимательно рассматривал какие-то снимки и бумаги.
– Присаживайтесь, – пригласил он вошедших, указывая на стоящий напротив кожаный диван, и неожиданно, посмотрев на Степана, спросил:
– Вы – муж?
– Да, – тихо ответил тот, машинально поправляя разорванную полу светлого свадебного костюма.
– А я – мать! – с вызовом выкрикнула Эмма, делая шаг вперед и не желая уступать своему зятю пальму первенства в отношении своей дочери.
– Это я уже знаю, Инна Борисовна сказала, – Иван Владимирович сказал это таким серьезным тоном, который сам по себе не предполагал никаких отвлеченных разговоров и дискуссий, кроме того главного, из-за которого они сейчас здесь и собрались.
Степан присел на краешек дивана рядом с Инной.
– Хочу вам вот что сказать, – медленно, словно выдавливая из себя слова, начал Иван Владимирович, продолжая заниматься прерванным делом, – хочу сказать, что Диане вашей очень повезло. Она осталась жива и особой угрозы ее жизни я не вижу.
Эмма заплакала. Как она хотела это услышать и как боялась об этом спросить?
– А наш ребенок? – вдруг тихо произнес Степан.
Доктор внимательно посмотрел на него и медленно покачал головой из стороны в сторону.
Степан закрыл лицо руками и опустил голову на колени. Плечи его вздрагивали.
Эмма отняла платок от своих раскрасневшихся от слез глаз. Она впервые в жизни видела, как плачет мужчина. Ей вдруг снова захотелось его успокоить.
– Иван Владимирович, – обратилась она ко врачу, стараясь говорить ровным голосом, – а когда Дианочку выпишут?
– Эх, какая вы скорая, – улыбнулся доктор. – Завтра переведем в палату, проверим еще раз все досконально, подлечим немного. Если все будет в порядке, недельки через две можно и домой. Я думаю так.
– Можно я сегодня с ней останусь?
– А смысл какой? Она будет спать. Все необходимое мы делаем. Идите отдыхать, а завтра придете.
– А что принести? Что ей можно кушать?
– Вот, мама есть мама, – улыбнулся Иван Владимирович. – Идите отдыхать. Завтра придете, вам все скажут. Идите, идите! Мне на операцию пора. Ночка сегодня «урожайная».
Они поблагодарили доктора и вышли из кабинета.
– Инка, – вдруг остановилась Эмма и посмотрела на подругу. – А я не поняла, что он про ребенка говорил? Там все в порядке?
– Все завтра, Эмма, все завтра, – уклончиво ответила Инна.
Ей хотелось, чтобы подруга немного пришла в себя, успокоилась насколько это можно в ее нынешнем состоянии. А завтра она все ей расскажет. Ох, непросто ей будет это сделать, но это будет завтра…
– Извини, – сказала Инна, – я не смогу к тебе поехать, мне с утра на конференцию. Надо немного привести себя в порядок. Может быть, ко мне поедешь?
– Нет, спасибо! Я – домой.
– Степан, – окликнула Инна, – поезжай с Эммой Викторовной.
– Нет, нет! – запротестовала Эмма. – Я сама доберусь. Я в порядке.
– Кто бы сомневался! А мне так спокойнее. Поезжай, Степан! А Николая я могу подбросить до ближайшего метро. Оно уже наверное скоро откроется.
Эмма остановила машину прямо около подъезда. Они со Степаном молча поднялись по лестнице и также молча скрылись каждый за своей дверью, оставшись наедине каждый со своим горем.
***
Через несколько дней Диану перевели в палату. Говорить ей еще было трудно, но Эмма своим материнским чутьем угадывала все ее желания. Она старалась постоянно находиться с дочерью, окружая ее неимоверной любовью и заботой и не подпуская к ней никого, кроме медицинского персонала.
Как быть со Степаном она еще для себя не решила. Видя, как радуется Дианочка каждому его приходу, она благосклонно разрешала ему побыть в палате несколько минут. Сама неизменно выходила на это время. Нет, она никогда не сможет простить ему того злополучного ночного путешествия. Что бы там ни говорили ни друзья, очевидцы произошедшего, ни милиция, которая уже успела опросить всех участников ДТП и сделать вывод, что виновником аварии однозначно является пьяный мотоциклист, на огромной скорости промчавшийся через перекресток на красный свет и по ужасному стечению обстоятельств врезавшийся в их такси именно с той стороны, где сидела Диана, ничто не могло поколебать ее уверенности в том, что во всем виноват только Степан. Не надо было никуда ехать ночью. Вот и все!
Как ни странно, страшную весть о гибели ребенка Эмма восприняла достаточно спокойно. Инна, как и обещала, на следующий день после той трагической ночи, подробно ей все рассказала. «Ничего, – с каким-то неестественным спокойствием ответила Эмма, – ничего. Все образуется. Молодая еще. Родит. Сейчас надо ее саму вытаскивать».
Инна не решилась сказать ей тогда самое ужасное, что детей у Дианы больше не будет. Но все-таки, как говорится, цепляясь за последнюю соломинку, хотела провести еще одно обследование, чтобы уже сделать окончательное заключение. Пусть пока все остается так, как есть.
***
Через десять дней Диана начала потихоньку вставать с кровати, и Эмма немного успокоилась. Напряжение заметно спало. Жизнь начала приобретать свои обычные очертания.
Сегодня вечером они с Инкой даже позволили себе поужинать в их любимом кафе. Усталость конечно сказывалась. Никакой косметикой пока не удавалось закрасить хотя порядком уже побледневшие, но все еще очень заметные круги под глазами и несколько новых, но уже глубоко засевших морщин.
Официант принял заказ. Эмма закурила и, откинувшись на высокую удобную спинку стула, с удовольствием вытянула ноги.
– Инка, неужели это все на самом деле происходит? Я уже думала, что все самое ложное и страшное в моей жизни – позади. Правду говорят, «малые детки – малые бедки…»
Красный огонек юрко побежал по тонкой коричневой сигарете, оставляя после себя ровную серую полоску пепла.
– Да, а большие детки… – продолжила мысль подруги Инна и несколько раз кашлянула, чтобы не дать волю навернувшимся слезам. – Ладно, дорогая, нам раскисать нельзя. Диночка поправляется, все будет хорошо!
Ну как ей сказать, что еще не все беды пройдены? Сегодня был консилиум, который в очередной и, пожалуй, в окончательный раз подтвердил то, что у их Диночки не будет больше своих детей.
Сколько раз она произносила этот приговор женщинам. Жалко было их, трудно было говорить такие вещи, но это были чужие женщины, со многими из которых она больше никогда в жизни не встречалась. А Диночка – ее Диночка! И Эмма – тоже ее! И не сказать нельзя. И сказать невозможно! Куда девалась вся ее решительность?
– О чем задумалась? – Эмма с явным удовольствием отпила глоток вина.
– Подруга, а ты долго одна будешь?
Инна сама не поняла, почему она об этом спросила? Откуда взялись у нее эти слова? Она совсем не об этом собиралась говорить.
– А тебе скорее бы меня замуж сбагрить, – засмеялась Эмма. – На фиг они мне все сдались! Чего я в них не видела?
– Нет, ну вот я просто подумала: у Диночки – своя семья, и тебе бы пора о своей подумать.
– Да я все понимаю, – неожиданно согласилась Эмма. – Но где же его найти? Извечный вопрос одинокой неустроенной женщины. Где? Мы с тобой верно свой век так и будем куковать. Я, по крайней мере, свое отлюбила.
– Да, ладно тебе. Старуха нашлась, тоже мне! Все! Решено! Мы с тобой начинаем новую жизнь!
– Быстро ты за меня все решила, – улыбнулась Эмма, приступая к еде. – А с внуками кто будет нянчиться? На них тоже и деньги, и силы нужны.
Инна поперхнулась и закашлялась. Налила себе немного воды из кувшина, стоящего на столе, лихорадочно соображая, что делать дальше.
– Да, да, и нечего кашлять, – Эмма по-своему расценила ее реакцию на свои слова. – Похожа я на бабушку?
Она игриво подняла кверху глаза и надула щеки. Инна пристально посмотрела на нее и тихо сказала:
– Эмма, у Диночки никогда не будет детей.
Наступила неловкая тяжелая пауза.
– Жили-были дед да баба, ели кашу с молоком, – непонятно к чему сказала Эмма и отправила в рот большой кусок мяса. Не дожевав, с трудом проглотила и отрезала новый.
Инна молчала. Она никак не ожидала, что Эмма так спокойно примет это страшное известие. Она внутренне вся собралась, понимая, что такая реакция – неосознанна и неадекватна характеру ее подруги. А значит, надо ждать нового всплеска.
Покончив с мясом, Эмма подняла на нее глаза и, продолжая водить вилкой по пустой тарелке, спросила:
– Инна, это уже окончательно? Ты отвечаешь?
Последний вопрос прозвучал как угроза, но Инна не обратила на это внимания. Она только кивнула головой и тихо сказала:
– Да.
– Диана знает?
– Да. Ей еще вчера сказали. И Степану. Тебе я не решалась, прости.
– Да-да-да, – задумчиво проговорила Эмма, отставляя тарелку. – То-то я смотрю, она сегодня какая-то вся не своя была. И мне ничего не сказала.
– Жалела тебя, наверное.
– Наверное, – рассеянно повторила Эмма. – Вот тебе и погодка: то смерч, то ураган. А солнце-то где запропастилось?
Она медленно поднялась из-за стола.
– Пойду я, Инна. Устала что-то.
– Подожди, я тебя отвезу.
– Инка, извини, мне надо побыть одной. К Дианочке завтра съезжу.
Она двинулась к выходу. Инна положила на стол деньги за ужин и направилась вслед за ней.
Она подождала, пока Эмма заведет свою машину, и на отдаленном расстоянии поехала следом.
***
Эмма долго стояла под сильной струей горячего душа. Она словно хотела смыть с себя весь ужас последних дней, все страшные слова, которые услышала сегодня, все то, что так исковеркало их жизнь.
Эмма выключила воду и, завернувшись в большой махровый халат, вышла в комнату.
Свет включать не хотелось. И есть не хотелось. И спать. И думать. Жить не хотелось.
Она легла на диван и накрылась с головой большим шерстяным пледом.
Ее разбудил непонятный глухой звук. Словно совсем рядом кто-то плакал.
Эмма снова закрыла глаза, думая, что это – продолжение тревожного сна. Звук не исчез.
Она встала и тихо по кругу обошла комнату: всхлипывания явно доносились из квартиры Дианы.
Эмма резким движением отодвинула портьеру и распахнула дверь.
В полумраке комнаты, закинув голову на спинку дивана, сидел Степан. Он был в брюках и наполовину расстегнутой рубашке со сдвинутым в сторону галстуком. Перед ним прямо на полу лежала пустая бутылка из-под «виски».
Степан время от времени всхлипывал, подвывая, как раненый зверь, у которого уже нет сил даже зализывать свои раны.
– Степан, – тихо позвала Эмма.
Он не шелохнулся, продолжая тихо поскуливать. Видно, у него уже и плакать-то сил не было.
Эмма подошла к нему, тронула за плечо. Степан открыл глаза и посмотрел на нее. В этом взгляде было все: и боль, и горе, и страх, и мольба о помощи. Она невольно протянула к нему руки. Видно, сработал обычный женский инстинкт: успокоить, защитить ребенка. Сейчас этот большой взрослый мужчина был для нее ребенком, слабым и беззащитным. А может быть, она просто представила, что прижимает к себе своего ребенка, свою дочь, которую не раздумывая укрыла бы собой, чтобы оградить от любой неприятности.
Степан уткнулся лицом в ее грудь и, продолжая время от времени стонать, заметно успокаивался. Полы ее халата немного раскрылись, но она боялась пошевелиться, тихо перебирала пальцами его густые русые волосы.
Вдруг он как-то странно напрягся и навалился на нее всей тяжестью своего тела. Эмма буквально провалилась в мягкое сиденье дивана, крепко прижатая сверху его сильным молодым телом.
– Дианочка моя любимая, солнышко мое, единственная моя, как я тебя люблю…, – шептал в порыве страсти Степан.
– Отпусти, пусти! Ты с ума сошел! – крикнула Эмма и попыталась скинуть его с себя. Но он сжал ее под собой с какой-то нечеловеческой силой, продолжая что-то невнятное шептать и называть ее именем ее дочери, явно не понимая, что происходит.
Коктейль из непомерного напряжения последних дней, алкоголя и тепла женского тела оказался слишком взрывоопасным.
И самое ужасное, что в какой-то момент Эмме не захотелось, чтобы это заканчивалось…
Уже второй раз за сегодняшний вечер Эмма стояла под душем, и вода горячими, почти кипящими струями стекала по раскрасневшемуся телу.
Что же это такое происходит? Ни в одном страшном сне не может присниться ничего подобного. Просто какое-то полное умопомешательство! Рассказать кому… Боже упаси! Эмма была уверена, что Степан находился в таком состоянии, что едва сможет что-то вспомнить, а она, естественно, никому не скажет. Даже Инке! Господи, что делать-то? Как завтра в глаза Дианочке смотреть?
***
Эмма остановила машину за несколько кварталов до больницы. Она всячески оттягивала момент встречи с дочерью, перебирая в уме все возможные варианты. Что она скажет, когда зайдет в палату? Что ответит Диана? А что она может ответить? Как обычно: «Привет, мамочка!» Она ведь ничего не знает. А вдруг догадается? Каким образом? Бесконечные вопросы большим пчелиным роем проносились в голове из одной стороны в другую, буквально парализуя все другие мысли.
А вдруг там будет Степан? Этот вопрос заставил Эмму остановиться, словно застал ее врасплох. Степан… По телу пробежала непонятная дрожь, которая только усилила воспоминания о вчерашней ночи. Мысли, словно по какой-то внутренней команде, повернули в эту сторону, все больше и больше обнажая чувства и ощущения от произошедшего.
Эмма поймала себя на мысли, что улыбается. Вот так, стоит посредине тротуара с большой сумкой в руках и улыбается, словно влюбленная девчонка-школьница.
Влюбленная? Что за чушь!
Эмма с силой тряхнула головой. Дрожь исчезла. Вместо нее появилась злость. На себя, на Степана, даже на Дианку. Она-то тут при чем? Да так, как говорится, «до кучи»!
«Вот, влипла! – с ужасом подумала Эмма. – Что делать-то?»
Около больницы первыми, кого увидела Эмма, были Диана со Степаном. Они тихонько прогуливались по аллее, обнявшись и склонив головы друг к другу, и о чем-то тихо говорили.
Эмма видела, как Степан нежно гладит своей большой рукой худенькую спинку дочери. Где-то очень глубоко внутри что-то кольнуло. Так бывало и раньше, когда она видела, что этот парень своими огромными ручищами касается ее дочери. Она никогда не скрывала своего отрицательного отношения к нему и тем более к их союзу. Но этот укол – что-то совсем другое. Уж не ревность ли? «Идиотка! – ругнулась на себя Эмма. – Совсем спятила на старости лет!»
И не дожидаясь, пока они ее заметят, перешла на другую тропинку за деревьями и почти бегом направилась к больничному корпусу.
Эмма почти уже все разложила по местам из того, что принесла и собиралась уходить, как в палату вошла Диана.
– Привет, мамочка, – дочь улыбнулась ей, но красные глаза и сильно разбухший нос, оттененный большим синяком, красноречиво говорили о том, чего ей стоила эта улыбка.
– Привет, дорогая, – ответила Эмма, чмокнув ее в щеку и стараясь не встречаться с дочерью взглядом.
– Степушка, – обратилась Диана с мужу, стоящему в дверях, – посиди немного в коридоре, пожалуйста. Мне надо с мамой поговорить.
Степан послушно повернулся и вышел.
«Степушка…», «с мамой поговорить…», о чем она будет со мной говорить? Что же делать?» – пронеслось в голове у Эммы.
– Садись, мамочка, – Диана опустилась на край кровати, приглашая ее присесть рядом.
Эмма вся напряглась, не решаясь первой произнести ни звука.
– Мамочка, – начала Диана, нежно беря ее за руку. – Мамочка, дорогая моя, я знаю, как ты меня любишь, я знаю, что ты всю свою жизнь потратила на то, чтобы я была счастлива, чтобы у меня была своя семья, чтобы у меня все было хорошо. Я знаю, что ты никогда не причинишь мне боли и всегда встанешь на мою защиту.
Эмма еще больше съежилась, не зная, как на них реагировать. «Не причинишь мне боли…», – слова молоточками звучали в ушах.
– Но ведь и ты не всесильна, – после маленькой паузы продолжила Диана. – Что же нам с тобой делать, коли так все получилось?
У Эммы перехватило дыхание.
– Прости меня, доченька, – еле слышно проговорила Эмма и уткнулась лбом ей в плечо.
Диана погладила ее по голове. Казалось, что сейчас они поменялись ролями.
– Мамочка, не убивайся так. Мы со Степаном уже приняли это, как страшную и непоправимую неизбежность. Инна нам еще позавчера сказала, но я не знала, как тебе об этом сообщить.
«Об этом…», – пронеслось в голове у Эммы, и они обнявшись и раскачиваясь из стороны в сторону, горько, по-бабьи, зарыдали в голос.
***
Через неделю Диану выписали. Она была еще очень слаба, поэтому отметить это событие решили в узком семейном кругу.
Разговор не клеился. Радость от того, что их девочка уже дома, омрачалась тяжелыми последствиями аварии, о которых старались не думать, но совсем не помнить о них было невозможно.
– Мама Инна, – нарушила затянувшееся молчание Диана. – Мы хотели тебя кое о чем спросить.
Она взглянула на Степана. Он взял ее ладошку в свою, выражая свою поддержку.
Эмма отметила это. Всю неделю она избегала встреч со Степаном. Ей надо было полностью стереть из памяти, из мыслей, из воспоминаний все, что на какое-то мгновение связало их в ту злополучную ночь. И ей казалось, что это ей вполне удалось. Так что, опять все сначала?
– Пойду за чайником, – Эмма встала и вышла на кухню.
«Какой артист! – думала она про Степана. – А может быть и правда ничего не помнит? А, впрочем, какая мне разница? Скорее бы все забыть!»
Она заварила чай, поставила на поднос чашки, сахар, сладости и вернулась в комнату.
– Мама Инна, – продолжила Диана, словно ждала ее возвращения, – мы со Степаном решили воспользоваться услугами суррогатной матери.
– Возможно, это вариант, – ответила Инна, наливая себе чай.
– А что для этого нужно?
– Как что? Ну, ты же уже взрослая девочка, – засмеялась Инна. – Папа, – она кивнула на Степана. – И мама.
Она потянулась за кусочком торта, который так и остался на подносе около Эммы. Инна перевела взгляд на нее и о чем-то задумалась. Рука ее так и повисла в воздухе.
– Мама Инна, ты чего?
– Да, так. Мысль одна появилась. А вы еще подумайте хорошенько.
– Нет, нет, – запротестовала Диана. – Мы уже обо всем подумали. Я очень хочу ребеночка. Такого же большого и красивого, как мой Степушка.
– Степан, а ты что молчишь, словно тебя это не касается? – Несколько вызывающим тоном спросила Инна.
– Я сделаю все, что хочет моя жена, – ответил Степан тихим голосом. – Честно говоря, я же чувствую, что не очень пришелся к вашему дому. Боюсь даже лишнее слово сказать, чтобы ненароком не вызвать недовольной реакции. Лучше уж помолчать.
Эмма посмотрела на него. Пожалуй, впервые за все последнее время.
«Притворяется или вправду ничего не помнит?»
Сейчас она больше склонялась к последнему, что, впрочем, и ее очень устраивало. О себе она думала меньше всего: перемелется, забудется. С собой она наверняка справится.
– Да, ладно, ладно. Теперь чего старое вспоминать? – примирительно сказала Инна. – Теперь у нас одна семья. Одни горести и радости. Вместе и думать будем. Значит так: завтра я все узнаю и сообщу. А потом и решим. Идет?
Все согласно кивнули.
Уже уходя, словно ненароком, Инна тихо шепнула на ухо Эмме:
– Загляни завтра ко мне в клинику. Обязательно!
***
Подруги не любили встречаться на работе. Бесконечные дела не давали возможности спокойно пообщаться.
«Что еще стряслось?», – беспокоилась Эмма, удивленная таким неожиданным приглашением.
– Здравствуйте, Эмма Викторовна, – молоденькая сестричка встала ей навстречу. – Проходите, пожалуйста. Инна Борисовна сказала, чтобы Вас сразу проводили к ней, как только Вы придете.
– Спасибо, – Эмма даже не старалась скрыть беспокойство и быстро зашла в кабинет.
– Инна, что еще случилось? – она остановилась прямо перед ее столом.
– Здравствуй, во-первых.
– Здравствуй, здравствуй! Не тяни!
– Садись! – решительно сказала Инна, чтобы перехватить инициативу разговора.
Эмма опустилась на стул, не сводя с нее глаз.
– Ты что-то плохо выглядишь, – вдруг сказала Инна. – Круги черные под глазами.
Эмма, несколько обескураженная таким поворотом разговора, машинально провела пальцами по щекам.
– Ты, случайно, не беременная, подруга? – Инна наклонилась и внимательно посмотрела ей прямо в глаза.
– Случайно? Что?! Ты издеваешься? – воскликнула Эмма и вся покрылась ярко-красными пятнами.
– Эмма, я подумала, что суррогатной матерью для Дианочки должна быть ты.
Она сказала это безо всякого перехода, без моральной подготовки, как бы «между прочим». Может быть, хотела посмотреть на ее «первую» реакцию, а, может быть, просто не знала, какое предисловие надо говорить в таких случаях.
Если бы в этот момент у Эммы разверзлась под ногами земля, она бы, наверное, меньше удивилась.
Несколько минут она просто молчала. Потом дар речи к ней вернулся, и она смогла произнести несколько слов:
– Инка, что происходит? Или я с ума сошла?
– Эмма, послушай, – Инна подсела рядом с ней на стул. – Давай рассуждать логически. Серьезно и без эмоций.
– Давай, – согласилась Эмма.
– Дианочка сама родить не сможет?
– Не сможет.
– Детей они хотят?
– Хотят, – всхлипнула было Эмма, но, поймав строгий взгляд Инны, согласно кивнула головой.
– Они хотят суррогатную мать. Это их решение, мы только рассматриваем варианты, чтобы как можно более обезопасить и облегчить им эту задачу.
Эмма опять кивнула головой.
– А теперь, смотри. Зачем нам искать кого-то на стороне, чужую неизвестную женщину, когда это все мы можем сделать сами. Вернее ты можешь. Поверь мне, если бы только я сама могла, я бы не раздумывая согласилась родить для нашей Дианочки.
– Так разве же я против? – подхватила Эмма, как только услышала имя дочери, но видно еще не вполне осознав, что же все-таки ей предлагает сделать Инна.
– Ну, вот и отлично! – пошла на опережение та, расценив ее ответ за согласие на участие в этой операции. – Давай, не откладывая в долгий ящик, я тебя сегодня же посмотрю. А потом продумаем дальнейшие действия. Пошли!
Эмма, как маленький ребенок, безропотно пошла за ней. Она была словно в густом тумане. Впереди проблескивал маленький красный огонек, за который она цеплялась глазами, боясь потерять из виду, как цепляется за спасительный маяк корабль в открытом ночном море.
Они шли по длинному коридору, пока красный воротничок Инниной кофточки, выглядывающий из-под белого халата, не скрылся за дверью кабинета. Эмма зашла следом.
***
– Этого не может быть! Не может быть! – как заведенная твердила Эмма. – Проверь еще раз.
– Я уже полчаса вожу прибором по твоему животу, – удивленно ответила Инна. – Я сама ничего не понимаю. Или ты что-то утаила от меня? А, подруга?
– Ничего я не утаила.
– Ну, тогда ты просто святая. Как Дева Мария!
– Смешно!
– И не думала. Я сама в шоке! Если ты говоришь правду, то это – научный переворот! Можно Нобелевскую премию получить! Но я все-таки склонна думать, что это произошло самым обычным, так сказать, традиционным путем. Ну, ладно, не хочешь говорить, не надо.
Инна положила прибор на место и дала Эмме чистую салфетку.
Та, отрешенно смотря в потолок начала стирать вазелин с кожи живота.
Потолок был отделан пластиковыми плитками с дырочками. Эмма начала их считать. Сначала по периметру, потом по диагонали.
– Ты что замерла? – Инна удивленно посмотрела на нее. – Вставай!
Эмма села на кровати.
– Эмма, никакой трагедии нет! Ты что, маленькая? Есть тысяча и один способ решить твою проблему, если это вообще можно назвать проблемой.
– Ты о чем? – вдруг спросила Эмма, словно вернувшись из другого измерения.
– Слушай, ты меня пугаешь! Еще умом поплывешь, что я тогда с тобой делать буду? Пойдем ко мне в кабинет, чаю горячего выпьем. А то голова кругом идет!
Эмма оделась и опять, ни слова не говоря, пошла за ней.
Инна медленно размешивала сахар в большой чашке с чаем. Эмма жевала сушку, думая о чем-то своем.
– Нет, я не хочу убивать его ребенка.
– Не хочешь, не делай аборт. Тогда рожай.
Инна даже расстроилась. Она чувствовала, что ее план рушится, даже не успев начать осуществляться.
– И рожать не могу, – смиренно сказала Эмма и взяла из вазочки новую сушку.
– Эмма, я не смогу тебе помочь, пока у меня не будет всей информации. Могу обещать только одно: я никогда не пойду против твоей воли и всегда помогу, чем смогу.
– Я знаю. Спасибо, – Эмма посмотрела на подругу.
И начала рассказывать. Без подробностей. Просто в нескольких предложениях описала все, что произошло всего неделю назад и то, что творится с ней уже целую неделю.
Инна слушала очень внимательно, ни разу не перебив. Когда Эмма замолкла, она залпом выпила оставшийся в чашке чай и уверенно сказала:
– Сам Бог нам с тобой помогает, подруга!
– Как это? – жалобно простонала Эмма.
– Очень просто! Самое сложное, считай, уже сделано! Но мы с тобой об этом никому не скажем.
***
Где-то в далекой Америке на берегу Тихого океана есть небольшой городок. Там все давно друг друга знают.
И только одна женщина, приехавшая сюда из холодной снежной России несколько лет назад, держится особняком.
Она почти ни с кем не общается, и мало кто побывал у нее дома. А те, кому это удалось, рассказывают, что жилище ее довольно скромное. Никаких особых украшений и достопримечательностей в нем нет, разве что на самом видном месте висит фотография, на которой изображены молодая женщина с большим букетом белых роз и высокий статный мужчина, держащий на руках новорожденного ребенка.
Занимается она частным извозом на своем автомобиле. Иногда, когда попросят, нянчится с чужими детьми. Любит очень детей. И они ее тоже. На это и живет.
А в редкие выходные дни ее можно увидеть сидящей на одинокой скале, что возвышается над водой недалеко от берега.
Женщина сидит и смотрит в бесконечную даль океана.
То ли, как Ассоль, надеется увидеть алые паруса, то ли просто ждет у моря погоды.
Хотя здесь она и так всегда отличная.
Сентябрь, 2011. Т/х И. Репин