Синяя борода

Николай Хребтов
        Начитался этих страхов про Синюю Бороду  - никак  не могу уснуть. Мои брат и обе сестры давно уже храпят, а я всё таращу глаза в темный потолок и слушаю,  как подвывает буранный ветер в печной   трубе. Нам на печи тепло и уютно, а вот мама спит на кровати и ей, наверное, не очень тепло. Я пытаюсь представить, как из-под кровати медленно высовывается черная волосатая рука, поднимает край маминого одеяла и мне становится жутко. Как там она одна и не боится.  Сколько сейчас времени? Наверное, уже полночь. Переворачиваюсь на другой бок. Пытаюсь уснуть. Но всё напрасно.  Газа закрыты, но уши слышат  ветер за стеной.
          Но вот что это?  Вроде бы снег скрипит под чьими-то шагами. Ясно слышу: кто-то ходит туда- сюда. Вот подходит к двери сеней, пробует, закрыта ли дверь. Кто бы это мог быть в такую пору? Жуть охватывает всё моё существо. Хочу позвать маму, а рот не открывается. Набираюсь смелости и сползаю с печки на пол. Тихонько тереблю мамино плече.
-Мама,- едва шевелю я губами, - там кто-то ходит.
  – Где,-  спрашивает  спросонья мама,- и сбрасывает одеяло.
 – Там, - едва шепчу я и показываю на окошко, замерзшее от мороза.  Мама тихонько подходит к окну босая и простоволосая. Но там ничего не видно. Оба прислушиваемся, замерев от страха. Но ничего не слышно,          -Кого там нечистая носит, - тихо говорит мама, но я чувствую, что ей тоже страшно.  Всякие страсти рассказывают люди, приходится верить. Вот не так  давно в соседней деревне Абрашино у одного  хозяина весь скот зараз увела эта самая  Черная  Кошка.
       Мама медленно идёт к двери, снимает с голландки свои валенки, сует в них  босые ноги. Накидывает на плечи полушалок и телогрейку. Толкает плечом примёрзшую дверь и исчезает в темноте сеней.  Я весь дрожу от непонятного страха  и тревоги за неё.  Достаю с печки валенки, накидываю фуфайку  и шапку и, забыв  про страх,  выбегаю на улицу.  В темноте зимней ночи вижу, как кто-то ведет на верёвочке нашу Жданку к воротцам. Мама молчком цепляется за эту верёвочку и как-то хрипит без голоса:
        – Ах ты, ирод, что же ты надумал. У меня же четверо. Они же без коровы помрут с голода!
        Я стою, не в силах двинуться с места, но, видя, что маме одной не совладать с грабителем, бегу к ней и тоже цепляюсь за веревку. Этот гад поворачивается и хлещет меня толстой плетью прямо в лицо. Я хватаюсь за обе щеки и чувствую что-то горячее и липкое. Мама крепко держит верёвку, но крикнуть так и не может. Сквозь окровавленные пальцы я вижу, как тот поворачивается к маме и тычет чем-то ей в живот. Мама охает и медленно оседает на снег. Я бросаюсь к ней, падаю на колени и вижу, что она обеими руками держит распахнутую телогрейку, а между пальцами течет кровь.
       – Зови соседей, - тихо шепчет она, - сыночек, зови скорее, он, гадина, меня ножом.
         Не помню, как я бежал через улицу, стучал в ворота соседа дяди Ефима. Не помню,  как скоро он отворил  и что я  ему говорил.  Очнулся я уже утром.  В избе было светло и полно народу. А мамы не было. Соседка бабушка Вера наклонилась надо мной и запричитала.
        – Что же теперь будет с вами, бедные вы разнесчастные ребятишечки. Видит бог, отдадут вас в детский дом.  Разнесчастная ваша мама, как же поднялась рука у этого злодея на самую беззащитную женщину,  и лишить её жизни.
          Я только увидел из-за печной занавески испуганные мордочки своих брата и двух сестренок, и снова провалился в какую-то бездну.  А что было дальше – даже вспоминать не хочу.