Грозный, 1928 г. Семья Михаила Мишуры.
Михаил и Оксана Мишура переехали из Украины в Грозный в конце 19-го века. Крепость Грозная, построенная ещё Суворовым, постепенно превращалась в красивейший город Кавказа. С открытием грозненской нефти город стал стремительно развиваться, пополняясь разноплемёнными приезжими.
Михаил Мишура был в числе первооткрывателей грозненской нефти. Благодаря трудолюбию и природной «хохляцкой» смекалке Михаил со временем приобрёл большой авторитет, как у рабочих, так и у начальства. Он очень гордился тем, что купался во всех новых нефтяных фонтанах. Не раз он с риском для жизни зажигал факелы попутного газа. Попутным газом нефтяники презрительно называли, можно сказать, самую ценную фракцию земной крови, не умея её ни перерабатывать, ни транспортировать. Много ценнейшего сырья сожгли нефтяники России, загрязняя атмосферу, и не используя его для своих насущных задач.
Работа нефтяников ценилась и очень хорошо оплачивалась.
Это позволило Михаилу купить участок земли на противоположном от Грозного берегу горной реки Сунжа и построить жильё. Саманный домик, в котором жила семья Мишуры, был осколком «ридной Украйны» и утопал в зелени яблонь, груш, слив, винограда и других культур.
Так уж получилось, что у Михаила и Оксаны одна за другой появились три дочки: Екатерина, Анна и Мария. Несмотря на военное, а затем и революционное лихолетье, они незаметно выросли и превратились если уж не в красавиц, то милых, умных и домовитых девушек. Все они закончили одну из лучших грозненских гимназий, получив в ней прекрасное образование.
Михаил был знаком с большим числом нефтяников, и самим собой получалось, что их домик посещали молодые ребята.
Война и революция здорово опустошили ряды женихов; поэтому в семье Михаила были рады любому потенциальному жениху.
Нравы их интернационального круга были просты, и поэтому никто не удивился, когда в их уютный украинский домик стал часто захаживать молодой газосварщик Ваня Леонов. Это был спокойный, даже несколько флегматичный красивый деревенский парень, едва умевший расписаться в ведомости на зарплату и совершенно не умевший облегать свои мысли в слова. Так, бессловесный, просиживал он целыми вечерами у Мишуры, ничем не выдавая своих мыслей и желаний. Этим он возбудил к себе жгучий интерес со стороны весёлых любопытных девушек, которые после его ухода бурно обсуждали вопрос о том, кому же отдаёт Иван своё время и сердце.
Иван Фёдорович Леонов родился в одной из многочисленных русских деревень Орловской губернии. В их деревне почти все носили эту фамилию, неизвестно откуда появившуюся и прочно приклеившуюся к селянам. В тяжелейшие для большевиков времена Гражданской войны – в 1919 году, когда белогвардейские войска грозили взятием Москвы, в его деревню зашёл отряд белых.
Отряд занимался принудительной мобилизацией молодых ребят в деникинские войска. Белые войска приносили в русские деревни старый порядок, устраивая показательные порки и даже расстрелы крестьян, осмелившихся разделить между собой помещичьи земли.
Поэтому всё крестьянство в тот трагический момент встало на защиту большевиков, провозгласивших: «Земля – крестьянам!».
Бедный полуграмотный народ не читал бесчисленных литературных произведений вождя мирового пролетариата В.И.Ленина.
Лозунг «Земля – крестьянам!» противоречил всей идеологии большевизма и был взят большевиками у своих союзников - левых эсеров исключительно из тактических соображений.
Ленин, оправдываясь, потом говорил, что он никогда не писал о необходимости отдать землю крестьянам, а предлагал её национализировать. Устройство же крестьянских хозяйств планировалось осуществить по типу сельских коммун.
Но в тот исторический момент крестьяне всем своим доверчивым русским сердцем поверили лживому лозунгу и не желали отдавать своих детей в белую армию.
Тем не менее, все подростки 16-20 лет родной деревни Ивана, в том числе и он, были насильно призваны служить в белой армии. Вскоре наступление белых на Москву провалилось; и молодые призывники вынуждены были отступать на юг с белогвардейским войском вплоть до его разгрома в Крыму и на Кубани.
Учить чему бы то ни было этих неграмотных ребят во время отступления было некому. Служивший в обозе на самой чёрной работе Иван ничего не понимал в этом вихре революции и летел по ветру, как сорванный с дерева лист, аж до города Грозный.
Оказавшись в Грозном, Иван устроился рабочим на нефтепромыслах и через некоторое время овладел специальностью газосварщика. Полуграмотный Иван оказался трудолюбивым безотказным работником и в скором времени овладел всеми тонкостями профессии.
С Михаилом Мишурой он познакомился на работе, узнал, что у того есть три дочки на выданье и стал всё свободное время проводить в этой семье. Сам Михаил снисходительно называл Ивана кацапом, вкладывая в это прозвище некоторое презрение к непрактичности большинства русских, отсутствию в них хохляцкой предприимчивости и хитрованства.
Но, несмотря на это, Михаил не препятствовал общению своих дочек со странным парнем, видя, как мало осталось в Грозном женихов. Всё-таки, русский парень казался ему лучшей партией, чем какой-нибудь кавказец. Долго мучил Иван трёх бедных девушек, не понимавших, какой из них надо влюбляться в этого странного, хотя и хорошего парня.
Случай открыл им имя его избранницы.
Однажды осенью в дождливый и мрачный вечер прибежал к Мишура соседский мальчишка и сообщил, что его отец и дядя Миша пришли сильно выпившими и сейчас укладываются на полу спать.
Оксана вместе с дочками разволновалась, заохала и решила идти к соседям спасать мужа, страшась, как они будут тащить пьяного Михаила домой по непролазной грязи.
В разгар этих сборов и причитаний появился Иван, которому все обрадовались как спасителю. Иван сказал, что он приведёт главу семейства, но не знает дома соседа.
Потом он повернулся к Екатерине и, глядя на неё сумрачными глазами из-под густых бровей, промолвил: «Проводи». Операция закончилась благополучно и была причиной живого обсуждения в спальне девушек. Каждая из них призналась, что думала, что именно из-за неё ходит в их дом Иван. И странно было у них на душе – и облегчение оттого, что тайны не существует, и одновременно сожаление, что её нет.
А у Анны сожаление было даже подозрительно глубоким и горьким. Тем не менее, всем им стало ясно, что дело закончится свадьбой Ивана с Екатериной. Беспокоящийся о будущем своих дочерей Михаил невдалеке от своего дома прикупил ещё один небольшой земельный участок и построил на нём домик, пообещав оформить его на первую вышедшую замуж дочку. Ею оказалась Екатерина. В этом-то домике и стали жить молодые.
Долгие годы были наполнены ожиданием ребёнка.
Детей Екатерина любила сверх меры, но, как это часто бывает, сапожник ходит без сапог. Знахари и врачи ничего подсказать не могли, и кто-то из них сказал, что причина, быть может, в климате Кавказа, где многие приезжие болели странными болезнями типа лихорадки.
Ленинград, 1931 год. Женитьба Александра.
Служба Александра Петровича Малмыгина на флоте закончилась.
За четыре года тяжёлой службы худенький матрос превратился в бравого, уверенного в себе моряка. Он уже без робости подходил к махине корабельного двигателя и во всех тонкостях разбирался в нём.
Корабельное начальство просило его перейти на сверхурочную службу, но Александр колебался.
Он временно поселился в служебной каморке своего товарища – банного кочегара и непрерывно обсуждал с ним свою дальнейшую жизнь. Кочегар предлагал Александру временно поработать у него помощником, обещая, что с начальством он договорится. По закону о призыве на службу Александр должен был вернуться в Башкирию, но делать этого ему не хотелось по ряду причин. Одной из них была Варя Молчанова.
Однажды Александр решил поехать в Ленинград, планируя устроится на работу на каком-нибудь заводе. Ноги сами привели его в квартиру Молчановых. Все, даже жена Дмитрия Емельяновича, Надя, встретили Александра приветливо.
Варины братья Алексей и Борис не отходили от него ни на шаг. Хотя на улицах Ленинграда всегда можно встретить бравых моряков, но не так часто они приходят к тебе в дом.
От Дмитрия Емельяновича Александр узнал, что Варя развелась со своим мужем. Дмитрий Емельянович был так рад и разводу дочки, и приходу Александра, что в очередной раз крепко выпил.
У Александра вновь появился повод бывать в гостях у Молчановых. Варя первое время то ли жалела о нежданном повороте событий четырёхдневной давности, то ли чувствовала вину перед Александром, и вела себя стеснительно. Однако время шло; и отношения Вари и Александра снова стали напоминать прежние.
Дмитрий Емельянович всячески способствовал их сближению; даже Надя стала относиться к Александру мягче.
Алексей и Борис, как прилипшие, ходили за Александром, мешая влюблённым. Однако спокойный Александр всегда останавливал Варю, отмахивающуюся от братьев, как от надоедливых мух.
Когда Александр сообщил, что ему предлагают остаться на сверхурочной службе, вся семья Молчановых этому воспротивилась. Александр стал настолько уважать их мнение, что отказался от предложения флотского начальства. Логика событий привела к тому, что Александр в конце 1931 года женился на Варе. Женитьба решала многие вопросы, включая возможность остаться в Ленинграде.
Александр сообщил об этом матери и братьям – Андрею и Сергею, всё так же жившим в Башкирии. Те прислали ему свои пожелания счастливой семейной жизни.
По непонятной причине Варя в предыдущем браке оказалась бездетной, и теперь она страстно мечтала загладить свою вину перед Александром, родив ему детей. Жизнь входила в нормальное, по её представлениям русло, а будущее семьи и страны казалось безоблачным.
Костёр любви Александра и Вари разгорелся до неприличных высот. Из их комнаты почти непрерывно доносились весёлые или смеющиеся голоса, слушая которые Дмитрий Емельянович лукаво подмигивал своей жене: «Ну, мать, готовься принимать пополнение в семью!».
Надя крестилась и отвечала: «Дай то, бог!».
В выходные дни Александр и Варя уходили в город, знакомясь с его великолепным культурным наследием. Где они только не побывали! Варя начала открывать для себя новую страну, рядом с которой она прожила уже много лет, даже не подозревая о её существовании.
Однажды они пошли в Мариинский театр на оперу Глинки «Руслан и Людмила». Александр уже давно мечтал послушать эту знаменитую оперу. Как зачарованные смотрели они на действие, развивающееся на сцене. Любовь Руслана к Людмиле напоминала им их собственную. Взволнованные и очарованные, возвращались они пешком домой, весело напевая полюбившиеся мотивы. Оказалось, что оба они десятки раз слышали их по радио, даже не подозревая, что эти арии и мелодии взяты из оперы Глинки. А увертюру к опере Александр знал просто отлично. Александр восторженно восклицал: «Как же они сумели заставить бегать по сцене настоящую лошадь, да ещё изображать испуг?». Он имел в виду атаку сидящего на лошади Руслана на Голову.
В ответ Варя удивлённо спрашивала: «А как летал по небу Руслан, держащий за бороду Черномора?!».
Счастливые возлюбленные побывали и в зоопарке, и в Петергофе, и даже в Кронштадте, куда они проникли, используя морскую форму Александра. Счастливый приятель – кочегар радостно смотрел на молодых и тайком подмигивал Александру, восхищённо глядя на Варю. Кронштадт произвёл на Варю неизгладимое впечатление.
Она ахала от восторга, повиснув на крепкой руке мужа, когда тот со знанием дела описывал ей корабли, стоящие у стенок крепости, от необыкновенной красоты морского собора, от прекрасного вида на Петергоф. Жизнь молодой женщины была полной и безоблачной.
За время службы Александра у родни Молчановых произошли некоторые изменения. Племянница Дмитрия Емельяновича Енавья, работавшая на металлическом заводе, получила крохотную комнату в коммунальной квартире на два хозяина.
Из деревни приехал двоюродный брат Дмитрия - Карасёв со своей семьёй, которому посчастливилось получить полуподвальное помещение в старом районе Питера.
Мечтающий хотя бы о такой квартирке, как у Дмитрия Емельяновича, Карасёв с беременной женой и дочкой часто бывал у них в гостях.
Сам Карасёв Александру понравился, но к его жене – Карасихе – у него сложилось двойственное отношение. С одной стороны, в ней была естественная для деревенских женщин простота, даже природный ум, а с другой, у Александра создалось о ней впечатление, как о хищнике, тщательно прячущем свои когти.
Неожиданно большая проблема вынырнула из прошлого. Однажды Александр получил из Башкирии от среднего брата Сергея странное письмо.
Долго думал он над иносказаниями письма и, наконец, понял, что брату и его семье грозит опасность. Он понял также, что брат просит его скрыться от преследования НКВД. Александр вспомнил рассказ старшего брата Андрея о допросе в 1927 году в этой страшной организации и понял, что Сергею и его жене Фёкле надо срочно помочь. Такая задача была в те времена необычайно тяжёлой и чрезвычайно опасной, но отказать брату в помощи Александр не мог. Ответ Александр послал по указанному Сергеем адресу.
Однажды вечером в начале зимы в дверь квартиры Молчановых постучался рослый парень, всем своим видом отличавшийся от жителей Ленинграда. Это был Сергей. Он и Александр в первый миг встречи не узнали друг друга. Сергей ожидал увидеть маленького худенького паренька, которого он помнил по Башкирии. А теперь в помещении незнакомой квартиры стоял высокий уверенный в себе молодой человек, из-за спины которого выглядывала красивая девушка.
Это были Александр и его жена Варя. Александр тоже с трудом узнал своего старшего брата, взгляд которого стал затравленным, а высокая фигура как бы уменьшилась.
Братья не знали, о чём говорить – ведь главное они должны были сказать вдали от посторонних ушей. Внезапно Александра озарило.
«А что, брательник, если мы сходим с тобой в баню?» - спросил он Сергея – «Тебе надо помыться с дороги, да и я давно не парился».
Он чуть ли не насильно переодел Сергея в свою верхнюю одежду, взял на двоих нижнее бельё, веник, и они отправились в баню.
О банях Петербурга – Ленинграда, да и вообще о русских банях можно слагать песни восторга и счастья – так много они сделали для здоровья нации. Но сейчас братья, сидя на мраморной скамейке в моечном отделении, медленно, тайком подбирались к волнующей их теме, даже не испытывая радости от необыкновенного процесса мытья.
Полунамёками, иносказательно, боясь чужих ушей, они обсуждали сложившуюся вокруг семьи Сергея ситуацию.
Сергей рассказал брату, что первые годы после его женитьбы на Фёкле прошли тихо и спокойно. Через год у них родился первенец – сын, которого они назвали Леонидом. Сын сильно походил на мать, был небольшого роста, но коренастый, широкой кости. Сейчас он ещё, конечно, маленький, но жизнь в деревне на чистом воздухе сделала его крепким и здоровым.
Однако начавшаяся было налаживаться жизнь неожиданно резко изменилась. Однажды он совершенно случайно встретился с Шубкиным – двоюродным братом того Шубкина, из-за которого Андрея, старшего брата Сергея и Александра вызывал на допрос следователь НКВД в Бакалах.
Двоюродные братья Шубкины в гражданскую войну воевали по разные стороны баррикад – один за белых, а этот, повстречавшийся – за красных. Сергей не знал, чем насолил их отец этому Шубкину, но тот стал угрожать Сергею разобраться с «контриками».
«Я» - говорил Сергей – «пытался успокоить Шубкина, доказывая, что отец уже давно умер, а сам я ничего не знаю о прошлом, да и о Шубкиных тоже, хотя они являются нашими дальними родственниками.
Ведь мы в Гражданскую войну были ещё детьми. Но никакие доводы на Шубкина не действовали». Он орал: «Ваш отец был врагом советской власти, а вы – троцкисты! Кулацкое семя надо изводить под корень!».
Сергей продолжал: «Я думал, что он остынет, но представь себе, что через несколько дней я получил повестку в НКВД. Если у Андрея не было свидетеля, да ещё такого оголтелого, то теперь дело изменилось.
Я думаю, что этот Шубкин сам боится своего родства с двоюродным братом и пытается отвести от себя удар. Моя кандидатура подходит идеально. Я посоветовался с семьёй Фёклы, и все решили, что мне надо бежать. Кроме тебя ехать мне было не к кому. Андрей и мать сами под подозрением».
Александр спросил: «А что Фёкла, почему не поехала?».
Лицо Сергея приобрело странное выражение страха и довольства: «Она сейчас на сносях и не может даже долго ходить».
У Александра созрел ещё вопрос: «А какие документы у тебя есть?». «Да какие документы!» - ответил Сергей – « Две справки из сельсовета. Одна заменяет удостоверение личности, а другая – свидетельство о браке с Фёклой».
Александр задумался. Всё складывалось до ужаса плохо.
Жить Сергею негде, а устроиться на работу по одной справке было трудно. С другой стороны, сотни и тысячи новых жителей Ленинграда тоже приезжали из своих деревень с одними потёртыми бумажками, которые выдавали им сельсоветы. Внезапно Александра осенило. А что, если спрятаться там, где никто и не вздумает искать Сергея? В Кронштадте.
И помочь в этом сможет приятель – кочегар. Этот бесшабашный человек не побоится выручить в беде своего друга.
Александр сказал, что, кажется, он нашёл выход, и братья с удовольствием предались процессу. Когда же в раздевалке одетый в белое банщик предложил им на выбор пиво или квас, их настроение стало превосходным.
Они были молоды, не совершили против советской власти никакого преступления, у них красивые жёны, за которых они, как настоящие мужчины, несут ответственность.
Александр, тем не менее, предупредил брата, чтобы отныне он крепко держал язык за зубами, и ничего никому не рассказывал, даже тестю и тёще, когда они вернутся домой после бани.
На расспросы Дмитрия Емельяновича они дружно отвечали, что Сергей едет по делам, и в Ленинграде проездом. Дмитрия Емельяновича они не обманули. Он знал, что Ленинград – тупиковый город, и из него ехать больше некуда. Разве что за границу – в Прибалтику или Финляндию, граница с которой проходила по пригородам Ленинграда. Однако он не стал ничего говорить. Захотят – сами расскажут.
Сергей переночевал в комнатке Алексея и Бориса, которые жадно расспрашивали нового человека о далёкой стране - России, о республике Башкирия; человека, который будил их детскую фантазию, склонную к счастливым сказкам.
Наутро Александр сказал Сергею, что сбегает на завод отпроситься на день или поменять рабочую смену, чтобы заняться делами брата.
Спустя час Александр вернулся, надел свою матросскую форму, чуть ли не силой заставил брата сменить одежду на свою почти новую гражданскую, и они покинули квартиру.
Ни жена Варя, ни тёща Надя не вмешивались, хотя отданная брату одежда была у Александра последней. Они чувствовали, что дело серьёзное.
Александр направился на переправу из Питера в Кронштадт.
Из города в крепость ходили катера, а иногда, в хорошую погоду, и большие лодки. На переправе был установлен морской патруль, но он, как правило, не спрашивал документы у своих, т.е. моряков, да и у сопровождавших их лиц. На этом и был расчёт Александра, который за годы службы изучил все особенности переправы.
Они беспрепятственно добрались до Кронштадта и, спустя несколько часов, входили в котельную гарнизонной бани.
Ленинград славится своими белыми ночами. Однако никто никогда не говорит о ленинградских чёрных ночах, которые в декабре-январе наступают уже в два-три часа дня. Поэтому, когда братья появились на пороге котельной гарнизонной бани, было уже темно, как ночью, хотя была середина дня.
Приятель – кочегар встретил их радостными возгласами человека, находящегося «под шафе». Он был на своей любимой работе, был любимый «женский» день, был хороший «улов шалунов-моряков».
А теперь появился и хороший человек, который его уважал.
Жизнь удалась!
Поэтому он, даже не вдумываясь, сходу пообещал устроить Сергея к себе помощником и стал наливать водку в грязные стаканы.
После взволнованного и радостного «чаепития» Александр отвёл Сергея в каморку кочегара и пообещал через неделю приехать в гости.
Спустя неделю Александр нашёл брата уже в другом настроении. По ходатайству кочегара, который вместе с Сергеем пошёл к командиру бани, Сергей был зачислен в её штат помощником кочегара.
Командир даже пообещал, что если Сергей проявит себя на работе, он выхлопочет ему казённое жильё.
Настало время подумать и о семье, остававшейся в башкирской деревеньке.
Башкирия, 1932 год. Бегство Фёклы.
История Башкирии, как и История России, туманно расплывается в глубине веков. О том, что происходило на территории современной Башкирии, археологи и историки настойчиво пытаются узнать, но предыдущие века хранят загадочное молчание.
Иногда они, словно в насмешку над людьми, подкидывают невнятные фрагменты, которые не помогают, а запутывают истину.
Такой находкой было случайное открытие башкирской плиты – карты, на которой, без сомнения, рукой мыслящего человека были начертаны географические контуры Урала и Башкирии.
Археологи сделали предположение, что найденный каменный обломок является частью огромной каменной плиты, на которой неизвестными разумными существами была нарисована карта планеты Земля. Найденные остатки не дают представления о всём изображении, но если эта плита не кощунственная подделка, то башкирскую плиту-карту можно отнести к таким же великим тайнам, какими являются рисунки плато Наска, пирамиды Египта и Мексики, Стоунхендж и многое другое.
Что касается людей, заселяющих эти места, то с некоторой долей вероятности можно лишь утверждать, что башкиры являются выходцами из Азии, оторвавшиеся от своих южных предков и за минувшие века достигшие границ современной республики. Если булгары действительно являются прародителями татар и башкир, то История проследила, насколько смогла, за миграцией этого беспокойного племени, или, скорее всего, сообществом нескольких родственных племён.
Карамзин писал, что наиболее подвижная часть булгар, покинув родные волжские берега, двинулась на юг, в район современной Тамани и Крыма, смешавшись с проживавшими там славянскими племенами.
Затем, продолжая движение на Запад, племя освоило земли современной Болгарии и осело там, заменив одну букву в своём названии.
Оставшаяся дома часть булгар, непрерывно кочуя по территории средней Волги и Урала, постепенно смешивалась с приходившими сюда людьми, в основном со славянами, образуя несколько родственных тюркских наций.
Ислам пришёл сюда, скорее всего, на кораблях и лодках, вверх по Волге, возможно даже, одновременно с христианством Руси. Он пришёлся тюркам по душе, наверное, отказом от крепких хмельных напитков, калечащих душу и тело, да привлекательностью многожёнства.
После создания и укрепления многонациональной и многоконфессиональной Российской империи башкиры вплели свой голос в разноголосицу «колосса на глиняных ногах».
Они исправно несли воинскую службу в рядах царской армии, охраняя вначале границы растущего государства, а затем и участвуя во многочисленных войнах против внешних врагов. Несколько раз башкиры показывали центральной власти свой свободолюбивый нрав.
Это они разрушили Оренбургскую крепость, которая первоначально строилась на месте современного Орска. Это они учинили бунт, жестоко подавленный царскими войсками в 1740 году.
Пушкин в послании к царю Николаю Первому писал: «Казни, произведенные в Башкирии генералом князем Урусовым невероятны. Около 130 человек были умерщвлены посреди всевозможных мучений. Остальных, человек до тысячи простили, отрезав им носы и уши».
Юлай Азналин, один из бунтовщиков, спасся, а в 1772 году, во время пугачёвского бунта, объявился в войсках мятежника. Вместе с молодым и храбрым сыном Салаватом Юлаевым он присоединился к восстанию Пугачёва в поисках лучшей жизни и лучшего царя.
«Свирепый Салават», как назвал его Пушкин в своём труде «История Пугачёва», быстро выдвинулся в руководители восстания и стал национальным башкирским героем.
Поэтому царская власть часто шла навстречу, не запрещая веры предков, и в целом не особенно вмешиваясь в национальные обычаи. Однако башкиры в основном оставались нищими и бесправными, впрочем, как и большинство русских.
А когда в 1917 году царская власть пошатнулась и рухнула, как сгнившее дерево, волны Гражданской войны прокатились по республике, тогда ещё Уфимской губернии, поглотив множество русских, татарских и башкирских жизней. Разделился тогда люд в ожесточении не по национальному, и не по религиозному различию. Лозунги большевиков оказались заманчивым идеалом, за которым последовало обиженное и оскорблённое большинство. Правда, не всё было так однозначно.
В 1919 году ста пятидесятитысячная армия белого адмирала Колчака вторглась в Уфимскую губернию с востока и захватила Уфу. Целью белых было овладение Самарой, форсирование Волги и соединение с Деникиным. В этой критической ситуации командующий фронтом Красной армии Фрунзе вызвал в Самару Фурманова и Чапаева. Посоветовавшись с Фурмановым, Фрунзе назначил Чапаева командиром 25 дивизии, которая формировалась в городе Бузулук недалеко от Самары.
Двадцать пятая дивизия Красной армии, которая позже получила название «чапаевской», была сформирована из вознесенских ткачей, казачьей голытьбы с низовьев реки Урал, да бедноты татарских и башкирских деревень. Первое боевое крещение дивизия получила под городом Бугурусланом Самарской губернии. После взятия Бугуруслана красным открылась дорога в Уфимскую губернию.
Фурманов в своём знаменитом романе «Чапаев» писал, что на первых порах даже беднейшие слои населения Уфимской губернии враждебно встретили дивизию Чапаева, которая вошла в пределы Уфимской губернии с юго-востока. Богатеи и муллы распространяли слухи о том, что большевики являются безбожниками и пытаются уничтожить их веру. Они были недалеки от истины, но красная пропаганда, сулившая счастливую жизнь при социализме, сделала своё дело. Люди любят увлекаться красивыми сказками, и башкиры не составляют исключение.
После кровопролитных боёв 25 дивизия овладела ж/д станцией Аксаково и расположенным рядом с ней городом Белебей. Очередной задачей Чапаева стала небольшая, но стратегически важная ж/д станция Чишмы. Железная дорога у этой станции раздваивалась: одна ветка соединяла Уфу с Самарой, а другая с Москвой.
Белые ни в коем случае не хотели отдавать Чишмы. Их пулемёты, установленные на бронепоездах, косили наступающие ряды красноармейцев так, что в некоторых красных ротах оставалось по 20-30 человек. Однако героический порыв красных был неудержим; бойцы бросались на бронепоезда буквально с несколькими гранатами. Железнодорожная станция Чишмы была освобождена от белых.
Перерезав таким образом обе железные дороги, соединявшие центр страны с Уфой, 25 дивизия навсегда похоронила надежды белых во главе с адмиралом Колчаком на победу. Затем чапаевская дивизия подошла к реке Белая и увидела красавицу Уфу, раскинувшуюся на высоком противоположном берегу. По пути в свою сибирскую ссылку вождь пролетариата Ленин прожил несколько дней в Уфе.
Поэтому нетрудно понять энтузиазм чапаевцев, мечтавших сделать огромный подарок Ильичу. Форсировать быструю большую реку помог случай – несколько десятков белых офицеров, не подозревавших об опасности, отдыхали, плывя по реке Белой на двух пароходах. Эта беззаботность стоила всем им жизни и потери пароходов, на которых Чапаев сумел перевезти на восточный берег реки свою дивизию.
Взятие Уфы можно отнести к самым важным военным успехам Чапаева. Однако, будучи выходцем из степей низовьев реки Урал, он не мог разобраться во всех тонкостях национальной политики в освобождённой от белых губернии, и попросил перекинуть свою прославленную дивизию снова на юг, против уральских белоказаков.
Здесь успешная военная карьера Чапаева завершилась внезапно и трагически. Белоказаки, скрытно проведя блестящую операцию, разгромили штаб 25 дивизии. Командир дивизии Чапаев погиб, предположительно, в быстрых водах реки Урал.
Известно, что взволнованное море не может быстро успокоится. Наступала пятнадцатая годовщина Революции, а красный террор всё не останавливался.
Борьба за верховную власть в стране затягивала в конфликт всё большее и большее количество людей. И, как во всяком конфликте, в этой борьбе побеждали, как правило, не лучшие, а более беспринципные люди, многие из которых использовали ситуацию в личных целях.
Студент мог спокойно отнять квартиру у профессора, которого сам же и оболгал, а босоногий лентяй-крестьянин – одежду у трудолюбивого «кулака». Буквально каждый человек рассматривался политическим управлением народного комиссариата внутренних дел (ГПУ НКВД) под микроскопом на предмет определения его окраски – белой, красной или розовой. Проведенная коллективизация и возросшее сопротивление «кулаков» вызвали необходимость поиска всё новых и новых «ведьм».
После бегства из деревни своего мужа Сергея Фёкла постоянно пребывала в беспокойстве, которое, конечно, не прибавляло здоровья ни ей, ни будущему ребёнку. Его рождение, а точнее, рождение дочки лишь на некоторое время отвлекло Фёклу от тягостных дум.
Родственники и соседи стали косо посматривать на «соломенную вдову», а некоторые открыто заявляли, что Сергей не вернётся.
Волнение уменьшилось, когда Фёкла получила от Сергея долгожданное письмо. Сергей сообщал, что живёт в Кронштадте, устроился на работу и скоро получит новые документы.
Он просил Фёклу сообщить, кто родился и предлагал ей ехать к нему. Сам он, естественно, возвращаться не предполагал. Фёкла показала письмо отцу и матери. Те сказали, что они не собираются гнать Фёклу из дома, но если она хочет и сможет, то они не возражают против её отъезда к мужу. Больше того, и по корану, и по библии жена должна повсюду следовать за мужем. В начале лета Фёкла наконец решилась ехать в далёкий, незнакомый, но прославленный Кронштадт. Мать пришила к её трусам потайной карман, куда Фёкла спрятала деньги на дорогу.
Они собрали пожитки, и отец посадил Фёклу и детей в телегу, запряженную последней лошадью, остававшейся в хозяйстве.
Фёкла поехала; она была деревенской девушкой и могла обращаться с лошадьми. План был такой. Фёкла должна была доехать до дядьки, проживавшим в одной из деревень вблизи железной дороги. Затем дядька должен был посадить Фёклу с детьми на поезд, а сам вернуть лошадь с телегой хозяину.
Но план не удался. Неизвестно каким образом, но злому коршуну Шубкину стали известны намерения Фёклы. Днём, когда её телега мирно катилась по пустынной просёлочной дороге, сзади показалось трое всадников, рьяно подстёгивающих своих коней. Это был Шубкин с двумя подпевалами. Растерянная женщина увидела, как перед телегой стали гарцевать всадники, размахивая кнутами.
Они заставили Фёклу с дочкой на руках, завёрнутой в одеяло, вылезти из телеги. Один из них замахнулся на маленького сына Фёклы Лёньку кнутом, и тот кубарем вылетел из телеги.
Шубкин, прищурившись, ласково спросил: «И куда же вы в такую рань настрополились?». Фёкла ответила: «К своему дядьке», и назвала деревню. Шубкин приказал приспешникам: «Обыщите её!». Один из всадников спешился и стал с наслаждением ощупывать заплакавшую Фёклу. Лёнька тоже стал всхлипывать. Письмо Сергея обнаружилось сразу же. Шубкин выхватил его и заорал: «Понятно, к какому дядьке ты намылилась!». Затем, немного поразмыслив, Шубкин приказал спешившемуся приятелю: «Разворачивай телегу. Лошадь мы конфискуем, как кулацкую, которую пытаются спрятать».
Спешившийся молодчик вырвал из рук растерянной Фёклы ребёнка, снял с девочки одеяло и кинул его в телегу.
«Так будет лучше – сейчас тепло, а твой ублюдок пусть закаляется». Они весело заржали. Фёкла схватила заплакавшую дочку и попыталась успокоить. Грабители, весело гагача, поехали назад, таща за собой лошадь с телегой. Фёкла осталась с детьми на дороге, обречёно глядя на них своими прекрасными потухшими глазами.
Так просидела она несколько часов в растерянности, не зная что предпринять. Она покормила грудью дочку, успокоила Лёньку, который стал просить есть, и решила продолжить путь в Кронштадт.
Денег грабители не нашли, а лошадь, возможно, вернут её родителям – не совсем же они сошли с ума. Ближе к вечеру проезжавший по дороге бабай (пожилой мужчина) подобрал троицу и довёз до своей деревни. Через день она добралась, наконец, до своего дядьки и попросила его помочь уехать. Семья дядьки взволнованно ахала, слушая рассказ Фёклы, и советовала Фёкле вернуться домой. Но для Фёклы обратный путь был уже закрыт. Она не может вернуться назад после случившегося. А в Кронштадте её ждёт муж.
Трудно описать мытарства Фёклы с двумя детьми на руках, один из которых был грудничком. Однако помощь и участие совсем незнакомых людей помогли осуществить трудновыполнимый план. Спустя десять дней она с детьми уже сидела на окраине Ленинграда на берегу Финского залива - неподалеку от переправы в Кронштадт.
Она тоскливо всматривалась в неясные очертания Кронштадта и надеялась на чудо. Адресов Сергея и Александра она не запомнила, понадеявшись на письмо, которое у неё отобрали. Огромный город казался ей чужим и враждебным, и она не придумала ничего лучшего, чем ждать появления на переправе Сергея или его брата. Впрочем, она понимала, что вряд ли узнает Александра, которого видела мельком несколько лет назад в своём деревенском доме в Башкирии.
Она и сын пили воду залива, и умывались ей. Еду ей иногда давали люди, принимая её за нищую. Впрочем, это было близко к истине.
Но есть Бог или Аллах на свете!
В один тёплый по южному день Сергея будто кто толкнул в спину, направляя в Ленинград к брату в гости. От жены он так и не получил никакого известия и такая ситуация приводила этого спокойного человека в нервическое состояние. Он хотел посоветоваться с Александром, что же делать. Поэтому даже трудно описать то изумление, тот шок, которые Сергей испытал, когда, сойдя на берег, он увидел Фёклу с грудным ребёнком на руках и своего первенца Леонида. К тому времени Сергей уже жил в казарме и получил пропуск для поездок в Ленинград и обратно. Поэтому когда он объявил патрулю, что эти люди – его семья, их беспрепятственно пропустили в Кронштадт.
На следующий день он доложил начальству, что к нему приехала жена с детьми, и попросил предоставить семье подходящее жильё.
В декабре 1932 года во всех газетах было опубликовано Постановление Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров о введении в СССР паспортов.
Они вводились для облегчения установления личности, контроля над численностью населения, а также для фиксирования в них места жительства человека.
Поскольку частная собственность на жильё была практически ликвидирована, по штампу в паспорте можно было определить, где этот человек прописан и должен жить. Небольшое добавление в законах о том, что без штампа о прописке человек не может быть принят на работу, делало этот документ чрезвычайно необходимым и даже незаменимым.
Экзальтированный пролетарский поэт Владимир Маяковский откликнулся на это события восторженным стихотвореньем, которое впоследствии заставляли зубрить во всех советских школах:
Я достаю из широких штанин
Дубликатом бесценного груза.
Читайте, завидуйте, я – гражданин
Советского Союза.
После обретения паспортов у Сергея Петровича Малмыгина и Фёклы появился шанс начать новую жизнь.
Грозный - Башкирия, 1935 год. Поиски нефти.
Мнение академика Губкина о том, что между Волгой и Уралом земля хранит большие запасы нефти, вызвало у его научных оппонентов яростные возражения. Однако его мнение имело огромное преимущество перед противниками изысканий. Оно давало надежду на обнаружение стратегического продукта в центре страны, вблизи промышленного Урала, завоевание которого врагами казалось и невозможным и немыслимым.
Вся история России свидетельствует о том, что на её Европейской части нет буквально ни одного клочка земли (кроме, пожалуй, Костромской губернии), который хотя бы временно, не захватывался бы её многочисленными врагами. Тем не менее, существовало глубокое и наивное убеждение, что уж следующую войну Россия будет вести на территории противника. Раз за разом на протяжении веков это мнение оказывалось ложным, но с упорством фанатиков военные строили планы войны на чужой территории. А когда целые области России оказывались в руках врагов, это вызывало глубокое удивление.
Изумление было таким искренним, затрагивало такие глубинные пласты русской души, что ни у кого не было сомнений в том, освободят захваченные врагом территории, или нет. Потеря городов, посёлков и деревень казалась исключительным недоразумением, хотя исключением из правил следовало бы назвать начало войны на территории врага.
Урал с давних пор, ещё со времён Петра Первого, стал играть значительную роль в оснащении армии оружием и боеприпасами. Поэтому открытие нефти вблизи него трудно было бы переоценить. Невзирая на вес и влияние противников Губкина, его идеи нашли поддержку у руководства страны. И вот в тридцатых годах двадцатого века начинается этап проведения широких геологоразведочных работ на территории Татарии и Башкирии. Поскольку коренные жители этих мест в то время имели весьма слабое представление о нефти, развёртывание этих работ вызвало широкую миграцию населения из нефтедобывающих районов страны. Особенно много народа приехало из Баку и Грозного.
У Екатерины Михайловны и Ивана Фёдоровича Леоновых не было детей. Врачи перебирали все возможные причины, пока не остановились на том, что бездетность объясняется климатом Кавказа. Действительно, многих приезжих на Кавказ иногда настигала лихорадка, которая в дни обострения трепала организм заболевшего так, как ураган треплет ветки деревьев. Кроме того, врачи напоминали Екатерине Михайловне и о перенесённой в юности оспе, последствия которой медицинской науке до сих пор были неизвестны.
Но не это послужило причиной отъезда Ивана и Екатерины из Грозного. Однажды Михаила, отца Екатерины, пригласил к себе его старинный приятель, работающий теперь в отделе кадров.
Он поинтересовался у Михаила, не дурак ли у него зять. Михаил удивился такому вопросу и спросил, о каком зяте приятель гутарит.
Все дочки Михаила к тому времени были худо-бедно пристроены.
«Да об этой кацапне Иване» - отвечал начальник отдела кадров.
Приятель сказал Михаилу, что скоро все документы их конторы по бурению будут проверять соответствующие органы. Поэтому прежде он решил посмотреть анкеты рабочих сам. Когда он прочитал, что нацарапал в своей анкете Иван, то пришёл в ужас.
«Он что, хочет, чтобы нас всех отправили куда следует?» - понизив голос, спрашивал он Михаила. Оказывается, Иван Леонов написал в анкете, что был насильно мобилизован в деникинские войска.
«Там ведь не будут долго разбираться, стрелял он или крутил лошадям хвосты» - продолжал взволнованно талдычить приятель.
Простодушный Иван ни от кого не скрывал, что он во время Гражданской войны был мобилизован в белые войска. Теперь, когда страну брали в «ежовые рукавицы», такой факт биографии становился смертельно опасным. Русская пословица об ежовых рукавицах приобрела в эти года буквальное значение. Руководитель Народного Комиссариата Внутренних Дел (НКВД) Николай Иванович Ежов, сменивший Ягоду, прикрывал «ежовыми рукавицами» свои небольшие кровавые ручонки.
Тот же начальник отдела кадров подсказал Михаилу, что в Башкирии начали разведку нефти, и что там нужны рабочие различных специальностей. Он показал Михаилу разнарядку Народного комиссариата по труду на вербовку рабочих и предложил отправить Екатерину и Ивана в Башкирию. Михаил, поразмыслив, согласился, что это наилучший выход из создавшегося положения.
Иван был срочно вызван в отдел кадров. Он переписал автобиографию под диктовку начальника отдела кадров своими каракулями. Фотографию со старого листка по учёту кадров переклеили на новый. Старый листок сожгли.
В разнарядку Комиссариата по вербовке рабочих в Башкирию был записан газосварщик Леонов И.Ф. Начальник отдела кадров надписал на личном деле Леонова «Уволен» и спрятал папку подальше, в архив.
Молодых тщательно собрали. В новых местах могло пригодиться всё – от постели и швейной машинки до семян капусты, проса, огурцов и другого. Дом, записанный на имя Екатерины, они не стали продавать, а оставили его на попечение родственников. Все надеялись, что через некоторое время Екатерина и Иван вернуться к своим родным и друзьям.
После множества пересадок Иван Фёдорович и Екатерина Михайловна добрались до железнодорожной станции Туймазы Башкирской АССР. Где-то в этих местах находился трест «Туймазабурнефть», куда и был направлен Иван Фёдорович Леонов.
К большому удивлению Ивана и Екатерины приём приезжающих буровиков и нефтяников был хорошо организован. И это было важно, так как трест «Туймазабурнефть» был расположен не в Туймазе, а в строящимся километрах в тридцати от неё соцгородке.
Строительство соцгородка для нефтяных буровиков было начато в Башкирии на границе с Татарией между деревнями Мулино, Нарышево и Туркменево. Его расположение было продиктовано природными условиями.
В гористой местности было нелегко найти ровную площадку для строительства крупного поселения. Поэтому архитекторы расположили его на границе отрогов Уральских гор и поймы реки Ик. Собственно, эта река и разделяла братские республики. Кроме того, она была и границей часовых поясов.
Время Уфы всегда разнилось от Московского на два часа, а Казань принимала за эталон то Московское время, то поясное.
Таким образом, в разные периоды Уфимское время отличалось от Казанского то на час, то на два.
Поскольку Леоновы были направлены на новое место работы по государственной разнарядке, им в этом соцгородке выделили комнату в новом бараке. По тем временам это было великолепное жильё. Несколько бараков, сложенных из толстых брёвен, располагались параллельно друг другу. Бараки были электро- и радиофицированы. Архитекторы учли психологию будущих жильцов бараков, которые в недавнем прошлом были крестьянами, и снабдили каждый барак земельными участками и сараями.
Большие сараи были построены между бараками так, что каждой квартире барака соответствовала секция её сарая. Земельные наделы, располагавшиеся между бараками и сараями, были огорожены.
Крылечки сеней пары комнат смотрели друг на друга. Каждая пара комнат была объединена печью. Печи были выложены из хорошего кирпича в лучших русских традициях. Две топки печи находились соответственно в каждой комнате, а вытяжная труба была общей.
За стенами каждой комнаты барака, за исключением крайних, с трёх сторон проживали соседи. Таким образом, каждая семья имела отдельную квартиру, и в то же время, была неразрывно связана с другими. Квартирой жилище называлось исключительно из соображений почтового адреса, будучи всего лишь отдельной комнатой барака.
Здесь идея коллективизма нашла идеальное сочетание с семьёй, как ячейкой общества. Вершиной коллективизма служили общественные уборные, по четыре на каждый барак.
Леоновы были трудоустроены молниеносно. Иван, как и в Грозном, стал пропадать на нефтяных буровых, а Екатерина была принята завхозом в детский сад.
Ленинград, 1935 год. Дети.
После демобилизации Александр Малмыгин по протекции своего тестя Дмитрия Емельяновича устроился на Кораблестроительный завод. Когда он предоставил в отдел кадров документы с флотской службы, ему предложили пройти курс обучения на машиниста паровоза.
Мечта сбывалась. Учёба на машиниста давалась ему легко. Корабельная махина, с которой он научился справляться, была намного сложнее паровоза. Поэтому упор в своей учёбе Александр сделал на управлении паровозом, правилам транспортировки грузов и тому подобным вещам.
Котельное дело преподавал один старый машинист, любивший задавать каверзные вопросы. Один их таких вопросов был достаточно сложным, но Александр сумел разгадать загадку. Преподаватель спросил учеников, почему в котле даже стоящего паровоза образуется тяга, хотя высота от топки до конца трубы составляет всего два метра, а сама топка располагалась практически горизонтально.
Понадобилась вся наблюдательность Александра, весь запас знаний, чтобы ответить на сложный вопрос. Он вспомнил, что труба паровоза сужается в середине, и над ней постоянно вьётся парок. Поэтому он сделал предположение, что тягу котла паровоза обеспечивает поток пара, подаваемого в вытяжную трубу – диффузор.
Ответ Александра вызвал восторг старого машиниста. Он честно признал, что за все годы его преподавания Александр был единственным, сумевшим правильно ответить на этот вопрос.
Постепенно и вождение паровоза стало получаться.
Спустя несколько месяцев Александр развозил грузы по территории завода. Он уже сам подавал предупредительные и приветственные сигналы, наподобие увиденного им когда-то молодого машиниста.
Семейная жизнь Александра и Вари развивалось в лучших русских традициях этого жанра. Их деды и прадеды имели по многу детей, которые, вырастая, обеспечивали могущество государства.
Однако, тяжёлые, невосполнимые потери людей в братоубийственной гражданской войне 1918 - 20 годов надолго, если не навсегда, подорвали силу русской нации.
Поэтому беременность Вари в начале 1933 года семья Молчановых встретила «на ура». У среднего брата Сергея, жившего в Кронштадте, уже были сын и дочь, а Александр с душевным трепетом только ожидал рождение своего отпрыска.
В конце сентября 1933 года у Вари начались схватки, и её срочно отвели в родильный дом. Роддом был расположен на проспекте Газа, который был назван так после революции по имени питерского рабочего Ивана Газа, отдавшего свою жизнь делу освобождения рабочего класса. Сам проспект и этот роддом находились недалеко от их квартиры, так что здоровая и сильная молодая женщина дошла до него без особого труда.
Первенца Александра и Вари назвали Володей.
Тесть от радости здорово назюзюнькался, да и Александр тоже выпил за здоровье новорождённого.
По настоянию родителей Варя через несколько недель отнесла младенца в Никольский собор, который чудом продолжал функционировать, и окрестила его.
1935 год был для кораблестроительного завода, на котором трудились Дмитрий Емельянович и Александр, знаменательным годом. Со стапелей завода сошёл первый послереволюционный крейсер, который получил имя Кирова.
В конце года страна отмечала первую годовщину со дня злодейского убийства вождя Питерского пролетариата, любимца Партии и народа Сергея Мироновича Кирова. Ленинград первым в стране почувствовал раскручивание маховика репрессий. В первую годовщину злодейского убийства Кирова все газеты опубликовали статьи, гневно клеймившие врагов народа. Ни слова правды не было во всех этих статьях.
Обходился молчанием тот факт, что на прошедшем в 1934 году семнадцатом съезде ВКП(б) первым секретарём Партии был избран Киров. Сталин получил тогда гораздо меньше голосов, но Киров заявил съезду, что первый секретарь у Партии есть, и отдал верховную власть Иосифу Джугашвилли. Был ли это политический расчёт или знание реального положения в стране, но, скорее всего, именно этот трусливый поступок стоил жизни Кирову.
Власть состроила скорбную гримасу, скрыв свою радость по поводу убийства второго человека в государстве. Товарищ Сталин появился в Ленинграде, чтобы провести расследование, а, скорее всего, оборвать нити преступления, ведущие к нему лично. О том, что убийца был ревнивым мужем секретарши Кирова печать не сообщала.
Тем более не сообщалось, что кто-то раскрыл глаза ревнивцу, что его жена является любовницей Кирова, и вложил в его руку пистолет. Всё объяснялось усилением политической борьбы троцкистов против Партии, и сводилось к призывам предпринять ответные решительные действия против этих людей.
Однако, невзирая ни на что, в 1935 году семейная жизнь Вари и Александра обогатилась новым событием. Гордая Варя во второй раз попала в родильный дом на проспекте Газа, и родила второго сына. Недолго думая, счастливые родители назвали его Юрием.
Самым счастливым был Дмитрий Емельянович. Он подолгу пропадал у пивного ларька, расположенного у Аларчиного моста, и рассказывал своим товарищам по пивной кружке о своём счастье.
На зубок к Молчановым – Малмыгиным пришли многие родичи, переехавшие в Ленинград из костромского села.
Пришла двоюродная сестра Вари Енавья, Карасёв со своей женой и двумя детьми и другие родные люди. Все они дружно восхищались Варей и её прекрасными сыновьями.
Следует отметить необычайный корпоративный дух родственников. Никогда на их вечеринках не звучали слова гнева, обиды или ненависти.
Дружеские беседы всегда были на интересовавшие всех темы, часто касались родимого села и остававшихся там друзей, знакомых и родственников.
Приезжающие оттуда иносказательно, но понятно для остальных рассказывали о прошедшей коллективизации, о том, что работать в организованном колхозе стали хуже. Вернее, они не говорили прямо, что стали хуже работать, а мечтательно вспоминали о больших дореволюционных урожаях, массовых гуляньях за околицей и других милых сердцу важных мелочах.
Из их ансамбля выпадала Карасиха, беременная уже в третий раз. Она была из другой деревни; и их воспоминания о родном селе казались ей сентиментально–глупыми. Они же, не обращая особого внимания на Карасиху, уходили всеми своими помыслами в юность, бесшабашность, беззаботность.
Старшему сыну Дмитрия Емельяновича Алексею скоро должно было исполниться девятнадцать лет; и он готовился пойти служить. Его мечтой была служба на флоте, но в военкомате заявили, что армии нужны артиллеристы, и сориентировали его соответствующим образом.
Дмитрий Емельянович, Александр, Карасёв, да и другие постарались успокоить недовольного Алексея, говоря, что артиллерия в русской армии всегда была «богом войны».
Енавья, у которой в костромском селе оставался младший брат, была напугана рассказами о происходивших в селе переменах и при первой же возможности съездила домой. Она без труда уговорила мать отправить брата в Ленинград. Мать, не раздумывая, согласилась, потому что жизнь в родном селе быстро менялась, и не в лучшую сторону.
По сути дела село стало медленно, но верно возвращаться к крепостному праву. Только при царях крестьяне были крепостными у конкретных помещиков, а сейчас их превращали в государственных крепостных. Крестьяне, поддержавшие революцию благодаря фальшивому лозунгу «Земля – крестьянам», получили от Советской власти большой шиш. Все крестьянские наделы были конфискованы, земля обобществлена, и единоличники были насильственно объединены в коллективные хозяйства.
Недовольные были сосланы в Сибирь или расстреляны.
Ценой огромных усилий всего клана Молчановых брата Енавьи удалось привезти в Ленинград и устроить на Красно-Путиловский завод, получивший имя Кирова после его убийства. Молодые трудолюбивые кадры были нужны Кировскому заводу; и брат Енавьи почти сразу же получил место в общежитии завода.
Сама Енавья от своего завода получила маленькую комнату в коммунальной квартире благодаря счастливому стечению обстоятельств. Дом, где она теперь жила, находился всего в одной трамвайной остановке от Аларчиного моста, то есть, вблизи квартиры Молчановых.
Когда-то давно в этом районе, вдоль реки Пряжки, построил себе особняк воспитатель царя и создатель фундаментального труда по истории России Карамзин.
В те времена это был, вероятно, идиллический уголок Петербурга. Однако за сто лет особняк Карамзина был застроен со всех сторон большими домами, и оказался внутри большого двора.
Этот двор не был похож на типичные дворы – колодцы Петербурга. Он скорее походил на большой московский двор.
Внутри двора росли огромные вековые деревья, придававшие необычный колорит всему ансамблю. Центр двора был огорожен под площадку отдыха, которая в свою очередь была обрамлена каре дровяных полениц. Как разбирались многочисленные обитатели двора, где находятся их дрова, было загадкой. Но краж дров, несмотря на такое их хранение, практически не было, разве что по ошибке.
Вид на речку Пряжка из особняка Карамзина сейчас закрывал другой дом. На нём была прикреплена памятная доска, говорящая о том, что в этом доме жил и в 1921 году умер великий русский поэт Александр Блок.
Енавья же получила комнату в доме, расположенном напротив блоковского дома, в бывшем доме Призрения. Этот дом был тоже в некотором роде примечателен. В нём до революции коротали свои дни бедные и убогие старики и старухи. Но после того, как огонь революции уничтожил старую жизнь, в её огне испарились и жители дома Призрения.
Победившие пролетарии быстро заселили освободившийся дом Призрения, поделив его на множество коммуналок. Такая же участь постигла другие дома и даже дворцы Петербурга, например, Строгановский на Невском проспекте. Большевики надеялись таким образом решить жилищную проблему; и скоро вся страна уже напоминала большую коммунальную квартиру.
Теперь всё было поровну: одинаково низкие зарплаты независимо от трудолюбия человека, одинаковая оплата квартир независимо от их качества, одинаковые квадратные метры на человека. Великая уравниловка начала свой победоносный марш по жизни советских людей.
Формализм стал потихоньку заглушать голос разума. На первых порах это даже радовало сердца пролетариев – их, иногда даже непроизводительный, труд приравнивался к труду людей, совершавших великие открытия. Казалось, наконец, восторжествовала справедливость.
Но уже тогда начала поднимать голову так называемая «номенклатура». Среди равных были более «равные».
Например, Сергей Миронович Киров, руководитель ленинградской парторганизации, до своего убийства жил один в семикомнатной квартире. Неплохо устроились после Революции и многие другие её активные деятели.
Однако большинство населения жило бедно и скученно. Крестьяне в массовом порядке бросали свои деревенские дома и переезжали в города, где было легче прожить. Строительство в городах было слабое, и постепенно жилищный вопрос стал выходить на первый план.
Соседями Енавьи по коммунальной квартире оказалась бездетная семья – Иван Алексеевич и Анна Ивановна.
Иван Алексеевич был человеком огромного роста. В молодости, во время службы в армии, его за двухметровый рост зачислили в гренадёры, чем он чрезвычайно гордился. Сейчас же он работал уже много лет в качестве шеф-повара ресторана Астория.
Гостиница Астория, расположенная на Исаакиевской площади, была знаменита на весь Петербург-Ленинград, да и не только.
О ней знали многие гости города на Неве. И почти каждый гость столицы мечтал пожить именно в ней. Богатые старинные интерьеры, статуи из бронзы и мрамора, лепка, великолепные отделочные камни, а также прекрасная кухня, делали гостиницу и ресторан прекрасным местом пребывания и отдыха.
Однажды декабрьским вечером, вернувшись с работы, Енавья увидела Ивана Алексеевича, сидящего на общей крохотной кухне и плачущего перед бутылкой водки пьяными слезами. Он держал перед собой какой-то портрет, и, выпивая рюмку за рюмкой, вытирал катящиеся по лицу слёзы.
Енавья перепугалась. Ей померещилось чёрт знает что.
На её испуганный вопрос Иван Алексеевич с болью в сердце ответил: «Серёжку жалко!». Енавья напряжённо попыталась сообразить, кто же такой Серёжка, по которому убивается сосед.
Она пыталась лихорадочно вспомнить, не было ли у него сына Сергея. Затем ей даже показалось, не по Сергею ли Мироновичу Кирову, убитому год назад, плачет Иван Алексеевич. Но Кирова никто бы не стал называть Серёжкой, за исключением тех, кто знал его ещё Серёжкой Костриковым. Тогда сосед повернул к ней портрет. На нём был изображён белокурый красавец, смутно напомнивший Енавье кого-то. Этим Серёжкой оказался великий русский поэт и скандалист Сергей Есенин.
Енавья слышала, что когда-то давно в гостинице Англитер повесился какой-то знаменитый поэт. Но тогда ей было не до знаменитостей – она устраивала свою собственную жизнь в северной столице.
И она, конечно, не знала, что на имя скандального поэта сразу же после его смерти было наброшено покрывало молчания. Поэтому то, что некий Иван Алексеевич оплакивает десятую годовщину смерти Есенина, было для неё просто непостижимо. Иван Алексеевич, прерывая рассказ всхлипываниями и опрокидыванием рюмочек, рассказал ей, как он познакомился с Есениным. Сергей Есенин был частым гостем Петербурга – Петрограда - Ленинграда. Он любил этот город и его богатое литературное наследие. Здесь жил и творил Александр Блок, сыгравший значительную роль в становлении молодого поэта. Именно Блок первым заметил самобытный талант деревенского парня, приютил его в далёком 1915 году, помог публикации ранних стихов будущего великого русского поэта.
Больше всего умиляло Ивана Алексеевича, что именно в их дворе по приезду в Петербург появился Есенин, пришедший на встречу к Блоку. Даже став известным поэтом, Есенин предпочитал не останавливаться в Астории.
Чаще всего он селился в примыкавшей к ней гостинице Англитер, или, как она стала после революции называться, Интернациональ. Он не любил показной роскоши Астории.
Мрачноватый и неуютный интерьер Англитера – Интернационаля был более созвучен его настроению. В Англитере не было собственного ресторана, и её обитатели, как правило, питались в ресторане гостиницы Астория.
Сергей Есенин любил сидеть за одним и тем же столиком ресторана, разглядывая посетителей.
Официанты – приятели Ивана Алексеевича, обслуживающие столик, частенько сообщали шеф-повару, что Серёжка уже сидит в ресторане и просит чернил.
Писал Есенин почти в каждое посещение ресторана на чём придётся, обычно на салфетках. Часто написанные под влиянием минутного настроения и алкоголя стихи были посвящены посетителям ресторана. Иногда, особенно в последние годы, эти стихи были довольно злыми. Поэту доставляло удовольствие смотреть на реакцию тех, кому он посвящал свои эпиграммы, которые относили к их столикам официанты. Забияке – поэту, да и официантам могло и не поздоровиться. А обиженным Есениным людям не могло прийти в голову, что спустя несколько десятилетий эти клочки бумаги будут цениться на вес золота. Сам Иван Алексеевич горько сожалел, что не сохранил ни одного такого опуса.
Как–то раз, находясь в прекрасном настроении, Есенин попросил официанта пригласить к его столику повара, приготовившего такое необыкновенно вкусное блюдо. Надев новый поварской колпак, Иван Алексеевич подошёл к столику поэта. Тот, увидев перед собой этакого красавца – гренадёра, одетого поваром, несколько растерялся, и стал обращаться к нему на «Вы». Сам небольшого росточка, Есенин с восхищением смотрел на людей гигантского роста.
Иван Алексеевич был лет на десять старше Есенина, замечательные стихи которого затрагивали его большую, как и тело, душу.
Он не мог понять, как можно сочинять необычайные, пронзительные строки, например, такие:
Выткался над озером
Алый свет зари
Однажды он процитировал Есенину его же стихи, чем привёл поэта в полный восторг.
Однако в 1925 году Есенин перестал быть похож на себя.
Исчез весёлый задира-озорник. Сергей изменился даже внешне.
Что-то грызло его. Постарел, несмотря на свои тридцать лет, как-то опустился. Он уже не подзывал к столику Ивана Алексеевича, о чём тот сильно расстраивался. В последний раз Есенин беседовал с Иваном Алексеевичем примерно год назад. Иван Алексеевич навсегда запомнил тот разговор.
Позвав шеф-повара к своему столику, Сергей подал ему несколько листков бумаги и попросил Ивана Алексеевича прочитать написанное. Иван Алексеевич с робостью стал читать.
Стихотворение было названо «Русь советская». С трудом разбирая каракули поэта, Иван Алексеевич дошёл до четверостишья:
Вот так страна!
Какого же рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да, и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.
Видя недоумённое лицо Ивана Алексеевича, Есенин спросил оробевшего повара: «Ну, как?».
Иван Алексеевич ответил: «Стихи, как всегда, замечательные, но вот этот отрывок...». Он замялся, не решаясь сказать: «Опасный». Потом нашёл подходящую формулировку: «Какой-то упаднический».
Сергей сказал: «Да так оно и есть!».
Иван Алексеевич стал было разубеждать Сергея, что его все любят, что он нужен людям. Есенин улыбнулся, впервые за разговор, и заявил: «Дорогой Иван Алексеевич, я знаю, что у Вас золотое сердце, спасибо Вам!».
Затем он взял листки и, попрощавшись с поваром, мрачно уткнулся в тарелку.
Самоубийство Есенина в декабре 1925 года в Англитере Иван Алексеевич, как и другие служащие гостиниц и ресторана, встретил с ужасом и недоверием.
Появление трупа Есенина в номере гостиницы было необъяснимо даже для большинства обслуживающего персонала.
Было понятно, что Есенин приехал тайно, соблюдая строжайшую конспирацию. Из-за этого никто не знал, были ли в его номере посторонние лица, а тот, кто знал, предпочитал помалкивать.
Служащие гостиниц со страхом втихомолку обсуждали кровоподтёки на лице «самоубийцы», не в состоянии их объяснить.
Это неприятие смерти молодого человека, гениального поэта, не исчезло у Ивана Алексеевича и спустя десять лет.
День смерти Есенина - 28 декабря он воспринимал, как личную трагедию. Своё горе, как всякий русский человек, он топил в вине.
Именно в таком состоянии и застала его Енавья.
Кронштадт-Башкирия, 1935–1937 год. Соцгородок.
Следователь кронштадского отдела ГПУ НКВД задумчиво вертел в руках толстый конверт, присланный из Башкирии. Он внимательно ознакомился со всеми документами, которыми был заполнен конверт, и теперь пребывал в растерянности. В многочисленных бумагах было досье на братьев Малмыгиных Андрея, Сергея и Александра.
Главным в них было заявление некоего Шубкина, что отец указанных братьев Пётр был пособником белогвардейцев.
Тут же находилась справка о смерти Петра, копия допроса Андрея Петровича Малмыгина башкирским НКВД и письмо Сергея из Кронштадта в Башкирию своей жене.
Следователь хотел было положить дело в дальний ящик, сделав запись, что дело прекращено из-за смерти главного подозреваемого, когда его внимание привлекли слова из заявления Шубкина, что братья являются троцкистами.
Он понял, что его непродуманная запись может стать концом собственной карьеры в столь сложный исторический период.
Убийство Кирова показало, до какой степени низости могут дойти враги народа, если их не обезвредить. Андреем пусть занимаются коллеги из Башкирии, Александром – питерские чекисты, а он займётся Сергеем.
Спустя некоторое время следователь знал, что Сергей Петрович Малмыгин прибыл в Кронштадт четыре года назад, а затем, можно сказать незаконно, перетащил сюда свою жену. Они приехали в закрытый город с одними справками, и, вероятно, их пособники помогли оформить на них паспорта. Вначале Сергей работал помощником кочегара, а в настоящее время приобрёл профессию шофёра и спокойно разъезжает по улицам и набережным Кронштадта, вынюхивая тайны флота.
Замысел врагов народа постепенно становился понятным. Именно так идеологические противники народной власти становились предателями и шпионами. Недаром Вождь народа Иосиф Виссарионович Сталин предупреждал о нарастании сопротивления противников Революции и о необходимости усиления борьбы против троцкистов и их пособников.
А то, что у Сергея и Фёклы было уже двое детей, и, согласно справке из женской консультации, она была беременна третьим, лишний раз указывает на бесконечное коварство и всевозможные уловки таких людей.
Следователь задумался, как ему действовать в этой непростой ситуации. Его коллеги уже разоблачили по нескольких троцкистов, а теперь и к нему шла в руки удача. Разоблачить такого матёрого и хитрого врага становилось не только делом чести, но сулило и карьерный рост. Он решил действовать не спеша, но наверняка. Первое – ему надо осторожно допросить знакомых Сергея о его жизни.
Однажды вечером, когда Сергей после долгого трудового дня ставил свою машину в гараж, его тихо окликнули. Это был кочегар гарнизонной бани.
Он так и продолжал работать на прежней работе, хотя сам же посоветовал Сергею стать водителем. Он привязался к спокойному и рассудительному Сергею, как раньше к Александру, и желал, чтобы всё у них в жизни было хорошо. Понимая, чем рискует, он сообщил Сергею, что им заинтересовался отдел НКВД. Сотрудник этого страшного учреждения собирает сведения о Сергее у его окружения, скорее всего, с целью ареста. Кочегар знал, что прошлое Сергея и Александра – «буржуазное», но он знал также, что братья ничего плохого не сделали для страны.
Сергей ужаснулся. Шубкины достали его и здесь.
Только–только они с Фёклой встали на ноги, обзавелись друзьями и знакомыми, как рука из прошлого достала их. Сергей получил неплохую профессию – он выучился на шофёра и всеми силами старался освоить эту профессию в совершенстве.
Они с Фёклой получили паспорта, обзавелись плохеньким, но отдельным жильём; и снова всё рушилось. Он был признателен своему младшему брату Александру, который в тяжёлую минуту не испугался и нашёл выход из опасной ситуации, притащив его семью в Кронштадт.
Но события развивались так, что стране нужны были «враги народа», а социалистическим стройкам бесплатные рабы.
Было что-то противное всему существу Сергея, что невиновного ни в чём человека могут ни за понюшку табака уничтожить или сослать почти на верную смерть. Он вспомнил слова матери о том, что их предки никогда не были крепостными. Вероятно, их характер всячески сопротивлялся крепостничеству, заставляя забираться всё дальше и дальше на восток страны. Вероятно, их гены (если бы он знал это слово) заставляли и его сопротивляться насилию, которое навязывали и ему лично в новых исторических условиях новые тираны. Что будет с его сыном и дочкой, с его третьим, не родившимся ещё ребёнком, если он попадётся в лапы НКВД? Приходится делать неутешительный вывод, что его возвращение на Запад Родины, к истокам своих предков не получилось. Пора вспомнить опыт предыдущих поколений, и снова искать спасение от произвола на Востоке.
Сергей знал из писем старшего брата Андрея, что в Башкирии - недалеко от железнодорожной станции Уруссу - начал строится соцгородок буровиков, которые надеются обнаружить в этих местах нефть. Андрей и сам хотел было ехать туда, но обстоятельства сложились так, что он с матерью оказался в Златоусте, где было легче затеряться.
Сергей посоветовался с Фёклой, и они, бросив всё на произвол судьбы, с возможно меньшим шумом исчезли из Кронштадта вместе с детьми. На этот раз Сергей и Фёкла учли предыдущий опыт.
Они уезжали назад, в Башкирию, как свободные люди свободной страны – с паспортами и деньгами. Но уезжали снова «по-английски», как и их предки – не попрощавшись с НКВД и не оставив ему свой адрес. Переезд прошёл благополучно. Строящийся соцгородок остро нуждался в квалифицированных шофёрских кадрах, так что Сергея скоро стали ценить. Начальник гаража написал своему руководству ходатайство с просьбой обеспечения Малмыгиных хоть каким-нибудь жильём.
Спустя некоторое время семья Сергея получила отдельную комнату в бараке в деревне Московка, которая была расположена на берегу речки Ик в нескольких километрах от строящегося соцгородка.
Постепенно жизнь стала налаживаться. Конечно, Московка была не Кронштадт, но в некотором смысле жить стало даже легче. Начальник гаража даже пообещал Сергею, что при первой же возможности он переведёт его семью в сам соцгородок.
Сергей и Фёкла стали было думать, что, удрав из Кронштадта, замели следы, но создаваемая система тотальной слежки за населением быстро развеяла это заблуждение.
В один «прекрасный день» Сергея пригласил к себе начальник гаража и сказал, что из органов на него пришла какая-то неприятная «бумага».
К счастью для Сергея и его семьи начальник тоже оказался из «бывших» и не дал «бумаге» ход. Это обстоятельство оказалось решающим, и больше никогда Сергея Петровича за «грехи» отца не беспокоили.
Но чувство страха осталось на всю жизнь.
Строящийся соцгородок нефтяных буровиков, куда приехали Иван и Екатерина Леоновы, был расположен в неширокой долине между невысокими отрогами Уральских гор и речкой под смешным названием Ик. Чудно и странно было впервые слышать этот звук, означающий речку, и обычно рождался у людей вслед за улыбкой вопрос – откуда появилось такое название. Согласно башкирской легенде своё имя речка получила от неизвестного башкира. Ехал он, ехал, пел свою извечную песню о красоте родимого края, как встретилась ему на пути красивая река.
И напала на него в тот момент такая икота, что не смог больше продолжать он петь. Тогда с досады и назвал башкир эту речку Иком. Другим людям понравилось это название, и теперь зовут её так же, в весёлые минуты переиначивая по собственному темпераменту.
Тот же, кто хоть раз в жизни видел вблизи эту реку, её непритязательную красоту, сердцем присыхал к ней.
Небольшая это речка, но есть на ней и глубокие омуты, и таинственные глухие места, поросшие густым лесом, и быстрые весёлые перекаты, по которым можно перейти её вброд. А то вдруг видится путнику широкая, спокойная, даже величавая гладь будущей великой реки. Ик как бы предупреждает, что впадает он в Каму, а та – в Волгу.
Коварна и непредсказуема была эта река. Буен и своенравен характер речки весной. Тихая и ласковая летом, разливалась она весной на сотни метров вширь.
С бешеной скоростью нёсся тогда по ней лёд, разлетавшийся на мелкие льдинки от столкновений при свете яркого солнца. Мало было тогда места реке, узкими оказывались её берега. Вот и затапливала она прилегающие луга, которые превращались на несколько недель в непроходимые болота и топь.
Опасался соцгородок спускаться к реке, жался к горам, потому что в иные годы сносила разгневанная река ближайшие хатки и затапливала другие.
Вначале стояли в соцгородке только несколько бараков. Но по мере развёртывания буровых работ стали строить в нём и каменные дома.
Все жители знали друг друга в лицо, и вскоре подружилась Екатерина Михайловна со многими людьми соцгородка.
Разный народ собрался в этом посёлке. Были среди них и интересные личности, например, буровой мастер Трипольский. Редко он бывал дома; все свои силы тратил на поиски нефти. Екатерина близко сошлась с женой мастера. Поэтому она была в числе первых, кто узнал и порадовался, что именно буровая Трипольского обнаружила первую башкирскую нефть.
Длинный путь Трипольского от простого чернорабочего до бурового мастера пролёг через многие нефтяные области Советского Союза. Немного удачи и много труда, умения и интуиции – вот слагаемые успеха бригады Трипольского. И вполне закономерным кажется то, что именно эта бригада в 1937 года пробурила скважину под символическим номером 100, которая и дала первый башкирский нефтяной фонтан. Скважина бурилась вблизи железнодорожной станции Туймазы, получившей своё название от расположенной рядом небольшой башкирской деревни. Поэтому нефтяное месторождение получило название Туймазинского. Эта скважина сразу же связала неизвестную деревушку с тем горделивым названием, которое получила нефть за Волгой – «Второе Баку».
Известие об открытие нефти в Башкирии было радостным для страны, которая уже стояла в преддверии войны. Но особенно радостным оно стало для нефтяников соцгородка – теперь уже нефтяников, а не геологов, изыскателей, бурильщиков. Конечно, оставались в нём и эти профессии, но постепенно на первый план стали выходить именно нефтяники, добывающие и транспортирующие «чёрное золото».
А сам соцгородок стал быстро развиваться, превращаясь из захудалого посёлка в красивый город.