Очень субъективное эссе
Казалось бы, ответ знает вся Россия. А.С.Пушкин был убит на дуэли одним проходимцем. Но в этой истории оказались замешаны интересы стольких людей, что наряду с неопровержимыми фактами в ней до сих пор суще¬ствуют непонятные вещи и неразгаданные тайны. Кое-кто даже утверждает, что чисто материалистических объяснений недостаточно.
Как могло случиться, что умнейший, взрослый, серьёзный, ответственный человек, глава постоянно увеличивающегося семейства, не говоря уж о том, что – глава нашей литературы и культуры, – вышел к барьеру, чтобы его застрелил 24-летний бездумный, безответственный красавец, совести которому не прибавили многие прожитые после убийства годы?
С.Л.Абрамович отмечает отвратительное состояние духа А.С.Пушкина к началу 1836 года. Причин тому было предостаточно: угроза личной и творческой независимости (усиление гнёта цензуры, тайный надзор, перлюстрация писем, камер-юнкерство, неудачная просьба об отставке, отсутствие денег и возможности поселиться в деревне), бесплодная осень 1835 года, дело о сатире «На выздоровление Лукулла», выпады литературного противника Сенковского насчёт «торговли именем», когда Пушкин выступил издателем перевода одного бедствующего литератора. Всегда щепетильный в вопросах чести, в этот момент он с особым пристрастием отнёсся к самым незначительным и непреднамеренным поводам, могущим задеть его достоинство.
В начале 1836 года Пушкин трижды выступил как инициатор поединков. Его противники: С.С.Хлюстин (знакомый Гончаровых по Полотняному Заводу), Н.Г.Репнин (брат декабриста С.Г.Волконского) и В.А.Соллогуб (член карамзинского кружка, будущий известный писатель) – молодые люди, которым нечего было делить с Пушкиным. Все три конфликта были улажены в течение нескольких дней, благодаря вмешательству друзей. Но они показывают, насколько раздражён и издёрган был Пушкин, который признавался сам: «Я – публичный человек, а это ещё хуже, чем быть публичной женщиной». И, кроме того, они заставляют вспомнить предсказание петербургской гадалки о смерти на 37-м году жизни. А 37 ему как раз исполнилось в мае 1836 г.
Тяжёлая болезнь и смерть матери усугубили душевное напряжение Пушкина. Стихи о смерти, обилие которых кое-кто из исследователей расценивают как отражение желания умереть, А.А.Ахматова посчитала сигналом готовности Пушкина к крутому повороту в своей судьбе, чтобы спасти честь и человеческое достоинство. Так, и в покупке места на Святогорском кладбище подле могилы матери выразилось, по словам С.Абрамович, не предчувствие близкой смерти, а нежелание подвергаться последнему унижению. Поэт приходил в бешенство от мысли, что его похоронят на тесном кладбище Санкт-Петербурга в «полосатом кафтане» камер-юнкера. В стихотворении 1836 г. «Когда за городом задумчив я брожу» Пушкин фактически подтвердил своё желание, высказанное ещё в 1829 году:
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне всё б хотелось почивать… («Брожу ли я…»)
Летом 1836 г., после поездки в Москву и рождения четвёртого ребёнка, Пушкин почувствовал близость вдохновения. Он заканчивал трёхлетнюю работу над «Капитанской дочкой», готовил к выпуску свой журнал «Современник», писал стихи. Так называемый «каменноостровский цикл» имеет непреходящее, общечеловеческое философское значение. «Мирская власть», «Как с древа сорвался предатель-ученик», «Отцы пустынники и жёны непорочны». Слова молитвы Ефрема Сирина (день поминовения православная церковь отмечает 28 января по старому стилю – 10 февраля – по новому!) звучат, кажется, от самого сердца Пушкина:
Владыко дней моих! Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
Ему душно было на «каменном острове» свинского Петербурга. «Напрасно я бегу к сионским высотам», – В.С.Непомнящий называет этот набросок совершенной фреской, которая получилась вместо звериного стона. «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» – эти стихи читаются тоже как личная молитва великого поэта:
Веленью Божию, о Муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
Не верится, что Пушкина можно было «довести». Он всегда был внутренне свободным человеком, и никто не мог его заставить вести себя не так, как он считал нужным. Он поступал в соответствии с внутренним убеждением. И чувствовал ответственность за свои поступки.
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…
– важнейшая поэтическая декларация Пушкина последних лет.
Материалы и исследования, касающиеся преддуэльной истории, делятся в основном на две группы: в одних утверждается, что дуэль произошла из-за ревности Пушкина, в других – что во всём виноват царь. Удивительно, что Лермонтов, который наблюдал всё издали своими глазами, но не знал многого, что для нас открыли учёные, – Лермонтов в художественной форме высказал обе версии сначала в «Смерти Поэта», а затем – в «Песне про … купца Калашникова». Смерть Пушкина, «оклеветанного молвой», не давала ему покоя. «Восстал он против мнений света», и весь свет был против него.
А.А.Ахматова называла их «весёлая шайка». Им было нечего делать, кроме как веселиться на балах, кататься с гор, блистать нарядами, проматывать поместья, драть три шкуры с крепостных, передавать сплетни. Изменять мужу или жене тоже не было предосудительно: главное, чтобы не было скандалов. История камер-юнкера Пушкина и его жены не выглядела чем-то из ряда вон выходящим: трудно поверить, что «Маскарад» Лермонтова написан до пушкинских трагических событий.
Но Пушкин – «Великий Пушкин, маленькое дитя!» – отличался от них, это же ясно, как божий день! Ему было
Несносно видеть пред собою
Одних обедов длинный ряд,
Глядеть на жизнь, как на обряд,
И вслед за чинною толпою
Идти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей.
(«Евгений Онегин», гл. 7, стр. XI)
Он знал их, как облупленных:
И даже глупости смешной
В тебе не встретишь, свет пустой!
(там же, гл. 7, стр. XLVIII)
При всей своей светской безупречности и аристократизме, Пушкин был добр к друзьям и к близким, доверчив, он любил жену и детей. И на этом свет, падкий до сенсаций, захотел сыграть. Молва соединила имя жены Пушкина с именем кавалергарда Жоржа Дантеса, который сбежал из Франции, когда там произошла Июльская революция 1830 г. (все читали отрывок из «Отверженных» В.Гюго про Гавроша – так вот в этом отрывке речь как раз про Июльскую революцию). «На ловлю счастья и чинов заброшен к нам по воле рока», он ещё по дороге познакомился с голландским посланником Луи Геккерном, и тот усыновил его (при живом отце). У приёмного отца были связи, и Дантеса приняли в России прямо в гвардию. Он даже не сдавал обязательного экзамена по русскому языку. «Смеясь, он дерзко презирал земли чужой язык и нравы…»
Дантес, как модный молодой человек, должен был испытывать романтическую страсть к светской красавице. И он распространял слух, что смертельно влюблён в Наталью Николаевну. Её подруга и дальняя родственница (через Строгановых) Идалия Полетика заманила её к себе, а там ждал её Дантес, который грозился убить себя, если она не отдастся ему. Ответ Натальи Николаевны, который дошёл до нас в передаче Дантеса, стоит Татьяны Лариной: «Я не изменю мужу, хотя сердце моё принадлежит вам!» Жена Пушкина во всём была откровенна с мужем, делилась светскими успехами, рассказала и об этом эпизоде.
Светские сплетники обратили внимание на пару – Пушкина и Дантес. Пушкин «скрежетал зубами». Но как камер-юнкер должен был являться во дворец, встречаться со своими недоброжелателями. Царь вёл себя как полноправный участник «весёлой шайки». Он был рад видеть красавицу на балах в Аничковом и пальцем не шевельнул, чтобы облегчить страдания Пушкина.
В довершение всего 4 ноября 1836 года по только что организованной городской почте Пушкин получил анонимный пасквиль, содержание которого намекало на связь жены Пушкина, «придворного историографа» (намёк на «Историю Петра») с любовником, – может быть, даже с царём. Такие же «Дипломы ордена рогоносцев» на имя Пушкина получили в двойных конвертах и некоторые его друзья – Е.М.Хитрово, Карамзины и завсегдатаи карамзинского салона: Вяземские, граф Михаил Виельгорский, братья Россеты, Владимир Соллогуб, – вернее, его тётка, у которой он жил).
Кто был автором и изготовителем «дипломов», до сих пор точно не установлено. Пушкин сразу сообщил собеседникам, что это дело рук Геккернов, точнее – старого посланника. Он был известный интриган, и вдобавок ревновал «сына» к Пушкиной. Стелла Абрамович находит подтверждение в том факте, что из всех членов карамзинского кружка только для этих двоих память историографа Н.М.Карамзина не была священна.
Кстати, фраза об историографе – единственная оригинальная вставка в текст готового клише. Диплом не был чем-то эксклюзивным: в Европе такие шутки с обманутыми мужьями были в моде. Диплом написан от руки по-французски, и, говорят, переписчик был незнаком с этим языком. Списать текст мог и какой-нибудь случайный человек, а его незнание языка – гарантия неразглашения тайны. Но кто его нанял? Кто автор идеи? Сейчас появилось мнение, что – сам Пушкин! Мол, только ему был выгоден этот скандал. Как лишнее подтверждение выглядит и круг адресатов – только его друзья. Это гарантирует от излишнего распространения документа в свете. О нём будут говорить, но мало кто его увидит. А скандал можно будет использовать, чтобы расправиться с Геккернами.
Но из-за анонимных писем стреляться не было принято. Сам Пушкин в утреннем разговоре с Соллогубом сравнил их с плевком сзади на одежду: мол, вычистить – дело камердинера. И тут же послал Дантесу вызов на дуэль. В секунданты выбрал В.Соллогуба.
5 ноября к Пушкину явился сам любитель интриг Луи Геккерн, умоляя отсрочить поединок. Наталья Николаевна втайне от мужа обратилась за помощью к Жуковскому (через брата Ивана), так как Геккерн приставал к ней с просьбой написать письмо Дантесу, чтобы тот отказался от дуэли ради любви к ней. Василий Андреевич Жуковский не раз выручал поэта из трудных ситуаций. Он встретился с Геккерном. Старая лиса обманул и разжалобил доверчивого поэта-романтика. Под большим секретом Жуковскому было сообщено, что Дантес любит вовсе не Натали, а её старшую сестру Екатерину, да вот вызов Пушкина препятствует возможной свадьбе. Разговор повели так, что Жуковский сам предложил остановить дуэль.
Жуковский (в который уже раз!) не учёл, что мнение Пушкина может не совпадать с его. Уловка разоблачивших себя баронов со сватовством привела Пушкина в бешенство. Жаль, что в XIX веке не было телевидения, и любителям «мыльных опер» приходилось устраивать их для себя самим. Но Пушкин, подобно Ломоносову, не желал быть «холопом и шутом ниже у господа бога». Жуковскому, тётке Натальи Николаевны Екатерине Ивановне Загряжской и Владимиру Соллогубу удалось добиться, чтобы Дантес официально сообщил о помолвке с мадемуазель Гончаровой, а Пушкин мотивировал свой отказ от дуэли помолвкой же. Пушкин выиграл, но не побежал трепать в свете об этом.
И прежде чем решать вопросы
Про сплетни, козни и доносы
И расковыривать причины тайной мести,
Давайте-ка оставим это
И углубимся в дух поэта,
Поразмышляем о достоинстве и чести.
(Булат Окуджава)
Хотя никто в свете не узнал о предотвращённом поединке, Дантес и его так называемый отец продолжали «лезть в бутылку». Ведь все, включая родственников Пушкина, недоумевали по поводу странной свадьбы, так как страсть Дантеса к Натали не была ни для кого секретом. Пушкин заключал пари, что этой свадьбе не бывать. Дантес не хотел выглядеть трусом, как представлялось в связи с таким исходом переговоров, и Геккерны распространили в свете версию, будто Дантес женится на нелюбимой, спасая репутацию возлюбленной.
Пушкин, связанный словом чести, не мог обнародовать все обстоятельства, которые показали бы всю правду о его врагах. Но он мог вызвать их на смертный бой. 21 ноября он написал новое, оскорбительное письмо Геккерну и другое – Бенкендорфу (фактически предназначавшееся для царя), но не отправил их. Соллогуб как секундант и В.А.Жуковский предотвратили поединок и на этот раз. Но Пушкин не оставил мысли о том, что поединка уже недостаточно: «Вы мне теперь старичка подавайте!» После смерти Пушкина оба письма стали известны в обществе, то есть поэт осуществил свой замысел, разоблачив врагов перед всеми.
Между тем 23 ноября Александр Пушкин был принят Николаем I. По словам Е.Н. Вревской (Зизи), Пушкин считал, что императору было известно всё его дело. Может быть, поэт обещал не драться на дуэли, но, если дело возобновится, обратиться к нему. Об анонимных письмах император знал, но не от Пушкина. Нет чётких доказательств, что эти письма задевали царя. Царь вместо того, чтобы урезонить Геккернов (ну да, они же иностранцы!), приглашал Наталью Николаевну в Аничков без мужа – у него, дескать, траур! – делал ей замечания, что она ведёт себя неприлично. По-ихнему, по-зимнедворскому (Ахматова). В благодарности Пушкина за «отеческие наставления» – еле скрытая дерзость: «А я Вас подозревал в ухаживании за моей женой!»
10 января 1837 г. состоялась свадьба Е.Гончаровой и Дантеса, который сохранил свою репутацию в кружке карамзинской молодёжи. Он продолжал ухаживания за женой Пушкина теперь уже на правах родственника. Пушкин потребовал прекратить всяческие сношения с семьёй Дантеса, но в свете они продолжали встречаться. Только сестра Натальи и Екатерины Гончаровых Александра догадывалась об адских кознях врагов Пушкина. Её взаимная душевная расположенность к поэту была перетолкована неправдоподобно до оскорбительности. Дантесу симпатизировали даже самые близкие Пушкину люди: Карамзины, Вяземские.
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шёпотом насмешливых невежд…
(Лермонтов)
Письма Карамзиных сыну и брату за границу, составившие так называемую «тагильскую находку» (см. рассказ И.Л.Андроникова), показывают, насколько даже они не понимали драмы Пушкина, раздражая его своим поведением, распространяя клевету и всякие слухи! Как поздно пришло к ним прозрение! Они судили о Пушкине по себе и даже представить себе не могли, что увлекало Пушкина даже в самые последние, трагичнейшие дни! А он трудился над 5-м томом «Современника», собирался в московские архивы, радовался миниатюрному изданию «Онегина». В 4-м томе журнала настоящей жемчужиной сияла «Капитанская дочка» – роман, о котором сразу заговорили. Сколько замыслов прервала смерть поэта! Очень интересовался Пушкин «Словом о полку Игореве». Его лингвистический комментарий к древнерусскому шедевру, будь он завершён Пушкиным, сильно приблизил бы нас к пониманию поэмы.
Однако свет, как и следовало ожидать, принял геккерновскую версию событий, и Пушкин увидел свою жену и тем самым себя самого опозоренными в глазах тех, чьим мнением дорожил (по словам внучки Кутузова, жены австрийского посла, Д.Ф.Фикельмон). Пушкин ждал, может быть, одного слова, авторитетного для света, которое разрушило бы предубеждение клеветы. «Гений с одного взгляда открывает истину, а Истина сильнее царя…» – писал он. Не оказалось никого, кто бы произнёс такое слово. Было проявлено традиционное равнодушие к таланту. Пушкин решил действовать сам.
Он знал, что его имя принадлежит России. 26 января он отправил Геккерну письмо, где изложил в оскорбительных, но по сути верных выражениях причины своего возмущения. Последовал вызов Дантеса, так как посланник стреляться не мог, как лицо дипломатическое.
Секундантом Дантеса был секретарь французского посольства виконт д’Аршиак. У Пушкина секунданта не было. Он заявил, что согласен даже на выездного лакея противника. В показаниях по делу записано, что он привёз Данзаса, своего лицейского товарища, прямо на место поединка. Это устраивало бы Пушкина потому, что исключало бы всякие попытки примирения. Однако по архивным материалам выходит, что предварительная встреча Данзаса с д’Аршиаком всё же была. Условия дуэли были выработаны 27 января. Читая эти условия, мы можем сделать вывод, что для Пушкина это был смертный бой: «чем кровавее, тем лучше».
Вышел к барьеру поэт,
Чтоб защитить честь и любовь…
(современный ленинградский
бард, кажется Дмитриев)
Барьеры в 10 шагах друг от друга, противники становятся в пяти шагах от своего барьера, таким образом, расстояние между ними 20 шагов. Стрелять можно после сигнала в любое время, но не переступая барьера. После первого выстрела нельзя покидать своё место, чтобы выстреливший подвергся огню с того же расстояния. Если обмен выстрелами окончится бескровно, всё повторяется сначала.
Пушкин сам приобрёл пару пистолетов. Д’Аршиак взял свою у сына французского посла де Баранта. Выходит, между прочим, что в дуэли де Баранта с Лермонтовым участвовали пистолеты, один из которых убил Пушкина? Вообще-то по правилам пистолеты должны быть новые, непристрелянные…
Когда 27 января всё было готово к дуэли, Пушкин был в хорошем настроении, принимал посетителей, занимался делами журнала «Современник», написал письмо детской писательнице А.О.Ишимовой, которое теперь цитируют как последний текст, написанный Пушкиным: он хвалит её «Историю России в рассказах для детей».
Ближе к вечеру Пушкин, вымывшись и во всём чистом (как солдат перед боем), встречается с Данзасом в кондитерской Вольфа и Беранже (Невский, 18, угол Мойки, теперь там кафе «Литературное»).
Белый, задумчивый снег
Января, не торопясь,
Падает на Петербург,
Город красив, как во сне,
Сани летят вдоль Невы,
Мимо мостов и площадей,
Чёрной крылаткой покрыт,
Пушкин спешит на дуэль…
(тот же бард)
По свидетельству Жуковского, Пушкин вначале надел бекешу, но вернулся (суеверный-то Пушкин!!!) и надел шубу. Данзас повёз его на место дуэли. По сведениям метеорологов, был всего один градус мороза, но сильный ветер и, очевидно, нервная дрожь у Данзаса создали впечатление, что было градусов 15!
Навстречу ехали светские знакомые, Константин Карлович старался обратить внимание на себя и Пушкина, ронял пули и т.п. Мимо проехала Наталья Николаевна, но она была близорука, а Пушкин глядел в другую сторону. Сани свернули на лёд к Петропавловской крепости. Пушкин пошутил насчёт желания Данзаса арестовать его, но тот объяснил, что путь по льду на Чёрную Речку короче.
Чёрная Речка – это было дачное место, зимой безлюдное. Снег и рощица. В советское время был поставлен обелиск «Место дуэли А.С.Пушкина 27 января 1837 г.». Он находится недалеко от железнодорожной платформы Новая Деревня Сестрорецкого направления с Финляндского вокзала, в черте Петербурга. Но у меня несколько другие ощущения: сам обелиск никаких чувств не вызывает, а когда я прохожу по другую сторону железной дороги, метрах в 150 к северу от обелиска, как-то не по себе становится. Авторы книги «Тайны гибели Пушкина и Лермонтова» Алексеев и Пискарёв утверждают, что место дуэли именно там. Кто знает?
Противники приехали на Чёрную Речку одновременно. Всё происходило так, как было предусмотрено в условиях. Дантес успел выстрелить первым, Пушкин упал, пистолет его оказался забит снегом. Пушкин сказал, что у него есть силы сделать свой выстрел. Дантес стал на место. Пушкину поменяли пистолет, и, полулёжа, опираясь рукой о снег, он выстрелил в Дантеса. Тот упал. «Браво!» – воскликнул Пушкин.
Говорят, странно на таком близком расстоянии повели себя пистолеты системы Лепажа. Так, Лермонтов был прострелен навылет от одного бока до другого. Ленский ведь тоже «под грудь … был навылет ранен» из таких же «Лепажа стволов роковых». Рана Дантеса оказалась неопасной: сквозное ранение мягких тканей предплечья и небольшая контузия. Пуля отрикошетила. Что это? Уловки секундантов с пороховым зарядом или Божий промысел, который не допустил нашего Пушкина сделаться убийцей? Он сам был ранен серьёзно: проникающее ранение правой нижней части живота, вскрытие потом показало, что пуля раздробила правую подвздошную и крестцовую кости, ушибла кишки и прошла вдоль тазовой кости, где и застряла во внутренних органах.
Ни доктора, ни кареты у Пушкина с Данзасом не было. Пушкин на некоторое время терял сознание. Данзас его повёз в карете, присланной Геккерном, ни слова не говоря об этом другу.
Когда приходишь в музей на набережной Мойки, 12, вновь и вновь представляешь себе, как проходили эти ужасные для поэта сорок шесть последних часов его жизни.
Внёс его в кабинет Никита – говорят, он был огромного роста и медвежьей силы. «Грустно тебе нести меня?» – спросил его Пушкин. Раненого положили на диван в кабинете (на жёсткое – не догадались, так как вряд ли подозревали о переломе костей). Там стоит стол поэта с чернильницей-арапчонком, висит портрет Жуковского, доставшийся «победителю-ученику от побеждённого учителя в тот высокоторжественный день, когда он окончил поэму “Руслан и Людмила“. 1820, 26 марта, Великая пятница». На книжных полках стоят книги. Подлинная библиотека Пушкина хранится в Пушкинском Доме. В музее выставлены другие экземпляры из тех же тиражей, что и книги Пушкина.
«Прощайте, друзья», – сказал поэт перед смертью, обращаясь к книгам. Ещё в 1815 г. в стихотворении «Городок» Пушкин написал о любимых авторах: «Друзья мне – мудрецы, парнасские жрецы». А в письме жене как-то интересовался: «Что-то дети мои и книги мои? Каково перевезла и перетащила и тех и других?»
А Данзас тем временем поехал за врачом, привёз акушера Шольца и доктора Задлера. Слухи о дуэли поползли по столице. Квартира Пушкина стала постепенно наполняться народом. Данзас, Плетнёв, Жуковский не отлучались ни на минуту. Княгиня В.Ф.Вяземская приехала к жене Пушкина. Он захотел видеть Е.А.Карамзину, и она испытала «горькую сладость», благословляя его перед смертью. Приехали лейб-медик Арендт, домашний врач Пушкиных И.Т.Спасский. 28 января, узнав о трагедии, явился В.И.Даль – писатель, лексикограф, диалектолог, фольклорист, военный моряк и врач в одном лице. Здесь Пушкин впервые обратился к нему на «ты».
Врачи осмотрели рану. Но при том состоянии медицины: пока не было рентгена, чтобы определить положение пули и состояние костей, не было наркоза, не было изобретено переливания крови, не было антибиотиков, чтобы предотвратить воспаление кишечника и брюшины, – рана Пушкина была смертельной, да и сейчас при подобных ранениях требуется многочасовая операция и длительный реабилитационный период. А кто вам скажет, что делается в результате с нервной системой и психическими способностями?
Узнав о своём положении, Пушкин сделал необходимые распоряжения, благословил жену и детей, по правилам того времени совершил церковный обряд. Он велел передать Дантесу, что прощает его. А тот имел наглость отозваться: «Я тоже». Через Жуковского и Арендта подробности последних дней стали известны царю, который передал Пушкину какую-то записку, её потом увезли обратно Николаю I.
Пушкин потерял много крови из-за наружного и внутреннего кровотечения. Боли были ужасные, так что глаза Пушкина лезли из орбит, но он старался не стонать, чтобы не испугать жену. Чудесным образом, говорят свидетели, Наталья Николаевна впадала в забытьё, типа летаргического сна, когда Пушкин стонал от невыносимой боли. Болевой шок вызвали бесполезные в общем-то манипуляции (клизма, касторка и т.п.).
Народ, знакомые и незнакомые люди, шли нескончаемым потоком, чтобы узнать, выживет ли Пушкин. Элиза Хитрово рыдала в коридоре. Чтобы не беспокоить раненого, парадный вход в квартиру закрыли, люди входили в калитку в подворотне. На дверях углём кто-то написал: «Пушкин». Жуковский вывешивал бюллетени о состоянии Пушкина (два сохранилось).
На третий день, 29 января, Даль был обнадёжен некоторым улучшением. Боли поутихли: ещё бы – Арендт (как видно из истории болезни, убедившись в неизбежности летального исхода) велел каждые восемь часов давать опиум! Пушкин жаловался на тоску, которая происходила от поражения крупных нервных узлов. Он попросил, чтобы жена покормила его морошкой – ягодой, вошедшей в легенды о Пушкине и воспетой нашими современными поэтами. В третьем часу он попросил Даля уложить его поудобнее. «Кончено», – сказал Пушкин. «Да, мы тебя поворотили», – «Кончена жизнь, тяжело дышать, давит», – были последние слова Пушкина. Часы в кабинете Пушкина и сейчас остановлены на 14 часах 45 минутах – времени смерти поэта.
29 января, не успели закрыться навсегда его глаза, как кабинет был уже опечатан жандармами. Все бумаги были подвергнуты тщательному обыску, описаны и пронумерованы. Царь (говорят, с подачи Жуковского) оказал милости детям и вдове, чрезвычайно довольный, что удалось справиться с Пушкиным. Испугавшись изъявления народных чувств, царь распорядился тайно отпевать и похоронить Пушкина, благо место было куплено самим покойным вдали от столицы.
Люди приходили десятками тысяч на Мойку, чтобы узнать, каково состояние раненого поэта, а потом – чтобы поклониться его гробу.
Всю историю дуэли и смерти Пушкина оставили для потомков В.А.Жуковский (например, по его плану квартиры Пушкина проведена реконструкция дома на Мойке), В.И.Даль, К.К.Данзас в передаче Аммосова, А.И.Тургенев, Вяземские в записи Бартенева, Карамзины в письмах за границу. Более или менее значительные фрагменты запечатлены в письмах и дневниках очевидцев трагедии. Исследования П.Е.Щёголева, М.А.Цявловского, С.Л.Абрамович, сборник В.В.Кунина «Последний год жизни Пушкина», а также книги В.Ободовского и Н.Дементьевой в какой-то степени проливают свет на путаницу фактов вокруг последнего акта трагедии пушкинской жизни.
Но каковы бы ни были причины дуэли и смерти Пушкина, народное сознание воспринимает его как могучего богатыря, способного противостоять всякой земной силе, как героя, вышедшего с оружием в руках отстаивать свою свободу и честь и вместе с тем свободу и честь всего русского народа, всех, кто считает Пушкина своим поэтом. Его память нам дорога потому, что он был не только поэт, воплотивший в своей деятельности лучшие духовные возможности нации, но и человек, явившийся образцом высокой нравственной нормы, мерилом чести и человеческого достоинства.