В сернистых, кислых парах и чадящем дыму уже давно было практически невозможно разглядеть несколько треснутых сковородок с маслом или ободранных, грязных, заплесневелых чанов с кипятком. И кипящее масло, и пузырящийся соляной раствор безбожно, если тут можно так выразиться, подтекали, от чего обслуживающий персонал, весь покрытый мокрой шерстью, бегая в непереносимую жару между участками, скользил, падал и частенько ломал себе копыта, причём бывало, что сразу в нескольких местах. Обслуживание осуждённых, то бишь поступающих клиентов, становилось всё менее и менее эффективным. Угли, в разных местах, быстренько затухали, и грешники, с радостными лицами облокотившись на борта, могли пофилонить и почесать, наслаждаясь, друг с другом языки, порой довольно долго ожидая, пока к ним подойдут с тряпкой, протрут лужи, разожгут огонь и доведут угли до нужной температуры. Не один раз для того чтобы среагировать на поступающие сигналы и пресечь проблему в корне, из небесной канцелярии спускался фельдъегерь, Архангел Гавриил. Собственной персоной, с запечатанным сургучом пакетом в почтальонской сумке. Смеясь в усы и постукивая хвостом себе меж лысоватых лопаток, получатель Люцифер, расписавшись крестом, вскрывал послание, не спеша читал бумагу и корябал когтями, макая их в синюшную прогнившую кровь, вежливый и исчерпывающий ответ. Мол, сейчас нет никаких средств на капремонт, а в другой раз - обслуживающий персонал на 150 лет в отпуске и уехали на отдых в параллельную вселенную за казённый счёт, ну и оттого долго не получится что-либо сделать. В последний раз Гавриил прибыл, нахмурив грозно брови, и передал, что там! Наверху никаких отговорок более не потерпят, но вместе с тем, сложив в трубочку свои белоснежные, щегольские крылья, добавил, что предлагается компромисс сторон. Небесная канцелярия позволяет передать ей одно, разумное, конечно, по масштабам желание и обязуется его выполнить. В обмен немедленно должен быть реализован комплексный технический проект по модернизации всего оборудования отраслевого хозяйства. Люцифер думал какие-то доли секунды, хотя там, в этой бездонной глубине, какая разница между секундой и вечностью? Улыбка раздвинула мохнатые губы, и он прохрипел: “Одну душу и одну жизнь! Причём разные индивидуумы. И из кого – я выберу лично сам!”
Гавриил достал из-под правого полётного пера последнюю модель «нокии», отошёл на несколько сот километров и позвонил, через некоторое время он появился вновь. “О"Кей, договорились. Но выберешь то, что хотел, потом. Утром деньги - вечером стулья! Сперва ремонт, чтоб блестело и сверкало, и работало бы так, чтобы любой комиссии понравилось, а вот тогда – пожалуйста…”
…По подушке разметались его кричневато-седые волосы, по которым стекали блестящие бисеренки пота. Открытое настежь окно никоим образом не спасало положения, и больной тяжёлой инсулиновой формой диабета потел во сне, как мышь, всегда, независимо от времени года или, точнее, погоды. Он спал крепким сном праведника с расправившимися чертами лица и проступившей улыбкой большого ребёнка, наконец-то получившего от родителей давно просимую игрушку. Странно, но ни одной тяжёлой мысли или горькой печали не было видно на этом, по-детски открытом лице. Дверь в комнату медленно и беззвучно приоткрылась. Испепеляющие глаза уставились на спокойное, спящее, ничего не подозревающее лицо…
Она давным-давно, уже много лет смотрела на него взглядом Ленина на буржуазию! Яд неистовства и хамство оскорблений со злобным шипением сочились наружу в каждом слове и каждой мысли, лютая ненависть выжигала всё её нутро адским безжалостным пламенем. Перед внутренним взором мелькали образы - те, которые вызвали бы у обычного человека ужас и оторопь в теле. Но нет, в этом теле не было ничего подобного, ей желаемо было, чтобы он – умер… Нет! Не просто умер бы сразу, ни в коем случае! Зачем? Куда слаще и приятнее понаблюдать, чтобы он медленно зажаривался на вертеле своих болезней, поворачивался бы под запекающим со всех сторон огнём постепенного разрушения дряхлеющего организма с проступающей снаружи корочкой максимальных физических болей, а также с невыносимой болью душевной, вызываемой катастрофическим раздраем всех планов, надежд и мечтаний. Ради такого можно пойти на всё! Можно и нужно пожертвовать собственным материальным благополучием, оплатив работу воровского служки-адвоката, можно тратить собственные нервы, постоянно искусственно накалять и взвинчивать ситуацию, взрывать отношения, если, не дай бог, уровень конфликта вдруг снизился и начал затухать… Ни в коем случае! Бросаясь с оскалом потока брани на проклятого «врага», она была готова отдать всё и пожертвовать всем, ради того, чтобы из его поверженной души по частям отрывались бы куски парного дымящегося мяса со свисающими нервами и сосудами. Чтобы хлестающие реки заставляли его, пока ещё живого, в судорогах и хрипении захлёбываться собственной кровью и отчаянно давиться ей. Вот тогда-то, она в это свято верила, наступит тот самый желанный момент, когда в конце отведённого ему времени, едва дыша ещё в этом мире, он пожалеет, пожалеет о том… о чём то бишь? Да неважно это! Какая разница, о чём ему надо пожалеть? Да даже если и пожалеть-то ему, собственно, не о чем! Он виновен всегда и во всём! Уже потому, что вообще жил, да и пока, вопреки её колоссальным усилиям, ещё живёт! Именно за это она, разумеется, его не простит никогда! Ни на йоту, ни на долю миллиметра! Она с удовлетворением представляла в мельчайших деталях и красках, как, наконец-то, наступит на эту, уже недвижимую шею, прижмёт её острым каблуком вместе с седой бородой к полу, и будет терпеливо, всё сильнее и сильнее придавливать, и с нарастающей волной восторга ждать, КОГДА?! Когда наконец-то всё закончится, когда она почувствует, что в полной мере отыгралась на нём, по-настоящему и сполна, так как оно долгими годами бешено мечталось…
…Он, недавно, уже пришёл к неоспоримой и ставшей очевидной истине, гласящей, что выхода из сложившейся жизненной ситуации – просто-напросто нет! Только из гроба… Наверное, поэтому стало понятно и как-то естественно, что все ставки уже сделаны и игра окончена. Собственно, если быть более точным, то поезд ушёл, и рельсы разобрали, потому и семафор - давно пора выключать! Путник неспешно, аккуратно собрал свои вещи, не все - он понимал, что большинство из них уже ему просто не понадобятся, можно и нужно оставить кому-нибудь, прямо на дороге, тому, кто ещё нуждается, и кому, быть может, ещё и поможет. С трудом, выбиваясь из последних сил, он поднялся на ноги. Задыхаясь и несколько раз падая на колени. Наконец, ценой неимоверных усилий, и, пожалуй, оттого, что был теперь налегке, опираясь на палку, бывшую когда-то отломанной половинкой биллиардного кия, измордованный судьбою до крайности, путник в последний раз уверенно зашагал. Он больше ничего не хотел и ни в чём не сомневался…
Одинокая женская фигура в чёрном, с развевающимися на ветре седыми непричёсанными космами, сидела на низком складном стульчике. Рядом, в новеньком памятнике за закрытой стеклянной дверцей, постоянно горела суточная свеча. Её почерневшее лицо с ввалившимися глазами и застывшими ручьями солёно-горьких слёз было искажено уродливой маской страдания. Исцарапанные от отчаянья и осознания собственной вины щёки, а также понурая голова со взглядом, упёршимся в крупнозернистый, кладбищенский песок, застыли, словно бы и неживые. Время остановило свой бесконечный бег, время встало. Больше ничего, НИЧЕГО нельзя было исправить, нельзя изменить или вернуть. В южном тропическом городе, живописными лужайками раскинувшемся на зелёно-салатовых холмах, на одном из крутых, ниспадающих ступенями склонов, розовой рябью могильных плит из иерусалимского камня, разместилось постоянно растущее городское кладбище. Одна из крайних плит в дальнем углу, на свежевырытом участке, просела после первых же, недавно прошедших осенних дождей. Чеканным золотом отливали вымытые небесной влагой, ровными рядами высеченные буквы, на древнем иврите. Фамилия, имя, даты рождения и смерти. А ниже, по-русски, только три слова: «Вот и всё!»
Угли краснели, как и положено, строго по техническому заданию,
выверено до долей градуса. Они в должной концентрации чадили дымом и серой. Сковороды, с чёрными полированными ручками, были надраены до зеркальной поверхности и раскалены добела, залиты вываренным слоем пузырящегося, чистого, как слеза ребёнка, машинного масла, которое выстреливало в разные стороны на чётко заданное расстояние тёмно-жёлтыми, янтарными брызгами. Возле каждой сковороды аккуратно расставленными рядами стояли прочные титановые шумовки, рассчитанные практически на неограниченные температуры и безграничный по времени ресурс использования. Там и сям, между сковородами, возвышались прошедшие капитальный ремонт чаны с кипящей, озонированной водой и растворённой в ней морской солью с йодом. Вся ранее облупившаяся краска была вновь нанесена, заботливо и старательно, и покрыта блестящим лаком, создавая у клиентов эффект восприятия прекрасного. Ведь на самом-то деле до совсем недавнего времени проект не менялся от эпохи сотворения мира! Только периодически вносились те или иные новые научные достижения, которые могли бы повысить эффективность и производительность труда копытного персонала, трудящегося круглосуточно, в поту заросших морд своих. Всё для улучшения работы энтузиастов любимого дела. Например, когда английский еврей Исаак Ньютон открыл закон всемирного тяготения, то поступающие далее грешники стали конкретно сидеть положенным местом в масле сковород, а не хаотически носиться над ними, беспорядочно кувыркаясь в кипящих масляных шарах.
Автоматическая дверь, получив верный пароль-сигнал с видеокамеры наружного обзора-наблюдения, бесшумно въехала в паз, вырубленный в громадном каменном монолите. По полированным стальным рельсам из внешнего мира, сквозь белёсые пары сернистого газа, с небольшой скоростью проследовало металлическое кресло, напичканное датчиками параметров движения, сервоприводами и мигающими электронными транспарантами. В нём, наглухо пристёгнутая широкими ремнями из собственной свежесодранной, сыромятной кожи, сидела человеческая фигура с выпученными от ужаса глазами и застывшим в немом крике ртом. Из кресла выехала флешка с техническим заданием и точно вошла в считывающее устройство. Через несколько мгновений кресло, повернувшись и добродушно заурчав, обогнуло несколько чанов с кипящим соляным раствором и, плавно расскачиваясь из стороны в сторону, прогибаясь на мягких рессорах, медленно подъехало к сковороде с номером 666. Динамик на телескопическом шесте дёрнулся, ожил и повернулся к этому ряду сковород: “ Вариант приговора - «Вот и всё !» - осуществить!” - прокашлявшись, произнёс начальник смены, поплевав на когтистую ладошку и протерев по привычке свой правый треснутый рожок.
“Я не хочу, не хочу, нет, ну пожалуйста, ради бога и всего святого! “ - одиноко и безнадёжно возопил звонкий женский голос.