ПРЕДИСЛОВИЕ, НАПИСАННОЕ ЧЕРЕЗ ВОСЕМЬ ЛЕТ: ВЕСНОЙ 2022 ГОДА
События, происходящие в современном мире, погружают меня в состояние дежавю и отсылают в Крым к апрелю 2014 года: времени, когда сочинялась эта маленькая повесть.
Честно признаюсь, находясь в гуще истории крымской весны 2014 года, мне было страшно. Оставалось одно – писать. Отдельные факты, происходящего вокруг безумия, сплелись в единую судьбу моих героев.
Главных героев моей повести уже нет в живых. Их жизнь – история поколения детей войны. Той страшной войны 1941-го.
Автор не претендует на хронологическую достоверность и всё же люди и события, описанные в книге, реально существовали.
Повествование заканчивается в ночь перед Референдумом о присоединении Крыма к России. В конце книги читателю предстоит самому сделать выбор: жить или умереть главному герою повести.
КРЫМ. ВЕСНА 2014
Баба Зина готовилась к войне.
Свою тысячу гривен пенсии она сняла с карточки в банкомате ещё до того, как у его зелёного брюха выросли огромные очереди крымчан. До того, как митингующие в Киеве начали забрасывать камнями и петардами «хлопчиков с «Беркута» — так называла баба Зина молоденьких милиционеров, стоявших заслоном у Верховной Рады на Крещатике.
Войну баба Зина помнила плохо…
Запомнилось, как в сорок втором солдаты отступали на восток через их село. Как гнали скотину, шли беженцы, как отец сделал тачку, чтобы везти на ней детей, а мать пошила им сумочки, в которые положила по кружке и деревянной ложке. Баба Зина помнила, как рвались снаряды. Как взорвали мост, и её присыпало землёй, щепками. Как потом, когда откопали, из раны на голове текла по лицу кровь, смешиваясь с грязью и слезами.
Вспоминалось, как немка Ирма, рыжая бестия из соседнего села, вышедшая замуж за украинца, ездила по округе, забирала свиней, телят. Как плакала и причитала мать: «Чим же я буду годуваты диточок?…», а Ирма ковыряла плёткой в кастрюле, проверяя, есть ли в ней мясо.
Баба Зина не могла забыть, как отец-инвалид нашёл наган и спрятал в подпол, но кто-то донёс — отца забрали. И потом долго били железными прутьями. Помнит, как уходили из села немцы. Как восстанавливали разрушенный колхоз, как их, второклассников, вывели в поле, и они шли рядком, посыпая дустом цветущую свёклу. Как собирали на делянках долгоносиков и вырывали сурепку, как сушили сено и снимали яблоки в колхозном саду …
А ещё помнила, как бегала с колотушкой по полю, где была посеяна тыква, — гоняла грачей. А потом пришёл волк, правда Зина подумала, что это большая собака. Так и застыли они друг против друга возле старой отцовской фуфайки, на которой лежали «Читанка» и «Букварь», — серый худющий волк и восьмилетняя испуганная девочка…
На снятую в банкомате пенсию баба Зина покупала муку, сахар, макароны и подсолнечное масло. Запасы складывала в полиэтиленовые пакеты, а пакеты засовывала под кровать, где с лета уже стояли пузатые банки с абрикосовым вареньем, закатки красных помидоров и маринованных пупырчатых огурчиков.
— Тамара из 30-й в Киев поехала. На заработки! — с порога объявила деду баба Зина. — Афанасий, муж её, на Майдане вторую неделю ночует. Ему «Регионы» по 800 гривен в сутки платят.
Дед лежал на диване и беспрерывно щёлкал кнопками пульта телевизора, выискивая последние новости.
— Да перестань ты клацать, — завелась баба Зина, опуская тяжёлые сумки на пол. — Целый день клац-клац! Телевизор сутками орёт: то «майданутые», то боевики …
Дед сердито хмыкнул и перевернулся на другой бок.
— Слышишь, чёрт глухой? Тамарка в Киев поехала! К боксёру Кличку подалась, у него тысячу гривен в день дают! — осуждающе качала она головой.
Дед был, и правда, глуховат; с супругой говорил редко, но громко. Баба Зина от этого ещё больше заводилась, начинала покрикивать на старика. Дед хватался за палку и стучал ею об пол, чтобы унять распалившуюся жену. На крики и стук прибегала соседка Тамара, которая сегодня утром уехала «на заработки» в Киев — митинговать.
Ещё перед новым годом на киевский Майдан потянулись те, кто остался зимой без работы. С западной Украины — молодёжь, боевая дружина лидера «Правого сектора». Из Крыма — в основном, пенсионеры, которые стояли на площади за Партию Регионов.
Заработать удалось и Кольке с первого этажа, и паспортистке Любке, которая летом приторговывала на вокзале дынями и орехами. Даже ночевавший в подвале бездомный пьяница Санька-карасик кормился где-то на просторах киевского Майдана.
— Да не зуди ты: Тамарка, Тамарка! — огрызнулся дед и переключился на российские каналы.
Тамара жила этажом ниже с мужем Афанасием и двумя дочерьми. К старикам заходила часто и с удовольствием: деда она жалела, а с бабой Зиной секретничала, как с подругой. Афанасий, третий по счёту муж соседки, неугомонный балабол и бабник, когда-то ходивший в море боцманом, остался без работы и последний год шабашил на машине. На все претензии жены по поводу ночных отлучек «налево» переходил в словесную атаку типа: «Не дуй в муку — не делай пыли» или «Левак укрепляет брак».
Тамара обижалась, в сердцах называла мужа «гадом ползучим» и
уходила к старикам.
— Характер у меня добрый, поэтому и судьба такая невезучая, — жаловалась она бабе Зине.
— Характер из поступков вырастает. А из него уж — судьба, — назидательно учила та.
Политические предпочтения у бабы Зины и деда были разными: баба Зина оставалась верной коммунистическим идеалам, а дед последние десять лет, голосовал за «Батькивщину». Календарь с портретом кандидата в президенты — обожаемой Юленьки, — заботливо приклеенный старческой рукой на двери туалетной комнаты, висел там не первый год.
На политической почве в семье часто возникали разногласия. Особенно это проявлялось во время депутатских выборов. Споры доходили до того, что сердитая баба Зина поливала деда водой из чайника. Дед отплёвывался, стучал палкой.
— Глупая ты женщина! Какая же ты глупая! Юля нас в Европу ведёт!
— Мне отец говорил: «За морем телушка — полушка, да рубль перевоз», — не соглашалась с дедом баба Зина.
Когда после очередных украинских выборов лидера партии «Батькивщина» посадили, баба Зина торжествовала:
— Где теперь Европа? Проворовалась твоя Юля! Слышал бы ты, что сегодня о её художествах депутат от компартии говорил! Бабы прослезились, Светка из поликлиники целовать его бросилась …
— Пусть теперь твой депутат неделю не умывается! — стукнул палкой об пол дед.
После скандалов больная нога начинала ныть ещё сильнее, и тогда дед до утра не мог заснуть… Сон был тем единственным средством, что спасало его от изменившегося мира и подступающей немощи. Во сне он видел младших братьев, мать, отца, только что пришедшего с фронта, и себя, молодого и здорового…
ЗАПАХ ХЛЕБА
…Снег от мороза скрипел под старыми отцовскими ботинками, как сахар. Занятия в школе только что закончились. Гришка с двумя младшими братьями, протаптывая себе дорогу между мохнатыми шапками небольших сосёнок, спешил в столярный цех. В декабре темнеет рано. Идти в обход было далеко, и Гришка безошибочно находил тропинку, ведущую от школы к ремонтно-строительной конторе, где работала мать. Младшие шли следом. От морозного воздуха пощипывало в носу и перехватывало дыхание. Шли быстро, чтобы согреться. Мать работала уборщицей и к приходу сыновей доставала старые плетёные корзины для опилок. Взяв деревянную лопату, Гришка начинал насыпать опилки в корзину. Братья подхватывали корзинку с двух сторон и тут же уносили её на улицу. Сложив дрова возле печки, чтобы утром можно было быстро протопить, мать заканчивала работу.
Дом встречал запахом свежего хлеба. Ужинали поздно. Обычно после ужина мальчишки подсаживались к отцу послушать рассказы о войне. Отец вспоминал фронтовых друзей, их мужество и смекалку. Слушая его рассказы, Гришка думал, что обязательно станет таким же.
— Лежишь и лежишь целый день… Нет, чтобы поднять свои кости да мусор вынести, — ворчала баба Зина, запихивая в свою импровизированную кладовую под кроватью пакеты с мукой.
«Среди нищих и бомжей я пользуюсь бешеной популярностью, особенно когда выношу мусор», — невесело думал дед. Отвернувшись к стене и натянув до подбородка одеяло, он снова погружался в приятную полудрёму, возвращавшую его в детство...
…Столярный класс Ковельской средней школы находился в бомбоубежище. Учитель труда что-то строгал в углу комнаты. В предвкушении праздника мальчишки-шестиклассники спешили закончить задание. Накануне Восьмого марта мамы обычно накрывали чайный стол в классе. Из дома по этому случаю приносили разные вкусности: пирожки, печенье, варенье, чай.
После чаепития всегда начинался «концерт». Мамы рассаживались перед украшенной сценой и с нетерпением ожидали поздравлений.
Урок близился к концу. Вихрастый парнишка потянул Григория за рукав.
— Айда в коридор телефон слушать!
Незаметно прошмыгнув за спиной учителя, пятеро друзей помчались по коридору.
Телефон повесили недавно, и ученикам было строго-настрого запрещено к нему подходить. Гришка первым добежал и схватил трубку.
— Алло, говорите, — послышался в трубке голос телефонистки. Пять пар
любопытных мальчишеских глаз уставились на Григория.
— С праздником.... — Гришка запнулся и, посмотрев на друзей, выпалил несколько смачных бранных слов. Мальчишки захохотали. Гришка повесил трубку. Затем еще раз, под одобрительные возгласы товарищей, повторил свой «подвиг».
— Где вы были? — спросил учитель вернувшихся в класс мальчишек.
— По телефону звонили, — хохотнул подросток.
— Так он же с директором параллельный.
— С директором? — потухшим голосом протянул Гриша.
Директор школы Галина Васильевна не заставила себя ждать.
— Кто звонил? — строго спросила она учителя. — Я вас спрашиваю, Владимир Ильич, кто звонил?
— Да вот, кто-то из них, — учитель указал на притихших мальчишек.
Лицо Галины Васильевны стало пунцовым.
— Марш в мой кабинет!
Уже идя по коридору, она вдруг резко остановилась и взглянула на Гришку: — А ты возвращайся в класс.
— Это он звонил, — возмущенно загалдели пацаны.
— То-то я чувствовала голос знакомый. Как же так, Григорий? Не могу поверить, — растерялась Галина Васильевна.
Поверить не мог никто.
Через полчаса руководитель класса, наклонившись к Гришиной матери, что-то шептала ей на ухо.
Гришка стоял на сцене перед полным залом учеников и родителей, замерших в ожидании его номера. Послушать, как Гриша читает стихи Маяковского, сбежалась вся школа. Но сегодня был не его день. Он сбился в середине и совсем «проглотил» конец. Возвращаясь домой, Гриша пытался выпытать у матери, что ей сказала классная руководительница.
— Да про какой-то колокольчик она говорила, про какой-то звонок, я не поняла. Сегодня ты меня расстроил, Григорий, стихотворение прочитал плохо, мне было стыдно тебя слушать.
К дому подошли молча. У матери было скверное настроение. У Григория отлегло от сердца — мать ни о чём не догадалась. В тот день он подумал, что любой поступок предусматривает цену, которую за него придётся платить.
Цена сегодняшней Гришиной шалости была невелика – испорченное настроение матери и жгучий стыд, оставшийся воспоминанием.
СНЫ БАБЫ ЗИНЫ
Баба Зина тоже видела сны. Только в них никогда не было воспоминаний. Сны бабы Зины были пророческими. Перед Новым годом увидела она во сне выжженный Майдан, а на нём траурный венок и утром затормошила деда:
— Звони внучке, Дашеньке, пусть возвращается домой. В Киеве погибель.
Умница Даша училась на факультете украинской филологии в Киевском университете, свободно говорила на трёх языках, и была как свет в окошке для стариков.
Дед хоть и посмеивался над снами старухи, но внучке позвонил:
— Дашенька, ты где? На Майдан — ни ногой, слышишь!
— В общежитии я, дедуля. А на Майдане классно! Там мальчишки с нашего курса круглосуточно дежурят. Ректор отправил их «коктейль Молотова» по бутылкам разливать. Я только иногда туда хожу, смотрю, записываю.
— Не смей ничего писать!
Дед знал, что внучка делилась своими впечатлениями с друзьями в Интернете на каком-то там сайте. Врать она не умела, писала о том, что видела. А видела она разное. И то, как вытаскивали из вагонов киевского метро тех, кто говорил по-русски. И то, как проверяли паспорта, и мальчишек с крымской пропиской били ногами, битами, волокли к сотникам разбираться. Видела, как оторвало руку одногруппнику Алёшке, бросавшему гранаты в таких же, как и он, мальчишек из «Беркута».
— А то бы приехала? — тревожился дед.
— Не могу, дедуля, у нас «модули». Не сдам зачёты — отчислить могут, я ведь на бюджете учусь.
Через неделю началась паника у банкоматов. Очереди стояли огромные. Дед снял то, что откладывал из пенсии на учёбу внучке.
— И что теперь с ними делать? — протянул он гривны бабе Зине. — Где ты будешь их хранить?
— Уж лучше дома, чем в банке. Шурка сказала: из банков наличные куда-то увозят. А Машка ещё месяц назад свой депозит из «ПриватБанка» забрала.
— Ты больше слушай разных там шурок, машек и наташек. Тоже мне, агенты ОБС!
ОБС у деда расшифровывалось просто: Одна Баба Сказала.
А бабы говорили о том, что нужно куда-то вкладывать снятые деньги. Что те, кто «начал первым» в Киеве, вряд ли остановятся — отправятся громить Крым. Что проиграют все. Что фотографии убитых студентов и горящих зданий на Майдане — итог нежелания политиков договариваться. Что про Масленицу совсем забыли и блины никто не печёт.
Вечером по телевизору показали сброшенный с пьедестала памятник Ленину с отбитым носом и расколотой губой, и вышедших к Майдану членов нового правительства. Назначенный премьер Украины неловко кланялся, чрез силу улыбаясь возбуждённой толпе. Уши его пылали, стёкла очков поблёскивали от сполохов горящих невдалеке костров. Толпа гудела, смешивая одобрительные и недовольные голоса в один животный рык. И бабе Зине начинало казаться, что зловонный дым горящих покрышек Майдана сочится с экрана телевизора, накрывая засыпающий южный город, её несбывшиеся надежды, дальнейшую Дашкину учёбу и хмурого деда, натянувшего до подбородка старенький потёртый плед.
— Вот тебе! Вот тебе! — баба Зина показала два кукиша холёной физиономии новопровозглашённого премьера Украины.
— Ай-ай! Как не стыдно?! Интеллигентная женщина, учительница! Правильно говорят: легче вывезти девушку из деревни, чем вывести деревню из девушки, — качал головою дед, осуждающе вздыхал и отворачивался к стене от бабы Зины.
Григорий познакомился с выпускницей педучилища Зинаидой в поезде. Закончив инженерно-строительный институт, Гриша ехал в гости к товарищу и в дороге встретил хохотушку Зину. Возвращаться к родным в деревню Зина не собиралась и, не раздумывая, приняла предложенные Григорием руку и сердце. К осени они поженились, много разъезжали по всему Советскому Союзу, побывали на комсомольских стройках в Абакане, Донецке, Запорожье.
Когда работал инженером в Хакасии, местные мужчины сочувствовали:
— Как жалко, что у тебя некрасивая жена: глаза большие, лица мало. То ли дело у наших жён! Глаза маленькие, лица много…
Григорий посмеивался и крепче обнимал тонкую талию Зины.
В Симферополе поселились в шестидесятом. Рядом с их домом, по улице Козлова, ходил трамвай. Дверей в вагонах не было, и, когда люди набивались, кондукторша высовывалась в открытое окно и упрашивала пассажиров: «Граждане, давайте останемся!»…
Новости, услышанные на рынке, баба Зина бережно несла домой, деду.
Люди говорили, что президент сбежал, в Киеве ходят вооружённые бандиты, грабят квартиры, мажут помадой лица русским женщинам, мужчин бьют и отбирают деньги. Что прилетел зарубежный спецназ — обучать активистов «Тризуба» имени Степана Бандеры.
Местные газеты пугали радикалами, писали о поддержке крымчанами движения «Стоп, Майдан!» и о похоронах силовиков.
— Дожились, дед, — заявила баба Зина, вернувшись из очередного похода по рынку. — У тебя отец кто был? Русский? Поздравляю! По новому закону ты, Григорий, — гражданин второго сорта!
— А ты, никак, первого будешь?
— У меня, Гришенька, правильное происхождение оказалось. Предки в трёх поколениях украинской национальности были.
— Ну и придумала ты, старуха!
— Это я придумала? Это депутат Бенчик придумал! Теперь паспорт выдавать будут с графой «национальность» и отметкой о сданном экзамене по истории освободительного движения. Ты про Стёпку Бандеру что хорошего знаешь?
— В документах Абвера он значился как «агент Серый», сначала сидел под домашним арестом, а затем в лагере Заксенхаузен.
— Негусто для получения гражданства. По новому закону, Гришенька, и на работу, и в детский садик только «истинных» украинцев принимать будут.
— Да пошли они! — дед сердито стукнул палкой об пол.
Баба Зина недовольно поджала губы.
— Стучи не стучи, а эти, что с битами и в масках, — ненавидят всё русское. Знаешь, какой у них любимый лозунг? «Слава Богу, что я не родился москалём». Янукович — трусом оказался! Родину предал, «Регионы» свои предал... А Родина, Гриша, – это не только то место, где пиджак висит и золотой унитаз в туалете, а то, где твоё сердце …
После просмотра вечерних новостей напряжение в доме нарастало. Баба Зина делилась наболевшим — всем, что успела услышать за день.
— Нет лидера, Григорий, понимаешь! Трое, что сейчас у власти, жидковаты! Каждый сам по себе, как лебедь, рак и щука — в разные стороны страну тянут. Твоя любимая «Дама с косой» истерики закатывает! НАТО ей подавай!
Дед нервничал, сосал валидол, тяжело вздыхал и отворачивался к стене. «Жизнь так коротка, что глупо тратить отпущенные дни на скандалы», — думал он. Верно говорят, что «у каждого своя правда».
Однажды на санаторском пляже он наблюдал за мамашей с тремя детьми. На все замечания по поводу безобразничающих отпрысков она огрызалась, защищая своих детёнышей. И это была её правда. Правда того момента жизни, когда существование женщины посвящено выхаживанию и защите потомства. Но была и другая правда: людей, настроенных на созерцание голубизны моря, тихого пространства парка, людей, сосредоточенных на желании выздороветь, впитать в себя целебные силы природы. Эти две одновременно существующие правды соприкасались и вызывали лёгкое раздражение и у одной, и у другой стороны.
Сейчас две правды — Запада и Востока Украины — не хотели идти на компромисс.
— Разве ты не видишь, что все они думают только о собственной важности? — злилась баба Зина.
В субботу бабе Зине приснился Майдан, над которым летали огромные летучие мыши. Их крылья загораживали солнце и всё вокруг: люди, дома, статуя в центре Киева погружались во мрак. А чёрные монстры уже кружили над Днепром, всё дальше и дальше разлетаясь в разные стороны, закрывали чёрными крыльями землю Украины, направлялись к югу, к морю, к её дому.
Утром по телевизору показали Сашка Билого из «Правого сектора». Он погрозил автоматом в камеру и с ухмылкой заявил: «Готуйтеся! Це тилькы початок! Мы йдемо до вас!». А к вечеру новый премьер объявил, что депутаты отменили закон о русском языке.
И понеслось: на площади в центре Симферополя появились люди с российскими флагами — это вышел в знак протеста блок «Русское единство».
Следующий день выдался тревожным. Огромная толпа, окружившая здание Верховного Совета Крыма, бурлила и выкрикивала лозунги. Ветераны, повязав на руки георгиевские ленточки, гордо выставляли перед телекамерами грудь с орденами. Бабули в мохеровых шапочках отчаянно кричали: «Крым — Россия!». Молодые женщины несли огромный российский триколор.
Рядом, под своими флагами, стояли татары, пожилые с хмурыми, нерадостными лицами и молодые, любопытные. И тоже крики: «Крым — Украина!», «Аллах Акбар». Толпа напирает, колышется, гудит. Русские, украинцы, болгары, евреи, армяне, немцы… За площадью автобусы из Севастополя, Феодосии, Бахчисарая. Откуда-то летит шумовая граната. Давка. Упал старик — не выдержало сердце. Крики: «Женщину затоптали!», «Врача!». И вот уже медики несут к машине скорой помощи парня с рассечённой головой. А в объективы телекамер летят бутылки с водой, ошмётки разорванных плакатов, горящие флаги…
Весь день дед не отходил от телевизора, хватался за сердце, ворчал.
— Чего они вышли? Пусть чухают в свою Россию!
— Да пойми ты, Гриша, они за автономию Крыма стоят!
Ночью баба Зина увидела во сне российского президента и встревожилась окончательно.
— Звони Дашке! Пусть едет домой. Что-то будет…
Теперь уже и баба Зина не отходила от экрана телевизора.
Вал информации нарастал. По телевизору показали неизвестных, окруживших Верховный Совет Крыма. Распространились слухи о смерти Януковича. Украина объявила мобилизацию.
Дед ходил сумрачный и притихший. О какой войне они говорят? Чем воевать? Он точно знал, что единственная в стране подводная лодка, под названием «Запорожье», стояла, привязанная цепью к пирсу в Севастополе. Лодка была не на ходу, хотя команда продолжала нести на ней службу. Год назад из Греции за несколько тысяч долларов привезли для неё аккумулятор, но кто-то что-то перепутал — аккумулятор не подошёл, только деньги зря потратили.
— Развалили страну, козлы!
Город обрастал слухами:
— Переодетые под татар чеченцы идут резать русских!
— В Бахчисарае ставят кресты на домах татар!
— Меджлис призывает молодёжь выступить в свою защиту!
— Мусульманская группировка Хизб ут-Тахрир готовит теракт в Симферополе!
— Папа Римский во время молитвы за мир в Украине случайно выругался!
— Мэр Львова обратился к крымчанам по-русски, а Донецк заговорил на мове!
— Крымские депутаты объявили о референдуме!
— Слышали? Эти бандиты из «Правого сектора» по телеку кричат: «Москалив на ножи!» Вырастили поколение на свою голову! Дети на школьной линейке прыгают под песню «Москаляку на гиляку», — делилась впечатлениями вернувшаяся с Майдана Тамара.
— Язык русский вспомнили! Если бы Ярош не жёг покрышки на Майдане, ничего бы в Крыму и не было! — сердилась баба Зина.
— Превратили страну в бардак! Теперь всё на Россию свалят. Вместо того, чтобы с людьми договариваться, — очередь из кандидатов в президенты выстроили.
Дед давно знал, что когда возникает угроза распада государства, экстренно включается «образ врага». И все начинают объединяться и «дружить против». Против кого угодно: Северной Кореи, Сирии, Саддама Хусейна, Америки, России...
Человек превращается в послушную игрушку пропаганды, которая не позволяет людям сделать индивидуальный выбор. И тогда человек готов только на безумные поступки, оправдываясь расхожей фразой: «Ничего личного».
ВЕСТИ С МАЙДАНА
— В город не выходите! Сидите дома! Я продукты вам принесла, — выгружая на стол лоток яиц, пакет с капустой и рыбные консервы, тараторила Тамара. — Мне не нравится то, что сейчас происходит на Майдане. Они доиграются: вслед за Крымом поднимается Украина.
— А муж-то твой где?
— Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, — обречённо махнула рукой Тамара. — Ну что это за муж, баба Зина? Правильно мама говорила: «Только первый муж — это муж, а остальные — костыли». Мой костыль на Майдане остался!
— Зачем же ты его оставила?
— Пусть хоть на голове ходит, рэпаный украинец! Он, как в той поговорке: «Назло кондуктору возьму билет и пойду пешком». Всю жизнь за Россию горло драл, а в Киеве его как подменили. Сначала за «Регионы» стоял, потом на Майдан к Тягнибоку перебрался. С мужиками в палатке целые дни бухает, пацанам молодым про боцманские подвиги байки травит. А что? Кормят там прилично, а выпивку они втихаря с собой приносят. Вечером из палатки выползет, опухший от возлияний, глаза красные и орёт: «Героям слава!»
— Наверное, в историю попасть хочет.
— Как говорят в Одессе: «Не смешите мои тапки», баба Зина. В историю лучше входить, чем вляпываться. Да и девок на Майдане полно: поварихи, врачихи, волонтёрки. А он, вы же знаете, как бабу увидит — хвост веером и пошёл круги наворачивать: «Я вас люблю всеми фибрами своей души и детородными органами».
— Глубокая мысль и, главное, недорогая.
— Дети, когда маленькими были, всё спрашивали: «Мама, почему наш папа такой низенький?»
— Потому, что по бабам бегает, — говорю им. — Там у него по сантиметру отрезают!
— А они?
— Кто? Дети?
— Нет, девки, что с Майдана.
— А что им? Хихикают! Знаете, какая у моего Ромео любимая присказка? «У мужчины в жизни бывает два стресса. Первый — это когда он не может удовлетворить женщину во второй раз. Второй — это когда не может удовлетворить в первый». Бабник — он и в Африке бабник!
— Садись, чайку вместе попьём, — решила перевести разговор на более спокойную тему баба Зина. — Ты, никак, поправилась, Тамара.
— Это, баба Зина, от нервов и одиночества. Я в молодости была худой и упрямой. Переубедить меня никто не мог. Мама советует как лучше, а я поступаю по-своему. Потом уж понимаю, что ошиблась, но, как говорится, «поезд ушёл». С детства терпения не хватало. Бывало, даю себе слово стать целеустремлённой. Начинаю какое-то дело и на полпути бросаю. Ругаю себя самыми последними словами. В мозгу зудит: «Почему не сделала?». Тут же отвечаю себе: «Всё равно не получится». Когда о будущем своём думала, мечтала завоевать красивого, весёлого мужчину, чтобы ценил меня и не разбрасывался по мелочам. А находила бабников и выпивох. Как тот, что на Майдане остался.
— Ты не представляешь, Тамарочка, всего ужаса, который мы испытали за этот месяц. Мы жили в страхе, что на наши головы будут сыпаться бомбы американские, российские, украинские. Невероятное напряжение довело многих до инфарктов. Мало того что устроители Майдана лишили нас, пусть не очень богатой, но спокойной жизни — ничего ведь не изменилось! Кучка одних киевских богатеев сменилась кучкой других рвущихся к власти олигархов. Украинские власти крымчан предали: пенсии не выдают, вклады украли, свет отключают…
— Мальчиков погибших жалко...
— Самое обидное, Тамара, что от нас с тобой ничего не зависит, и завтра мы можем проснуться в другой стране.
— Прорвёмся, баб Зин! Держись от нас, плохая жизнь!
— Жизнь, Тамара, — это череда уроков, каждый из которых необходимо запомнить.
ВЫБОР
Люди в городе ходили хмурые, будто чего-то ждали. В Киеве сытые политики, с дорогими часами и рыбьими глазами, делили портфели. Украинские каналы пугали санкциями и расправой. Баба Зина включала в своей комнате Россию и успокаивалась.
Те, кто успокаивал, говорили, что кризис требует решения проблем регионов. Что нужно договариваться.
Вечером транслировали интервью лидера «Батькивщины». С новой причёской и застывшим после пластики лицом, она убеждала украинцев записываться в национальную гвардию и призывала бомбить юго-восток.
Дед не поднимался с постели второй день, отказывался от еды и не разговаривал. Баба Зина посчитала это плохим признаком и забеспокоилась.
— Доктор приходил, — шёпотом сообщила она, открывая дверь Тамаре.
— А я вам приглашение на референдум принесла, — тоже шёпотом ответила соседка.
Баба Зина завела Тамару в свою комнату и плотно закрыла дверь.
— Не нравится мне дед, ох, не нравится! Спорить со мной перестал, от еды отказывается, календарь с портретом любимицы своей, Юльки, в мусорное ведро выкинул.
— Да, учудила леди «Ю»*. Интервью её передавали, где она людей убивать призывает. Я по телеку как-то передачу видела: психологи-америкашки эксперимент провели. Набрали в одну группу мужчин, в другую — женщин. Пригласили двух боксёров. Один боксёр бил второго, боксёра-хлюпика. Дрались они понарошку, только испытуемые об этом не знали. Психологи рядом сидят и наблюдают, — ждут, кто первым хлюпика пожалеет: мужчины или женщины. Мужчины жалостливей оказались! После первого нокаута бой прекратили. Вот и «Дама с косой» свои коготки показала. Давайте, баба Зина, я деду оладушки испеку.
— Испеки, Тамарочка! — сквозь слёзы улыбнулась баба Зина. — Доктор сказал, недолго ему осталось.
Дед лежал с открытыми глазами и всматривался в черноту незашторенного окна.
Как трудно свыкнуться с мыслью, что ты умираешь. Сегодня… Завтра… Через месяц… Ты вдруг замечаешь, что пытаешься остановить каждое мгновение, всматриваешься в него. Вот же она, жизнь! В шуме деревьев за окном, в звёздном, одуряюще-прекрасном небе… Человек не должен знать дату своей смерти, иначе он сойдёт с ума от ожидания.
Зинаида спала рядом с мужем, как в юности уткнувшись лицом в его подушку. Дед подтянул одеяло, бережно укрыл жену и осторожно поднялся с кровати.
Повсюду он чувствовал запах старости, запах своего умирающего тела, соединённого с запахом умирающих вещей.
«Старики должны жить в чистоте и радости», — подумал он.
Теперь, в своих воспоминаниях, он часто возвращался в детство. Как будто именно там был ответ на вопросы. Кто он? Чего он хочет и куда идёт?
Ещё в юности он понял, что человек, который не живёт своими целями, — живёт целями других людей. Мудрость, знание и добродетель делают человека лучше. Но человек слаб. Человек любопытен. Он охотно верит слухам. Как ребёнок, он доверяется убаюкиванию ловцов душ, отдавая самое драгоценное, что у него есть, — время. Но однажды, сбросив с себя марево дрёмы, он понимает, что его одурачили лживые учителя. Что только глупцы и безумцы плетут невидимые сети из чужих фантазий. А жить нужно просто: быть честным с собой. И хотя бы раз протянуть руку и прикоснуться к Миру, созданному специально для тебя Богом.
Наклонившись над столом, дед разгладил белую полоску с отпечатанным текстом:
«Парламент Крыма принял декларацию о независимости ... Все на референдум!»
Как странно распорядилась судьба. Он родился в Советском Союзе — стране, которой уже нет, которая перестала существовать двадцать лет назад. Он гордился своей родиной, за неё в войну сражался его отец. Но огромная страна распалась на множество маленьких государств, как распадаются при встряхивании стёклышки детского калейдоскопа. И он долго не мог привыкнуть к тому, что столица его родины не Москва, а Киев. Что крымские земли делятся киевскими депутатами, что уничтожаются заповедники, загаживаются пляжи.
Но и эта Украина, ставшая деду новой отчизной, перестала существовать. По воле Майдана это была уже чужая страна, с горящими покрышками, чёрной свастикой на рукавах, утопающая во лжи и беззаконии…
Каждый из нас познаёт мир в отведённом ему фрагменте пространства и времени. И каждый должен пройти свой путь сам, до конца.
Дед подошёл к окну, вглядываясь в незашторенный кусочек неба. Где-то там был Бог…
— Господи, спаси детей своих неразумных! Защити их от собственной жестокости! Раскрой замысел Свой! Убереги от демонов души наши, делающие в одиночестве свой выбор сегодня, завтра и всегда...
Апрель, 2014