ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СВИСТ
Случилось это в самом начале восьмидесятых во время литературного праздника «Забайкальская осень». Праздники эти ещё оставались популярными, ёщё собирали много гостей со всей страны, ещё вызывали интерес у читателей, но уже не достигали размаха шестидесятых. Поэтому и планка уровня стала пониже, и писатели приезжали пожиже.
Москва уже не присылала в качестве руководителей семинаров больших писателей и поэтов, отправляла литераторов второго или даже третьего эшелона.
По обыкновению, ставшему традицией, в гостинице «Забайкалье» за писательской организацией был зарезервирован номер из двух комнат - то ли 221, то ли 218.
Собрались гости, хозяева и мы, начинающие поэты и писатели, члены литературного объединения «Надежда», руководимого Василием Григорьевичем Никоновым. Народу - битком, дым коромыслом. Принесли портвейн, приличное количество, купленный на общественные деньги. Покупать спиртное входило в обязанности литературной молодёжи. И ничего в этом не было ни зазорного, ни постыдного.
Разлили в гранёные стаканы вино. Евгений Евстафьевич Куренной на правах ответственного секретаря Читинской писательской организации и хозяина праздника произнёс тост. Выпили. Поэты по кругу стали читать стихи, прозаики что-то говорили или произносили тосты. Мы, начинающие, читали наравне со всеми. А надо сказать, что на то время состав «Надежды» был сильным, каждый был непохож на другого. Елена Стефанович, Николай Ярославцев, Анатолий Дуров, Леонид Хазанов с его бессмертным «Всего лишь пни - попробуй пни!», Сергей Куц и много других. Московский поэт Владимир, фамилию не помню, приглашённый как один из руководителей поэтического семинара, как-то очень уж внимательно слушал стихи молодежи. Потом поведение его стало странным - по приближении к нему очереди прочитать стихотворение, он начал отодвигаться от неё, а потом и вовсе унырнул в туалет. А когда вернулся, очередь благополучно его миновала и ушла дальше по кругу. Однако все были немного раздосадованы - интересно было послушать москвича.
Опять пошли стихи, тосты, гранёные стаканы. И чем ближе очередь подходила к Владимиру, тем больше он беспокоился и напрягался. И вот его черед. Он, волнуясь, берёт свой стакан, встаёт и говорит что-то несусветное:
- А можно я посвищу?
В номере зависла тишина. Первым понял ситуацию Евгений Евстафьевич, и уже хотел было прийти на помощь, но москвич сам пояснил, что серьёзно занимался художественным свистом и просит послушать его. А тут и до всех дошло, что поэт-то из него так себе. К его чести он оказался умным человеком и понял, что после Ростислава Филиппова, Вильяма Озолина, Бориса Макарова, Михаила Вишнякова, даже наших начинающих стихи ему читать нельзя.
Так дальше и было: доходила до него очередь, он вставал, давал слабину галстуку и начинал свистеть. Свистел он замечательно! Такого изумительного свиста больше мне слышать не доводилось. И потом, когда ездили с выступлениями по области, он стихов не читал, а свистел, чем срывал оглушительный аплодисмент зала.
И на семинарах он стихи не читал, он объяснял, как их надо писать.
А с теорией стихосложения у него было всё в порядке.