Вторая редакция.
«Каждый пишет,
Как он слышит.» Булат Окуджава.
Леонид Зорин – не самое известное имя для простого российского читателя. Но вот же, ведь парадокс: его произведения знают и любят. Помните фильмы «Царская охота» и «Покровские ворота»? Они сняты по пьесам Леонида Зорина…
Леонид Зорин и сам стал литературным героем. О нем писал Максим Горький. Две его статьи посвящены Зорину: «Мальчик» и «Мальчики и девочки», тогда Л.Зорину не было и 10лет.
В 4 года он решил, что станет писателем, в 10 лет вышла первая книга его стихов, незадолго до 17-летия Зорина городской театр поставил его первую пьесу. В 23 года он заочно окончил Литературный институт им. Горького. Вот, что пишет о себе сам Леонид Зорин:
« Я кончил два ВУЗа, получил два диплома с отличием. Университет в Баку и Литературный институт в Москве. И ни разу мне не пришлось нигде эти дипломы продемонстрировать, я нигде никогда не работал. Так они пропылились у меня всю жизнь".
Когда ему было 24 года, он уехал в Москву. « Это был шаг невероятно авантюрный – ни кола, ни двора. И вот я написал пьесу, отнес ее в Малый театр. Это было очень смешно, потому, что когда я пришел зарегистрировать свою пьесу в Малый театр (пьесу я, конечно, написал очень плохую, за 10 дней), заведующий литературной частью достал регистрационную книги за 48-ой год. Шел сентябрь месяц, за 9 месяцев ей сдали 1634 пьесы, я запомнил. Когда я увидел этот номер, я, наконец, очнулся и понял, что только здесь меня и ждали. Что такое Малый театр в то время был, вы себе не можете представить – это была иерархическая жизнь сплошная, все было по ранжиру. Был главный театр страны именно Малый театр. Даже не МХАТ, а Малый, он был национальным достоянием. МХАТ – это все-таки был относительно молодой театр, каких-нибудь жалких 50 лет ему было, а Малый театр – это да, Государственный академический Малый театр, с императорской ложей, понимаете, это было совсем другое…
Малый театр принял его пьесу. Она прошла четыре сезона. Пьеса была о студентах. Тема выделяла её среди других казённых пьес о парторгах.
Положение молодого драматурга было ужасное, жил он без прописки, за ним гонялась милиция. Ночевал Зорин в разных местах, чтобы его не нашли. «Судьба оказалась милостива ко мне, теперь уже можно сказать, что она была милостива. Жизнь была безмерно тяжелая в смысле взаимоотношений, но тюрьмой обошла, сумой обнесла»…
Одну из его ранних пьес, поставленную в театре им. Вахтангова я видела. Эта пьеса - «Варшавские мелодии». Я была молода. Спектакль о любви советского юноши и польской студентки. Играли Юлия Борисова и Михаил Ульянов. Сколько слез было пролито зрителями, смотревшими эту «антисоветскую» пьесу.
Позже я приведу список созданных им драматургических, прозаических произведений и его сценариев популярных фильмов. Среди них биографический фильм, поставленный Михаилом Козаковым «Покровские ворота».
Леонид Зорин не писал "удобных" и хвалебных произведений, скорее, наоборот: ответственность власти перед народом - одна из основных тем его творчества.
“Молодость была искалечена — ушла на горестные попытки как-то отстоять душу живу, не испохабиться, не оскотиниться, не стать абсолютным духовным кастратом. Литературные способности истрачены на эзопов язык, на игры с чиновниками всех рангов, на поиски боковых тропинок — только бы увернуться от пропасти ...от лганья, от соблазна успеха многим ли удалось сохраниться?”
Зорин утверждает, что художник, если он хочет сохранить и реализовать свое дарование, должен, чего бы это ему ни стоило, не прислуживать власти (тем более той, что была у нас), не искать у нее одобрения и милостей, а противостоять ей, или в крайнем случае, обходить ее. Л. Зорин говорит не столько о выпавших на его долю испытаниях, сколько о драматической судьбе литературного поколения, к которому он принадлежит: как зажимали рот непокорным, преследовали свободолюбивых, подкупали слабодушных. Одни сломались, другие выстояли, одни стали писать то, что требовали власти, другие не изменили правде.
Леонид Зорин - великий труженик. Он работает всю жизнь без выходных и отпусков.
Открывая очередной номер журнала «Знамя», обнаруживая в нем новое произведение автора, не могу оторваться от него.
Недавно узнала об издании новых его книг - « Авансцена» и
« Зеленая тетрадь». Полностью эти книги я не читала, но отрывки из них публиковались.
"Авансцена" — рассказ "о себе", о прожитой жизни, о творческой истории пьес, которые становились событием нашей театральной жизни, о не прекращавшейся изнурительной борьбе с цензурой, с руководящими искусством и литературой партчиновниками.
В отличие от "Авансцены", "Зеленые тетради" - разговор "о времени", они развернуты не на себя, а на окружавшую нас действительность. Пафос этой книги и особенности авторской позиции, наверное, лучше всего охарактеризовать строками Вяземского: "Я просто "Записная книжка", где жизнь играет роль писца".
О времени и жизни - последние вопросы бытия и тогдашняя злоба дня, общественные события и ситуация в литературе и искусстве, книжные новинки и перечитанная классика, здесь среди других великих первенствует Чехов.
Л.Зорин размышляет и рассказывает.
Он человек талантливый, наблюдательный и проницательный,умнейший, а главное, стремящийся докопаться до нравственной подоплеки явлений.
И те, кто хочет узнать, как и чем мы жили, как дышали, прочтут книгу Л. Зорина с большим интересом и немалой пользой.
"Зеленые тетради" — биография нашей духовной жизни той поры, по определению самого автора, "биография мысли". Той мысли, которая противостояла тоталитарному режиму, его идеологии и эстетике, уничтожающих все живое и самобытное, его убогой философии и бесчеловечной морали.
Вот записи из «Зеленой тетради», которые могут стать афоризмами:
“Стоит ли торопиться к бессмертию, если оно начинается смертью?”
“За плохой вкус власть предлагает хорошие деньги. Да и дешевый оптимизм дорого стоит”.
“Не аплодируйте — аплодисменты мешают думать”.
“Самое страшное преступление советской власти, советской эпохи — это создание человека, не видящего ее преступлений”.
“У вечности не бывает любимчиков”.
“Когда мораль солидарна с силой, она обнаруживает слабость”.
“Всякий роман поэта с властью кончается плохо, и в особенности, когда он кончается хорошо”
«Так долго ли будут меня читать? Нет, не об этом стоит тревожиться. Долго ли люди будут читать?»
Интересны его глубокие мысли о Юрии Нагибине, строки о Корнее Ивановиче Чуковском полны иронии и тёплого юмора, совершенны и юмористичны записи о Соловьёве-Седом.
Читатели получат массу удовольствия, читая эти книги.А для того, чтоб познакомиться со стилем писателя, помещаю здесь фрагменты из "Зелёной тетради":
Леонид Зорин
(Из дневников «Зеленые тетради»)
Когда еще задумался Мирза Шафи: «Не приложу ума, что с миром стало. Благонадежных тьма, надежных мало».
******************
Фадеев однажды усмехнулся: «Больше всего меня веселит, когда меня называют «трезвым реалистом». Имелись в виду фундаментальные запои. Добродетельный Маршак подтвердил, почти не скрывая восхищения: «Пить при вас водку, Саша, все равно, что при Паганини играть на скрипке». Смешная реплика Самуила Яковлевича должна бы вызвать ответный смешок или, по крайней мере, улыбку, но возникает, помимо воли, одна лишь горестная гримаса. Жизнь Фадеева была столь греховной, столь нечистой и вероломной, столь переполненной предательствами и ежедневными капитуляциями, что, если бы не последняя пуля, его патетическое пьянство осталось бы единственной краской, утепляющей Главного Писателя, без коей только бы и запомнился этот непроницаемый лед. (август 1956 г.)
Из многочисленных рассказов о некрасовских штудиях Чуковского, бесспорно, привлекают внимание самобытные речи Корнея Ивановича, в высшей степени эмоциональные, которые без особых усилий можно свести в такой монолог:
«И вот наступают дни Некрасова, и я хожу, хожу по школам, вхожу в классы, сидят за партами милые чудные малыши, уткнули свои кулачки в щечки, смотрят сияющими глазенками, потом, послушав меня, задумываются, сидят, притихшие, озабоченные, тронула их судьба поэта. А у столов стоят учительницы, молодые, бодрые, кровь с молоком. Казалось бы, что им судьба Некрасова? И время другое, и строй другой, свои дела, интересы, задачи. Но нет, нет, вон одна пригорюнилась, вон закручинилась другая, вот третья ладошкой смахнула слезу — нет, вижу, им дорог, дорог Некрасов. Да вот я и сам, хотя уж немолод, да что там — немолод, попросту стар, а вот, однако ж, не сдался годам, не полеживаю на
своем диванчике, мол, все трын-трава, моя хата с краю… Нет! Все хожу, хожу по школам, бросаю доброе семя в почву и сколько хватит сил говорю об этом печальнике горя народного, этом высоком израненном сердце, этой святой страдальческой тени. И так светло, так светло на душе…
Но, конечно, что там скрывать, иногда, вдруг — и уколет недоумение: а почему я хожу по школам, зачем пытаюсь что-то внушить этим малолетним дебилам, недоноскам, потенциальным бандитам, что такое Некрасов? Очень им надо! Сидят, глядят тупыми гляделками и думают сейчас об одном, как бы стрельнуть в меня из рогатки. Рядом стоят их педагогини, злые, насупленные, все векши, ни одной не касалась рука человека, пахнут мочою и нафталином, много им дела до Некрасова, они уж за то его ненавидят, что он был в штанах, значит, классовый враг! И сам я тоже хорош, прохиндей, скоро пора протягивать ноги, восемь десятков — лежи на печи, старость должна быть благообразна! Так нет же, все бегаю, бегаю, бегаю, этакий мышиный жеребчик, жалкий хлопочущий старичишка, и все говорю, говорю, говорю об этом картежнике, об этом шулере, да! в карты играл нечисто! Нечисто! Присваивал чужие доходы, обманывал женщин, подло обманывал, лежал себе на медвежьей шкуре и фарисейски вопрошал: кому на Руси жить хорошо? Как будто кто-нибудь сомневался, что только ему одному-единственному и впрямь на Руси жить хорошо. Все это знали, что уж тут спрашивать?..
Ах, мерзко! Но взглянешь в глаза детей, чистые, светлые, как озера, и так становится хорошо…»
Далее все идет, как в начале, так сказать, по второму кругу.
Лет двадцать пять тому назад, а может быть, и того больше, администрация актерского Дома в благословенном Комарове, что в сорока минутах езды от славного города Ленинграда, урожденного Санкт-Петербурга, затеяла Клуб интересных встреч, По замыслу оной администрации было положено приглашать разных прославившихся господ и этим украсить актерский досуг.
Для открытия клуба обратились к знаменитому композитору-песеннику. Помимо дани понятного уважения автору превосходных песен, вошедших в повседневность сограждан, тут был и некоторый расчет — композитор и сам жил в Комарове, от дачи его до актерской здравницы было просто рукой подать, Путь наименьшего сопротивления, бесспорно, просматривался в этом выборе, но кандидатура была поддержана — Василий Павлович был у всех на устах (речь идет о композиторе Соловьеве-Седом, автор называет его имя-отчество, но по неясной причине умалчивает фамилию ).
Однако кому же вести этот вечер? Тут не могло быть ни колебаний, ни сомнений, ибо в Доме жила Елизавета Ивановна Тиме. Народная артистка республики, жена академика Качалова, дочь николаевского генерала, в молодости предмет воздыханий Александра Федоровича Керенского — чистопородная петербуржка.
Когда делегация к ней обратилась с просьбой представить высокого гостя, Тиме пришла в большое волнение.
— Нет, нет, — воскликнула она, протестуя, — слишком ответственно, я на отдыхе, Это потребует напряжения всех моих сил. Нет, невозможно!
— Но, Боже мой, Елизавета Ивановна, кто, если не вы? Нет, только вы! Да и какое тут затруднение — просто представите композитора,
— Ах, Господи, все со мной можно сделать, Характер — воск, всегда для общественности готова, рассудку вопреки, не пожалеть себя хоть немножко. Ну, хорошо, ах, какие вы все же, но я-то, я-то… как легкомысленно! И все потому, что так нужно актерству.
— Ну вот и славно. Вы — наше солнышко.
Утром торжественного дня Тиме отправилась в Петербург к своей парикмахерше Луизе, которая сделала ей прическу, вернулась она с любимым платьем, платье отгладили, она тихо постанывала; «Будьте осторожны, гюпюр…»
В три часа она легла отдыхать, прося не тревожить ее до вечера, при этом бормотала чуть слышно; «Нелепый, невозможный характер… все — для общественности, ничего для себя…»
К восьми часам зал стал заполняться, В актерской среде всегда соблюдается, как ни в какой другой, иерархия; в первых рядах вальяжно сидели народные артисты Союза, поглаживая свои животики, чуть дальше — народные артисты республик, еще дальше — заслуженные и просто артисты, а в задних рядах теснились те, кто пребывал на договорах и вообще неизвестные люди. На сцену вышла встреченная плесканием рук Елизавета Ивановна Тиме — она была в гипюровом платье, в новой, весьма эффектной прическе. Почти благосклонно улыбаясь рукоплескавшим своим коллегам, величественно уселась за столик. Не было только героя встречи.
Василий Павлович имел обычай, которому неуклонно следовал, — каждый день в восемь вечера шел на станцию и там принимал свои триста грамм. Этот режим был освящен прочной традицией, и он, естественно, не видел причины его нарушить и в день открытия Клуба интересных встреч, Итак, в восемь часов он был, как всегда, в уютном пристанционном буфете, где в обществе двух весьма обаятельных, хотя и незнакомых людей, вкусил свою неизменную порцию.
Таким образом, отнюдь не в восемь часов, а с опозданием на три четверти часа Василий Павлович появился в зале. Директор был на пределе паники, Тиме нервно мяла батист в длинных аристократических пальцах, горько шепча: «Вот так всегда, исключительно по собственной слабости и неумению отказать…»
Можно только себе представить, с какою радостью и облегчением встречен был долгожданный гость, взошедший по ступенькам на сцену,Василий Павлович был хоть куда, держался уверенно и бодро, был, правда, несколько красен лицом, заметно побагровел затылок, Он сел рядом с Тиме и, чуть насупясь, стал смотреть на притихший зал, на народных-Союза и народных-республик, на заслуженных и просто артистов,
Тиме встала и мягко заговорила:
— Нет достаточно слов, чтоб воздать хвалу нашей разумной администрации, учредившей Клуб интересных встреч, Не секрет, что наша актерская жизнь протекает в стенах любимых театров и поэтому нам часто приходится вариться в собственном соку, В мучительном повседневном труде, ушедшие в творческий процесс с головой, мы порою обкрадываем себя, лишаясь общества значительных личностей, составляющих цвет и славу времени. И когда перед нами встал вопрос, кто же будет первым в ряду тех титанов, с которыми нам предстоит увидеться, здесь сразу же явился ответ; естественно, наш Василий Павлович! Само собой, он, и только он!
Василий Павлович! Мы пригласили вас не только как нашего выдающегося, а вернее, великого композитора, — не сомневаюсь, что потомки именно так вас и назовут, — не только как вдохновенного автора незабываемых мелодий, которые у всех на слуху. Вы не только певучий голос эпохи — вас призывая, мы звали сюда совесть отечественной интеллигенции, мощный сверкающий интеллект, не побоюсь этого слова — вы рафинированнейший художник, славящийся своей эрудицией, энциклопедическими познаниями. Что ж удивительного, что нам мечтается хоть слегка, хоть несколько причаститься к бессонной работе вашего духа — поведайте нам, Василий Павлович, все, что вы сочтете возможным, а мы в молитвенной тишине будем благоговейно внимать вам.
Елизавета Ивановна села под шумные аплодисменты. Василий Павлович привстал, аплодисменты еще больше усилились. Он подошел к краю эстрады. Все примолкли, Василий Павлович молча и грозно смотрел на зал.
Так в почтительной тишине прошли две или три минуты. Потом далеко, в глубине зала, раздался отчетливый смех договорников. Он оказался заразительным — весело смеялись артисты, им сдержанно вторили заслуженные, негромко посмеивались покачивая сереброволосыми головами, народные артисты республик, а в первых рядах многозначительно чуть слышно похрюкивали и улыбались народные артисты Союза.
Василий Павлович сделал шаг вперед. Лик его стал еще более красен. Наконец он решительно произнес:
— Я вас сейчас всех обоссу!
Дамы взвизгнули. Тиме упала в обморок. Клуб интересных встреч закрылся. Как выяснилось потом — навсегда.
Творчество
Пьесы
«Молодость», 1949
«Откровенный разговор», 1953
«Гости», 1954
«Чужой паспорт», 1957
«Светлый май», 1958
«Добряки», 1959
«Друзья и годы», 1962 (В пьесе, состоящей из 14 сцен, действие которых происходит с 1934 по 1961 год, прослеживаются судьбы нескольких друзей юности)
«Энциклопедисты», 1962
«Палуба», 1963
«Римская комедия» («Дион»), 1965 (действие происходит во времена римского императора Домициана)
«Декабристы» (историческая трагедия), 1966
«Варшавская мелодия», 1967
«Коронация», 1968
«Стресс», 1969
«Театральная Фантазия» 1971
«Покровские ворота», 1974
«Царская охота», 1974
«Медная бабушка», 1975
«Незнакомец», 1976
«Измена», 1979
«Карнавал», 1981
«Счастливые строчки Николоза Бараташвили», 1984
«Пропавший сюжет», 1985
«Цитата», 1985
«Максим в конце тысячелетия», 1989
«Граф Алексей Константинович», 1992
«Торжественная комедия», 2009
Сценарии кино
1960 — Леон Гаррос ищет друга — совместно с Сергеем Михалковым
1961 — Мир входящему — совместно с Александром Аловым и Владимиром Наумовым
1962 — Человек ниоткуда
1965 — Друзья и годы
1966 — Скверный анекдот — совместно с Александром Аловым и Владимиром Наумовым
1970 — Секундомер
1974 — Гроссмейстер
1976 — Всегда со мною…
1979 — Добряки
1980 — Незнакомец — телеспектакль
1982 — Покровские ворота
1982 — Транзит
1982 — Свидание
1989 — Закон
1990 — Царская охота
2008 — Тяжёлый песок — телесериал
Проза
Старая рукопись (1980)
Главная тема (1981)
Странник (1984)
Злоба дня (1992)
Авансцена. Мемуарный роман (1997)
Тень слова (1997), повесть
Сюжеты (1998)
Господин друг (2000) повесть
Трезвенник (2001) роман
Из жизни Багрова (2001) рассказы
Кнут (2001), маленький роман
Юпитер (2002), роман
Из жизни Ромина (2003)
Забвение (2004), маленький роман
Сансара (2004), роман
Завещание Гранда (2005), маленький роман
Обида (2005), маленький роман
Он (2006), монолог
Восходитель(2006), монолог
Письма из Петербурга (2007), эпистолярные монологи
Выкрест (2007), роман-монолог
Медный закат (2008), прощальный монолог
Островитяне (2008), футурологический этюд
Глас народа (2008), московский роман
Юдифь (2009), маленькая повесть
Стихи из дневников (1981—2008)
Из «Зеленых тетрадей»
Награды и премии
Орден «Знак Почета»
Орден Дружбы народов (1986)
Лауреат конкурсов
на лучшую комедию (1977)
на лучшую пьесу о деловых людях России (1995)
Всероссийского конкурса драматургов (1996)
Премии ЛГ (1975, 1982)
журнала «Крокодил» (1983)
фонда журнала «Знамя» (2001)
Литературная Премия Ивана Белкина за автобиографическую повесть «Медный закат». (2008)[2]
Премия «Большая книга» (III премия) за сборник «Скверный глобус» (2009)
Источники
Казак, В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М.: РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8
Ссылки
Леонид Зорин (англ.) на сайте Internet Movie Database
Зорин, Леонид Генрихович — статья из Большой советской энциклопедии
Зорин, Леонид Генрихович в энциклопедии «Кругосвет»
Зорин, Леонид Генрихович в каталоге «Библус»
Зорин, Леонид Генрихович в «Журнальном зале»
Зорин, Леонид Генрихович в Библиотеке OCR