Никто из нас не помнит, как это больно - появляться на свет. Тот самый момент, когда твои легкие впервые начинают дышать и вбирают в себя острый жалящий воздух нашей атмосферы. Наверное, поэтому все дети плачут.
- Роач… Роач…
Я повернул голову на звук. Передо мной смутно виднелось лицо глубокого старика и девочки-медсестры.
- Наконец-то ты пришел в себя! – воскликнул чей-то смутно знакомый голос.
Карие глаза девочки приблизились к моим. Маленькая прохладная ладонь легла мне на лоб, проворные тонкие пальчики осторожно оттянули по очереди мне оба века. Сосредоточенное и спокойное лицо. Глаза словно бы лучатся внимательностью и добротой. От светлых волос, наспех перевязанных бечекой отчего-то пахло разнотравьем.
Трава на Пустошах?
"Это росток ранункулуса. По-латински означает "Лютик"..."
- Лютик. - одними губами позвал я и попытался приподнять руку.
Худенькая маленькая ладонь уверенно и успокаивающе сжала мои пальцы,словно напоминая о том, что она рядом. Что все в порядке. Все закончилось. Затем, осторожно выпустив мою ладонь, медсестра осторожно повернула мою голову на свет и отошла.
Туман перед глазами прошел. Прошел и снег с бесконечным небом. Исчезла Лютик. Передо мной сидел старейшина Лайонс.
- Все е в порядке. Ты в безопасности. Мы все так волновались. Ты больше двух недель лежал в коме. В последний момент нам удалось вытащить тебя из этой проклятой камеры. – поспешил он меня успокоить и внезапно переполошился. – Эй, ты чего?
Я уже не слушал его. Лицо страшно исказилось, шрам болезненно запульсировал. Горло сдавиливало раз за разом, а тело тряслось от рыданий.
- Зачем ты это сделал?! Зачем?! – в истерике спрашивал я, отупело глядя в потолок. – Зачем ты снова отнял ее у меня?! Я был бы так рад умереть, но не могу, из-за вас не могу!..
- Ну-ну, тише. – Лайонс подсел ко мне поближе и, точно мать с ребенком, успокаивая, начал похлопывать меня по плечу. – Нельзя так говорить, сынок. Жизнь дается однажды… и каждый проживает столько, сколько ему отпущено, понимаешь? Может, это даже была воля свыше. Помнишь тринадцатый стих книги Моисея, сынок? - все говорил, говорил, словно пытаясь этим заглушить мои собственные слова старик, - "А земля та будет пустынею за жителей её, за плоды деяний их...". И ты родился тринадцатого числа, как на подбор прям!
Он замолчал, затем поднялся со стула, завидев еще одного вошедшего человека, и направился было к выходу, но у двери остановился.
- К слову – очиститель твоего отца заработал прекрасно и за эти две недели очистил столько тонн воды, сколько нам и не снилось. По последним данным кое-где на побережье даже появилась какая-то растительность. Конечно, на очиститель положила глаз еще одна военная организация откуда-то с запада, называющаяся НКР, Новая Калифорнийская Республика вроде как. Позавчера они прислали нам с курьером предложение о сотрудничестве. Мы им воду, а они нам – обученную армию. В общем… Мы все тебе обязаны, так что если чего хочешь – проси… Выполним.
- Я хочу домой. – закрыв глаза, произнес я и тут же внутренне себя одернул.
Куда – домой? В разоренное убежище 101? Или в Мегатонну, к своим вечным могилам? Или остаться в цитадели и дальше работать на Братство Стали? Нет у меня дома, нет такого места, куда я мог бы пойти. Есть лишь один выход – на небеса.
- Отправим. – коротко ответил Лайонс и вышел, оставив меня наедине с вошедшим.
Я все не открывал глаза. Из груди рвался немой вопль, но уже е было сил кричать. Да и что бы это исправило?
- Эй, командир. – раздалось вдруг около меня.
И словно тысячи теплых солнечных и пушистых снежинок упали на меня в этот момент…
Я открыл глаза и радостно улыбнулся.
- Бенджамин!
Сержант, тоже улыбаясь во весь рот, присел на стул у моей кушетки. Я без слов молча протянул ему ладонь. Тот, также не произнося ни слова, крепко сжал ее.
- Домой, так домой. – тихо произнес он, резко дернув мою руку на себя и заставляя меня подняться.
Одеваясь, я не рискнул глядеть на себя в зеркале. Ужасающего лица со шрамом, которое я увидел в Рейвен-Роке, мне хватило, думаю, на всю жизнь, хотя, конечно, мне еще не раз предстоит на него взглянуть. На руках и плечах у меня начала понемногу отслаиваться кожа и ногти, а длинные волосы, оставленные Мойрой, вылезли окончательно. Надеюсь, я не превращусь в гуля.
Я вышел вслед за Бенджамином из цитадели. Подошел к плещущейся у берега из гальки и камней воде. Сквозь нее я видел какую-то растительность на дне. Такая… чистая, прозрачная. Как небо над разбитой землей.
- Пойдем. – коротко сказал Бенджамин, протягивая мне мою верную штурмовую винтовку, и направляясь на северо-запад.
Я покорно шел за ним. Почти всю дорогу мы молчали, изредка перебрасываясь какими-то общими фразами. Да и говорить как-то вообще не хотелось. Достаточно было просто видеть друга рядом – и словно горы с плеч сошли. Я даже не спросил куда мы направляемся. Сержанту я доверял безоговорочно. Раз он сказал, что приведет меня домой, значит так и есть.
Я шел, не узнавая и узнавая заново дороги Вашингтона. Безжизненная и умирающая земля жадно впитывала в себя свежую чистую влагу. Сквозь трещины в асфальте и пробоины между камней пробивалась первая зеленая трава, еще совсем молодая и робкая, которая, скорее всего, будет сорвана или смята первым же проходящим караваном, но уже уверенно раскидывающая свои позиции на земле. С Потомака вплоть до Грейдича несло одуряющим запахом влаги и чем-то еще, таким знакомым откуда-то из прошлой жизни, наверное, и незнакомым одновременно. Беззаботное голубое небо затягивало тонкое серое полотно, а через полтора-два часа Пустоши увидели свой первый дождь в этом году.
Вскоре впереди замелькали залитые закатным солнцем крыши Спрингвейла. Мы сошли с трассы и направились вверх, огибая валуны и камни, все ближе и ближе подходя к воротам Мегатонны.
В золотисто-алых лучах заката, среди отблесков ржавого металла ворот и ограды я разглядел маленькую фигурку, сидящую на земле, около небольшого холмика под ветвистым голым деревом с черной корой, и смотрящую вдаль.
Фигура, заметив меня, поспешно поднялась, чуть подалась вперед, неуверенно сделала пару шагов мне навстречу, а затем сорвалась с места и побежала по земле. Бенджамин остановился, а затем отступил назад на несколько шагов.
Амата подбежала ко мне и, не говоря ни слова, крепко обняла меня, прижавшись ко мне. Я смотрел сверху вниз на ее заметно поредевшие, но все еще длинные темные волосы и потемневшую кожу, а затем тоже крепко обнял ее. Давно знакомый и словно заново узнаваемый запах ее кожи и тепло ее тела.
- Все в порядке, – сказал я сквозь ветер и шум работающего двигателя ворот, - я снова вернулся.