На досуге великие люди увлекаются делами далеко находящимися от их основной деятельности. Химик Менделеев клеил чемоданы, полководец Тухачевский мастерил скрипки, инженер Птибурдюков выпиливал лобзиком игрушечные сортиры. Не изменил принципу и слесарь Гайкин. В свободное от работы время он философствовал и мечтал затеять революцию.
Тема преобразования общества волновала Гайкина с детства, когда его, малолетнего возмущенца, незаслуженно ставили в угол.
Став Депутатом Думы города Абрамштадт он не изменил своей мечте. И в часы скандальных прений и в минуты рукопашных партразборок он не переставал размышлять “за жизнь”, которая никуда не годится и которую надо переделать. Надо что б она была такой, как в кино, а может и слаще.
В середине 20… года выступив с дежурной речью о вреде курения, посланец народа покинул зал заседания Думы.
Потянуло Гайкина в слесарный подвал, где прошла его молодость, и откуда начался взлет в Большую политику. Там, при свете пятнадцати –свечевой лампочки в беспокойной голове вольнодумца должны родится свежие революционные идеи.
Но какие идеи? Под каким соусом? В каком направлении шагать в светлое будущее? Ответа не находилось.
Дело шло к ночи.
Революционно настроенный Гайкин зашел в магазин, приобрел пару бутылок водки “Жириновская” и направился к месту своего влечения.
Вот она, знакомая девятиэтажка! Настежь распахнутый вход в подвал. Те же покореженные ступеньки. Хлам под ногами, жалобное мяуканье приблудного кота, сырой аромат ржавчины. О, сладостные минуты свидания! Обнажив голову , абрамштадтский мыслитель ступил в подземелье. Ничего не изменилось со времени его слесарного бытия. Время не тронуло даже хомутов на шипящих трубах, которые он когда-то крепил самолично. Они продолжали нести тяжелую службу. Гайкину вспомнилось, как он крался среди них, готовых взорваться именно в его смену, и это было как боевое задание.
О, слесарная молодость! Какая была красивая жизнь! В то время на свадьбах вместо генералов восседали свадебные слесаря, а денежной единицей была бутылка. Ремонт крана стоил одну, а его замена две бутылки. Свадебному слесарю за одно присутствие платили пять бутылок. Не рублями, не долларами, а полновесными поллитровками. От воспоминаний голова кружится.
Даже старый добрый топчан, неоднократно принимавший на свои измятые тюфяки бренные телеса подвыпивших корешей и тот сохранился. Сказывался советский запас прочности.
На правах старого хозяина вернувшегося из похода, Гайкин разместился на топчане, не замедлив попутно соорудить из макаронного ящика подобие стола. На нем он поставил бутылку водки и заранее припасенную закуску – кулек соленой капусты, шмат черного хлеба и громадную, как репа, луковицу. Это был проверенный в боях популярный слесарный набор. Налив в стакан сто пятьдесят грамм “Жириновской” Гайкин с удовольствием выпил.
Подвал расширился, заиграли радуги, запели канализационные трубы. Из щелей подул ветерок, живительная прохлада начала наполнять паруса воображений. Бывший слесарь, а ныне действующий депутат бездействующей Думы почувствовал себя нетленным существом, парящим над толпами людей. Он устремляется вдаль и уже видит себя сидящем в Президиуме Земного Шара. С неба вместо дождя капает молоко, дороги вымощены шоколадными плитами, а земля такая плодородная – закопай куриное яйцо, вырастит дерево с жаренными окорочками на ветвях. Этикетка на бутылке “Жириновской” искрится и манит.
С разных сторон к нему тянутся руки страждущих граждан. Они призывают:
- Придумай что нибудь, отец родной! Не хотим жить по проклятому прошлому! Систему надо менять! Надоела гнилая демократия! Хотим жить по Гайкину!
Гайкин слушает стенания народа. У него в груди трепещет благородная страсть. Он готов помочь народу, идти вместе с ним под лозунгом “Народ и Гайкин едины!” Но вот куда идти? В какую сторону?
- Да, товарищи! – кричит он в толпу. – Не так мы живем! Не так как надо! Все у нас товарищи не то! Не туда! Не там! Не везде! И не для всех! Поэтому надо менять политическую систему! Хватит стоять в углу! Но какая должна ей прийти на смену, не знаю! Черт меня побери!
И, как только Гайкин упомянул имя Властелина Преисподней, раздался гром, запахло серой и в глубине подвала возникла человеческая фигура. В огромной шляпе, в плаще и болотных сапогах с ботфортами.
Гайкин обомлел. Он узнал в пришельце своего давнишнего приятеля с которым не виделся полных 15 лет. Это был территориальный Черт Советского Союза…гм…теперь Российской Федерации. Нисколько не изменившейся, совсем не страшный.
- Вован Вованыч! – прогремел знакомый голос. – Принимай гостей! Я соскучился по тебе. Думаю, чего это Гайкин не поминает меня! Уж не в баптисты ли подался? Дай я тебя обниму.
- Вот так встреча! – лепетал польщенный Гайкин. – Ну, прям, как в кино! Слушай дружище, а почему у тебя на голове такая большая шляпа? Я помню, ты щеголял в соломенном канотье!
- Браконьеров боюсь, - почти плача отвечал черт. – В советские времена их не было, окаянных! А теперь развелось немеренно! Рога мои хотят поиметь. На сувениры. Охотятся за мной! И ведь вместе с рогами голову оттяпают, управы на них нет. Вот и приходится камуфляж носить. Ты думаешь, Юлий Цезарь лавровый венок носил выпендрежа ради? Как бы не так! Лысину свою маскировал, хитрила! Маскировка великая вещь! Гм…А что это у тебя на столе обозначается? Уж не водка ли? Ты же знаешь Гайкин, ничто человеческое мне не чуждо. Налей что ли!
- С великим удовольствием!
Гайкин наполнил стаканы, и друзья опорожнили их.
- О… - ослабился Черт. – Святое дело, выпить за встречу! Какая прелесть! Но скажи мне друг душевный, как называется этот божественный напиток? Никогда не пробовал подобное.
- Это российская водка. Называется “Жириновская”.
- “Жириновская”? Это же надо придумать такое удовольствие! Надо Владимира Вольфовича снять с учета. Уважил. Пятьдесят тысяч наименований водки зарегистрировано в России, Ну куда им до этой!
Черт закусил луковицей. Понюхал корочку хлеба.
- Так зачем в мои филиалы пожаловал? К чему меня упомянул? Выкладывай. Помогу по старой дружбе.
И Гайкин выложил старому приятелю свое заветное желание.
- Мечтаю политическую систему в родном Абрамштадте изменить. Нынешняя не отвечает народным чаяниям. Устарела. Хочу такую, что б Америку, хотя бы Южную перегнать!
- Перегоните! – расхохотался Черт. – Вам только дай волю, все перегоните. На самогон. Поможете народу скорее спиться.
- Это так. Россия гниет, народ гниет. Ни православие, ни коммунизм не помогает. Вот поэтому надо применить такую систему, что б всем было, приятно и не кусалось. Реформы хочу.
- А почему ты взялся за это дело? Дума на что?
- Думцы зажирели. Клятву этому, как его? Демократу, дали.
- Так я с великим удовольствием помогу! – возликовал рогатый собутыльник. – Люблю реформаторам помогать! Они лучшие клиенты моего ведомства. Скажу тебе Гайкин по секрету, эти умники, кроме суеты, никогда не приносили обществу пользы. В качестве примера припомню фашистского фюрера, идейного борца за процветание белого человека. Он хотел возвеличить арийца над всеми недочеловеками. Резал и убивал цветных и всех у кого неправильные черепа. И чего добился? Обратного результата. Никто так не нагадил белой расе, как Гитлер. Перебил половину арийской элиты, распотрошил цивилизованный мир, после него белая раса и начала благополучно вымирать. В освободившуюся нишу хлынули недочеловеки, и “…уже негр разгуливает по Рейну”, – так он пророчествовал в порыве откровения. Своими благими намерениями вымостил фюрер себе дорогу в ад. Сейчас отпаривает грехи в одном котле вместе со Сталиным. И представь себе, мирно уживаются.
- Говоря по нашему хотел Гитлер как лучше, а получилось как всегда… А что, Сталин тоже в…твоем ведомстве?
- А то, как же! Этот мудрец хотел осчастливить народ социализмом! И осчастливил! Подбросил народу ложку социализма в бочке фашизма. Он так изгадил вековую мечту человечества о счастье, что сам Карл Маркс от негодования переворачивается в гробу. И не просто переворачивается, а крутится со скоростью ротора в электромоторе. Едва успеваем смазку менять. А ты, кстати, Гайкин уловил, как во многом схожи близнецы-братья Сталин и Гитлер?
- Конечно, уловил! – отвечал Гайкин. – Кроме политического сходства у них и житейские биографии – как две капли воды! Во первых отцы у них были алкоголиками, избивали домочадцев. Оба носили кликухи. Так? Оба усатые. Обоих Бог ростом обидел. Сапоги любили носить. Происхождение обоих темное, как и образование. В тюрьме сидели. Плохие семьянины. Что еще? Обоих тиранов в юности терзали творческие потуги. Юный Сталин пописывал стихи, Гитлер рисовал картины маслом.
- Поразительное сходство! И кто знает, - мечтательно продолжил Черт, - Роди их мамы в другом месте в другое время, сейчас бы мир зачитывался поэмами Иосифа Джугашвили, а эстеты живописи штурмовали Лувры в надежде обозреть шедевры Адольфа Шикльгрубера! Не оправдали чаяния муз эти проходимцы. И самое странное, Гайкин, я спрашиваю, почему история допустила, что бы Россией командовал грузин, а Германией австриец и оба этих инородца, качая права, бросили чужие им народы в кровавую бойню?
Друзья, как бы осмысливая эту историческую промашку, помолчали.
- А у них было еще одно сходство! – заговорил Гайкин. – Оба этих сверхчеловека животами маялись, как последние богодулы.
- Это правда! – ухмыльнулся Черт. – Но тут имеется принципиальное различие.
- Это, какое же?
- Сталин страдал поносом, а Гитлер запором-с!
- С ума сойти! Это наказание за грехи!
Веселой болтовней друзья оживляли встречу, Гайкин откупорил вторую бутылку, и его рогатый друг не мог нарадоваться.
- Так ты значит, в революционеры подался Гайкин? – задал вопрос Черт, задумавшись. – Реформировать хочешь вселенную? Не ерепенься. Ничего нового ты в этой суете не найдешь. Все уже было. Все революции, если разобраться, только и сумели проливать кровь, измываться над людишками и в итоге уходить со сцены с позором. По долгу службы мне пришлось изучать диалектику. И вот что я подметил, дорогой друг – все революции шли как бы под уклон, каждая была пожиже предыдущей.
- Это как же?
- Сначала феодалы затеяли свою феодальную революцию. Затем, ступенькой ниже, грянула революция буржуазная, а уж потом пришло время лапотной. В 1917 году взбесились пролетарии. Казалось бы, истории можно успокоиться. Репертуар исчерпан. Дальше некому озоровать, разве только феодальные олигархи по второму кругу пойдут? Но как бы не так! Еще одну революцию, на сей раз криминальную изобрела Россия! А вот это уже настоящий конец социальным потрясениям. Приплыли. Дальше ничего не будет. Диалектика исчерпала себя.
- А бомжи? А дебилы? Разве они не способны продолжить традиции? – вскричал в гневе Гайкин. – Следуя твоей логике…И они …
- Это что ж? Да здравствует Великая Дебильная революция? – возмутился Черт и тут же остыл. – Вообще-то я как знаток Исторического Материализма, могу и такое допустить. Исторические Материализм не дурак! Как только у бомжей появится Вождь, так сундучте добро, граждане! Опять же диалектика. Так выпьем же за нее! Мать всех наших наук!
Когда была допита вторая бутылка Черт приступил к делу.
- Россия всегда искала собственных путей. А зачем их собственно искать? Все давно уже выдумано и апробировано, ничего нового не будет. И ты не мудри Гайкин. Есть только три основных политсистемы. Под разными соусами и вариантами человечество использует Диктатуру, Стагнацию и Свободу. Выбирай любую из них.
- Я? – пролепетал Гайкин трезвея. – Я? Выбирай? А какую?
- Какую выберешь для своего эксперимента, та и будет у тебя на службе. Я помогу. Это в моих силах.
- Вообще-то я согласен. А не обманешь? – на всякий случай спросил Гайкин.
- Век диалектики не видать, если обману, - отвечал Черт.
Для убедительности представитель Преисподней ударил себя в грудь и чуть было не перекрестился. – Выполню обещание. Но с одним условием, которое ты обязан неукоснительно исполнить. Слушай сюда.
Гайкин, предчувствуя нечто необыкновенное, притаился.
- Ты должен провести в этом подвале три ночи подряд – перешел черт на шепот – И каждую ночь к тебе будут являться, не похожие друг на друга женщины. Три! И все они предстанут пред тобой в разных обличьях. Они могут быть страшные, хищные, отвратительные, симбиозные, а может и прекрасные, - кому как нравится. У каждой из них свое имя: Диктатура, Стагнация и Свобода. Ты должен выбрать одну из них, отвечающую твоим политическим сиюминутным интересам, а так же сердечным симпатиям.
- А как я должен выбирать? Голосованием в один голос?
- Экий непонятливый! Сначала ты встретишь каждую из них по джентельменски, усадишь за стол, угостишь вином…
- Это мы можем! – зааплодировал Гайкин. – Но заранее скажу. Я выберу Свободу! Это моя мечта!
- Не возражаю. – согласился Черт и совсем перешел на шепот. – Теперь слушай главное. Ты их всех должен поцеловать по очереди! Ту, которую ты поцелуешь крепче всех, - а я это буду знать – та и будет твоим политическим выбором. После этого акта тебе останется выступить в Думе и та безоговорочно примет предложенный тобой Новый Курс.
- А какая из женщин мне не понравится, например Диктатура, что с ней делать? Поцеловать я ее поцелую, а вдруг она не отцепится? Бывает такое! Скажет: люблю Гайкина.
- Дай пинка после поцелуя, вот и все! Она сразу исчезнет и не принесет зла. Но обязательно угости, то, да се…сам понимаешь. Но помни, что время за столом бежит быстрее, чем…гм, на нарах. Не успеешь оглянуться, как грянет рассвет. Заверещат в квартирах будильники, захлопают крышки унитазов, дворники начнут поднимать пыль. В щель между панелями пробьется лучик Солнца. Это значит время встречи кончилось. Гостья тотчас растворится в эфирах. Навсегда. Если успеешь ее поцеловать, значит, она твоя. Не успеешь, значит дурак.
- Выходит время на раздумья не будет?
- Не будет. Это регламент. Как в Думе.
- Исполню! В каком бы обличье не появилась твоя посланница я ее поцелую! В обличье жабы ядовитой – в губы чмокну! Змею шипящую! Крокодила зубастого обниму! Чего не сделаешь для блага народа! Но заранее предупреждаю – Свободе отдам свое сердце, и депутатский мандат! Только ей!
- Заметано! Еще раз напоминаю: не выполнишь условия – ничего не измениться. Будешь так же штаны протирать в своем политпритоне.
- Согласен! Согласен! – как клятву повторял Гайкин. – Когда первая встреча? Успею ли я дать телеграмму в Думу о наступлении Новой Эры?
- В эту ночь, - ответил Черт. – И помни: до первых будильников! До форсажа первых унитазов! Прощай!
И Черт растворился. Гайкину показалось, что он шмыгнул в канализационную трубу. Вдогонку, будто салютуя, клокотали клапаны.
Нисколько не задумываясь и не подозревая, что Вечный Искуситель завел с ним опасную игру, вдохновенный Гайкин пошел прочь из подвала.
Уже наступало утро.
Весь день мечтательный думец провел в сладком ожидании. Предстоящая встреча рисовалась в воображении, как свидание с таинственной незнакомкой. При удачном раскладе дел не исключен легкий флирт и намек на бедность – авось подкинет сотню другую деньжат. Едва небосвод наполнился звездами, бывший слесарь направился в подвал. Из карманов выглядывали горлышки двух бутылок водки.
- В наше время женщины вина не пьют, - размышлял он. – Мужают. В министры лезут, президентами становятся. Матриархат не за горами.
В подвале стояла тягучая пещерная тишина, изредка нарушаемая сипением в трубах. Сквозь щели в панелях пробивался свет уличного фонаря. Пищали шмыгающие под ногами, обнаглевшие крысы. Требовалось гвардейское мужество. Ветерану слесарного фронта Гайкину его не занимать. Долголетнее общение с подвалами закалило его сердце.
Бывший слесарь уселся на топчан и стал таращить в темноту, горящие от напряжения, глаза. Для поддержки героического состояния он часто прикладывался к бутылке. Вскоре одна была опустошена.
Никто не являлся. Тишина давила на уши и Гайкина тянуло философствовать.
- А ведь тишина поди не везде одинакова, - думал он. – Тишина подвальная отличается от тишины пещерной, тем более, от могильной. И на Марсе тишина не такая, как на Луне. Я уверен она звучит громче… Вот если бы измерить тишину в космосе, записать ее на пленку, да нажать на кнопку потенциометра…она увеличится в миллион раз! Перепонки лопнут от такой тишины. Какая гамма звуков открылась бы астрономам, если бы они записали звуки космоса! Кончится депутатство, подам заявление, чтоб приняли в астрономы…
Судя по, начинающей подавать звуки канализационной трубе, дело шло к утру. Она забулькала и зашевелилась. Других изменений не было. Неужели Рогатый Обещальник подшутил над доверчивым депутатом. Гайкина потянуло на сон. Он посмотрел на стол с приготовленным угощением и уже хотел докончить его.
- Кхе…кхе… - раздалось вдруг тихое покашливание. – Это самое… Отважный слесарь открыл глаза. Любой на его месте запаниковал бы, свалился под топчан, крича “Мама! Мама!” Но дело требовало присутствия духа и Гайкин пересилил страх.
В лучике света сортирной лампочки вырисовывалось прозрачное существо, напоминающее фигуру человека. Вне всякого сомнения это была женщина. Она наливалась осязанием, материализовалась, начали узнаваться знакомые и в то же время, вроде бы неуместные, детали.
Женщина была небольшого роста, совершенно лысая, при галстуке, в ботинках с загнутыми носами, будто на три размера больше. Вроде бы на Ленина похожая. Вот только большие грузинские усы под большим, так же грузинским, носом, не гармонировали с бородкой клинушком. Зловеще поблескивали стекла пенсне, такие, как у Берия, на рукаве платья повязка со свастикой. Руки обагрены чем-то красным, наверное, кровью…
- Диктатура! – созревал Гайкин. – В образе женщины! Аллегория! Понятно. Рогатый шутник специально подослал мне ее в таком обличие. Испытывает меня. Отважусь ли целовать такое чудище? Я тоже хорош! Гремучую змею обещал поцеловать! Тигра саблезубого. Вот теперь расхлебывай, слово дал…
- Могу я видеть товарища Гайкина? – приблизился к Гайкину страшный визитер. – Депутата Действующей Думы, реформатора, спасителя нации? Вызывали?
- Товарищ Ле… Ста… Ги… - залепетал в ужасе Гайкин, поглядывая на выход, собираясь бежать. Но неожиданно для себя залебезил. – Вот радость то какая! Вот не ожидал! Давно в наших краях?
Самое лучшее в возникшей ситуации это сказать, что в спальне Губернатора только что прорвало канализационную трубу и тут же бежать якобы устранять аварию. Но почувствовал толчок в спину.
- Куда? Бежать? – услышал он знакомый голос. – Ты, Гайкин согласился встретится с тремя женщинами, которые могут быть и не любезны твоему сердцу, безобразные и страшные… Напоминаю: согласно условию ты должен поцеловать каждую из них и выбрать идеал. Так принимай же первую из них. Усаживай за стол. Угощай!
- А как их…ее называть? – спросил Гайкин.
- Так и называй: Диктатура. Пообщайся с ней. Вдруг понравится.
- Диктатура? Ни за что! Мы это уже проходили! Нацеловались с ней до тошноты.
- Ты сначала прояви гостеприимство. Побазарь. А потом дашь пинка.
Как Гайкин не желал встречи с этим мерзким явлениям, но условия поставленные Чертом, надо выполнять.
- Дорогой…гм…Дорогая Диктатура! – рассыпался Гайкин в вежливости. – Я очень рад вас видеть. Приветствовать в своих апартаментах. Прошу за стол. У меня имеется, любимый вождями, напиток. Выпьем за дружбу, обсудим мировые проблемы…
- За дружбу? - отвечала гостья, голосом Гитлера, поправляя на рукаве повязку со свастикой. – За дружбу никогда не пил… Вот меня все осуждают, говорят, что я гад конченный. А на самом деле во мне доброты, как у ангела. Я дружил со своей собакой. Живопись обожал, сам пописывал. Мясо бедных животных не ел, не в пример обжоре Черчиллю. Пирожными питался. Спиртное не употреблял. Не курил. Великий праздник 9 мая людям подарил… Чем же я не хорош? Выбирай Гайкин диктатуру, не ошибешься.
Гайкин налил два полных стакана водки.
Произошла некоторая заминка. Рука со свастикой решительно отодвинула стакан. Зато другая рука его перехватила и поднесла ко рту.
- Вообще-то я вино пью, - сопроводил движение руки голос с кавказским акцентом. – А где его сейчас найдешь, вино настоящее… Сплошное фуфло…
- А водку глушить стаканами архизверско! – последовал картавый голос.
Гайкин слесарным приемом опрокинул стакан в открытую пасть, гостья последовала его примеру. Гайкин утерся рукавом, гостья без чувств, грохнулась на пол. Хозяин вежливо поднял ее и осмелев заговорил:
- Вы…того…по указанию моего друга прибыли? Вы так сказать, представитель одной из политических структур…Диктатура. Но нам известно, что Диктатура любит прикрываться фразами о любви к народу, к неграм. А на самом деле она этот самый народ, употребляете для достижения своих амбиций. Вот вы товарищ Ле…Ста… призвали служить революции евреев и прибалтов, и те не революцию вершили, а с удовольствием уничтожали русский народ… Вы ограбили Россию, вскармливали Европу, когда русский народ умирал с голоду.. Отдали Россию на потеху шарлатанам и чуждым элементам!
- Что поделаешь… – вздохнула тяжко женская фигура. – Коммунизм превыше всего!
- Чушь – перебила она себя другим голосом. – Германия превыше всего! Это коммунисты отдали Россию на съедения всему миру, а фашисты наоборот – весь мир на съедение Германии!
- Во во! И СССР тоже съесть захотел? – завопила женщина голосом Сталина. – Зачем на нас войной попер фашист проклятый?
- Ага! Меня обвиняешь в агрессии! Да если бы я тебя не опередил, в июне сорок первого, то в июле того же года ты бы сам на меня пошел! Зачем скажи изготовил на границе пять миллионов красноармейцев? Против моих двух? Для отдыха? Для украшения пейзажа?
- Перехитрил ты меня Адольф! Ведь я что думал? Какой дурак нападет на пятимиллионную армию, имея всего один миллион семьсот солдат?
- Сам дурак! Не верил своей разведке! “Майн Кампф” не изучал!
- Я думал ты блефуешь. На Индию собираешься. Оборонятся задумал. А ты как жалкий аферист , с жалкими шансами…
И тут начался такой гвалт, будто в одну кучу собрались с десяток подпитых депутатов девяностых годов. Водка дошла до печенок. Визитерша меняя голос и позу все более распалялась, крыла саму себя отборным матом, умудряясь при этом заехать кулаком по собственной физиономии.
Рогатый инспиратор, сидевший в засаде, не выдержал и включился в спор.
- Уймись Адольф Виссарионович! – закудахтал он. – Мне знатоку диалектики пришла в голову интересная мысль. Может быть в конце войны СССР напрасно попер в Европу? Не разумнее было бы остановить свои орды у границ с Польшей. Только в ней одной ты, Верховный Мясник, уложил один млн. восемьсот тысяч русских солдат. В Берлинской операции, между прочим, тоже ухлопал сто тысяч, когда одной бомбежкой можно было добить фашиста. Оно, конечно, ради Славы Русского оружия не жалко положить еще миллиончик – другой. А ведь лучше было, если бы союзнички своими солдатиками удобрили земли Европы, добивая Германию. А что Россия поимела в итоге? Ничего, кроме убытков, головной боли и затаенной вражды. Через десятки нелегких лет оттуда все равно, не солоно на хлебавши, пришлось убираться. Напрасно ты попер Виссарионыч в Европу.
- Шел бы ты к Черту со своими советами! – окрысилась на Черта симбиозное создание. – Я Диктатура, что хочу то и делаю!
- А Диктатура, – поддакнул картавый голос. – Это одна партия, один народ, один вождь …
- Одна пайка… - добавил Гайкин.
- Молчать! – затопорщились усы на лице визитерши. – Черноморско – Балтийский канал плачет по болтунам. Туда их всех! На двадцать пять лет! Без права переписки!
- Не ерепеньтесь мадам! – возразил Гайкин. – Твой канал давно приватизировали мошенники. Присвоили, украли.
- Украли? Как посмели? Украсть социалистическую собственность? Народное достояние? Почему народ молчит? Почему средство массовой информации не поднимает шум, не клеймит воров?
- Эх, Виссарионович, еще как клеймят. Да что толку. Никто воров не останавливает и не сажает. Тот кто должен это делать помалкивает. Получается как в басне Крылова: Мошенника укоряют “… кот Васька плут! Кот Васька вор!...”, а Васька слушает да ест.
- Ха ха ха – разразился шаляпинским басом рогатый собеседник. – А вы, дорогие мои уверены, что повару выгодно наказывать воровитого кота? Диалектика, что подсказывает? Тут все очень просто. Кот Васька сжирает один кг. мясо, а повар списывает на него целый пуд. Улавливаете почему повар так бережет Ваську? Он повару, ох как необходим. За счет кота он сам жирует.
- Вот вот – выпрямилось аллегорическая женщина. – а разве такой бардак может быть при Диктатуре? Нет. Выбирай меня Гайкин! Я за год наведу порядок. И воров и покровителей к стенке! По закону … почти военного времени! Во имя спасения России. Без Опричинны и ЧК Россия пропадет! Целуй меня Гайкин!
Абрамштадтский мыслитель молчал. Великая ответственность возлагалась на него. Еще миг и он бросится в объятия жуткой соблазнительнице. Но подсказывал житейский опыт, который в пиковых ситуациях никогда не подводил. Гайкин достал свежую бутылку водки, наполнил три стакана и предложил присутствующим выпить.
- Все началось с большевиков, – сказал он. – Идиоты ради достижения идиотской цели построить коммунизм они и народ превратили в идиотов. Историки долго будут ломать голову – как это в просвещенном двадцатом веке случился такой мозговой выверт, этокое массовое помутнение сознания. Сколько жизней, труда, средств, отдать за эту химеру. Только в войне с фашизмом, что бы сохранить большевизм, СССР пожертвовал двадцать миллионов своих граждан. Вам этого мало, уважаемая мадам?
- Неслыханная демагогия! Химерой обозвать вековую мечту человечества! – блеснула плешивая голова. – Вношу предложения открыть счет сто первому миллиону и начнем с Гайкина! Трудящиеся нас поддержат!
- Я тебе покажу сто первый миллион, - взорвался Гайкин. – Приведение, а спеси, как у настоящего! А ну пошла вон дорогая Диктатура Ле…Ста…Ги… или как тебя там? Не нужны нам кровавые эксперименты. Убирайся к Черту!
Плешиво – усатая Диктатура отобразила на лице удивление. Никто в мире не отважился разговаривать с ней так непочтительно. Ее всегда встречали с горячим одобрением, а если провожали, так втихомолку.
- Мозги выпровляют расстрелами! – огрызнулась она. – Ты еще пожалеешь!
- Поцелуй на прощанье! – услышал за спиной Гайкин знакомый голос. – Как условились. Может она и пригодится, Диктатура то… Хотя не один Диктатор не реализовал себя до конца. То ли не успел, то ли пинка дали вовремя. Поцелуй!
Прогрессивный Член Действующей Думы города Абрамштадта Гайкин, пересиливая себя, приблизился к лицу Диктатуры. От ее усов несло махоркой, из под щетин выглядывали гнилые волчьи зубы, из пасти несло помойкой.
- Чего не сделаешь для блага народа! Тигра саблезубого! Крокодила! – скривился в омерзении Гайкин и чмокнул тетку в тощие жесткие губы. А проделав ритуал целования, без церемонии развернул ее и дал хорошего пинка под зад.
Со злобным урчанием Диктатура улетела в темноту подвала.
И тут же раздался звон будильника. Где то в глубине жилища к нему подсоединился другой, дом затрясся от громыхания крышек унитазов, сквозь щель пробился лучик Солнца. Грянуло утро. Первое, победное…
Триумфатором шел по улицам города Государственный муж.
- Встреча кончилась в мою пользу! – сиял он. – А ведь могло случиться так, что это отвратительное существо совратило бы меня своей кровавой любовью. Навязала бы себя в любовницы, стала охмурять, глядишь тогда, мой любимый Абрамштадт скатился бы на сомнительный путь диктата. Запад назвал бы нас Империей зла…
- Уж лучше Империей зла! – буркнул в ухо знакомый голос. – Чем Империей Дураков, и ворюг, как сейчас…
- Отстань! – отмахнулся Гайкин. – Не мешай мне идти своим путем!
День Гайкин провел в кайфовом настрое.
Отдыхать пришлось на лавочке в городском сквере. Квартиру он свою сдал хитрому кавказцу, который наотрез отказался впустить хозяина в дом:
- Гостеприимство мы на Кавказе оставили – сказал съемщик. – Плати деньги, пущу погреться.
Но храбрейший из депутатов не унывал. Он готовился к ночи, предстояло новое свидание. Может быть сегодняшний визитер будет полнее отвечать идеалам, маячившим в мечтах неореформатора Гайкина? Может быть Рогатый Благодетель, истерзанный переживаниями за мученицу Россию и родной Абрамштадт, посодействует, подскажет нечто полезное, например как повысить зарплату и узаконить правый руль…
Как и в прошлый вечер Гайкин зашел в магазин и купил уже три бутылки водки “Жириновской”. Не исключено, что в эту ночь в образе женщины-призрака на встречу явится Никита Хрущев, реформатор социалистического застоя. А он не дурак выпить! И пожрать любит. Надо колбасы прихватить.
Спустившись в подвал бывший слесарь расставил на столе выпивку, закуску и принялся палить глаза в темноту.
Что бы отвлечься от гнетущих дум он начал шептать таблицу умножения – единственное полезное, что осталось в памяти депутата после двух лет обучения в сельской вечерней школе.
Временами он прикладывался к бутылке. Храбрости прибавилось. Ночь затягивалась.
И вот, наконец, в глубине подвала блеснул лучик света. Послышались шаги. Разрастаясь, приближалась человеческая фигура в женском обличье. Ее сопровождал металлический перезвон. Гайкин с ужасом подумал, что это гремят кандалы, в которые его неминуемо закуют и отправят на галеру, курсирующую по Онежскому озеру к Соловкам.
Он уже изготовился нырнуть под топчан.
Но это звенели не кандалы.
Это звенели неисчислимые ордена и медали на груди фигуры. На безобидном лице, под почти ленинской лысиной топорщились густые брови. В довершении к звону слышались странные шлепки. Это человек-гибрид держал в руке ботинок и с остервенением бил им по фанерному ясщику.
- У рабочего булыжник – орудия пролетариата! – орал он. – А у политика оружия – ботинок!
Гайкин понял кто перед ним. Тридцать долгих лет по несколько раз в день показывали лысину и брови по телевизору, они не сходили со страниц газет.
Поведя бровями и не здороваясь, пришелец сразу полез целоваться. Это несколько обескуражило Гайкина, - нарушался сценарий, оговоренный Чертом. Ритуал целования должен произойти под занавес. Но видно пришельцу было невтерпеж. Он целовался взасос, умудряясь кричать при этом:
- Я вам покажу Кузькину мать! Американцы проклятые!
Гайкин кое-как выбрался из его объятий.
- Вы Хру… Бре… - догадался он. – Стагнация!
Ну конечно она! Черт запланировал ее после Диктатуры. Нужна эта штука для послабления, для размягчения мозгов. Оттепель… Что ж, Гайкин готов к встрече!
- Я приглашаю вас к столу уважаемая Хру… Бре… или как вас? Выпьем за дружбу между народами!
- За дружбу между вождями надо выпивать! – возразила фигура.
Воспылав друг к другу любезностями, гостья и хозяин, грохнули по полному стакану “Жириновской”. Поглаживая лысину и шевеля бровями, мадам Стагнация потянулась к закуске.
- Хороша водка! Империалистам никогда такую не придумать. Только партия большевиков…а это что такое?
С немалым удивление бровастая мадам взяла со стола колбасу.
- Колбаса! – пояснил Гайкин.
- Колбаса? Впервые вижу! Какая вкусная!
Исследуя копченую кулинарскую подделку с микроскопическими кусочками сала и мыльным привкусом, металлогремящая бровеносица начала размышлять вслух:
- Объеденье! Надо немедленно на Политбюро и в Госплане поднять вопрос о налаживании производства в нашей Социалистической стране этой, как ее? Колбасы! Все лучшее на стол народный! Через двадцать лет наступит коммунизм, а без колбасы, товарищи, коммунизм не коммунизм! Колбаса будет у каждого трудящегося на столе, Партия обещает! Пусть империалисты лопнут от зависти! Ракеты и колбаса! – вот отныне наш девиз, товарищи! Дай я тебя поцелую дорогой ты мой! Награждаю тебя медалью!
Выпили за освоение Колбасной целины и еще раз поцеловались.
- А зачем ты меня вызывал, Гайкин? – задала вопрос словоохотливая мадам.
- Хотел бы… - отвечал Гайкин. – один совет получить. Хочу знать, как дальше жить. С кого пример брать? С оборотней социализма, которые завели страну в застойный тупик, а народ довели до вопиющего безделья и инертности…Или с кого еще?
Не понравился лысобровой гостье вопрос. Сняла она с ноги ботинок и изготовилась опустить его на голову Гайкина.
- Щас как двину по тыкве вот этим историческим ботинком, сразу поумнеешь! Молод еще в политику соваться! Задаешь такие вопросы, на которые ни одно Политбюро не ответит! А насчет инертности и наплевательства, это ты в точку попал. Эти качества заложены в крови народа испокон веков. Простой пример. Когда в 1918 году чекисты повязали Николашку, народ не пошел его спасать, хотя присягал на верность. В кабак пошел поминать царя. Или пример посвежее. В 1991 году никто не пытался спасти СССР от развала. Побежали за водкой, на которую я бесконечно повышал цены. Никто не возмутился тогда, не громил народ парткомы и магазины. Не кипели гневом, промолчали, как ягнята.
- А вот Романова, наверное, зря пустили в расход. – В разговор вмешался незаметно подсевший Черт. - На Романовых Держава крепла. Романовы сделали Россию. Они ее берегли. Берегли, как фамильную ценность, как наследуемую собственность. А фамильным добром не разбрасываются. Но что случилось после Октябрьского шухера с Российскими землями? Их стали разбазаривать с невиданной безответственностью. И надо заметить, что проделывали, это правители с русскими фамилиями: Ульянов, Хрущев, Ельцин. Первый отстегнул несколько государств от Империи, второй гм…пропил Крым, а убийца Советского Союза Борька Ельцин поотдовал по пьяному делу столько земель Российских, сколько не смогли бы проглотить орды Чингиз Ханов и Гитлеров. Поотдовал задаром, за плевок в спину…И вообще странно получается! Неруси – немка Софья Фредерика, да грузин Джугашвили были, куда державнее русских проходимцев Ульянов, Никит, Борек. Те болели за Россию! Расширяли ее!
- Да, хороши мы! – взвизгнула Стагнация. – Разбазаривали направо налево Русское богатство. Бездельников и мошенников во всем мире подкармливали. Думали они добром отплатят. Но когда России добром отплачивали? На нее всегда смотрели, как на дойную корову. Если придет, какой любезный визитер, то обязательно с камнем за пазухой. В Болгарии в семидесятых голах XIX столетия, в войне за освобождение ее от турецкого ига, Россия положила сто тысяч своих солдат. Меньше чем через полвека, Болгария стала союзницей Германии. Когда-то Россия приголубила Грузию, спасла ее от турок, которые вырезали бы ее как нацию. Сейчас она благодарит своего спасителя. Перестали подкармливать, вот она и возмутилась. Скоро и хохлы счет предъявят. С каждым днем наглеют.
- Это какой еще счет! –возмутился Гайкин. – Еще не подавились?
- А такой, - с грустью промолвила Стагнация голосом Хрущева. – Будут хохлы претендовать на Дальневосточное Приморье. Этот край России заселяли переселенцами с Полтавщины да с Черниговщины. И сейчас там живут потомки выходцев с Хохляндии. А разве это не повод претендовать на Самостийное Приморье со столицей в Киеве? Крым умыкнули и Приморье отхватят. Уже жовто-блакитный цвет замелькал по всей России. Футболисты Приморской команды “Луч” носят форму, какого цвета? Жовто-блакитного! Никакой другой не признают. Это ли не намек?
- Не отдадим Приморье! – возмутился Гайкин. – как не отдали Чечню!
- А сколько средств сожрала эта Чечня, сколько Русской крови там пролито! – опять послышался голос в темноте. – Куда дешевле было бы отгородиться от Кавказа Большим Забором и не заглядывать туда.
Территориальный Черт Российской Федерации был явным ее патриотом.
- Сдаться на милость побежденного? – еще более возмутился Гайкин.
- А что… - произнесла Стагнация. – Проиграй мы чеченскую компанию еще в XIX веке, это была бы самая большая наша победа после Полтавы. Россия уже несколько веков кавказская пленница.
Наступила гнетущая тишина. Гайкин, не забывая о гостеприимстве, наполнил три стакана живительной влагой. Черт, гостья и Гайкин молча выпили. Черт понюхал луковицу, Гайкин утерся рукавом, Стагнация с азартом поедала колбасу.
- Однако хватит абстракции! – наконец сказал Гайкин. – Все это мы проходили. И войну и построение развернутого социализма, коммунизма через двадцать лет, а теперь перестройку переживаем, независимость от Узбекистана… Хотелось бы чего нибудь посвежее, новее, такое, чтоб никогда и ни у кого. Скажи дорогая Стагнация действующему Депутату бездействующей Думы, как дальше жить? По какой дороге в светлое будущее маршировать? Подскажите товарищ Хру…Бре…
- Чем тебе плоха Стагнация! – вздохнула тяжко фигура. – Живи себе, как жил, ни о чем, ни думай. Лепешку тебе вовремя дадут, на работу разбудят. Колбасы нет? Зато водки, хоть залейся! Пройдут Гайкин года и время застоя будут вспоминать с умилением, как о самом счастливом периоде в жизни нашей Родине-великомученице. Верно, я говорю товарищ Хру…
- Хрю…- ответил за Хрущева Черт. – Хрю, хрю…
Не дождался Гайкин обнадеживающего совета. Фигура сказала так:
- Все мы блуждаем в потемках. Ума не хватает…Долбанный Маркс, немчура проклятая, намутил воду! А ведь с пещерных времен известно, что немцу хорошо, то русскому худо.
На каком-то этаже хлопнула крышка унитаза, скромно отозвалась другая. Увертюра утра наращивала звуки, пора заканчивать аудиенцию. Встреча со Стагнацией ничего путного Гайкину не принесла. В подсознании витала мысль о следующей ночи.
- Заседание считаю закрытым! – провозгласил Гайкин. – Предлагаю этот момент отметить возлиянием! Встретимся ли еще…Кто знает?
Щедрый хозяин подвала разлил остатки водки. Выпили.
- Дай я тебя поцелую! – обнял Гайкин медаленосного гостя. На что тот немало удивился. Целование его прерогатива.
- Родная ты моя Стагнация! – мычал захмеленный Гайкин – Выпьем за мир! За дружбу между нами! Чего не сделаешь для блага народа! Тигра саблезубого… жабу смердящую поцелую, если партия прикажет!
От Стагнации несло затхлостью, перегаром, аптекарской вонью.
Затем без всяких проволочек развернул Гайкин гостью в направлении выхода и дал хорошего пинка. Со свистом Стагнация улетела в одну из щелей. Можно свободно вздохнуть. Зазвенел первый будильник. Откликнулись другие, пулеметной очередью затарахтели крышки унитазов.
Но перед тем как, в подвал проникнуть первому лучику солнца, раздался ракетный грохот. Со световой скоростью, гремя медалями, к столу подлетел ночной гость. Не обращая внимания на Гайкина и не теряя секунд, он схватил остатки колбасы, прижал их к груди и с такой же скоростью вылетел вон. До ушей Гайкина донесся торжествующий крик.
- Не забуду колбасу родную! Ничего вкуснее не едал! Утрем нос Америке! Ракета и колбаса! – Вот наш девиз.
Превозмогая похмельную вонь Гайкин выбрался на улицу. Светило Солнце, пели птички. Депутату Думы Абрамштадта хотелось одного, прилечь на парковую скамеечку.
- Вчера Ле…Ста…Ги… Теперь Хру…Бре… Ничего не подсказали. Теперь вся надежда на Свободу! В каком бы она обличье не явилась, я ее крепко поцелую! И совращу на революцию! Ста…Бре…герои не моего романа! Кстати, не странно ли? Фамилии супер-политиков XX века состоят из двух слогов. Черчилль, Сталин, Гитлер, Рузвельт. Даже Ельцин и Путин подходят к этой великой кучке. Что это: игра природы? Или истории лень выдвигать политиков с длинными фамилиями: Навуходоносор, Пибунсонограм, Сидорокозельский? – чернил не наберешься, языку не отдохнуть! Пока докричишь до конца: За Родину! За Сидорокозельского! – Берлин без тебя возьмут. Между прочим, и моя фамилия тоже из двух слогов. Может и Гайкина ожидает триумфальное будущее? Да здравствует любимый Гайкин! – разве не звучит?
- Пока будешь орать за Родину, за Сидорокозельского! – Долетел из под лавки голос Черта. – Все медали разберут!
Весь день абрамштадский мечтатель не вставал с парковой скамеечки. Он мечтал о предстоящей встрече. Логика подсказывала счастливый сюжет. Безобразные сцены спектакля кончились. Их сменят радужные реалии.
- Как только появиться Свобода, – совсем размечтался Гайкин, - я сразу поставлю вопрос о революции! При Свободе все разрешено!
- Далась тебе революция! – Послышался опять знакомый голос. – Да знаешь ли, что лимит на них кончился. Больше их не будет.
Гайкин открыл глаза. На краю скамеечки сидел вполне приличный гражданин в шляпе, в плаще и болотных сапогах. Не догадаешься, что это территориальный Черт Российской Федерации.
- Ни днем, ни ночью покоя нет! – буркнул Гайкин. – Чего приперся?
- Скучаю без тебя Гайкин! Хочу тебя просветить. Если уж будет революция, то это тогда, когда объявят Сладкую Жизнь. Не раньше.
- Вот те раз! Зачем же революция, если Сладкая Жизнь?
- Не всем она сладкая. Чиновники будут ею недовольны. Ведь что получится: очень скоро грядет компьютеризация общества. Машины будут вкалывать за человека. Железные роботы в конторах не берут взяток, не допускают волокит и очередей, без проволочек выдают любую справку. Сочиняют за секунды Указы и антикоррупционные Законы. Футбольных арбитров заменят порхающие над игроками ангелоподобные механизмы. Они фиксируют любые нарушения и назначают правильные пенальти. Железный ГАИшник на шоссе берет мзды не более 50 процентов – ученые пока не в силах полностью отрегулировать этот пережиток. И вот эта то ненормальная благодать и приведет чиновничество в великое обозление. Их, недавних, вершителей судеб, выкинули за ненадобностью на улицу! Оторвали от кресел, отобрали печати. Заставили жить, как все живут. Куда податься бывшим бюрократам? На панель? А там полно прошедших горнило бывших революций бомжей, криминалов, пролетариев, буржуев, феодалов и даже рабов во главе со Спартаком. Сидят они все на скамеечках, грустят о прошлом. Взвоют от тоски безработные чиновники. Под лозунгом “Бюрократы всех стран не сдавайтесь!” пойдут громить цивилизацию, круша по дороге пункты автоматизации, а заодно подвернувшихся челобитчиков.
Разгул прокатиться по всей планете. Сладкая Эра будет повержена. Великая Чиновничья революция вернет чиновникам их поруганные кресла. Но уже не в уютных кабинетах, не на хлебных должностях, а у потухших костров, на спиленных пенечках. Ибо в процессе революции, как указано в революционном гимне, весь мир будет до основания разрушен.
- Человечество всегда блуждало в потемках, - резюмировал Гайкин. – Но не до такой же темноты?
- Что поделаешь, так предсказал Нострадамус. И что-то мне помнится, чиновничья революция была не уникальна! Подобные революции происходили на каждом пике цивилизации. От чего погибли Гиперборея, Шамбала, Атлантида? Да потому что оголтелые бюрократы их губили. Цивилизации гибли, а чиновники выживали. Они переживут и потопы, и ледниковые периоды и даже конец света. Кто, кроме них зафиксирует эти события и поставит последнюю печать на акте Списания Вселенной? Чиновничество бессмертно!
Произнеся последние слова, Черт вдруг увидел приближающуюся к ним смазливую дамочку. Общение с ней не входило в планы носителя рогов. Слегка прикоснувшись к шляпе, он сорвался с места и юркнул в кусты.
Гайкин тоже не нуждался в компании незнакомки. У него сегодня иное свидание. Незачем тратить порох на ерунду. Поэтому он шикнул на дамочку и она упорхнула.
Вечерело. Гайкин отправился в сторону магазина. Надо для представительства приобрести “Жириновской” и колбасы, которая, в прошлую ночь так приятно удивила гостью. Три бутылки водки, наверное, многовато, но кто знает, может эта Свобода хлещет ее, как и положено свободной личности.
Одну из бутылок Гайкин распечатал уже в дороге. Надо “принять на грудь” для храбрости. Ни одна жилка не должна дрогнуть. Ни одна заячья мыслишка не шевельнется в печенках! Не исключено, что нынешняя визитерша явиться в образе страшной ведьмы. Почему бы и нет? Рожденная в голове Черта, она и должна быть похожей на него. Подойдет она ко мне, пронзит адским взглядом и паду я смертью жалкой, как философ Брут в третью ночь у гроба панночки! И Дума Абрамштадта ничего не узнает о ее верном сыне. Сгниют мои кости в подвале, и мир будет жить по старому, некому вершить революцию. Что же делать? Буду до конца смелым. Какая бы она не была отвратительная, я ее все равно поцелую! Согласно условию! Диктатора Ле…Ста…Ги…не побрезговал поцеловать. Застойщика Хру…Бре…облобызал, а уж Свободу с удовольствием!
В подвале было так же полутемно, полутихо, полутревожно. Усевшись на топчан, Депутат Думы изготовился к встрече. Он смотрел на щель, откуда проникал лучик фонарного света, повторяя в уме таблицу умножения:
- Дважды два – четыре. Четырежды четыре – шестнадцать, шестнадцатью шестнадцать – тридцать два.
Тишина сгущалась.
Все реже доносился стук унитазных крышек, звучавший теперь музыкой в сердце бывшего слесаря. Гайкин даже пожелал жителям дома скоропостижного и всеобщего поноса, - так веселее пройдет ночь для него.
Уже начали слипаться глаза.
Отважный Депутат подливал в стакан водку и, стараясь не клацать вставными зубами, опрокидывал его в пересохшую пасть.
И вот, наконец, послышался шорох…
Из щели начал просачиваться тоненький лучик света. Он разрастался набирал силы. Появились некие материальные черты. Подвал стал наполняться ярким светом, будто какой-то сумасшедший сварщик вздумал ночью латать в трубах дыры. В слепящем озарении нарисовалась человеческая фигура!
Она переливалась перламутровыми звездами, в складках одеянии плескались серебреные волны, это было Божественное явление!
Пред Гайкиным предстала необыкновенной красоты женщина. Изящная, с добрыми, как у Мадонны Рафаэля, глазами, без всяких орденов, растительности, лысины и прочих пакостей, коими были увенчаны предыдущие явления. Просто женщина. Красивая. Божественная!
Мило улыбаясь, она приблизилась к ошалевшему Депутату Думы. Руки ее были раскинуты, как для объятий. От нее исходил запах духов “Наполеон №5”, еще не дошедших до отечественных прилавков, изо рта эфирно лился пьянящий запах шампанского, тоже французского.
- Ты ждал меня, Гайкин? – просто спросила женщина.
- Да! – вырвалось у Гайкина. – То есть нет…Да! Кто ты?
- Я та, которую ты ждешь! Которую воспевают поэты и придурки. Я – Свобода! Тысячелетняя мечта человечества!
- Свобода…Вот это здорово! Я и не мог даже мечтать о встрече с вами. Но объясните, почему вас воспевают, как вы сказали, придурки? Это, наверное, иносказательно? Для красоты слога?
- А потому что Свобода одним придуркам и нужна. – отвечала женщина. – Умному человеку она необходима, когда он на нарах.
- Свобода… - мычал Гайкин, тупея. – Почтеннейшая! Не ожилал…Но я вовсе не придурок, я депутат!
- Тем не менее, я пришла! Для начала ты должен обнять меня Гайкин! А после необходимого общенья – поцеловать! Так ведь задумано шефом?
- Я? – задохнулся Гайкин. – Поцеловать Вас? Да я всего-навсего бедный человечишко, унтерменш. Рабоче-крестьянского происхождения. Глаз не смею поднять. Не по чину, не облечен доверием…
- Дурак ты, Гайкин, - непочтительно выругалась Свобода. – Я такая же продажная баба, как все, только одежда поприличнее, да духи забугорные. И туману поболее. Не стесняйся. Могу тебе шепнуть – все, кто меня пользовал, потом плевались и убегали к старым привязанностям – Диктатурам и Стагнациям. Я только издали красивая. И ничем тебя не обязываю, мой несмелый друг, потому как Свобода!
- Неправда! – запротестовал честнейший Депутат Думы. – Свобода всегда была идеалом человечества! Я, как представитель его, костьми готов лечь за Свободу!
- Сразу лечь? – ухмыльнулась женщина. – Ну так давай приляжем?
- Прилечь??? – совсем протрезвел Гайкин. – Я? Я смотреть на Вас не осмеливаюсь! Идеал! Недостижимое! Божество!
Гайкин стал лепетать такие детские глупости, петь такие поэтические дифирамбы, что женщина покраснела от нахлынувших совестливых чувств. Но быстро опомнилась и вернулась к политике.
- Ты целовал и Диктатуру и Стагнацию. Они были куда противнее Свободы. Обе этих стервы обрекли русский народ на вымирание, на коммунизм соблазняли. Они тебе нравятся больше, чем я? Диктатура и Стагнация?
- Нет, конечно! Но они были такие обыкновенные, близкие сердцу, понятные, свои…А ты небесная, недоступная…Достоин ли я, простой мужик, штанов то порядочных не имевший, приблизится к Богине?
- А ты попробуй, попробуй…Разве я тебе не снилась по ночам? Не сочинял ли ты стихов о Прекрасной Даме по имени Свобода?
- Было дело! И сочинял и мечтал! Но это в грезах!
- На деле она куда хуже! – донесся из темноты голос Черта. – Пришла в Россию Свобода слова и печати. И что? Открыли окно из Европы в Россию… С Запада столько дерьма хлынуло…Может она и не нужна Свобода то? Однако не будь дураком, Гайкин! Лови момент! Целуй женщину! Скоро петухи начнут горло драть. Уже унитазы зафункционировали. Сгинет твоя Свобода, пока ты будешь репу чесать. Ты ж ее хотел! Целуй и она твоя!
Гайкин молчал. Красота неземной женщины сковала его мысли и действия. Сейчас он был готов броситься на амбразуру вражеского ДОТа, но отнюдь, не на грудь Богине.
- Ну, иди же ко мне… - мило улыбнулась она. – Меня давно никто по настоящему не обнимал. Разве я не нужна вашей стране? Возьми меня…
Несчастный Депутат Думы попытался поднять руки в приветствии и тут же со страхом опустил их. Сердце, тот самый орган, который отвечает за любовь и нежность, забилось в тревожном мандраже. Оно вырывалось наружу, заметалось в закоулках подвала, и юркнуло в одну из щелей.
- Ну, иди же, поцелуй меня! – почти стонала женщина. – Сколько лет и веков брожу я по свету в поисках женского счастья, но никто меня по настоящему не полюбил. Всем нужна бабенка попроще, поглупее…
- Целуй же, дурак! – толкал Гайкина в спину рассерженный Черт. – Время на исходе!
Гайкин не шелохнулся.
Он стоял перед Свободой, растерянный, униженный, не в силах перебороть себя. Красота! Богиня! Выше его разума!
Издалека донесся петушиный крик. Зазвенел первый будильник. Еще момент и в подвал проникнет солнечный лучик. Женщина первая ощутит его прикосновение, поймет, что уже ничто не сможет остановить наступление утра. А это означает, что дальше тянуть нельзя…
И с печальной улыбкой на устах она медленно начала растворяться в загоревшемся лучике солнце, проникшего в подвал, сливаться с полутьмой. Она еще полна ожидания и надежды. Она еще верит, что Гайкин сломя голову сорвется с места, кинется к ней, прижмет к груди, ночь продлится, она навеки останется с Гайкиным.
Но Гайкин не шевелился.
Женщина начала сливаться с лучиком, тускнела в нем, колебалась и наконец, стал еле видима, и исчезла. В наступившем полумраке, откуда-то издалека, тихо прозвенел голос:
- Оставайся с первыми двумя стервами, дурак! Целуйся с ними, они тебе ближе к сердцу, мужик безмозглый! Импотент политический!
Долго стоял несостоявшийся любовник, вглядываясь в ту сторону, куда упорхнуло виденье. Он почти плакал и его тресло. Затем, еле передвигая ноги, направился к выходу. Тут он почувствовал, что кто-то держит его за воротник. И не успев понять, в чем дело, как почувствовал хороший пинок под зад.
- Получай на прощанье, придурок! – сопроводил удар голосом Черт. – Не выполнил условие. Раб! Плебей! Знать тебя не хочу! Не поминай более!
В полной прострации Гайкин вышел наружу.
Дойдя до магазина, он купил ящик водки. Потом опять спустился в подвал. И уже не вылезал из него неделю. Он глушит свою неудачу чайными стаканами. Он вспоминает о трех необыкновенных ночах, которые ему, то ли приснились, то ли были на самом деле. И плачет.
Проходящие мимо подвального окошка жители Абрамштадта иногда слышат горестный стон.
- Жабу поцеловал, крокодила обнял! С Чертом в обнимку. А вот красавицу не смог поцеловать. Испугался! Не по Сеньке шапка!
Но ближе к ночи голос крепнет и над городом уже несется победный клич
- Да здравствует свобода! Где ее Черти носят!