Винтокрылы свернули на юго-восток и прибавили ходу. Они направляются к мемориалу Джефферсона, понял я. Что ж, хотя бы до туда стоило бы добраться с относительным комфортом.
Преодолевая обжигающие ледяные и плотные беспрестанные порывы воздуха, я подтянулся на руках и уперся в перекладину . Рискуя свалиться вниз, я повис, удерживая равновесие, а затем, подтянув к себе ноги, уселся на подножку и обхватил ее обеими руками. Вот так-то лучше! Теперь оставалось лишь молиться, чтобы встречным ветром меня не снесло отсюда.
Мы поднялись еще выше. Теперь вся Пустошь была видна практически как на ладони. Я смотрел сверху вниз на стремительно мелькающие везде одинаковые куски выжженной опустошенной серой земли с следами бомбежек, множеством кратером, точно дыры на старом платке. Бесконечные, тянущиеся вдаль, до Вашингтона, руины всем своим видом затрагивали внутри какие-то неведомые ранее струны души, одновременно и бессильную злость, и тоску, и легкую ностальгию по довоенным временам, хотя я и не застал их.
А вон виднеется Мегатонна. Огромная атомная бомба в центре города казалась чем-то чужеродным в опустошенных землях. А вон и пригорье убежища 101… Летим далее, и с северной стороны виднеется гигантский картонный мальчик с рожком. Привет от Парадиз-Фоллз. Еще чуть дальше – и я заметил Грейдич. Да, по вечным пожарам от мутировавших муравьев его теперь трудно не узнать с высоты. А вон и река… и Анкориджский мемориал памяти павшим на Великой Войне. Черт возьми, ребята, как же мне вас не хватает!.. А где-то впереди еще и сам Вашингтон. Множество опустевших обветшалых многоэтажек, разбитых разоренных офисов. Эй, Тридогнайт, видел бы ты меня сейчас!.. Или видишь?
Сверху все казалось таким маленьким, почти незначительным. Мне казалось, что я сошел с ума. Я сидел, наполовину зажмурившись и улыбаясь, как мальчишка, у которого папа летчик. Огромный солнечный шар поднимался вверъх, словно бы накрывая всю Пустошь золотым покрывалом и превращая воду в искрящуюся поверхность. Боже, как же прекрасен этот чертов мир, даже сожженный и разрушенный атомными боеголовками. Станции метро, огромное здание исторического музея, в котором, по слухам, располагался город гулей Подземелье. А вот и очертания старого авианосца с отломанным носом, а рядом с ним – сохранившийся в своем первозданном виде прекрасный мемориал Джефферсона.
Ого, да тут уже вовсю идут боевые действия. Я с интересом смотрел сверху на противостояние Анклава и Братства Стали. Это как игра в шахматы. Пешка на пешку, фигура на фигура. Они сталкиваются, убивают и идут дальше. И так, пока не падут король и королева. В нашем случае – старейшина Лайонс или полковник Отем. А вот и козырь в рукаве Братства Стали. Сконструированный ими гигантский робот-терминатор огромными шагами двигался по направлению к мемориалу, давя солдат и синими мощными лазерными лучами взрывая бронетехнику Анклава. Очередная война. Не хватает только снега и резкой китайской речи для полной композиции (привет из Анкориджа). Сколько крови… Одни люди в силовой броне шли напролом через других людей в силовой броне, кругом даже отсюда была слышна пальба, летали снаряды и гранаты, точно на войне… а вокруг были руины, бесконечные руины. В тот момент мне открылось настоящее лицо войны, этого пустого бессмысленного разрушения, уничтожения себе подобных. Мне хотелось свеситься вниз и орать во всю глотку, хотя я знаю, что никто меня не услышал бы.
Люди, остановитесь! Что вы делаете?! Неужели вы не замечаете этого?!
Война, любая война, она бессмысленна, ненужная. Она не имеет никаких благих целей или намерений, у нее нет оправданий… и она никогда не меняется.
Я летел, глядя сверху на стреляющих людей, маленьких таких, не крупнее стакана каждый. Над головой шумели лопасти винта, откуда-то из кабины пилота слышались приглушенные команды пилота и руководителя группы. Руины, разруха, война, чертова война!.. Неужели нам не хватило ее за двести лет?! Почему вы до сих пор стремимся перерезать глотки друг другу? Хватит, остановитесь же!
Подлетаем!.. Винтокрыл вновь сделал резкий вираж и начал быстро опускаться. Я глянул вниз, где пока еще виднелась вода, покрытая рябью от близости винтокрыльев, и тихо плещущие о берег волны, и понял, что пока анклавцы не совершили высадку на землю, мне придется прыгать. Прыгать, пока они не заметили меня, повисшем на подножке винтокрыла, и не пристрелили как собаку. Давай, Роач, старина, словно бы говорил во мне неведомый голос. Через сколько мы с тобой уже прошли, сколько вынесли – вынесем и это!..
Вода приближалась, однако винтокрыл явственно удалялся от нее. Я глубоко вздохнул, уже заранее предчувствуя ледяные объятия причала, и, зажмурившись, разжал руки. Я выпрямился в падении, чтобы не удариться о воду. Страшные мгновения полета с большой высоты – и ты резко и неожиданно входишь в ледяную воду, еще не успевшую как следует прогреться с утра.
Уйдя с головой под воду, я даже коснулся ногами дна. Оттолкнувшись, я быстро перебирал руками и ногами, стремясь поскорее выбраться на поверхность. Вынырнув наружу, я сделал резкий острый болезненный вдох и, с трудом ощущая свои конечности, погреб к берегу.
Подплыв к причалу, я вцепился дрожащими соскальзывающими руками за грязный мрамор и, с трудом подтянув себя, вывалился на берег. Тело ломило от усталости, а от холода я и вовсе не чувствовал себя. Хотелось лежать, глядя в чистое ясное небо… Не видеть смерти и распрей кругом, на этой, как верно выразился президент Эдем, грешной грязной земле. Но надо было идти. Перекатившись набок, я быстро поднялся на ноги и, спотыкаясь, пригнувшись, побежал ко входу в мемориал.
Темные разрушенные и странно пустые коридоры гулко поприветствовали меня шумом распахнутой двери и моих же шагов. Я вбежал внутрь, оставляя позади себя мокрые следы и, уже не тратя время даже на скрытность и осмотрительность, побежал к входу в помещение ротонды.
Едва я толкнул последнюю дверь, меня накрыл оглушительный шум очистителя. Но что-то странное происходило вокруг. Черный дым плотным кольцом забивался в углы и по потолку, резервуар с водой, готвой к очищению трясся, застекленные помещения лаборатории искрили где-то в отдаленных местах. Мне показалось, что я попал в настоящий ад. Чернота, копоть, разруха. Пальба и снующие взад-вперед и орущие люди. В комбинезонах «РобКо» и силовой броне, в белых халатах и военной форме. Нарастающее чувство паники казалось чем-то вроде заразительного вируса, с пугающей скоростью распространяющимся и захлестывающим все вокруг.
Неожиданно чьи-то руки вцепились мне в ворот куртки. Меня оттащили куда-то в сторону, а затем хорошенько приложили об стену. В глазах все поплыло. Я закашлялся, едва не задохнувшись в крепких до удушья объятиях этих рук.
- И снова ты, маленький паршивец! – раздался знакомый злобный скрипучий голос над ухом, - опять явился, чтобы все нам испортить?! Не выйдет, сукин сын, твое время на исходе!
Мне сделали «замок» на шею, а затем буквально отшвырнули в сторону.
- Убирайся отсюда!
- Да не пошел бы ты?!
Я резко подсел вниз, одновременно сделав шаг назад. Полковник Отем, вытаращив глаза, на секунду повис у меня на спине. Я ухватил его за шиворот и перевалил через себя. Военный со стуком упал на пол и сделал быстрый перекат. Затем медленно поднялся на ноги, не сводя с меня страшного взгляда.
Высокий, статный, красивый для жителя постапокалипсиса. В светлой чистой шинели, с гладкой кожей, выбритым сытым лицом он выглядел почти каким-то идеалом и живым напоминанием о довоенных временах по сравнению со мной - грязным выродком с окровавленным искаженным лицом, полулысой головой и отслаивающей кожей, одетый в истрепанной испещренное почерневшими от гари, копоти дырками от пуль тряпье. Я стоял, не в силах сбросить его ненавидящий и какой-то взгляд, чувствуя себя отчего-то как провинившийся нелюбимый сын перед отчимом.
Почему я вижу в нем отголоски прошлого?
Полковник внезапно вытащил из бокового кармана белый накрахмаленный платочек и аккуратно вытер свой разбитый в кровь нос. Так же аккуратно сложил платок обратно и убрал в карман, а затем резко вскинул на меня револьер.
- Ни с места... Я больше не позволю тебе разрушить мои планы!
- Это была не моя вина! - крикнул я, чувствуя себя беспомощным, не в силах выстрелить в него, в человека, мучившего меня всего пару часов назад, ненавидящем меня все двадцать лет, убившего моего отца.
- Согласен. - неожиданно смягчившимся тоном сказал Отем почти ласково и ожесточившимся тоном добавил. - Это была моя вина. Я должен был убить тебя, как только увидел, наплевав на принципы. Подумать только, во что ты вырос, паскуда, что ты натворил! Ты всю жизнь лишь всем мешал! Ты своим рождением убил Кэтрин! Из-за тебя был свернут проект "Чистота", изначально планировавшийся зачисткой Америки от мутантов! Из-за тебя Братство и Анклав вновь столкнулись лбами! Разрушена база Рейвен-Рок! Убит последний президент страны! И даже твое родное убежище 101 - оно разрушено, из-за тебя, не правда ли?
Сука!
Я смотрел на него, чувствуя ярость и отчаяние внутри. Стоящий напротив меня с револьером Огатес казался мне чем-то невероятным. Человек из прошлого на постапокалиптической Пустоши. Человек, почти что избавивший весь мир от мутантов, но не сумевший выполнить эту миссию из-за меня.
Я смотрел на него и видел в нем одновременно отца и генерала Циньвея. Первого убили у меня на глазах, второго застрелил я сам. Сознание играло со мной злые шутки, я зажмурился.
- Ты прошел Великую Войну и потерял родных, но так и не сумел сделать для страны больше, чем сделал я. - прошиел Огатес. Револьер он почему-то опустил, словно давая мне шанс первым выстрелить в него. Но он знал, что я этого не сделаю.
- Я любил твою мать, любил много лет! Она знала об этом, но предпочла мне Джеймса, жалкую ученую кабинетную крысу. И угробила себя вместе с ним. Я готов был все для нее сделать, увезти ее отсюда, с разоренной войной страны, но она осталась здесь. Дура, и ты в нее, такой же дурак!
Злоба и ненависть мгновенно поднимаются с темных глубин моей души.
- Не смей трогать мою мать! - злобно прошипел я. - она здесь вообще не при чем!
- Да ты еще не знаешь, до какой степени она "причем", - цинично усмехнулся Отем, резко дернув рукой. Мои нервы были натянуты до предела, на это ничего не значащее движение я среагировал до смешного глупо и унизительно - также резко пригнулся и едва удержался на ногах, совсем забыв о винтовке в руках.
- Позволь, я расскажу тебе напоследок одну историю, - Отем, улыбаясь, наслаждался моим унижением и продолжал поигрывать револьером. - В 2256 году мой отряд прибыл на охрану мемориала Джефферсона. Уже тогда на его базе собирались сделать очиститель. Как-то вечером, патрулируя нижние уровни мемориала, я случайно забрел в лабораторный отсек. Работники и лаборанты уже разошлись, и мне даже не у кого было спросить как мне найти выход. И в ротонде, на этом самом месте, где ты стоишь, крысенок, я увидел женщину лет тридцати. Совсем обычную, не особо и красивую. Но в ней было что-то такое, что заставило меня остановиться и просто смотреть на нее.
Ученая стояла, всматриваясь в затрепанную книгу с обгоревшими краями, которую держала в руках. От неожиданности я только и спросил, что она тут делает. А она внезапно улыбнулась мне и ответила: "Пытаюсь спустить небеса на землю, а вы?".
Отем вдруг болезненно нахмурился и опустил руку с оружием. Рот искривился в непонятной гримасе смешанных чувств. Я и сам стоял, не пытаясь более нападать, не замечая происходящего вокруг, жадно вслушиваясь в слова полковника.
- Между нами завязался роман. Сначала это был просто секс на выходных, а затем это переходило в нечто большее. Она рассказала мне о своей наивной мечте очистить океаны, а я - возродить Америку. Мы, уже зрелые люди, вдруг превратились в двух мечтателей, словно дети, словно пара несерьезных подростков. Проект все шел, развивался, а затем пришли Братство Стали... Президент Эдем дал команду возвращаться в Рейвен-Рок. Через полгода мы вернулись, но уже не как союзники, а настоящие завоеватели. И тогда я точно также в здании очистителя разговаривал с Джеймсом. Он велел нам убираться, несмотря на то, что вокруг лежали трупы паладинов. Я собирался застрелить его, но на шум вышла Кэтрин, - кадык полковника нервно дернулся, а рука, сжимающая револьер мелко задрожала, - невооруженным взглядом было видно, что она беременна. И... Я ушел. Я не застрелил их, хотя мне очень хотелось.
- и почему же? - с вызовом откликнулся я, прервав затянувшуюся прелюдию к дуэли. На мой взгляд, исповеди было уже достаточно.
- А ты как думаешь? - усмехнулся Отем. - Она предала и легко забыла меня, выбросила из жизни, как ненужный мусор, оставив после себя... одни проблемы.
Губы задрожали. Больные незажившие и вновь вскрытые воспоминания из прошлого вновь поднялись внутри. Я бросил винтовку на пол. Она и не нужна была, полковник умел убивать одними лишь словами.
Дверь позади распахнулась, вбежали Паладины Братства. Отряд на отряд, Братство на Анклав. Пальба в помещении участилась, каждая секунда могла стать последней. Хотя в этом уже не было смысла. Судя по звукам, издаваемым очистителем, он вот-вот готов был отключиться насовсем. Моего отца и матери уже не было в живых, а значит, что возродить проект не удастся. Дело, за которое боролись и погибли десятки людей и две крупнейшие организации на Столичной Пустоши, близилось к завершению. А мы все так же смотрели друг на друга.
- Выстрелишь первым?.. - внезапно рассмеялся Отем. - Или предпочтешь умереть за библейские идеалы?
Если его предыдущие слова стали ножом, воткнувшимся мне в спину, то теперешние были сродни хлесткой пощечине, звонкой и унизительной.
- Вы еще никогда так не ошибались, полковник. - я наконец сумел справиться с собой и нагнулся, намереваясь поднять винтовку. Трое паладинов позади меня взяли Отема под прицел миниганов.
- Я еще никогда так не ошибался, как двадцать лет назад, сынок, - безмятежно улыбнулся Огатес и, неизменно резким движением приставив к виску ствол револьера, выстрелил.
НЕТ!
ПОДОЖДИ!
Гулкий удар сердца. Болезненный оглушающий ослепляющий вдох. Отчаяние, звоном взрывающееся в голове. Но привычное состояние одиночества заглушает его, хотя что-то внутри все еще продолжает жалко угасать, едва-едва вспыхнув.
ЗАЧЕМ ТЫ ВСЕ МНЕ РАССКАЗАЛ, ЕСЛИ СОБИРАЛСЯ УХОДИТЬ?! ЗАЧЕМ ТЫ УШЕЛ, ОСТАВИВ НА МНЕ ЭТО ТЯЖЕЛОЕ БРЕМЯ ВАШЕГО ПРОШЛОГО?
Какую-то долю секунды я, словно в замедленной съемке, наблюдал, как пуля и кровавый фонтан взметнулись над головой анклавца, а затем, все поняв, рванул к нему, умом понимая, что уже все бесполезно, но все равно не желая терять этого человека, врага, но вдруг оказавшегося столько близкого мне в последние минуты жизни.
И нет более ничего - ни сожаления, ни горечи утраты, ни чувства потери. Наверное, просто во мне умер человек. И только больная пустота внутри меня откликается на мгновение и тут же замолкает.
- Прости, что стал всего лишь ошибкой в твоей жизни, а не сыном. - пересохшими губами прошептал я, замерев, наблюдая, как полковник, удержавшись в вертикальном положении еще с пару секунд, с плеском рухнул спиной вниз и медленно пошел ко дну, в глубины резервуара очистителя.
Маленький кусочек картона с оставленным посередине следом от зазубрин ножа выскользнул из внутреннего кармана, на секунду белеющим бумажным голубем взметнулся вверх, а затем медленно опустился следом за телом. А я все продолжаю глазами бессмысленно отслеживать его траекторию.