Кошка Маруся в простоте глоточка воды не выпьет. Ей нужно сперва воду из миски выплескать, лапой: подберётся с неожиданной стороны – и... вот, точно сказано – как курица лапой. Скрючит её, лапу, этаким черпачком, и ну выхватывать водичку из мисочки! Мы думали, помногу наливаем... Стали поменьше наливать. Один чёрт, выплёскивает. На полу озеро, кто в валенках, конечно, проявляет недовольство. Или босиком, например. Выплеснет половину воды, только потом утоляет жажду. Это та же вода! Та же самая! Но я поколдовала.
Блажен, кто видит этот мир лишь отражением, ярким бликом на зеркальной поверхности детской игрушки, блестящего ёлочного шара. А внутри всё кружится, играет, звенит... Там светло и уютно, там ёлка у окна дышит в темноте, вся одета в стеклянное кружево бала. И молодые отец и мама, и молодой Брежнев в телевизоре. И хрустящее чудо новогодних подарков "от профсоюза". И девочка с зелёными глазами в огромном зеркальном зале Русского театра, улыбается, что-то говорит кому-то другому. Качнёшь этот шар, и мягкий снег повалит откуда-то сверху, и нет ничего... Этот бесконечный, добрый, светлый снег ушедшего века.
Жизнь прошла, как свадьба на соседней улице.
Пока Он говорит в твоей душе негромко – и ты говори вполголоса, sotto voce, и собеседника себе выбери такого же. Но, уж если заговорил в полный голос, тогда бояться нечего: ведь, в любой ситуации ты сможешь Его услышать.
Куда положил, там и возьмёшь. В землю – значит, в земле ищи. Если опустил в воду – там... Выпустил в небо – иди в небо за ним! И только огонь не живёт долго. Вспыхнул, искры рассыпались... Теперь можно испечь картошку в золе, заварить покрепче чай. До утра петь на одной ноте: а-а-а...
Ангел стоит на ёлке. На верхушке самой. Почти не касаясь ногами. Удивился... Надел очки – стоит! Снял очки – стоит, машет оттуда чем-то. Крылом, наверное. Осерчал я... Слепил крепкий снежок, дак еле-еле поднял – и ну с плеча, туда, в поднебесье... А он в ответ снегопадом... Ну, что. Возможностей больше у них. Это конечно. Отряхнулся, ватник расстегнул, снег вытряхнул, ватник застегнул. Лопата в руки – пошёл делать дорожки во все стороны! Близко ёлки не рискую, однако. А ну? Ангел.
Кошка Маруся умная. Пришёл делать ей укол. Известное дело. Кольщик из меня... Кошка осерчала. Говорю, Маруся! Ведь ты же умная кошка. Сама должна понимать. Что ж? На бок – и заднюю ногу вытянула, аки балерина... на, коли! Умнейшая кошка. Глаза грустные, однако.
А я смотрю, зайцы с деревьев попрыгали. Мало где осталось. Бывало, выйдешь под вечер, на сон грядущий подышать свежим воздухом – на всех деревьях, на ветках, сидят гурьбой. Большие. Маленькие. Зайчихи с зайчатами. Прямо армада. Заячье дерево! Качнёшь его – держатся крепко, не падают. Только если пухом посыплют, в отместку… А тут, на тебе. Попрыгали. Это, если мне с дерева, да с высоких ветвей, так и костей не соберёшь, пожалуй. Им нипочём. Должно, в лес подались. В лесу дел много. Наст настить, дятлов будить. Чтобы весну барабанили. Да погромче! В других краях уже скоро весна. А у нас ещё нескоро. Там, видишь, громче барабанят.
Довольно много хороших людей пишут, в том числе стихи. То есть, они думают, что это... а на самом деле – это просто хорошие люди.
Человек, один – один, вдвоём – один, втроём... а тем более, в массах и колоннах, там сингулярность реве тай стогне под гнётом плюрализма, как Ярославна при виде половецких женихов. Библия говорит: "Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть" (Бытие, 2:24). Но, ведь, всё равно не одна, а две, разные... И даже в минуты пушкинских "восторгов" – две плоти, не одна. "Одна плоть" – это ребёнок. Вот здесь, действительно: и плоть матери, и плоть отца, а в сумме – одна, а не две. Только ребёнок скроет с глаз одиночество. "...И будут одна плоть".
Боги = Люди.
"Бог стал в сонме богов; среди богов произнёс суд... Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы; но вы умрёте, как человеки..." (псалом 81).
Чёрным по белому...
Люди = Боги.
Всего лучше помнится именно то, что хотелось бы забыть. Чтобы удалить из памяти "жёлтые цветы", сперва нужно прописать их в каком-нибудь логе, а для этого признать и наделить – временно – "правами гражданства". А уж потом стереть. Как говорят англоязычные, sleep on it. Женщины, они вообще умнее нас, в некоторых случаях идут дальше и sleep with it. Чтобы отделаться. Как правило, помогает. А пока мы боремся, враг крепчает. Помни, товарищ.
Всякое становление проходит три этапа: воды, крови и духа. Первый – бытие до фиксации, "до холстов". Второй – бытие-внедрение (зачастую сопровождается жертвами и насилием). Третий – понимание истинного смысла всего. На третьем этапе первостепенное значение получает "ритуал": внешне-внутренний "каркас" в виде формул, текстов, обрядов, законов, институций. Искусственная поддержка может оказаться эффективной, позволит исчерпавшему потенциал развития объекту (идее, идеологии, etc) продлить своё формальное, внешнее существование ещё на какой-то период времени, достаточно долгий по человеческим меркам, ничтожный в масштабе космоса. Это относится ко всем вещам, человеку, религиям, идеологиям, цветам, и так далее.
"Христос терпел и нам велел"... Концепция крестных мук Спасителя занимает видное место в христианском вероучении. Она отражена в четвёртом члене Никео-Цареградского Символа веры: "(Верую во Единаго Господа Иисуса Христа,) Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша и погребенна". Причём, и это важно, "страдавша" реально, как всякий живой человек: "Распятие Его было не один вид страдания и смерти, как говорили некоторые лжеучители, но подлинное страдание и смерть" ("Катихизис" митрополита Филарета). Подлинная, а не "видимая" смерть Богочеловека избавляет нас от греха, проклятия и смерти, говорится там же. И более того: верные приглашаются к участию в страданиях и смерти Иисуса Христа, посредством "живой сердечной веры", посредством "Таинств" и посредством "распинания плоти своей" (там же). Как видим, идея страданий Сына Божия очень важна для последователей христианства. Не странно ли, что сами Евангелия ничего не сообщают о том, что Иисус страдал и мучился на кресте? Ни в одном из четырёх канонических "благовествований" о крестных муках не сказано ни слова. В этом легко убедиться, открыв Новый Завет.
Нет, не зря так долго противились переводу Библии на новые языки! Вот – два варианта знаменитых слов Павла из Первого послания Коринфянам (13:12), на современном русском и на церковно-славянском.
1. "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно" (Библия, Российское Библейское общество, Москва, 2002. Издание 2007 г.).
2. "Видим убо ныне якоже зерцалом в гадании" (Пространный Катихизис..., святитель Филарет, 1827. Издание 2006 г.).
"Тусклое стекло" и "зерцало", уж, наверное, не совсем одно.
Чем плох сердечный праздник? Сердечко досталось, а жизнь не сложилась. Что с того, "наш" он, этот праздник, или "не наш"? Коль скоро в сердце пробуждает фривольных вымыслов мираж... И что уж так за вывески держаться? Перевесит буря вывески, вот вам и нет ничего, где привыкли... Как нет и Валентина в числе католических праздников (да там и Николая нет, и давно уже...). А сердечко есть, вот оно. Прыгает и скачет. Пускай оно поплачет! Приснится, не иначе... праздник.
Нелегко бывает отличить одинаковое от однообразного, разное – от разноликого. Кто это умеет, у того на полке одна книга, и один зуб во рту.
Любовь – как весна: старое растаяло, а новое – когда ещё будет… Человек забывает всё, и всему обучается. Забудет отца и мать, правильно сказано в Библии. Молодей, молодец! В таком состоянии человек легко становится объектом и жертвой манипуляций. Что ж, детство заканчивается потерями.
Трудно насытить не того, кто хочет слишком многого, но того, кто не хочет ничего.
Всё действительно значимое совершается не прямо, а через постороннее случайное. Приближение к цели есть условно-значимое, явленное в опыте: интеллектуальном, мистическом и материальном. Условно-значимое есть случайное в отношении важного и основного. Человек неспособен увидеть сразу всё целое, потому целое даётся ему в частях и во времени. Части сами по себе не обладают смыслом. И, как в известной басне о слепцах и слоне, не дают возможности реконструировать целое. Часть должна быть отброшена в пользу целого. Она и есть целое, там, где не делится 1.
Человек, если через него говорит великое, подавлен не ощущением собственного "величия" в силу "избранности", – напротив, он чувствует, насколько мал и ничтожен в сравнении с величием того, что говорит через него... Единственный критерий избранности и избравшего.
Как утихомирить крикунов? Заговорить тихим голосом. "Средь шумного бала, случайно" встаёт человек и начинает тихо о чем-то говорить. И вот, стихают скрыпки, бандуры и губные до-мажорные гармоники. Люди слушают и... ага, как же. Но, ведь, никогда ещё насилие не прекращалось насилием, отсутствием насилия прекращается оно. Это сказал некий бывший царевич, просветлённый под деревом боддхи. Молчание – вот лучшие начало и конец разговору. И самый лучший разговор – молчание. Важные вещи говорят молча. И слышит их тот, кто уже знает... А то, что он ещё и под деревом сидит, это не более чем сценарий. Тихомирный человек.
Не быть здесь и сейчас – в этом секрет успеха. Забиваешь гвоздь молотком – не смотри на гвоздь, не смотри на молоток, смотри туда, где производится работа. Где нет ничего.
Нужно освоить слово "теперь"! Подружиться с этим, неласковым на слух, топором сработанным, не иначе... Вставляй "теперь" почаще ("теперь у нас дороги плохи"... теперь мы стали более лучше... вот раньше! а теперь?!) – и ты уже хранитель традиций, носитель исторической памяти поколения!
Главное в дьяволе – вот этот мягкий знак перед "я".
Теперешний театр не любит паузу. "За всю Одессу" не скажу, но – по опыту. Театр паузу не ценит, он паузу демонстративно презирает. Я бы сказал, насилует. Пауза – уникальный гвоздь сценического корабля, и не надо её подёргиваниями... Пауза есть белое поле листа. К чему, скажите, эти постоянные перемещения в пространстве сцены? Оставьте умному паузу, пусть работает головой, а не ногами. Время теперь такое, говорите? Ускоренный темп жизни упразднил паузы?
- Давай-давай-давай! - Что давать? - Что есть, вот то и давай!
Ой ли? Чехов! Герои сидят и слушают, как где-то далеко звучит пауза (струна? бадья оборвалась в шахте? уже неважно...). Чехов поёт в паузах, болезненно держась за грудь. А мы – бегаем... Как в анекдоте:
- Жора, жарь рыбу!
- Так рыба вся!
- Так жарь всю!
Жарим, жарим, а рыба вся...
You ought not to confuse 'freedom' with 'freedumb'.
A good woman you can't sing to sleep. A good woman will sing back at you.
The English language is so mathematically poetic. Everything is so confusingly clear in English.
If I were an English writer, I could make good money writing in Russian.
You can't really learn English. Englishing is like standing on your head. And you can't learn that. It's a kind of punishment in reward, or should we say, reverse?
Making music, like making love, is recreation, and re-creating.
The witch burns on the inside, painfully. She will burn out, if she doesn't get someone to burn for her.
The secret of perennial youth is like dying down the years, the denial of experience. To stay young, you should go back to the basics, the things your Mum and Dad taught you, that you thought were important when you were foolish and young and true. Go to war with yourself, destroy the bubble before it destroys you. Stay open.
После того, как что-то произошло (бунт, революция? от"падение"?), человек утратил непосредственную связь с чем-то (Абсолют, Бог, Мировая душа, отец), ему неизвестным, но взамен общего – обрёл индивидуальную личность: те миллионы кровеносных сосудов, что связывают от"падшего" – опосредованно – сэтим неизвестным (источником? причиной? от"падения") через эманации, реализации его сути в мире феноменов, которые он, человек, сообразует по-своему, в известном смысле – по образу и подобию своему. Процесс-то необратимый. Эту личность, с её "+" и "-", променять на согласное пение в общем хоре, без лица и без яиц? Да ну...
Эх, мы в детстве ждали весны... Чуть немного оттаяли тротуары – глядишь, а уже тут и там нарисованы мелом "классики". Уже праздник. Все играли – девочки, мальчики... Прыгаем, пустая банка из-под гуталина гремит по асфальту... Теперь что-то не видно этой игры. Да теперь и весна не весна: чуть немного – а уже и всё... И надевай опять внучке тёплые с начёсом рейтузы. Да и где ещё возьмёшь её, внучку-то.
Пако де Лусия был первый из великих гитаристов, которых я увидел по советскому телевидению. Было это, то ли в конце 70-х, то ли уже в 80-е. Мы с братом, тоже своего рода гитаристы, сидели перед телевизором, как два школьника-балбеса, оставленные после уроков. У него было никак не меньше сорока пальцев. Он беспрестанно звенел и страдал, как освобождённый раб с плантации, раб, который не может никуда уйти, потому что некуда идти. Это было фламенко. Когда всё закончилось, мы встали, понимая, что вот это хорошо организованное сумасшествие, которое дьявол подсунул двум советским гражданам, никогда не сделает нас своими. Потом я увидел его в фильме "Кармен". Увидел эту битву женщин, битву в форме танца, где были свои наступления и отступления, свои военные хитрости, и Пако де Лусия судил эту битву. По молодости лет и неровностям воспитания, я больше обращал внимание на героиню, ту самую Кармен. Да и весь битком набитый зал кинотеатра "Калевала" – тоже. Когда по ходу фильма Кармен обнажает грудь – весь зал вздохнул, как один человек... Теперь я думаю, что настоящей Кармен был Пако де Лусия. Он воплощал, до кончиков ногтей всех своих сорока пальцев, и настоящую страсть, и темперамент, и тот южный, латинский way of life, который лучше всего выражает фламенко. Когда тело танцует сердце и голову. О, этот южный артистизм! Когда мужчина берёт себе имя женщины, играет и умирает для женщины. Сердечный приступ в этом случае – не самый неожиданный предлог для ухода на коду.
Жизнь – всего лишь цепочка воспоминаний. Можно оборвать в любом месте. Содержание событий не имеет значения, важно то содержание, которое вложили в них мы и наша память, этот бесценный страж стражей. Жизненные факты поддаются редактированию. На условной timeline, где выложен жизненный путь, можно менять события местами, запускать их "задом наперёд", сокращать, удалять и заменять на другие, "более достоверные". А также баловаться спецэффектами. Полная свобода. При этом "сырьё", записанное на "жёсткий диск", остаётся без изменений. Меняется только его репрезентация. Жизнь и жизнь-два. Которая настоящая? Та, невидимая, или эта, нами созданная в полном соответствии с требованиями User's Guide? Настоящее не существует в настоящем. Только в прошедшем и в будущем, в виде проекции. Ctrl + Z.
Чем меньше мы её, того, тем больше нас она, того...
Пушкин (?) о причинах женской ворчливости, неусидчивости и незалежности.
2014.