Почти по Пугачевой

Наталья Ле
«Жил-был художник один, домик имел и холсты, но он актрису любил, ту, что любила цветы…»
Это была одна из самых колоритных пар Ленинграда. Они даже обитали в весьма колоритном месте – в крошечной каморке на Фонтанке, в двухстах метрах от цирка, аккурат напротив Шереметьевского дворца. Они искренне верили, что песню «Миллион алых роз» написали именно про них, и расплывались в довольной улыбке, едва заслышав первые аккорды из старого, обтянутого выцветшей розовой тряпкой радиоящика.
 
Он был настоящим художником – в молодости закончил «Муху», то есть, художественное училище им. Мухиной, что в Соляном городке. Счастливая юность, пришедшаяся на середину пятидесятых, как и положено, была полна надежд, блестящих перспектив и, конечно, любви. Любви страстной и красивой, нежной и романтической. Его женой стала балерина Малого оперного, молодая красавица Диана, Динка – называл ее Он. Они были частью питерской богемы, завсегдатаями театров, музеев, выставок, их жизнь была полной, интересной и счастливой, и казалось, так будет всегда…

Она была совсем из другого мира. Уроженка солнечного украинского села, дочь каменщика, страстным увлечением которого была опера. Отец обладал могучим басом и даже по большим праздникам выступал с ариями в местном клубе. Позже Она будет даже привирать, будто отца сам Шаляпин отметил – поди, проверь! Она и сама была не лишена талантов – благодаря отличной памяти Она знала наизусть невероятное количество стихов, а яркая внешность, веселый, живой, подвижный характер, лукавство, юмор, богатая мимика и сильный голос предвещали непременный сценический успех, которым Она и грезила в юные годы.

Он был на двенадцать лет моложе Нее. Где они познакомились – кто теперь знает? Что общего было у этих разных, абсолютно непохожих людей – тихого интеллигента с блестящим кругозором и простой шумной дворничихой в серо-зеленой «фуфайке» и войлочных ботах? Как два одиноких осенних листа, гонимых северо-западным балтийским ветром, они прилетели однажды в одну точку и слиплись под холодным дождем жизни, чтобы никогда уже не разлучаться.

Они никогда не вспоминали свою судьбу. Она не рассказывала, как во время войны, еще совсем зеленой девчонкой, загремела из солнечного украинского села в Магадан на десять лет по статье 58-1а, «Измена Родине». Отсидела от звонка до звонка, да еще года два на поселении – уехать было не на что. Замужество с, в общем-то, случайным человеком… Каторжный неквалифицированный труд за копейки… Побои мужа до полусмерти, два его ареста с конфискацией, когда из дома унесли все до последнего гвоздя. Потом его уход к другой… Тогда Она начала выпивать. В возрасте 46 лет Она все бросила и уехала к дочери-студентке в Ленинград, устроилась дворником, чтобы дали жилье. И его дали – ту самую восемнадцатиметровую клетушку в самом сердце прекрасного города.

Он никогда не распространялся о том, как Динка, его маленькая Сильфида, его Жизель, бежала с репетиции и попала под трамвай. Она была беременна, но еще не говорила Ему об этом – боялась, что запретит танцевать, а ей во что бы то ни стало надо было станцевать в «Лебедином» Маленького лебедя… О ребенке Ему сказали в анатомичке больницы, куда ее, мертвую, отвезли после аварии. После этого Он запил, перестал писать картины, устроился сапожником в какой-то привокзальной будке, и вся последующая жизнь была похожа на паралич, когда вроде бы все понимаешь, все осознаешь, а двигаться больше не можешь.

Они долго не съезжались. Он просто приходил к ней в гости на Фонтанку из своей комнатушки на Лиговке, приносил портвейн. Она сооружала нехитрую закуску, не выпуская из губ вечно дымящую папиросину «Север». Он был молчалив, Она, наоборот, говорила без умолку, хохмила, смеялась. И Он оживал, потому что Она вливала в Него жизнь – как умела. Иногда Она шутливо подпускала в Его адрес матерком вперемежку с украинизмами, а Он интеллигентно морщился, но неизменно улыбался Ей, и в улыбке Его было тихое, бесконечное обожание. После портвейна Он молча рисовал наброски ее портретов, а Она читала стихи, басни, или пела красивые украинские и цыганские песни, и, конечно, неизменное "но он актрЫсу любил..." Он всегда восхищался ее сильным голосом и неизменно уверял ее в том, что актриса из Нее получилась бы – высший сорт. И Она радовалась, как будто все еще впереди была ее «песня безумная роз»...