Мягкий солнечный блик плавно скользит по тяжелой бронзовой раме старого зеркала, исправно передающего мое отражение на поцарапанной поверхности. Отражение довольно улыбается – я красив, свеж и выгляжу определенно старше своих девятнадцати. В сотый раз поправив воротник рубашки, я подмигиваю себе и выскальзываю из сумрачной квартиры в прохладу подъезда, а затем – в душные объятия улицы.
Земля стоит в своем августе, раскаленная и жаркая. Пахнет травой и выхлопными газами. Перед глазами мельтешат лица бесчисленных прохожих, и я по привычке высматриваю среди них Анечку. Иногда она чудится в школьнице с большим рыжим щенком в руках, а иногда в перебегающей дорогу на красный свет блондинке, беззаботно уткнувшейся в телефон.
Заскакиваю в любимый цветочный киоск на углу дома за букетом белых тюльпанов – Анечкины любимые. Прохожие посматривают с интересом, оглядываются и улыбаются, но совсем ничего не значат.
На пути привычно вырастает парк, и я, вместо того, чтобы обойти по тротуару, срезаю путь напрямик, через заросли летних деревьев, где пролегает старая, едва заметная тропинка. Раньше по ней часто ходили, но потом проложили новую, а эта стала безлюдной. Пару раз мы с Анечкой сидели здесь, на скамейке среди густых разросшихся кустов, ели мороженое и смеялись над разговорами ни о чем.
Сейчас на этой скамейке скучающе покачивает ногой мужчина лет сорока в униформе работника автомастерской. Глаза у него задумчиво смотрят в пустоту, а в пальцы играют большой отверткой с замотанной изолентой рукояткой. Его легко понять – что может быть приятнее, чем провести рабочий перерыв в тени деревьев старого парка.
Когда прохожу мимо, мужчина замечает меня и приглашающе похлопывает по скамейке рядом с собой. Будь я менее вежливым, просто проскочил бы дальше, но меня хватает только на демонстративный взгляд на часы, когда присаживаюсь: быть может, подумает, что тороплюсь, и не будет задерживать.
Незнакомец кивает на цветы у меня в руках:
– Красивая, наверное?
– Невероятно.
Я шарю по карманам в поисках телефона, чтобы показать дядьке фото Анечки, но он с усмешкой отмахивается:
– Да верю, верю. Все вы, молодые, красивые, что уж тут.
Неторопливо окидывает меня взглядом с макушки до пят и задумчиво добавляет:
– Всегда так хочется не дать этой красоте завянуть.
Непонимающе нахмурившись, открываю рот для вопроса, но тут горло схватывает спазм, и я захожусь в приступе кашля. Картинка окружающего размывается в выступивших слезах, все становится мутным и зыбким, а воздух такой вязкий, что едва проталкивается в легкие. Это все равно что пытаться дышать киселем.
Спазм отступает так же неожиданно, как и появился. Утерев глаза, я не замечаю рядом незнакомца. И слава Богу – никто больше не задержит по пути к Анечке.
Покинув парк, я устремляюсь по венам города в самое его сердце. Все вокруг кажется ярче и насыщеннее, будто каждый листок и каждая вывеска налились свежими красками. Воздух сладкий будто сахарная вата, а небо с размытыми облаками похоже на поверхность волнующегося моря.
Я замечаю ее в окне одного из кафе, узнаю по соломенного цвета волосам.
Когда вхожу, она поднимает глаза на звук звякнувшего колокольчика, и губы изгибаются в мягкой улыбке, рисуя на щеках едва заметные ямочки.
Я выдыхаю:
– Анечка.
Сажусь напротив, не сводя с нее неверящего взгляда. Медовый солнечный свет ложится на пушистые ресницы, плавно растворяется в сине-зеленых глазах.
Анечка улыбается шире, знакомым движением убирает за ухо выбившуюся прядь волос и кладет свою ладонь на мою:
– Я так ждала.
Пробежав глазами по ее узким изящным запястьям, я хмурюсь:
– Блин, оставил цветы в парке.
– Какие цветы?
– Которые хотел положить тебе на могилу.
Она беззаботно щурится, улыбка ни на миг не блекнет.
Год назад Анечка взяла машину отца ночью, чтобы увидеться со мной. Она отвлеклась на сообщение в мобильном и выехала на встречку, прямо под колеса огромной фуры. Анечку раздавило, разорвало и разбросало по трассе так, что ее окровавленная блузка оказалась вывернутой наизнанку.
Она негромко говорит:
– Больше не нужно цветов.
Я остался с ними, на той скамейке в парке. Странный незнакомец воткнул замотанную изолентой отвертку мне в шею, и я истек кровью, не в состоянии даже позвать на помощь. Наверное, он просто хотел не дать моей красоте завянуть.
Бережно сжимаю ее пальцы в руке, наслаждаясь таким приятным и таким родны теплом. За столько времени я все еще не забыл эти ощущения, и сейчас с трудом верится, что испытываю их вновь.
Я шепчу:
– Что дальше?
И она отвечает:
– Ничего. Больше никаких цветов и никаких ожиданий.
Земля так и стоит в своем августе, раскаленная и жаркая, пахнущая травой и выхлопными газами, а время замирает на месте, оставив в целом городе только нас с Анечкой, красивых, свежих и вечных.