рассказ восемнадцатый,девятнадцатый,двадцатый - конец первой части.
18
Гладиолусы на картине изменились. Не расцвели и не увяли, истончились до прозрачности. Мама поглядывала на них озадаченно.
Телефон в общежитии не отвечал. Учебный год заканчивался. Год учёбы в Академии. Продолжая традицию с художественной школы, на летнюю выставку родители везли голодающим художникам, кроме всякой домашней снеди, ведро отборной черешни из сада, хватило бы всей мастерской полакомиться вволю. Но Художницы в студии не было, а студенты как-то странно отводили глаза. В общежитии дочки тоже не оказалось. Этот год она жила в школьном общежитии незаконно, младшие девочки по доброте душевной пустили её в свою комнату, сдвинули кровати и втиснули её раскладушку. На ней стопками лежали масляные этюды. Но руку Художницы нельзя было узнать. Матовые мазки, бурые, сизые, мрачно-серые пятна тревожно кричали о беде.
На стене висели автопортреты Художницы: с волосами,струящимися по плечам,в шляпе с изогнутыми полями, в накинутой шали, в аккуратной косыночке, в анфас, в профиль,в полоборота. На всех этих лицах не было глаз. Глаза прикрыты веками, зажмурены или не выписаны вовсе. Мама ухватилась за дверной косяк: где моя девочка?! И тогда кто-то тихо виновато сказал: в монастыре.
В монастыре! - взорвалось и рассыпалось на осколки.
19
Они встретились в городе. Художница в платке, в наглухо закрытом коричневом одеянии улыбалась отрешенно, не то виновато, не то сострадательно. Смотрела прямо, глаз не прятала, но взгляд, стеклянный, отражал любую попытку проникнуть в душу.
- Вы родили меня в блуде, - констатировала она грустно. Браки вершатся на небесах, а не венчаны вы, - пояснила.
Шли по бескрайнему торговому полю - торжищу. Бесконечные ряды открытых прилавков и ларьков. Поток людей в двух направлениях. Шли, взявшись за руки. Высокая стройная Художница и мама пониже, с тяжёлым рюкзаком на плече. В согнутой руке поднята, как флаг, вяленая рыбина. Иногда встречные любители дёргают рыбу, как будто ловят удочкой, в руку вкладывают смятые деньги, на ходу мама достаёт из рюкзака следующий «флаг», не видя, не слыша и плохо понимая происходящее.
Вот она, дочка, совсем рядом. Горячая мягкая рука в руке. Но невидимая непроницаемая оболочка отделила её от мира. Стекло в глазах. Не пробиться.
У столба стоит молодая румяная синеглазая монахиня. Лицо её тщательно вписано в вырез апостольника. Щёки с ямочками вырываются из белой тугой окантовки. На чёрной рясе покоится картонка: «помогите на постройку храма», в руках коробочка для сбора пожертвований. Что обрушило её в это отречение? Или вознесло?! Нет, только не это!
- Ты тоже так будешь стоять?!- спросила мама.
–Если сподоблюсь, - ответила, как прошелестела.
20
Спать на чердаке становилось холодно. Наконец батюшка благословил Художницу на служение в женский монастырь и написал ей собственной рукой напутственное письмо и рекомендательные строки к настоятельнице игуменье.
Художница попрощалась с Солнечным городом, с Академией, с Учителем, раздарила все свои модные платья подружкам, скатала бесчисленные холсты в рулоны, подрамники с исписанными холстами связала в стопки, в несколько приёмов привезла их домой и бросила в сарай со словами: это всё бесовское, от гордыни. Туда же отправился и натюрморт с волшебными гладиолусами.
Художница вытребовала у родителей пару кирзовых сапог, ватник, рукавицы, топор и пилу. Сказала, что духовное просветление, которого она ищет, требует ограничить связь с миром.Любовь к родным и общение с ними возможно только посредством горячей о них молитвы, что она и будет совершать постоянно.
Пригрозила: если не поймёте меня, станете мешать, уйду от вас, и от вашего сада, и от вашего мира навсегда,и не найдёте вы меня нигде.Не найдёте меня нигде и никогда!
«Нигде и никогда», – каталось и билось в опустошённой маминой голове.
Лютый мороз сковал землю. Птицы не летали, вода стала льдом. Вагон подрагивал,готовясь тронуться.В жёлтом, матовом от узоров окне, закутанная в тёплый платок,угадывалась Художница.Увеличенные линзами слёз, зелёные глаза её плавали в отчаянии от содеянного,но губы дрожали от целеустремлённой решимости.
На платформе родители отдирали деревянными ладонями примерзающие к щекам горошины. Поезд покатил в темноту, и они брели за ним, задубевшие, пока не кончился асфальт.
Конец первой части.