Алан боялся любить Милану. Страшился проявлять свои чувства, как опасается мальчик-подросток прилюдного поцелуя любимой матери.
Он боролся со своей слабостью. Прикрывал волнение нарочитой грубостью и и не выказывал чувств.
Взрослый сорокалетний мужчина изгонял из памяти даже терпкий запах этой статной дурнушки и не мог обуздать собственную плоть. Несколько раз в год тяга к девушке становилась непреодолимой. Алан оставлял дом, жену, детей, садился в машину и за одну ночь преодолевал больше тысячи километров.
Он приезжал перед полуднем. Пополнял небогатые запасы Милкиных продуктов, торопливо чинил крышу или изгородь, наполнял дровами поленницу и всем напряженным мускулистым телом, каждым нервом, кожей, зубами, пульсирующими венами ощущал близкое присутствие своей страсти.
Он следил, как Мила снует между домом и летней кухней. Как выбегает в огород за зеленью, как присаживается на скамью и чистит овощи. Он подглядывал как девушка моет посуду, как торопится в уличный туалет и как пробует из кастрюли горячий обед . Он впитывал в себя каждое движение, каждый жест, каждый изгиб и наклон ее крупного тела и временами не выдерживал, подкрадывался сзади прижимался бунтующим членом к плотным округлостям попы, грубо и обессилено ловил ладонью шелковистый пах и впивался зубами в замерший затылок.
У Милки слабели ноги, обрывалось и падало в желудок гулкое сердце, грубели соски и сжимались бедра.
Мила не боялась боли. Ее не смущали укусы, царапины, удушающие объятия и сотрясающие удары. Любовницу Алана не пугал вид крови и застывшие глаза умерших. Не волновали жалкие увечья и безобразные уродства. Мила отдавала ему свое тело покорно и бесстрашно. Мужчина не знал отказа в своих исступленных фантазиях и надрывах.
Милку часто насиловали. Пьяный рыбак, случайный собутыльник матери. Сумасшедший пастух, настигший в степи зазевавшуюся девочку. Банда охотников-браконьеров, пытавшихся утопить ее разодранное тело в вязком муле соленого лимана.
Мила безропотно принимала испытания, посланные ей мрачной Кибелой. По ее полудетскому лицу текли слезы, тело безучастно терпело боль, а душа благодарила Матерь Богов за грядущее счастье.
Ее раны быстро затягивались, кости срастались, а равнодушное, эластичное лоно дважды выдавливало из себя мертвых мальчиков.
Дважды старая Марта принимала у Милки роды.
Она разводила огонь, грела в котле воду и зажигала масляные лампады. Бабка приносила в дом заготовленные для луков длинные прутья, соединяла их верхушки и втыкала в глиняный пол избы заостренные оконечности. Поверх гибких изогнутых планок Марта набрасывала старинный войлочный полог. Обнаженная подрагивающая Милка ложилась на устланный травами пол юрты и клала на грудь родовое зеркало. Бабушка сосредоточенно хлопотала, снимала с огня котел, опускала в него увесистые раскаленные камни, посыпала их семенами конопли и шептала заклинания. Старая карга заносила в шатер и устанавливала рядом с Миланой бурлящий паром и дымом чан. Бронзовый Котел с круглым дном слегка покачивался и приветливо кивала головой и шевелила щупальцами изображенная на нем Богиня. Юрта быстро наполнялась влагой и дымом, раздавалось шумное, прерывистое дыхание бабки и внучки. Не созревшее, еще растущее тело девочки-женщины покрывалось снующими тропками пота, и Марта принималась натирать ее лицо и кожу ароматно-липкой смесью воды и истолченной коры деревьев.
Руки Марты чувствовали, как под тонкой натянутой куполом кожей живота ворочается и стучит ногами плод. Дым потрескивающих семян застилал глаза, удушающий запах коры кипариса, кедра и ладана заставлял дышать глубже и и чаще, горячий пар проникал в мышцы, согревал кости и делал их мягкими и податливыми. Безобразно распахнутые, согнутые в коленях ноги девочки упирались пятками в пол. Напряженные ступни выворачивались наружу, пальцы приподымались. Ветви Милкиных ног напоминали стянутые тетивой стремящиеся друг от друга плечи скифского лука . Замершая сосредоточенная Мила слушала, как голова ребенка мягко раздвигает разогретую плоть ее тела, как она упрямо тычется и преодолевает узкий путь к свету. Милка все сильнее обхватывала ладонями рукоять зеркала, все шире раздвигала ноги, все выше подымала бедра. Она не торопила ребенка потугами, он выходил из нее легко, скользил с пьяной самоуверенностью. Она молилась своей Царице и терпеливо ждала, когда из кровоточащего зева ее влагалища покажется мягкая, покрытая слизью головка малыша.
И в этот момент, резко, внезапно, помимо ее воли, бедра Миланы вздымались. Мышцы внутренней плоти яростно, остервенело сжимались. Безумной, смертельной хваткой смыкались сильные ноги, изгибалась спина. Впивались в холодный глиняный пол пятки, плотно приникала к земле голова. Натянутое гибкое, как тетива тело Миланы взмывало и падало внезапной волной, билось упругой змеей, изгибалось, снова и снова касалось земли и взлетало к небу. Выгнув до последнего предела спину, отчаянно сцепив зубы она замирала, и стремительно выталкивала из себя уже бездыханного, задушенного ею младенца.
- Мальчик,- смиренно возвещала Марта и отсекала ножом пуповину.
Бабка дожидалась, когда выйдет послед, толстым слоем покрывала тело внучки чудодейственной маской из коры деревьев и укрывала Милку теплыми овечьими шкурами.
Милана засыпала. Во сне она смеялась. Девушке снились иступленные оргии, приветствующие Великую Кибелу.
Множество обнаженных мужчин и женщин, рвали ногтями свои тела, царапали лица, совокуплялись и плясали под ритмичный стук барабанов. Змеистые ручейки крови текли по их коже, дрожала мужская плоть и струилось из лон женщин возлитое в них семя. Счастливые, благодарные люди подымали зеркальные фиалы и восхваляли Всесильную Матерь Богов . Они приветствовали Милану и протягивали ей кубки полные вина. Милка вдыхала запах их растревоженной развратной плоти, пила темное терпкое вино и губы ее шептали.
- И прокляли амазонок жены и дочери скифов убиенных
- И услышала мольбы сколотов Царица Царей Великая Табити
- И рожают омуженки живыми лишь дочерей себе подобных
- И умертвляют сами сыновей своих.