- Мужики, погода как надо! И закат… Вода вот только холодная, - сказал Степаныч, разматывая удилище, - клев должен быть неплохим.
- Да, у тебя, Степаныч, всегда «клев должен быть неплохим»… - пошутил Санек, - а рыбы хватает только на уху. Люська уже зверем смотрит на меня. Домой всегда без рыбы возвращаюсь.
- Слава Богу, что хоть моя не достает меня с рыбой, - вступил в разговор Романов, - она, как увидит ее живой, так чуть ли не в обморок падает. Для нее эта рыбалка – тупым ножом по… по причинному месту короче говоря.
Все дружно загоготали.
- Хорошо тебе, Серега, никто не достает, ни перед кем не отчитываешься, куда хочешь, туда и едешь, - продолжал Степаныч, - а тут… моя чем старше, тем все больше на тещу похожа. Такая же грымза. Лишний раз так и хочется смыться из дома.
- Вот-вот, - подтвердил Санек, - вечно «куда пошел, почему так поздно, с кем был». Будто в фашистском застенке. Допрос с пристрастием… Вот только твою тактику не пойму, Романов. У тебя же жена совсем молоденькая. А ты от нас не отстаешь. Все рыбалки с нами. Не боишься ее одну оставлять? А то придется перхоть от спиленных рогов стряхивать… Все, молчу- молчу… Ишь, как вызверился!
- Договоришься у меня, - пробурчал Романов, - окуну в воду разок- другой и к огню не подпущу греться. По-другому заговоришь… И вообще… скучаю я по холостяцкой жизни!
Все как-то разом замолчали, растянулись по берегу, устанавливая снасти.
На небольшом столике уже стояла початая бутылка. Молча выпили, закусили и разбрелись по своим местам. Клев, действительно, обещал быть удачным. Степаныч уже и котелок с водой подвесил над костром.
- Серега, подсекай. Ух ты, карась какой! Жирный. Сейчас они на нересте. Ленивые. Степаныч, у тебя тоже клюет, - Санек с завистью глазел на товарищей.
- Ты бы на свои удочки смотрел, а не по сторонам, - одернул его Степаныч, - глядишь и сам чего – нибудь вытащишь!
Караси, касатки, редко сазанчики, быстро заполняли садки рыболовов. Похолодало, но мужчинам все было ни почем. Глаза сверкают от удовольствия, руки быстро крутят барабан с леской. Азарт! Да и негласное соревнование у мужичков: кто вытянет больше рыбы, кто – крупнее, а у кого и редкая особь. Степаныч, чуть ли не со слезами на глазах, разделывал рыбу для ухи. Все ловят, а он, как правило, всегда за повара. Сердце, видите ли, у него обливается кровью, когда какой-нибудь «кошевар», уху превращал в рыбный суп.
Ребята подустали. Божественный запах ухи уловил уже каждый нос:
- Степаныч, как там с ухой?
- Сейчас - сейчас, вот только водочки немного плесну в нее… Готово! Подгребайте...
Второго приглашения не понадобилось. Быстро подтянулись к столу. На нем никаких излишеств: редиска, пучки свежего лука и укропа, хлеб. Стопки, как положено, наполнены до краев:
- Ну, за удачное начало рыбного сезона! – радостно произнес Санек.
Чокнулись. Влили в себя холодненькой водочки. С удовольствием захрустели редисом и зеленым луком.
- После первой и второй перерывчик небольшой… - Санек уже разлил по следующей стопке.
- Отлично пошла… Хороша зараз-з-за! Ух-х-х! – оживились рыбачки. – Степаныч, ну, где там твоя уха хваленная?
Степаныч разлил уху по мискам. Чертыхаясь, горячо ведь, передал на стол четыре порции. Стопки наполнили снова:
- За уху, - снова стукнулись друг о друга стопочки.
- Божественно! Степаныч, ты виртуоз своего дела! Можно покрошить в уху укропчика. Да не, лучше в прикуску! – заговорили все разом.
И тишина! Только ложки стучат.
- Добавка есть? Вкуснотища! Санек, не зевай, а разливай… Ну, Степаныч, ты себя сегодня превзошел…
- Да, ладно вам, всегда так говорите… - но по лицу его скользнула довольная улыбка. Ребята оценили…
Опять воцарилось молчание. Нужно есть осторожней, уж больно карась костлявый. Но это не беда. Ведь ни с чем не сравнится уха, приготовленная на костре из только, что пойманной рыбы.
- Не доливают, что ли? – раздался голос Санька.- Вроде литровая, а так быстро закончилась. Пойду за следующей…
Мужички расслабились. Стало клонить в сон. Поднялся ветерок. Похолодало. Непроизвольно все подтянулись к костру. Тишина! Только где-то вдалеке лягушки орут. В брачные игры играют. В костре нет-нет да стрельнет полено. Сноп искр рассыплется и опять тихо. Очень приятное зрелище созерцать огонь. Завораживает. Успокаивает.
- А вот ты, Серега, молодец! Тебе уже за сороковник, а все еще не женился. А, чё? Бабы и так на тебя вешаются гроздьями… Как виноград, - спьяну хохотнул Санек. – Чё, я дурак так рано на своей Люське женился? Как будто свет на ней клином сошелся. Ой, дура-а-а-к! Еще сколько ж можно было погулять! Так нет же. Сам настоял, чтобы быстро свадьбу справили. Любовь, видите ли… А где она теперь? Так, привычка!
- И не говори Санек, - зацепился за разговор Степаныч, - женился на милой, нежной, заботливой… А теперь только и пилит с утра до вечера.
- Да, ладно тебе Степаныч напраслину на Марию Ксенофонтовну возводить. Вон она какие пироги печет! А борщи? А заливное? – Романов покачал головой. – Моя малолетка только в постели и хороша. Ни готовить, ни порядка навести в доме не может… Лишь бы попиариться где. Поговорить с ней не о чем. Одни шмутки на уме.
- Да все они стервы, - распалился Санек, - ни одной хорошей не встречал…
- Нет, ребята, вы не правы, - мечтательно проговорил Серега. – Есть такие! Вот только, наверно, одна на тысячу такая, даже, может на миллион…
- Да, ну… Или все же встречал? – Сергей утвердительно качнул головой.
- Не томи. Рассказывай…
Серега еще немного полюбовался на огонь и начал свой рассказ:
Помните, как позапрошлой весной я попал в больницу? Пошел ставить машину в гараж, а там какие-то отморозки избили меня. Хорошо мужик один на меня в темноте наткнулся. Скорую вызвал. В больницу меня увезли. Ни документов при себе, ни денег, ни сотового… Все выгребли. Здорово они меня тогда отделали: два ребра сломали, сотрясение мозга получил. Положили меня в общую палату. Нас там было пять человек.
Дедок один потешный. Все по чужим палатам ходил. Сердобольные бабульки его подкармливали. Сам он был из какой-то деревни или села. Родственники к нему почти не приезжали. А с чем лежал, даже и не помню. Шустрый такой старичок… Парень молодой в палате был. Что-то с рукой у него случилось. Тот все обхаживал молодых «сестричек». Порой в палату за полночь приходил. Мужик один на вытяжке лежал. Водитель грузовика. В серьезную аварию попал. Весь перебинтован, живого места на нем нет, ан нет, тоже с сестричками балагурит. А со мной рядом, кровати стояли голова к голове, мужик лежал. Здоровый такой… Красавец! Вот только нелюдимый какой-то, угрюмый… У него был перелом левой ноги и правой руки. Хорошо запомнил. Его последним в нашу палату положили. Эдуардом его звали.
Вначале я, когда очухался немного, хотел попроситься в отдельную палату. Все-таки пять человек… Воздух в палате спертый. Но одному лежать, хоть и в отдельной, тоже не подарок… Читать нельзя, сотрясение все-таки. А так хоть с мужиками позубоскалить. Этот, весь ломаный, столько побасенок знал. А анекдоты как травил! Молодой пацан тоже заводной был. Как, что-нибудь расскажет… Хоть стой, хоть падай. Постоянно нам замечания делали, что ржем, как кони… Да и угрюмый, нет-нет да и хмыкнет, над каким-нибудь приколом.
Так вот к этому Эдуарду ежедневно приходила жена. Не поверите, когда ее в первый раз увидел, глаз от нее не мог отвести. И вроде ничего особенного… Небольшого росточка, правда ладненькая такая и фигурка при ней. Волосы заколоты кверху. Да глаза огромные, в пол лица! С порога поздоровалась, улыбнулась, как –то застенчиво, и тут же на глазах у нас превратилась в настоящую красавицу. Улыбка, оказывается, красит… Хотел отвернуться - не смог. Глянул на остальных, та же картина. И взгляды не похотливые, нет… Таких женщин хочется оберегать, исполнять каждое ее желание… Но она видела только своего мужа, и лицо ее светилось от счастья. Сразу понятно - он для нее свет в окошке! И так паршиво на душе стало. Вот ведь, есть же женщины, но не про нашу честь. Прямо, как в песне: «Ах, какая женщина, мне б такую…» И где этот угрюмый только отыскал ее? А самое обидное… Ну, не для него она!
Эдуард же лежал весь набыченный, губы поджаты… Даже не улыбнулся ей. Она «воркует» над ним… Целует его лицо, губы, гладит волосы. Он же, как должное принимает ее ласки. Даже грубит. А она еще больше улыбается ему, шепчет на ухо какие-то вольности. Мне слышно каждое ее слово и волна ревности разливается по всему телу. Надо бы встать да уйти, но этот голос, как голос Сирены завораживает, обволакивает, ласкает. Хоть с чужого стола немного крошек счастья отведать…
Однажды шепнула, как сильно по нему соскучилась. Он дернулся, как от удара, и уставился на нее голодными глазами… Но ненадолго удалось ей пробить брешь в его обороне. Глянув на нас, он резко отстранил ее здоровой рукой. И опять замкнулся в своей раковине...
Каждый день она приходила в палату после обхода врачей, здоровалась со всеми и улыбалась, глядя только на своего любимого. А каждому из нас казалось, что именно ему она подарила свою чудесную улыбку, именно его обласкала своими фиалковыми глазами. Это было, как наваждение какое-то, как наркотик… Все, даже дедок, ждали ее с нетерпением. Никто в это время не выходил из палаты. Она распахивала настежь окна, тут же организовывала помывку пола, хотя в обычное время санитарок не дозовешься. А тут, они делали чуть ли не генеральную уборку, с обожанием глядя на нее. Потом- то до меня дошло, что материальная заинтересованность тоже сыграла свою немаловажную роль.
И каждый раз, после того, как приведет мужа в порядок, нацелует его, нашепчет ему ласковых слов, она садилась возле его кровати и начинала читать вслух. Мы все, как один, слушали ее чтение, боясь пропустить хоть одно слово. Да, что там слово… Думаю, что мужики, испытывали те же чувства, что и я. Каждому хотелось иметь такую женщину. Мы недоуменно глядели на Эдуарда. Гадали, чем же она так провинилась перед ним. Он всегда был с ней холоден, за исключением тех случаев, когда ей удавалось вывести его из равновесия. Но он быстро прятал от посторонних глаз свои чувства.
Цирк был, когда дедка выписали, и дети приехали его забирать. Притворился вначале совсем немощным, когда его «раскусили», давай прятаться по туалетам. Его чуть ли не силой выволакивали из палаты. Он все твердил, что книжку до конца не дослушал. Даже всплакнул, бедолага...
- Так что мужики, есть такие женщины, за которыми, хоть на край света, хоть за край… - закончил свой рассказ Сергей. Он глянул на друзей. Они заинтересованно ждали продолжения.
- Ну, а что было дальше? – нарушил тишину Романов.
- Ничего. Меня выписали.
- Так, ты, потому и не женишься, что не встретил своей Красавицы? – невесело усмехнулся Санек.
- Может быть…
- А потом ты еще видел ее? – тихо спросил Степаныч.
- Нет, ее не видел. Случайно, нос к носу, столкнулся с Эдуардом. Он меня узнал, разговорились. То да се, как дела, как жена…
- С женой я развелся, - сухо ответил мне он.
- Как развелся?
- Да, так! Она была не моя. Понимаешь, не моя… Как бы, не принадлежала мне. Где бы она ни появлялась, все мужики только и делали, что пускали слюни. Словно кобели возле течной сучки… Думаешь, я не видел, как вы все на нее пялились? Тебе было бы приятно наблюдать, как твою жену буквально «раздевают» похотливые взгляды?
- Но она так сильно тебя любила, скорее даже боготворила… Это ж было видно невооруженным взглядом! Она, я думаю, даже лиц наших не запомнила. Ты - был для нее единственным… - я смотрел на него, как на неразумное дитя.
- Но она была не моя! Она была… для всех, - упрямо процедил Эдуард.
- Ты чудовище… - только и смог я ответить ему.
Рыболовы недоверчиво уставились на Сергея:
- Не может быть…- выдохнул Степаныч.
- Он, что, с головой не дружит? – удивился Романов.
- Да, гад он, каких свет не видывал, - возмутился Санек.
Воцарилось молчание, мужчины «переваривали» услышанное. Видно рассказ Сергея произвел на всех впечатление. Молча выпили.
- А вот скажи, Серега, - опять начал разговор Санек, - поймал бы ты Золотую рыбку. А у нее всего одно желание. Что бы ты загадал? Наверно, Красавицу бы для себя попросил?
- Чтобы ты не очень доставал нас своей болтовней! Наливай…