Гамма для скрижали

Андрусенко Валерий
«Viva, academia! Viva, professores! »
МВТУ им. Баумана – 175 лет!

   Рассказ одного легкомысленного студента, дерзнувшего поучать других
  (гамма для скрижали).

1. До. - До всего.
     Легкомысленным студентом меня обозвал на экзамене по сопромату заведующий кафедрой сопротивления материалов, профессор, лауреат и автор знаменитого учебника-кирпича Сергей Дмитриевич Пономарев, который читал лекции студентам второго курса на потоке, то есть всему курсу в самой большой аудитории. Дело в том, что в те благословенные времена, когда твоя жизнь была расписана до самой пенсии и даже дальше – когда учиться, когда жениться, работать, детей растить, какую зарплату получать и т.д. - многие мальчики (как правило, москвичи) многое старались делать наоборот, как бы в знак протеста и чтобы разнообразить серые будни. Ребята, жившие в общежитии, конечно, отличались большей серьезностью – ведь они приехали завоевывать Москву. А нам вроде бы завоевывать было нечего, лекции пропускали, а профессор этого не любил. По чьему-то дельному совету ближе к сессии я старался посещать все лекции по сопромату, причем на первой парте, а в конце ещё задавал нахальные вопросы - профессор очень любил вопросы и всегда вдохновенно на них отвечал, глядя в глаза студенту, мол, поняли вы или нет.
    Когда пропустишь полсеместра, то вряд ли поймешь в сопромате, но, справедливости ради, лектор он был и вправду интересный. Помнится, я даже жалел, что пренебрегал с самого начала. Впрочем, это ощущение приобретало тем большую остроту перед сессией, чем меньше дней до нее оставалось, и уважение ко всем учебным предметам росло, превращаясь в нежную дружбу и даже в некую форму виноватой любви. Похоже, я немного перестарался. Профессор меня запомнил, и, видимо, чтобы доставить себе удовольствие, на экзамене пригласил меня отвечать к нему лично, а не к ассистенту, как автору хотелось. После двух-трех вопросов не моё, а его лицо вдруг приобрело довольно унылый вид, и вот тогда он и изрек тот знаменитый афоризм, при воспоминании о котором у меня до сих пор розовеют уши: «Я думал, что передо мной серьезный студент, а передо мной легкомысленный студент!», и поставил «неуд» в зачетку. В принципе, небывалый случай – ведь «неуды» в зачетки никогда не ставили, только в экзаменационную ведомость. Наверное, талант педагога может неожиданно для вас проявиться и в такой вот форме. А получилось, что после этого случая, пересдав сопромат осенью, следующую сессию сдал всю на «отлично» и дальше до окончания института получал только повышенную стипендию. Можно сказать, что легкомысленный студент стал серьезным студентом именно на том экзамене по сопромату у профессора С.Д.Пономарева. Хотя надо признать, что некоторый авантюризм – сродни легкомыслию – присущ автору и ныне.

2. Ре. - Решимость.
     Тогда же, на втором курсе, произошло еще одно событие, имевшее интересные последствия. Здесь следует заметить с высоты прожитых лет, что молодым людям, хотя и бранят их иногда занудные взрослые дяди-тети, не следует сопротивляться порывам, а, наоборот, смело следовать неожиданным своим проявлениям, так как мы, иногда, не отдаем себе полного отчета в истоках мотивов, спрятанных в глубинах нашей души, а это, может быть, сама судьба ведет нас за руку. И только потом, когда мы уже вступаем на новое поприще, мы включаем целевые механизмы нашей жизненной опытности, приобретенных знаний и наработанных навыков.
     Круто завернул! Короче, на втором семестре второго курса, по-видимому, из-за лени, а также – хорошо это помню – из симпатии к преподавателю семинара по курсу экономики Третьякову, я взялся за подготовку доклада с обозначенной перспективой получения автомата на экзамене. Доклад нужно было подготовить на тему современной экономической политики в международном аспекте и выступить с ним сначала перед своими сокурсниками, а затем и в других аудиториях, куда направит Третьяков. Мероприятие называлось «Школа лектора-экономиста». Я смело взялся за доклад по Латинской Америке, - просто понравилось это словосочетание, соединявшее, казалось несовместимое, что-то вроде «горячий холод». Еще я искренне восхищался Фиделем, конечно, Че Геварой, ритмами аргентинских гаучо, Пеле, увлекался страшными рассказами об Амазонии и Бермудском треугольнике, романами Дефо, Сабатини, Жюля Верна и тому подобное. Наверное, сознание требовало упорядочить этот компот. Я записался в Ленинскую библиотеку и окунулся в мир необычайной свободы, где ты сам себе матрос и капитан, а твой навигатор – книжный каталог.
     По природе своей, несмотря на отчаянную иногда смелость, я был юноша застенчивый, но ударить в грязь лицом – нет, только не это! И я выучил свою первую лекцию наизусть, как учат текст актеры театра и кино. За основу, естественно, была взята некая статья или реферат безвестного автора, и я зубрил ее слово в слово день и ночь, оттачивая произношение и жесты, разбавляя некоторой долей более-менее удачной отсебятины. Наконец, - день триумфа, выступил перед своими, чем поверг их в неописуемый восторг. Пару дней ходил гоголем, но приближался неотвратимо другой день, когда мы с Третьяковым пойдем на какой-то завод и там, в цеху я должен буду полчаса вещать посторонним гражданам, которые, между прочим, могут и по шее смазать самозванцу.
     Короче, ужас зашкаливал, когда Третьяков представил меня работягам, собравшимся вместо обеда послушать «умного» студента. Как сейчас помню свои негнущиеся ноги, нелепый жест правой рукой, повторенный раз двести, язык, прилипший к нёбу, который я несколько раз пытался незаметно отклеить указательным пальцем левой руки, и, главное, полностью отключившийся слух и сознание. Какую околесицу я нес, уму непостижимо! Я не только забыл весь текст, но еще и пытался на ходу что-то сочинить про Пеле и Че Гевару, бермудский треугольник и дебри Амазонии. Понял, главное - не останавливаться, и я, выхватив из пространства спасительный круг на стене с часовыми стрелками, которые двигались медленнее улитки, говорил, говорил… Когда закончил, рубашку на мне можно было выжимать. Как ни странно, мне довольно дружелюбно похлопали, а Третьяков, подойдя, сказал: «Здорово, молодец! Как это ты там сказал…» – и процитировал что-то из меня. С остекленевшими глазами, дико озираясь вокруг, я вдруг понял – кончено, не побили, ура… Скорее отсюда. Но в глубине души уже растекался наркотический яд сродни торжеству вдохновения – я сделал это, я – лектор!

3. Ми. - Мир из ДК.
     Разумеется, свой автомат по экономике я получил, но Третьякова все-таки разочаровал, не став активистом в его школе. Хотя лично о Третьякове до сих пор вспоминаю с теплотой, потому что он был по-настоящему увлеченным своим делом человеком и удивительным образом умел зажечь интерес к тематике, скучнее которой была только история КПСС. А произошло вот что. Вскоре мне стало известно, что при кафедре научного коммунизма уже довольно давно функционирует другая школа - лектора международника. Конечно, некоторая информация была и раньше. Например, где-то в большом коридоре висел стенд с фотографиями, рисованной картой Северной Атлантики, стрелками маршрутов и заметками участников, из которых можно было понять, что некая группа старших и, по-видимому, супергениальных студентов летом прошлого года плавала в составе морской флотилии и читала там лекции о международных делах. Запомнилась одна фамилия - Андрей Кокошин, может и потому, что теперь он, пожалуй, самый известный из всей плеяды. Кажется, я только раз или два остановился у этого стенда - уж очень это походило на сказку, во всяком случае - не для меня.
     Потом, как-то раз тоже почти случайно затащили меня в наш ДК, где очень смешно и артистично матерый седой лектор-международник, корейской или китайской внешности и сильным восточным акцентом, рассказывал как будто о своих встречах с Мао Цзе Дуном. Китайский вопрос тогда стоял довольно остро, зал Дома Культуры был набит так плотно, что мы с сокурсниками разместились в проходе. Это был, как я позже узнал, Павел Николаевич Ни-Ли - заведующий кафедрой научного коммунизма, доцент. Он был и вправду кореец, но советского разлива. На самом деле он никогда не встречался с Председателем Китая, и в жизни он разговаривал правильным русским языком, но на сцене во время лекции его корейские корни вдруг начинали выпирать с такой чудовищной силой, что крона вибрировала не на шутку, и порой казалось, что это сам Мао вдруг вышел из-за кулис.
     Рядом с Ни-Ли за круглым столом разместились еще двое. Один был бородатый и похож на Карла Маркса в молодости, другой тоже был очень внушителен, особенно, когда подхватил какую-то тему, искусно подброшенную ему Пал Николаичем. В тот момент я и представить себе не мог, что это студенты - ведь они казались просто богами, сошедшими с небес. И удивительно, - вскоре мы познакомились и стали друзьями. Да они и теперь как боги - через сорок-то лет. Вот это и была школа лектора-международника. Ну, разве можно было не изменить милейшему Третьякову?

4. Фа. - Факты ретроспекта.
     Теперь эта профессия – лектор-международник - практически умерла, а в те времена по популярности её можно было сравнить, пожалуй, только с современным шоу-бизнесом. Сейчас трудно объяснить почему. Проще всего сказать – время было такое. А на самом деле, кто сможет понять и объяснить этот феномен, тот объяснит целую эпоху. Самый короткий путь – путь сравнения. Зимой 1992 мы с женой проводили отпуск в Швеции, катались на лыжах. Приобрели кинокамеру и снимали все подряд. Конечно, накупили подарков. Что же мы привезли в Москву? Видеозапись стала историческим документом. Вот мы распаковываем сумки. Вот жена достает пачки, много разных пачек, - чая! «А вот, мама, бананы! Представляешь, в Швеции зимой продают бананы!» Что тут можно добавить? Из северной Скандинавии через горы и моря, границы и таможни мы привезли детям связку бананов. Так, наверное, африканские студенты рассказывают своим родителям про московский снег. В советские времена в Москве бананы продавались раз в году – в июне-июле, сезонный товар. В голодной Москве в начале 90-х не было ни бананов, ни чая, ничего вообще, кроме березового сока и пачек черного перца на полках продуктовых магазинов и еще надежд на светлое будущее. Но уже вовсю шла информационная революция, которая привела затем к относительному изобилию на прилавках.
     А теперь перекинем мостик через 80-е и 70-е в 60-е годы. Денег и тогда ни у кого не было, в магазинах – чуть получше, чем 1992. Но зато на рынке информации – один сладкий берёзовый сок! Недаром говорили, что в газете «Правда» не было правды, а в «Известиях» известий. И впрямь – они различались только шрифтовым набором. Анекдот из тех времен. Разговор у киоска: «Правда» есть?». - «Нет «Правды». – «Советская культура»?». - «Кончилась». – «Советская Россия»?». - «Всю продали». - «А «Труд»?». - «Труд» - пожалуйста». Но ведь информационный голод – это тоже голод. И он может привести общество к острым и хроническим заболеваниям и даже к летальному исходу.

5. Соль. - Соль это главное.
     Вспомним: Великая французская революция началась с опубликования расходов королевского двора. В советское время информационный голод разбавлялся наличием в меню такого блюда как лектор-международник. Люди, привыкшие к «постной пище» газет и ТВ, с удовольствием посещали эти мероприятия, которые помогали им хоть чуть-чуть приблизиться к пониманию реальной действительности. При этом «вкусность» блюда целиком зависела от повара: сколько специй положить, соли, масла, натуральных продуктов, и сколько налить воды. Внешний антураж тоже многое значил, а это уже артистизм. Были лектора, которых знала вся Москва, и на их лекции ломились как на футбол «Спартак»-«Динамо».
     Таким был Павел Николаевич Ни-Ли. Его природный артистический дар невозможно объяснить. Только когда вы его слушали и, - важно!,- видели, вы и сотни других слушателей зала, подпадая под его гипнотическое влияние, реагировали как один человек. Сейчас это называют харизмой. Однако, применяя этот термин к политикам лишили его чистоты, а Ни-Ли был искренен и добр – мы, студенты, хорошо это чувствовали.
     Второй наш руководитель, Алексей Георгиевич Максимович, полковник в отставке, был, казалось, полным антиподом Ни-Ли. Совершенно лыс, несколько отчужден и как бы в панцире, но глаза с постоянной смешинкой, если всмотреться. Методическим руководителем, завучем, был именно он. Приглашал интересных лекторов, сам выступал перед нами постоянно, занимался с нами и лично, как Павел Николаевич. Всегда доброжелательный и ровный. Даже, казалось, слишком. Эмоции он не показывал, а чувство юмора у него было логическим, совершенно неподражаемым. Как правило, его шутка доходила с некоторой задержкой во времени, как свет от звезды. А ему, наверное, это доставляло удовольствие, поэтому на его лысом, лишенном мимики лице постоянно проглядывала этакая улыбочка Джоконды. Устройство его памяти было таково, что он без видимых усилий мог извлекать из своих бездонных кладовых любую информацию.
     Помню, был такой случай. В мае 1970 довелось мне впервые побывать за границей - в Болгарии. Тогда говорили «курица не птица – Болгария не заграница», но тем не менее. Впечатлений была масса, ведь такие поездки были тогда большой редкостью, требовались характеристики, рекомендации, комиссии райкома. Как губка впитывал там всю историю этой страны, так сказать, на натуре, а особенно, конечно, все, что касалось русско-турецкой войны 1877-1878гг.: Плевна, Шипка и т.д. Приехал, а Алексей Георгиевич лежит в госпитале им. Бурденко. Наши его навещали. И я решил навестить. Прихожу, он выходит в коридор, одет по-больничному, но как всегда аккуратен, прям. «Ну-с, что, молодой человек, как дела?» Я начал рассказывать про Болгарию, про Шипку. Он подхватил тему и рассказал мне как русские форсировали Дунай, как вошли в Болгарию тремя колоннами, как менялась ситуация, стратегия и тактика, кто командовал у русских, а кто у турок, что предприняла Англия, Франция, и где и чем все закончилось. Вот такой был А.Г.Максимович.

6. Ля. - Ля-фиеста.
     Учебный процесс в ШЛМ был организован просто и в высшей степени демократично: раз в неделю мы собирались на лекции-семинары, где сначала заслушивался приглашенный лектор, а затем шло обсуждение с вопросами в свободной форме. Кто приходил? ТАССовцы, МИДовцы, журналисты-международники, однако, в основном научные сотрудники академических институтов. К примеру, несколько раз бывал Евгений Примаков, бывший тогда завотделом Института Востоковедения. Он без всякой помпы с удовольствием проводил с нами время, не взирая на то, что в аудитории присутствовало всего несколько человек, наверное, потому, что ощущал глубокий отзывчивый интерес слушателей. Кстати, много лет спустя мы случайно встретились с ним в зале VIP в Шереметьево. Он почему-то поздоровался со мной первым. Очевидно, увидел в моем облике необычную эмоцию, вызванную старым воспоминанием. А на самом деле просто он остался таким же простым и контактным человеком, что свойственно только истинным интеллигентам.
     В течение недели мы, слушатели ШЛМ, несколько раз встречались на кафедре научного коммунизма, забегая туда просто так, пообщаться. Обсуждали текущие вопросы, листали журнал ТАСС - об этом особый разговор - распределяли путевки общества «Знание» на лекции в Бауманском районе и планы проведения «круглых столов» в ДК. Мобильных телефонов тогда не было (можно ли теперь это представить?), поэтому оставляли друг другу записочки у бессменного секретаря Маши Соловьевой или просто прикнопливая их на доске объявлений. Никакой обязаловки не было, все держалось на самом простом и самом прочном цементе - на самодеятельном интересе.
     Был, кстати, и материальный стимул, за прочитанную лекцию мы получали гонорар - пять рублей. Правда, по существующим правилам, часть лекций читалась в фонд благотворительности, примерно половина. Разумеется, у новичков эта половина была равна целому, наоборот, у корифеев большая часть лекций была платная. В месяц можно было без ущерба для учебного процесса - все же мы были студентами - прочитать 10-20 лекций, заработав дополнительно к стипендии еще до 70 рублей. Итого вместе получалось больше 100, а это был оклад инженера. На каникулах выезжали в самостоятельные поездки по стране по путевкам общества «Знание» или ЦК ВЛКСМ, где за 10-15 дней зарабатывали еще рублей по 150-200, бывало и в стройотрядах подрабатывали, так что на шее у родителей не сидели и цену заработанному тоже знали. Но поскольку цена у денег есть функция времени, придется припомнить, сколько тогда стоил рубль. Самый большой батон белого хлеба стоил тогда 28 копеек, проезд на метро - 5, на трамвае - 3 коп. Мясо - примерно 1,5 руб. за кило, водка - 2,87, коньяк – 4,12.
     Иногда с сокурсниками после экзаменов мы ходили «посидеть» в любимое наше место - в кафе «Огни Москвы» на 12-м этаже гостиницы «Москва», ныне безжалостно снесенной. Скидывались по 3 рубля, задерживаясь допоздна, когда Москва с открытого балкона гостиницы показывала нам все свои звезды. Одним словом мы жили двойной жизнью, но не в том смысле, что одна была явная, а другая теневая, наоборот - обе были яркие, добавляя света друг другу.

7. Си. - Сила–знание.
     Скептик скажет, ну, ладно, вам была интересна эта игра, и даже, кажется, выгодна. А на деле, кому нужны были ваши лекции, что нового вы, студенты-технари, могли сообщить в не своей профессиональной сфере, вы были винтиками реакционной системы, обманывали народ ложными целями коммунистической пропаганды, искусственно продлевая ее жизнь? Приходили ли нам в голову эти вопросы? Разумеется, иначе откуда бы я их взял. Разберемся по порядку.
     Начнем с вопроса о самом процессе познания. Вопрос универсален и для лектора и для аудитории, так как все мы есть и пассажиры, и пешеходы в одном лице. Любое познание начинается с постановки вопроса. Потом - накопление информации, затем - обобщение, наконец, выводы. Далее следует этап практики, применения полученных выводов. И дальше все сначала. Если выводы подтверждаются, идем вперед. Если нет, ищем, где ошибка. Если процесс заканчивается только выводами, например, оценкой в зачетке, то такой процесс нельзя назвать законченным. Кстати, чем сильна школа МВТУ им. Баумана, так это последней составляющей - практикой.
     Приведу один пример. В 1986 году, будучи руководителем отдела оборудования Управления строительства Курейской ГЭС, перевозил втулку генератора весом 67 тонн к месту ее монтажа в машзале ГЭС. В качестве тягача использовал могучий бульдозер «Комацу», в качестве телеги - лист железа, толщиной 20 мм с двумя проушинами для крепления троса. Кто в курсе, такое приспособление называется «пена». Зима, ночь (днем бульдозер не выпросить), 50 градусов мороза. Мы тащим наш прицеп на другой берег Курейки по насыпной плотине. Дорога узкая, только для разъезда двух самосвалов, посыпана гравийной крошкой. Пена скрежещет, но двигаемся. На середине - авария. Трос за проушину надрывает пену на полметра, что делать? Утром через плотину пойдет транспортный поток, это срыв графика строительства на целый день! Вызываю через диспетчера аварийку - мобильный сварочный трансформатор. Приезжает молодой парнишка, я показываю на разорванный край - вари. Он говорит - не умею, я новенький, поэтому поставили в ночь. Я взял у него электроды, маску и сделал полуметровый шов толщиной от «0» до 30 мм. За два часа. Пена выдержала! Вернулся домой как на ходулях, колол ноги булавкой – не чувствовали. Но был счастлив как первый космонавт. Я сделал это, а ведь то был второй шов в моей жизни, первый - на лабораторной работе в МВТУ.
     Точно также, на практике, оттачивалось мастерство выступлений перед самыми различными аудиториями и в самых различных обстоятельствах во время самостоятельных поездок по нашей действительно необъятной стране СССР. Как уже говорилось, мы получали путевку Всесоюзного общества «Знание» или ЦК ВЛКСМ, командировочное удостоверение, покупали билет Аэрофлота и оказывались то в степи, то в горах или в море, а то и под землей.
     Помнится, как раз первой моей самостоятельной поездкой был вояж в Челябинскую область, к шахтерам городов Еманжелинска и Коркино. Приходилось ли вам, читатель, случайно побывать когда-нибудь в угольной шахте? Лично мне на всю жизнь запомнилось это путешествие к центру Земли в полкилометра глубиной и картина угольного забоя, в котором буквально на карачках ползала бригада забойщиков. Одни, по очереди, откалывали кайлом угольные камни, лёжа на боку под углом уходящего вглубь пласта. Другие нагружали совковыми лопатами с отрубленной ручкой деревянные салазки. Третий, исполняя роль маленького ослика, оттаскивал их наверх – к вагонетке. И вот там, среди деревянных чурок не более метра высотой, называемых крепями, разместилась во время обеденного отдыха моя бригада слушателей с черными невидимыми в темноте лицами, сияя только веселыми белками глаз. Бутерброды, припасенные женами, исчезали в пространстве между плечами и шахтерскими фонарями на касках, а московский лектор, ничем не отличимый от них, в такой же робе и с такой же загримированной под цвет преисподней физиономией, рассказывал о международных кризисах, подпуская черного юмора в тему о глубине гарантированного выживания в случае атомной войны.
     Интерес студентов-технарей к школе лектора был вызван вопросами, которые они ставили, не находя ответа в обычных источниках СМИ и ТВ. А вопросы бывали разные, в том числе и «те самые». Школа давала такую возможность. И не только с помощью приглашенных лекторов, но - главное - посредством самоподготовки. Уже упоминал о «Журнале ТАСС». Эта не толстая книжка голубого цвета приходила к нам по рассылке раз в неделю. На обложке сверху справа надпись «Для служебного пользования». По инструкции - хранится в сейфе. Внутри - сообщения корреспондентов ТАСС со всего света. Отточенные, четкие формулировки, никакой пропаганды, только описание событий. Выдержки из важнейших мировых СМИ. Короче, то, что можно теперь прочитать во всех серьезных изданиях. Но тогда!
     Помню, через несколько лет я работал в Министерстве химического и нефтяного машиностроения и находился в кабинете секретаря парткома по какому-то делу. На столе у него лежал тот самый голубенький журнал, который он старался отодвинуть подальше от посетителя. А накануне произошел пожар в гостинице «Россия», о котором сообщил только «Голос Америки», было много жертв. Наши СМИ молчали. Я опытным взглядом выхватил один из заголовков и нейтрально спросил что-то на эту тему. Секретарь парткома был шокирован, ему казалось, что вскрыта невероятная тайна государственной важности. Такие были времена...
     Разумеется, дело не ограничивалось одним журналом. Скажу больше, по первоначалу набрасываясь на него с жадностью голодного, впоследствии отдавали предпочтение изучению фундаментальной литературы и систематическим учебным курсам. Так, например, в 1969 году автор этих строк поступил на двухлетнее вечернее отделение факультета внешней политики СССР Университета марксизма-ленинизма при Московском городском Комитете КПСС, куда принимали только с высшим образованием и членов партии. Для нас сделали исключение, благодаря уже сложившемуся авторитету школы Ни-Ли. После выпускных экзаменов и защиты дипломной работы выдали настоящую корочку - «лектор-международник». Этого показалось мало, и в 1973 сдал вступительные экзамены на вечернее отделение исторического факультета МГУ. Закончил его в 1980. Дипломная работа была посвящена «десятилетию разрядки» (1970-е годы), а научным руководителем был Андрей Кокошин к тому времени доктор исторических наук и замдиректора института США и Канады АН СССР, написавший рецензию к моему диплому. Так что с процессом познания у «технарей» было все в порядке. Кстати, Андрей Кокошин теперь, уже успешно поработавший на должностях заместителя Министра обороны и секретаря Совета безопасности, возглавляет комитет Государственной Думы по делам соотечественников и, являясь действительным членом Академии наук РФ, входит в высшую политическую элиту страны.

8. До (верхнее). - Дольче ли вита? - Дальше…
     Возвращаясь к вопросу, могли ли студенты-технари научить чему-либо своих слушателей, ограничусь, пожалуй, одним высказыванием старосты ШЛМ Миши Кузнецова. Его отличала среди всех неподражаемая утонченная ирония и способность помнить и извлекать нужную цитату по любому политическому или жизненному поводу из Пушкина, Лермонтова, Мандельштама, Пастернака и сотни других поэтов, при этом разбрасывая вокруг эпиграммы собственного сочинения, не уступающие искусству Гафта. Так вот, делясь опытом с автором, тогда еще начинающим лектором, Миша говорил: «Выходя на трибуну, будь уверен, что сумма знаний каждого отдельного твоего слушателя меньше твоих собственных, и тогда тебе поверят».
     Наконец, не мешала ли эта параллельная жизнь обучению главному - профессии. Ответ очевиден. Разве мог, к примеру, автор мямлить на экзамене у профессора, если вчера этот профессор сам был моим слушателем, находясь в зале ДК и слушая наш «круглый стол?» Сама жизнь ответила на последний вопрос. Каждый из нас состоялся в этой неординарной эпохе, доставшейся нам. Виктор Солдатенков, тот самый «Карл Маркс», поразивший меня своим непревзойденным интеллектуальным спокойствием, логикой и достоинством, стал доктором наук, Генеральным директором НПО «Геофизика» - одним из оборонных предприятий Москвы. Юра Грузевич, кандидат наук, выдающийся менеджер и коммерсант в оборонном секторе, рекордсмен по количеству посещенных им стран числом около 100! Гена Горностаев, доктор экономики, один из немногих способный плодотворно увязывать теорию и практику проблемы продуктивного развития оборонного сектора в структуре экономики страны. Саша Поляков, доктор технических наук, создал в Минобразовании новое направление «Информационные технологии в образовании». Управление, возглавляемое им, разработало и запустило в реализацию в 2000г. федеральную целевую программу «Развитие единой образовательной информационной среды». Миша Кузнецов, кандидат технических наук, кроме работы в профессии является одним из руководителей фонда им. Плеханова, строит политическую партию нового типа, контактируя с М.С.Горбачевым, Гавриилом Поповым, губернаторами, бизнесменами и т. д.
     Иных разбросала жизнь, и, может быть, эти строки каким-либо чудесным способом долетят до них и дадут повод вновь собраться под крышей воистину «альма-матер» - МВТУ им. Баумана, чтобы вспомнить наших учителей, уникальную ШЛМ, продлить нашу дружбу, а значит и молодость, которая не кончается в душе никогда.