Белёсый дымок

Эдуард Меламедман
      Как только над серыми прогалинами и вытянувшимся, подобно часовому, хвойным  лесом поднялся белёсый дымок, с разверзшихся хлябей небесных пролился чистейший дождь...

…По одежде, не спеша и никого не боясь, медленно перемещалась она, серовато-коричневая вошь. Она семенила тремя парами своих тонких розовато-коричневых ножек, как не странно, вызывая у меня едва ощутимое беспокойство. Моя кожа задубела под жарой и холодом, под леденящими, пронизывающими порывами пробирающего до костей, безжалостного ветра. Под испепеляющими дневными лучами в летний зной. Пожалуй что именно поэтому, мне теперь было совсем не больно, а забавно и интересно не спеша наблюдать за сосредоточенно занимающейся своим делом, целеустремлённой вошью. А чем ещё вы прикажете мне нынче заниматься, в самом деле? Кругом сплошняком только оттенки белого цвета. Простыни, наволочки, матовые стёкла окон и дверей, халаты медперсонала, всё чистейшее, белейшее и… только она, сосредоточенно ползущая по большому пальцу мой руки, выделялась оригинальной окраской. По своим наиважнейшим качествам она определённо безмозглая, но вот по привычкам - реальная вошь. Всё в этой жизни, скажу я вам, рано или поздно меняется - когда-то она была личинкой и жила не тут и совсем по-другому. Такое можно сказать и обо мне. Сокрытое туманом детства начало, и вот, горячо ожидаемая, наступила юность с реальными надеждами на очень многое, но потом… потом, увы, неизбежна зрелость, с уже оставшимися далеко позади отроческими иллюзиями и угасшими планами и прожектами. Только простые, но вечные истины, отражённые в десяти заповедях, вот остаются всегда и везде с человеком, независимо от того, видел он их, замечал в реальности вокруг себя или нет. Мой жизненный цикл, тот самый, который обращался по кругу, от первых трёх звёзд вечером до таких же на следующий вечер,  он, который постоянно нагружал мой мир тяготами и заботами, недавно кардинально изменился. Теперь, как ранее, мне на работу идти не надо. Ранним утром, хоть и не на солнышке, но можно понежиться сколько угодно в постели, только не открывая глаза, чтобы никто не заметил… И уже потом, полностью выспавшись, когда в палате, кроме таких же больных, нет никого, прочитать по памяти «Шма Исроэл…».  Старый, седой, добродушный доктор в очках, скреплённых чёрной, рваной изолентой, качая головой и цокая языком, всё продлевал и продлевал на день, на два... мой бюллетень. Но ведь всё в этом мире конечно. И рано или поздно... не правда ли?

…За железной, почти полностью остывшей заслонкой, осталось лишь несколько, слегка тлеющих, красноватых угольков. Основное пространство в громадной жаровне, было заполнено прогоревшим до конца, серовато-коричневым пеплом. Дежурной сменой сотрудников предприятия пепел собирался в чугунные формы. А затем, согласно следующему технологическому этапу, под колоссальным давлением форматировался в твёрдые брикеты, напоминающие по размерам и консистенции обычные строительные кирпичи, только в отличие от оных, брикеты были серо-бурого цвета. Затем они сортировались, причём этот процесс осуществлялся в ручную, и вся продукция, разумеется, без отделённого брака, упаковывалась в фирменные картонные ёмкости с соответствующим логотипом фирмы. Получалось высокоэффективное, концентрированное удобрение. Потрясающий эффект на полях, засеянных кукурузой, пшеницей и овощами, вызывал колоссальный спрос, со стороны многочисленных производителей сельхозпродукции. Покупателей удобрений было попросту великое множество, по всему миру. И в Европе, и за океаном. Поэтому предприятие работало безостановочно, двадцать четыре часа в сутки, в несколько смен. Запущены были все имеющиеся производственные линии, и, тем не менее, полностью с заказами поставщик просто не справлялся!

   - У тебя есть курево?  - Ну есть, а зачем тебе, ведь ты говорил что бросишь? - Просто руки дрожат. Может быть, ты нашёл что-то? - Что тебя так расстроило, Давид? Кажется что мы с тобой уже привыкли ко всему. - Ко всему, Моше, привыкнуть нельзя, просто невозможно. Такая вот штука жизнь. На самом деле, неизвестно, что будет через пять минут! Через единственное мгновение, а ты говоришь о какой-то привычке. Вон, через полтора часа всё повторится снова, а потом опять и опять, и каждый раз, мой друг, к этому нельзя привыкнуть! Каждый раз при этом надо как-то выжить! Понимаешь – выжить, несмотря ни на что!  Так есть курево, а?..

Слащавый белёсый дымок был уже почти не виден. Он поднялся над корпусами и рассеялся в низких, свинцовых облаках нависших над лесом, железнодорожными путями и озером, спрятавшимся за горизонтом…

 …Житомирская область, давние-стародавние времена, большая семья деревенского сапожника. Это был мой отец. Одиннадцать детей, мал мала меньше, мама, пропадающая целыми днями на кухне, в огороде или в хлеву. Всему, совершенно всему в этом мире научил  меня он - родной Отец. Он научил читать «Шма Исроэл…» и шить или ремонтировать башмаки. Он научил меня искренне улыбаться людям и делать для них всегда только добро, объяснив, что никогда добра слишком много не бывает. Отец был старостой в деревенской синагоге, и община при его добрых делах процветала. Люди жили счастливо. Они праздновали праздники тогда, когда это было записано в Торе. Но… однажды на скрипящей, серой подводе приехали из райцентра другие люди, странно было, что наши улыбки не вызывали на их сумрачных лицах ничего. От них всех веяло холодом и презрением к исконному, местному населению. Посыпались указы и угрозы, конфискации имущества, ссылки людей, которые исчезали целыми семьями, в основном - по ночам. И вот однажды ночью запылало здание, в котором сначала была размещены администрация  только что образованного колхоза и местное отделение ОГПУ. Люди, организованные моим отцом, бросились на борьбу с огнём, и по утру, с божьей помощью, пожар был потушен. А к вечеру… К вечеру этого дня те самые приехавшие люди, которых местное население во время пожара, рискуя жизнью, вытаскивало из пламени, эти люди отвели моего отца в овраг, где он и был без суда и следствия расстрелян…
    - Просыпайтесь, больной, скорее просыпайтесь. - Старенький доктор с очками в изоленте тихонько тряс меня за плечо своей горячей ладонью. - Больной, а больной! Вам придётся встать и уйти, потому что для профилактики, как мне сказало начальство,  всем придётся покинуть помещение, предварительно помывшись в душе. Не беспокойтесь, уважаемый, всё в порядке, я тоже иду туда с вами.

Несколько десятков больных и старенький доктор добрались до бани. В предбаннике люди аккуратно сложили вещи, верхнее - направо, бельё - налево. Каждый получил небольшую новую мочалку, запечатанную в пластиковую коробочку, и кусок мыла розовато-коричневого цвета с каким-то странным сладковатым запахом, исходящим из-под пакетика. -Господа! Внимание! Заходите в общую душевую, только не задерживайтесь там слишком. Мойтесь быстро  и проходите потом все вместе в следующее помещение, где вас будут ждать полотенца, расчёски и всё необходимое. Итак, прошу  вас! Проходите вперёд, пожалуйста…

  …Белёсый дымок через щели за заслонкой проник в комнату. Он принёс с собой тяжёлый, неприятный запах. Сидевшие привалившись к стенам люди вытащили из карманов курток бутылки с водой и стали жадно пить.
- Давид, спрячь пачку с сигаретами. И спички тоже. Там, очевидно, уже всё кончено, поэтому сейчас надо открывать заслонку и работать. Приготовь стальные коробы для сортировки и прессы для брикетов. - Моше, всё уже давно готово. - Ну что ж, тогда давай, начинаем. - Давид открыл изогнутой длинной железякой огромную заслонку. Горящих углей внутри уже не было. Но из лежащей снаружи кучи беловато-серого пепла выпали закопчённые очки, у которых одна душка держалась на честном слове, а точнее - она держалась на чёрной рваной изоленте…

 …К  настоящей железнодорожной станции, натруженно пыхтя парами и  скрипя буксами тормозов, подкатил, качая боками дощатых вагонов, большущий товарняк. Пока чиновниками был распахнут выход из каждого  вагона, из прокашлившихся, хриплых динамиков заиграла бравурная музыка. Толпы людей, опасливо озираясь, медленно спускались на землю, но музыка, красивые цветные клумбы - всё это успокаивало, и некоторые начинали  счастливо улыбаться друг другу.  – Мама, мама, а что это написано на воротах? - спросила девочка, одетая в демисезонное пальтишко и вязаную синюю беретку. Чёрные как смоль волосы были заплетены в тугие косички и аккуратно уложены на голове. Чугунная  огромная надпись привлекала к себе всякого входящего. Мать, сжав руку дочери, ссутулилась и постаралась пройти побыстрее. Но упрямая девочка спрашивала и спрашивала снова о надписи. Наконец мама прочла. - Берта, это место называется Аусшвиц. Тут написано "Arbeit macht frei". – А как, мамуля, это понять? –  «Труд  освобождает». - Аааа... мам, я попрыгаю немножко в классики? - Белёсый дымок закрыл непонятные слова, а люди всё шли и шли, накатываясь волнами людского моря на чугунные, литые буквы…

…Сбоку от центрального входа, за цветочными клумбами, на высоком пригорке  стояли две одинокие фигуры. Рейхсфюрер СС Генрих Гимлер и Муфтий Иерусалима хадж Амин эль-Хусейни. Оба смотрели через цейсовские бинокли на прибывших в поезде людей. Неожиданно резким порывом ветра их полностью накрыл тот самый, белёсый дымок…


  …Как только над серыми прогалинами и вытянувшимся, подобно часовому, хвойным  лесом поднялся белёсый дымок, с разверзшихся хлябей небесных пролился чистейший дождь...
    Спустя 60 лет, когда опять они разверзлись - те самые небесные хляби, и опять лил и лил на грешную землю чистейший дождь, Эскадрилья  «F-15» Военно-воздушных сил армии обороны Израиля с форсажным рёвом пронеслась над мемориалом. Дождь плакал от воспоминаний и от нынешнего счастья.   А белёсый дымок?  Он исчез - навсегда!