Клише участи роман Глава 7

               

               

- Можно? -  на  пороге  возник  начальник  штаба  части,  где  служил  Евдокимов - майор  Котец. Грузный,  одышливый,  с  вьющейся  шевелюрой  седых  волос, он  напоминал  Верещагина  из  «Белого  солнца  пустыни»,  но к  сожалению  только  внешне. Пришлось  встать,  приветствовать  начальство.
-  А  вы  неплохо  обжились…  - Котец  обстоятельно  осмотрел  комнату.  - Очень  уютно.  Жить  можно. Сразу  видать,  что  надолго  обосновались… лет  на  двадцать  пять, не  меньше,  да, Женя?  -  ернически  подмигнул  Евдокимову,  снимая  плащ-накидку -  Так  и  не  надумал  остаться?  Непримиримый  ты  мужик…  А  я  чего  потревожил  -  опять  язва  на  ноге  открылась.  Третий  год  с  ней  маюсь…  Перевяжи,  будь  добр. -  Котец,  как  всегда,  избыточно  вежлив.  К  солдатам  обращается,  по-отечески , -   «сынок».  Любит  посылки  у  солдат   проверять,  с  домашними  гостинцами…
-  Вам  прооперироваться  надо. Вены  удалить. А  так  без  конца  открываться  будет.
-  Ну-ну, не  пугай. До  пенсии -то  дотяну  с  ней,  а  там  посмотрю.
    Котец  подсел  к  столу, водрузил  больную  конечность  на  подставленный  табурет  и  засучил  штанину  форменных  брюк,  обнажая  несвежую  повязку  на  пухлой  голени.  Евдокимов  тем  временем  вышел  за  мазью.
-   Мне  и  раньше  операцию  предлагали. Боязно  как то…  -  любопытный  взгляд,  продолжающий  шарить  по  комнате, задерживается  над  тахтой,  где  на  стене  были  наклеены  репродукции  из  «Огонька».
-  Так  и  живете  бобылями.  Чего  женок  с  собой  не  привезли?  Все  полегче  было  бы…
-  Отдохнуть  хотим  от  них.     Куда  везти,  сюда?
-  Хм…  Для  кого  вы  их  там  бережете… -  Котец  мощно  навалился  грудью  на  край  стола,  чтоб  придвинуться  к  собеседнику  и  перейти  на  шепот. - Слушай,  а  Евдокимов  он  что - татарин?
-  С  чего  вы  взяли? 
-  Да  картинки  вон…все  с  узкоглазыми.          

« Ну нет,  не  рассказывать  же  майору   о  Гогене,  тот   не  стал  бы  слушать  даже  из  вежливости.   «Доброе  утро,  месье  Гоген» …Добрый  вечер,  месье  Котец.  Прикид  у  Гогена  там  хороший,  особенно  синее  кепи.  На  всех  автопортретах  он  жгучий  брюнет,   с  чего  поэт  назвал  его  «огненно-рыжим» ?  С  Ван-Гогом  перепутал,  наверное…  Таитянский  период…Это  покруче,  чем  метеорологом. А ,  может,  нам  просто  не  достает  здесь  женщин?  Смуглых  аборигенок, эскимосок,  синильг  с  абсолютно  черными  волосами  и  снежной  кожей?   Все  остальное  имеется,  как  у  того  на  островах  -  алкоголь, океан, халупа  и  полное  отсутствие цивилизации.      «Мужчина,  срывающий  плод».  Было  время,  когда  он  ходил  в  Эрмитаж  только  ради  этой  картины.  Необыкновенно  мягкий,  лимонный  цвет.  Кто-то  в  сизой  майке,  привстав  на  цыпочки,  тянется  к  ветви, фигура  неотчетлива,  расплывчата, он  хрупок  и  сосредоточен,  ждут  козы, все  замерло,  плод  теплит  руку…Движение  зафиксировано  в  конечной,  высшей  точке  -  с  одинаковым  успехом  можно  предположить,  что  он  не  срывает,  а  кладет  плод  на  ветку».
-  Это  не  татарские,  другие.
    Котец  осторожно  потрогал  язву, что-то  там  испытывая.
-  Не  мое,  конечно, дело,  но  вот  этого  -  ткнул  освободившимся  пальцем  туда, где  высвечивались  обнаженные  таитянки,   -  не  одобряю.  Ну,  что  вы  - - солдатня,  картинки  расклеивать? 
   Вернувшийся  с  баночкой  бальзама  Евдокимов  сообщил,  что  для  него  тоже  есть  пациент…

    В  смотровой  Манов  распекал  кого-то : « Позже  не  мог  заявиться?  Порядка  не  знаешь?  Первый  год  замужем?».
-  Да  мы  только  с  работы  пришли.  Я  и  не  рубал  еще,  сразу  сюда.  -  оправдывался  невысокий  солдат  в  черном, замызганном   спецаке;  рыхлое,  заляпанное  брызгами  известки  лицо -  пылает.
    Порывшись  в  картотеке,  в  ячейке  на  букву  «К»,  Манов  извлек  медицинскую  книжку. -  Кулешов,  третья  рота.
-  Знакомая  фамилия,  -  пролистал  книжку. -  Погоди,  погоди… Я  же  тебя  перед  отпуском  в  госпиталь  направлял,   -  перевернул  страницу. -  Слушай, ты  же  комиссован  по  ревматизму  месяц  назад!  Вот  штамп  ВКК… Да  какой  месяц -  полтора!  Ничего  не  понимаю. ..  Почему  ты  еще  здесь?
- Аккорд  у  нас   был,   товарищ  старший  лейтенант,  на  «Нерпе».  Командир  роты  попросил  задержаться, а  я  себя  нормально  чувствовал  после  госпиталя,  да  и  заработать  хотелось  перед  домом.
-  Считай,  что  заработал,  вместе  со  своим  командиром!  -  он  был  взбешен.- - Что  сейчас  болит?
-  Опять  коленка. -  тихо  повинился  солдат.
-  Показывай.
    Солдат, как  стоял,  спихнул  грязный   сапог  с  больной  ноги  и  завернул штанину.  Ну,  конечно, -  красный, отекший  сустав!
-   Мерь  температуру, -  со  злостью  бросил  он  фельдшеру…


    В  пустом  коридоре  штаба,  как  помоями,  пахло  только  что   вымытыми  полами.  Рабочий  день  завершался. Бабаджанян  был  в  кабинете  один   и  собирался  уходить  -  стоя  в  шинели  прибирал  бумаги  на  своем  столе.
-  А, доктор…  Заходи.   …
    …Он  сменил  Пасечника,  которому  предложили  подать  в  отставку,  видя,  что  тот  «не  тянет». Не  имея  специального строительного   образования,  майор  Пасечник  к  тому  же  был   уже  в  возрасте  -  сорок  семь  лет. Он  не  был  ни  хорошим  организатором,  ни  грамотным  специалистом,  ни  истовым  служакой, но  зато  был  силен  и  упрям,  и,  находясь  на заманчивой  для  многих   должности  командира  строибата,  не  воровал  и  умел  другим  втолковывать  значение  слов  «надо».  Когда  на  собраниях  звучало  его: «А  то  некоторые  нашли  себе  здесь  хорошую  государственную  кормушку…»,  то  это  не  воспринималось,  как  расхожая  демагогия, хотя  говорил  он  казенными  фразами  и  запинался  не  от  избытка  эмоций. Наверное,  прежде,  чем  подписать  приказ,  наверху  долго  размышляли -  а  стоит  ли  менять  такую  безотказную  ломовую  лошадь?    Он  не  пошел  на  «отвальную»  -  прямого  приглашения  не  было,  а  сам  он  посчитал  для  себя  неудобным  участвовать  в  проводах  командира,  с  которым  прослужил  всего  ничего.  Но  Пасечник  обиделся. Он  узнал  об  этом  месяц  спустя,  когда  ему  случилось  подвезти  уже  демобилизованного   Пасечника  на  санитарной  госпитальной  машине,  возвращаясь  с  вызова.  Была  уже  ночь. Пасечник,  одетый  в  тесный  штатский,  нейлоновый  плащ,  в  армейских  хромачах,  руки  в  карманах, в  угрюмом  подпитии   брел  откуда-то  из  гостей,  один  на  пустой  дороге,  как  призрак,  как  летучий  голландец,  как  некий  итог  своей  завершенной  службы.   -  Чего  ж  ты  не  пришел  меня  проводить? - уже  вылезая  из  «уазика»  возле  своего  дома, недовольно  спросил  Пасечник, дыхнув  в  лицо  спиртным  перегаром. -  А  я  завтра  уезжаю. Домой.  Ну,  будь…  -  и  пьяным,  мутным  взглядом  тяжело  посмотрел  на   него,  словно  напоследок  хотел  разобраться, что  же  все-таки  за  человек    доктор,  его  бывший  сослуживец?

     Новый  командир  в  чине  подполковника  был  прислан  из  Североморска,  где    последнее  время  заведывал  животноводческим  хозяйством  для  нужд  флота. Поговаривали,  что  ссылка  на  ферму  была  наказанием  за  рукоприкладство  -  не  удержался, ударил  подчиненного,  матроса. Бабаджанян  носил  морскую  форму  и,  кажется,  тоже  был  из  породы  упрямых, на  собственной  шкуре  испытавший,  по  чем  фунт  здешнего  строевого  лиха.  С  собою  привез  отца,  дряхлого,  глухого  старика,  к  котрому  как-то  раз  пришлось  подъехать  на  квартиру,  вымывать  серные  пробки из  ушей  шприцом  Жанэ.
-  Тимошенко, он  что -  спятил?  А  вы  куда  глядели? Вы  уже  две  недели как  из  отпуска.  У  вас  учет  ведется  какой-нибудь?
-  Мне  и  в  голову  не  могло  прийти,  что  такое  возможно.
-  Т-а-ак,  что  собираетесь  предпринять  в  связи  с  этим?
-  Вынужден  снова  направить  его  в  госпиталь.
-  Исключено, -  не  раздумывая, решительно  возразил  Бабаджанян, помотав  лысой  головой,  где  только  по  вискам  сохранилась  жесткая,  черная  щетина,  тронутая  сединой. Пожалуй,  он  был  даже  элегантен  в  черной, распахнутой  шинели  с  белым  шелковым  кашне, свободно  ниспадавшим  с  шеи. Высокий,  стройный,  уже  немолодой   мужчина,  с  умным, опытным  лицом.
-  Я  понимаю - это  ЧП, неприятность,  но  другого  выхода  нет.
-  Доктор, это  не  просто  ЧП,  а  ЧП  девятое  за  квартал!  Об  нас  и  так  на  каждом  совещении  вытирают  ноги.   Завтра,  первым  катером,  отвезешь  в  Мурманск,  посадишь  на  самолет,  и  пусть  летит,  куда  хочет.
-  Нельзя. Парень  серьезно  болен  и  нуждается  в  срочной  госпитализации. 
-  Ничего   с  ним  не  сделается. Пьянствовать  в  роте  здоровье  было.
-  У  него  сейчас  атака, ревматическая  атака.  Если  сразу  не  начать  лечение  - сто  процентов  разовьется  порок  сердца. Это  значит -  инвалид  в  двадцать  лет!
-  Не  думаю, что  один  день  что-то  решает. Завтра  самолетом  домой! Можешь  считать  это  приказом.
-  Бачо  Николаевич, такой  приказ  я  исполнить  не могу.  Прошу  понять  меня  правильно…
-  Не  забывайтесь!  -  из-под  бронзового  лба  катапультировались  черные  зрачки. - За  неисполнение  будете  отвечать.  Вы  устав  изучали?  В  армии  за  жизнь  и  здоровье  подчиненных  в  первую  очередь  несет  ответственность  командир,  окончательное  решение  за  ним.
-  Вы  не  специалист,  вы  не  можете  знать  последствий.  Кроме  того, фактически  он  уже  не  ваш  подчиненный,  он  комиссован  из  армии.
-    А  формально  мой.  Приказа-то  на  него  еще  нет.   - Бабаджанян  оскалил  ровный  ряд  белых  зубов,  как  если  бы  собрался  разгрызть  яблоко.  - В  любом  случае  припишут  дефект  работы  командира. Я  не  желаю  огласки! И  довольно  об  этом.  Завтра  в  дорогу. Свободны,  товарищ  старший  лейтенант  медицинской  службы.
    Он  испугался.  Собственно,  он  боялся  в  течение  всего  разговора   с  командиром. Неизвестно,  чем  могло  ему  грозить  прямое  непослушание…  Отправлять  в  мусорную  корзину  дурацкие  приказы медицинского  начальства  флота -  это  одно,  а  нажить  врага  в  лице  своего  непосредственного  начальника -   совсем  другое. Но  сомнений,  как  ему  надлежит  поступить,    не  было. Уступи  он  сейчас, он  перестал  бы  считать  себя  врачом. 
    Сержант,  дежуривший  у  коммутатора, соединил  его  с  приемным  покоем  гарнизонного  госпиталя,  и  он  вызвал  «скорую»  на  активную  фазу  ревматизма. Ставить  в  известность  Бабаджаняна  о  своем  неповиновении  не  пришлось - тот  все  слышал,  когда  вышел  из  кабинета  и  возился  с  ключами,  запирая  дверь.  На  удивление, Бабаджанян  никак  не  прореагировал на  то,  что  доктор  ослушался  его, не  возмутился,  а  только  укоризненно  покачал  головой,  словно  говоря: «Все-таки  подставил  меня. Не  пожалел».
   Когда  он  вернулся  в  санчасть, Евдокимов  был  уже  один.
-  Котец  ушел?
-  Только  что.  Интересовался -  не  еврей  ли  ты?
-  А  почему  он  пришел  к  такому  умозаключению?
   Евдокимов  кивнул  на  койку, где  валялись  «Блуждающие  звезды».
-  Полагаешь,  ему  известна  национальность  автора?
-  Он  полистал  предисловие.
-  Все  зло  от  книг…
   Они  попили  чаю. Пришла  машина  из  госпиталя, забравшая  Кулешова. Потом  легли  и  еще  некоторое  время  читали.  Евдокимов  включил  приемник  и, порыскав  по  диапазонам,  остановился  на  волне, где Азнавур пел  песню:  «Я  не  могу  вернутья  домой». Безо  всякого  сожаления  шансонье  повествовал  об  этом  вовсе  невеселом  обстоятельстве. Наверное, не  могу  вернуться  из-за  того,  что  засиделся  в  кафе  на  Монмартре,  не  могу  вернуться  сейчас,  просплюсь  и  доберусь  завтра  утром,  когда  начнут  ходить  трамваи,  и  не  ндо  ждать  ДМБ.  Или  там  нет  трамваев?
    Погасив  свет,  оба  курили,  уставившись  в  потолок,  занятые  своими  мыслями. Он  почти  наверняка  знал  -  о  ком  думает  сейчас  образцово- показательный  семьянин  Евдокимов - как  всегда  о  жене, о дочке Юльке,   а  вот  если  бы  Евдокимов попытался  угадать  его  мысли,  то  потерпел  бы  фиаско, потому  что  он  думал  о  ней,  а  о  ней  никто  не  знал… Но  он  не  смог  долго  думать  о  ней,  ему  помешали  -  французского  певца  сменил,  давно  не  появлявшийся  в  эфире,  голос…