Трюк
Жить с мамой на Донбассе было не просто. Отчим – Ухань Иван Петрович сочетал в себе два, казалось бы, противоречащих друг другу качества. В состоянии легкого «шафе» - веселого гитариста и певца, и крайне агрессивного типа в своей беспричинной ревности при переборе зеленого змия. В те далекие времена он работал заготовителем всякой пушнины и кожсырья. У него была лошадь с легкой телегой, на которой он неделями колесил по близлежащим районам, покупал, или в обмен на всякие поделки (глиняные свистки, детские игрушки, домашняя утварь и т.п.) собирал в основном кроличьи шкурки, реже лисьи и другого ценного пушного зверя. Работка была не пыльной, но с наваром, за счет разницы в сортности. Брал как 3-4 сорт, сдавал на базу как «высшего», или 1-2 сорта.
Возвращение с подобных командировок мама ожидала с оправданной тревогой. Жили мы тогда в землянке располагавшейся на окраине поселковой части г. Зугреса по ул. Шахтерская 68. Мама, в девичестве Кравченко Мария Григорьевна, коренная полтавчанка, в те годы, а шел 1960 год, находилась в прекрасной спортивной форме, чему в немалой степени способствовал и буйный во хмелю отчим. Как правило, 2-3 раза в месяц, во избежание тяжелых последствий дикой ревности муженька ей приходилось полагаться на собственные ноги. Наряду с этим, мама обладала способностью быстро мыслить и принимать, порой, весьма оригинальные решения. В купе с природной изворотливостью ума и хитростью это выделяло ее из общей массы себе подобных.
В тот день отчим подъехал к дому ближе к вечеру, как всегда под «мухой" и на нашу с мамой радость, вроде бы в хорошем настроении. Вместе с мамой быстро распрягли лошадь, поставили под навес, пересчитали товар, и, дав положительную оценку недельной поездки, перешли к трапезе под внушительной кроной растущего у землянки абрикоса. Под этим же абрикосовым деревом располагалась и будочка злющей собачонки Сильвы, бесстрашного лохматого животного размером с хорошего кота. Роскошная челка до самого носа не мешала ей все видеть и нападать на чужаков от кота до соседского бычка. Немало бед она натворила пробравшись ночью в соседский курятник тети Нюси, ближайшей маминой подруги, успешно промышлявшей на абортах. Сильва задушила 13 курочек и притащила их под абрикос к своей будке. Рано утром она с радостью встретила маму у порога, ожидая законного поощрения. Увидев кучу аккуратно уложенных у будки курей мать на секунду оцепенела, затем, вспоминая всех святых, помчалась с метлой за недоумевающей Сильвой. Опомнившись, увидела четкий след из пуха и перьев ведущий к забору подружки, принялась быстро заметать следы охотничьих успехов Сильвы. Мигом забросала в мешок курей и спрятала в сарай, затем, не мешкая, собрала в пакет пух и перья на своем участке, перелезла через забор и убралась у тети Нюси. Вернувшись на свою территорию, поймала Сильву, надрала ей зад и посадила на цепь. Решила, все! Пусть теперь Нюська соображает, куда исчезло пол курятника.
Но, вернемся к вышеозначенной трапезе под абрикосом. После двух граненных стаканов хорошего самогона, в настроении Иван Петровича начали происходить хорошо известные нам изменения. Мама посоветовала мне держаться подальше, а сама принялась уговаривать отчима лечь отдохнуть. Оказалось, поздно! «Крышу» срывало на глазах. Лексикон стремительно менялся. В маминых любовниках последовательно оказались все известные отчиму особи мужского пола. Признавать свою виновность в столь тяжком грехе мать не собиралась, и отчим решил использовать другие аргументы. Попасть кулаком по маме ему никак не удавалось, и окончательно разъярившись, он схватил со стола огромный нож и ринулся за «изменщицей». Сделав 3-4 круга вокруг стола с сильвиной будкой, мать, набирая скорость, рванула прямо на соседский забор из полутораметрового штакетника. Отчим, размахивая ножом и матерясь на всю округу, несся за ней. То, что произошло дальше, повергло в шок всех, включая отчима и меня с Сильвой. Мать, не снижая скорости, перед носом отчима вдруг взмыла в воздух и почти стоя перелетела через забор к тете Нюсе! Отчим, споткнувшись о выпирающую из штабеля доску, врезался головой в забор, и уже лежа, сквозь забор наблюдал за мягким приземлением, на все четыре точки, мамы в соседской грядке с чесноком. Отряхнувшись, мать оценивающе посмотрела в нашу сторону, и, убедившись в моей целостности, скрылась за нюськиным курятником. Используя весь, известный ему комплект ненормативной лексики, отчим встал, подобрал нож, и казалось, окончательно протрезвев, стал прикидывать, как же такое могло произойти? Эта же мысль одолевала и меня. Ничего путного в голову не приходило. Чертыхаясь и что-то бормоча под нос, отчим добрался до панцирной кровати под навесом у сарая, упал, и отключился.
Мать тут же вернулась, кинула взгляд на отключившегося мужа, облегченно вздохнула – ну на сегодня все! На мой немой вопрос, а как же мол она такое сотворила, показала на выступающую снизу штабеля доску – я, говорит, с нее каждый день с Нюськой беседы веду. Пружинистая очень. Я на нее скок, опомнится не успела, як в нюськин часнык носом вткнулась!
Попробовал, да, пружинистая доска, но повторять не стал.