С самого утра начинается чёртова суматоха, и её, полумёртвую, бледную, с опухшими от слёз красными глазами, пытаются привести в относительно нормальный вид лучшие визажисты города.
Регина ненавидит, когда прикасаются к её лицу, когда снуют туда-сюда и ещё при этом пытаются разговаривать.
Регина ненавидит всех и каждого, и больше всего – себя.
А ещё – того дворецкого по имени Ник, у которого вчера был выходной и который заставил её задуматься о том, что же она делает.
Слишком поздно заставил. Он опоздал, и именно за это Регина ненавидела его сильнее всего.
– Ну, посмотрите в зеркало, леди! – этот визажист определённо гомосексуален. У него подкрашены брови, да и ведёт он себя, как мудак. Она готова записать весь мир в педиков, только лучше от этого ни черта не становится. – Вы идеальная невеста!
Регина остаётся при своём мнении.
Как в мультике.
Труп невесты.
Во всех смыслах и отношениях – просто ходячий труп.
В платье её перетягивают так, что становится трудно дышать, и Регина только сдавленно пищит, умоляя вернуть ей её бока в целости и сохранности.
Ей не хочется развалиться по кускам, как только будет снято это платье.
Хотя, с другой стороны, это заманчиво. Не будет же этот придурок трахать каждый её кусок?
Заебётся же. Во всех смыслах.
Шуточки выходят тупые и плоские, но Регине хочется смеяться. А ещё хочется покусать всех, кто тянет к ней руки, упасть на пол, запутаться в платье и хохотать до тех пор, пока не закончится воздух.
Или красноречиво блевануть прямо на своё свадебное платье.
На саван, в котором её хоронят живой.
Когда Регину отпускают, и она смотрит в зеркало, смеяться уже не хочется.
Только плакать.
До свадьбы – два часа. В саду стоит арочка, которую воздвигли буквально для этого действа, стоят стулья – всё красиво, пафосно и совсем никак. Регина бродит по поместью и смотрит на портреты так, будто это они виноваты в том, что она поздно спохватилась.
В том, что так хотела жить по инерции и по указке.
До свадьбы – полтора часа. У бьющихся друг о друга воздушных шариков звук совершенно идиотский, да и сами шарики с мишками, голубями и прочей сопливой прелестью, призванной вызывать у гостей слюни умиления, тоже кажутся какими-то тупыми. Регина застревает шпильками в земле и упорно пробирается к кактусам.
И плевать, что платье такими темпами скоро станет похоже на мочалку.
На всё плевать.
До свадьбы – час.
Пятнадцать минут.
Пять.
– Кто-нибудь видел невесту? Влад, ты?
– Женихам перед свадьбой запрещено, – лениво отвечает тот, закидывая ногу на ногу.
Регина несётся по поместью, теряя туфли, путаясь в платье, врезаясь в шкафы и опрокидывая тумбочки; залетает на кухню, распахнув дверь так, что ручка врезает в стену с адским грохотом.
– Так и знала! – кричит она во весь голос, заглушая печки и вытяжки, и вообще всё, что может шуметь. – Так и знала, что ты здесь!
Парень со светлыми волосами смотрит на неё выжидающе, с интересом и лёгкой улыбкой.
– Как дочь хозяина этого дома, который платит тебе деньги, приказываю! – она кричит так, что внутри всё горит огнём; хочется воды, но и без неё можно обойтись. – Похить меня!
Поварихи ахают, переговариваются, но не смотрят, только улыбаются чему-то своему.
Ник смеётся. Громко и искренне.
– Думал, никогда не попросишь, – фыркает он, спрыгивая со стола. – Придётся попотеть, ты бы ещё позже пришла, честное слово!
Регине не хочется спрашивать, почему он был так уверен, что она придёт. Не хочется знать, почему он ждал её.
– Забери меня, – просит она серьёзно и тихо.
– Придётся побегать, – предупреждает он, стискивая её запястье.
Регине хочется брякнуть: хоть на край света.
Но вместо этого она обрывает подол юбки и готовится долго-долго бежать.
И жить. Тоже долго-долго.
Как принцессы в сказках – со своими неурядицами, но долго и счастливо.
Почему бы и нет?