Утром она просыпается одна, и в этом нет ничего удивительного, потому что отец – диктатор и тиран с поехавшей крышей, и может зайти когда угодно.
Постель измята, да и она, Регина, тоже – разумеется, если это слово можно применить к человеку. Губы болят, опухли от поцелуев, и голова тоже немного кружится; Регина испытывает дискомфорт, но дискомфорт приятный, тягучий и волнующий.
Теперь ей кажется, что ей уже нечего терять.
Что жалеть ей теперь тоже не о чем.
Регина собирает вещи и идёт смотреть на своё свадебное платье, которым, спешно заглянув в комнату, потрясла перед ней служанка.
Смотреть на вещь, которая будет непременным атрибутом того времени, когда её жизнь закончится.
Так и не начавшись.
– Какая Вы красивая! – хлопают в ладоши помощницы в нелёгком деле облачения.
Регина им ни на йоту не верит. Разве этот белый саван, перетянутый жуткими розовыми нитками – красивый? Разве эти розочки не похожи на куски дерьма?
Регине хочется порвать это всё к чертям, и она силой уговаривает себя успокоиться; смотрит в зеркало.
Красивая. Губы красные и обветренные, глаза такие, будто она неделю не спала.
Красивая, ха! Это у жениха проблемы, раз уж он женится на такой страшилище!
Парень со светлыми волосами смеётся громко и заразительно, но совсем-совсем без издёвки. Сегодня он в джинсах, а рубашка всё ещё белая, и Регина, ловя его взгляд, инстинктивно прикрывает руками это… платье.
– Ник, у тебя сегодня выходной, что ты тут вообще забыл? – одна из горничных машет руками, выгоняя парня за занавеску.
Регине хочется брякнуть, что более правильным вопросом будет «кого?».
И ещё почему-то ей кажется, что она знает ответ.
– Жуть, – парень идёт медленно, но Регина едва за ним поспевает, и это неимоверно раздражает. – Почему ты не можешь попросить отца выбрать другое платье?
– Если бы я замуж выходила по любви, я бы попросила, – парирует девушка.
В саду тепло. Особенно Регине нравится оранжерея с кактусами, но она под крышей и туда не так уж и часто можно зайти.
Только тогда, когда у садовника в руках нет ничего тяжёлого или летящего дальше среднего.
– Почему ты?.. а, впрочем, неважно, это же ты, – юноша ерошит светлые волосы. – Что ты дальше планируешь делать?
– Если я скажу «жить», ты мне не поверишь, и будешь прав, – Регина отворяет стеклянную дверь и воровато оглядывается. – Потому что я сама себе не верю.
– Грустно тебе, видимо, – фыркает он, закрывая дверь. – Даже с самой собой не поговорить, ибо недоверие мешает.
– Не паясничай.
– Хочешь, чтобы я перестал?
– Нет.
Больше кактусов Регина любит только ландыши. Но их в саду нет.
Их сейчас нигде, наверное, нет.
Регине бы хотелось увидеть их напоследок.
Она никак не может избавиться от чувства, будто идёт умирать.
Драматизирует и отдаёт себе в этом отчёт, но не может ничего с собой поделать.
Дворецкий-на-выходном уходит совсем скоро, оставив её наедине со своими мыслями, а она, побродив по саду, возвращается в комнату, избегая встреч с обитателями поместья, уже затемно.
В комнате пахнет свежестью. И – почему-то – весной.
Рюмка, в которую обычно наливают коньяк, стоит на тумбочке возле кровати.
А в ней – маленький, хрупкий и безумно красивый букет ландышей.
Регина ревёт в подушку всю ночь.
Теперь её тошнит не от равнодушия, а от безысходности.
От понимания того, что она уже ничего не понимает.