– Фиктивный брак не хуже фиктивной жизни, так что ты не должна расстраиваться, – пареньку не больше двадцати трёх, вихры светлые, и взгляд нахальный.
Обычно Регина презирает таких мужчин, которые ради денег готовы наступить на свою гордость и пойти на унизительную работу вроде этой, но сейчас у неё нет сил даже на презрение.
Она падает в кресло и закрывает глаза.
– Я скажу отцу, что ты подслушивал, и тебя уволят к чёртовой матери, – отвечает она.
– Не надо меня к моей же матери увольнять, чем я её кормить-то буду? – шутливо поднимает руки парень из обслуги.
Регина даже не знает его имени.
И раньше – совершенно точно – не разговаривала с теми, кого считала недостойным.
Неужели это чёртово известие о свадьбе выбило почву у неё из-под ног?
– Мне всё равно, – Регина почти хрипит. – Пошёл вон из моей комнаты.
Чертовски болит голова.
Вечером надо улыбаться и делать вид, что ты счастлив до недержания; Регина мочит губы в бокале с вином едва-едва, и расплывается в такой улыбке, что ей самой становится дурно.
Длинное тёмно-изумрудное платье с разрезом до бедра на правой ноге и открытой спиной сидит идеально.
Только глаза болотные и потухшие даже оно не спасает.
– Тут душно, – чуть склоняет голову она, словно извиняясь. – Я ненадолго покину вас.
Она ещё даже не успевает отойти, как в разговорах начинает фигурировать её имя.
Мерзко и мелочно.
– Если будешь приносить мне проблемы, я просто тебя задушу, – информирует Влад. – Я надеюсь, ты ещё девственница? Обожаю рвать их, они так отчаянно кричат…
– Закрой свой поганый рот, – Регине душно даже на балконе, и вроде бы то ли ветра нет, то ли от того, что этот придурок стоит рядом, становится почти дурно.
Её тошнит от него и самой себя.
– Мне всё равно, что ты сказала или ещё скажешь, девочка, – Влад проводит кончиками пальцев по щеке, чуть ниже, по шее и дальше, в вырез. – Всё будет по-моему.
Регине хочется крикнуть, что никак не будет, ничего не будет, потому что она!..
… а что – она? А она – ничего.
Регина задерживает дыхание, и обидные, не до конца продуманные слова умирают на губах.
Сердце в груди больше похоже на ровный кубик, и отзывается точно таким же гулким стуком, как и льдинки о хрусталь бокала бьются.
Ей хочется разбиться на тысячу осколков, только не делать так, как ей сказали.
– Эй, эй, только плакать не начинай, тушь потечёт, обратно не вернёшься! – светловолосый паренёк из обслуги, которого она послала ко всем чертям сегодня утром, машет руками, словно мельница. – Хотя я плохое утешение выбрал – вряд ли тебе хочется туда возвращаться.
Регина молчит, только поднимает глаза и смотрит на юношу в упор. Снизу вверх заметна и щетина на подбородке, и глаза зелёные, и то, что ему даже, наверное, весело.
Будь Регина на его месте, она бы испытывала злобное удовлетворение. Ишь ты, богатые тоже плачут!
А не в деньгах счастье. А вот совсем не в них, да только пойди и докажи это кому.
Сначала Регина тоже не слишком верила.
– Тьфу ты! – паренёк шарит по карманам безупречного смокинга, который бы сидел идеально, если бы не выпущенная рубашка и расслабленный почти до половины галстук. – Если хочешь реветь, делай это аккуратно, а не так! Держи.
Регина смотрит на платок, а потом переводит взгляд на белобрысого идиота.
– Я не плачу, – возражает она удивлённо.
– А земля стоит на трёх китах, – соглашается парень. – Сморкайся.
– Да ты вообще что ли?! – взрывается Регина, краснея пятнами от стыда и гнева.
– Да я вообще что ли, – послушно повторяет он. – Сморкайся, пока я не разозлился.
Это унизительно, а парень с непроницаемым выражением лица оставляет платок на перилах балкона и поворачивается к ней.
– Была такая равнодушная, со взглядом острым, – парень опирается и смотрит куда-то вперёд, а Регина, почему-то, на него. – Прямо Маргарет Тэтчер, только миниатюрная. А тут – сопли распускаешь. Неужели так сильно замуж не хочется? Я-то думал, что тебе всё равно.
– Я тоже думала, что мне всё равно, – Регина ёжится. – А в самый последний момент оказалось, что я ошиблась.
Регина даже не поняла, в какой именно момент весь её мир встал с ног на голову.
Когда её начало так раздражать это фальшивое равнодушие. Эта неправильная, дурацкая покорность.
– Почему в последний? – удивляется парень, снимая пиджак.
Вот чёртов стриптизёр!
… когда он закутывает её в свой пиджак, Регина щурится снова. Что такое? Откуда взялся, психопат? Почему ты такой странный?
Вопросов больше, чем ответов, да и ответы, грубо говоря, не сильно интересуют.
– Потому что всё, – она склоняет голову, когда её сажают на перила и держат, чтобы не упала; в спину бьёт пронизывающий ветер, но в пиджаке очень и очень тепло. – Баста. Достроила кирпичные морды, довыделывалась. Я теперь не денусь никуда, да и некуда. У меня выхода нет.
– Даже если Вас съели, – цитирует парень, немного встряхивая. – У Вас есть два выхода.
Регине хочется крикнуть: не понимаешь! – но она молчит.
Регина совсем не изменилась – кусает губу и никогда не делает то, что бессмысленно, даже если очень и очень хочется.
Только от одного она никак убежать не смогла, потому что она человек с мыслями, потому что она живая.
Она не смогла скрыться от жизни.
От желания быть свободной – не смогла.
– Мне плохо. У меня кружится голова. Отведи меня в комнату, – шепчет она тихо-тихо, хватая его за рукав белоснежной рубашки.
И останься.
Регине без пяти дней восемнадцать.
И на кровати, скользя по простыне и тая под прикосновениями умелых рук, ей впервые кажется, что она может быть хоть немного кому-то нужной.
Когда задыхается от крика и царапает ногтями простынь – живой.