Не Гуси Рим спасли

Эдуард Меламедман
    Смею Вас уверить, господа, что вы просто не знаете, что это такое!  А это - самый протяженный и самый активный в мире тектонический разлом Сан Андреас, равнина Карризо, штат Калифорния, США. Неподалёку находится хребет Сан-Гейбриел, где давно уже собираются построить новый международный аэропорт для Большого Лос-Анджелеса, одного из крупнейших мегаполисов нашей голубой планеты. Рядом с  разломом Сан Андреас, этим красивейшим местом в штате Калифорния, расположен город с богатой историей - Палмдейл. В нём изумительные тропические парки и оранжереи  диковинных экзотических цветов чередуются со скоростными автострадами. Всплеснувшиеся в голубое небо иглы стальных небоскрёбов приютили в себе офисы крупнейших фирм авиационного и  ракетостроительного промышленных комплексов.
    За тенистым городским парком,  украшенным экзотическими пальмами, увитыми длинными желтовато-салатовыми лианами с крупными розовыми соцветьями, виднеется сложная многоуровневая ограда по периметру, со вспаханной перед ней полосой земли, просматриваемой до сантиметра постоянно поворачивающимися электронными глазницами камер видеонаблюдения. А за этой оградой, если бы кому-либо удалось туда проникнуть и посмотреть, он смог бы различить циклопические по своим размерам и  формам корпуса завода компании Lockheed Martin. Самого крупного в городе Палмдейл предприятия и, само собой разумеется, самого секретного.

     Визжат неуловимыми зубьями вакуумные пилы, вспыхивают искрящиеся блики электросварочных аппаратов. Размеренно и гулко ударяют тяжёлые гидравлические прессы, подстёгиваемые протяжным уханьем мощных насосов. А совсем рядом, за прозрачной стенкой, снуют фигурки в смешных белых халатах и таких же накрахмаленных шапочках. Их лица сосредоточены и напряжены. Здесь работают специалисты, применяющие новейшие достижения нанотехнологии и потрясающие агрегаты робототехники в качестве преданных помощников. Мне  всё это определённо нравится. Мне  просто очень нравятся благоговейные восторженные взгляды с разных сторон, которые я ловлю кожей в тех местах, где она у меня есть. Нескрываемое уважение и цоканье языком. Как приятна комиссия главного специалиста, приходящего проведать меня как минимум каждое утро. И самый главный из них, тот, которого коллеги именуют господин Шломо, он просто восторженно смотрит на меня, как на собственного ребёнка. Всё-таки какая приятная штука - эта пришедшая вдруг неизвестно откуда жизнь.


      “Минутку! Минуточку! О, моя милая красавица, посмотри  пожалуйста, о бриллиантовый клюв моих очей, направо и вниз, посмотри, какая там чудная, изумительная по своей нежности и одухотворённости лужайка с этими берёзками по краям, словно стоящими часовыми на страже… Это местечко так и тянет, так и зовёт призывной грустью!“
   Огромный, пропорционально сложенный гусь с подкожным жирком, имеющимся точно в том количестве, сколько положено для моды этого сезона и  элегантности, нежно крякнув, умильно глянул через плечо на свою подругу. Гусыня сердито чертыхнулась, размеренно, в экономичном режиме продолжая работать крыльями.
 - О, Боже мой! Ну сколько же можно слушать этого взъерошенного глупого болтуна, этого напыщенного трепливого остолопа? И это вместо того, чтобы заниматься делом и лететь, не теряя драгоценного времени. Опять, как год назад, получится прибыть в парк Палмдейла практически уже к клювочному разбору, когда все приличные места под гнездовья полностью будут заняты, а то и вообще, как иностранцам, никакой грин-карты попросту не  дадут!.. Эй! Милый! Слышь?! Закрой фонтан! Захлопни клюв – и  работай только крыльями, если не можешь работать мозгами – трепач ты, а не семьянин!   
      - Что?! Что ты, дорогая, сказала?
 Гусь, выпустив красные лапы с тонкими перепонками, резко притормозил в воздухе и полностью обернулся.
    - Ты, видимо, позабыла, моя дорогая, ху из ху? Как тебе в своё время несказанно повезло! С кем ты, выросшая в бедной болотной семье, под вечными двустволками охотников, связала свою жизнь и судьбу! Как ты только могла посметь так меня оскорбить?!! Ты что, опять позабыла, что ещё тысячи лет назад мои благородные предки однажды, благодаря своей исключительной бдительности, свойственной всем настоящим аристократам, спасли великий Рим! - Он гордо вытянул свою длинную шею,  напыжился, чтобы продолжить только что начатый любимый монолог, почти полностью потеряв от этого скорость своего полёта, и тут тёмная огромная тень накрыла гуся, отшвырнув подругу прочь на десятки метров… Когда она сумела стабилизировать свой кувыркающийся полёт и широко раскрыла в ужасе закрытые глаза, то… только несколько грустных, красных пёрышек с затылка любимого, таких знакомых и всегда таких желанных, одиноко покачиваясь, опускались вниз там, где мгновения тому назад во весь голос восторженно и самовлюблённо лопотал он.


      Индикаторы бортовых систем встревожено вспыхнули. Система компьютерного предупреждения об угрозе, встроенная в гермошлем, приятным елейным голосом томной блондинки предупредила: “ Внимание, пилот! Опасность, опасность наивысшего уровня! Попадание через правый воздухозаборник постороннего предмета в двигатель. Полное разрушение 70 процентов  лопаток турбины. Положение катастрофическое. По параметрам высоты и скорости есть только пять секунд для катапультирования”.
 Реакция пилота Давида Рава была мгновенной. Нажатие на красную кнопку! Лётчик закрыл глаза и к своему ужасу обнаружил, что… ничего не произошло! Системы предупреждения по-прежнему вспыхивали  алыми пятнами и вежливо обращались голосом счастливой блондинки, а катапульта, спасительная катапульта не сработала! Словно бы её вообще не было! Такое впечатление, что время остановилось, ведь всего-то и было времени на раздумья и действия только пять  секунд, и как минимум две из этого скромного запаса уже прошли…

      Сцены из прошедшей жизни, одна за одной, стремительно сменяли друг друга в ярком цветном кино, вырванные кусками совершенно непонятно по какому принципу.  Тепло мамы согревало, и это были первые картинки, скрытые ещё неразличимыми, почти что неосознанными деталями. Давид Рав родился в семье,  где дед был самым настоящим равом,  окончившим давным-давно хасидскую ешиву  и прошедшим обряд рукоположения. Соседи частенько посмеивались над забавным сочетанием профессии и фамилии и именовали деда не иначе как  “Ребе в квадрате”! Он всю жизнь оставался глубоко верующим человеком и, согласно основным принципам иудаизма, старался, как мог, помогать людям и словом, и делом.  Но вот его сын Шломо, отец Давида, уже получил, по своему желанию, после хедера полностью светское образование. Он окончил известный всему миру Йель и со временем стал известным на всю страну авиационнным инженером-конструктором. Его жена, мама Давида, была очень доброй,  светлой,  просто светящейся улыбкой женщиной, являющейся к тому же превосходной домохозяйкой. Родители берегли и лелеяли своего единственного дитятю. И когда пришло время выбирать путь в жизни, юный Давид, уверенно пошёл по стопам отца. Правда, проработав несколько лет авиационным инженером, он звёзд с неба, как его отец, не хватал и пришёл к решению стать военным лётчиком, что получилось неожиданно легко и с блестящим результатом. Он стал лучшим пилотом выпуска. В конце концов, уже немолодой Рав стал шеф-пилотом-испытателем гигантского концерна Lockheed Martin, того самого, где уже давным-давно трудился, проектируя всё новые и новые истребители, его отец.   
     Неожиданно всплыла давнишняя полузабытая картинка…  Маленький Давид увидел, как когда-то дедушка рассказывал ему такие интересные сказки из покоящейся в старинном переплёте книги, лежавшей на полке над стареньким дедовым столом. Дед называл её Тора, – произнося это слово замедленно и с большим пиететом и придыханием. Он всегда и везде в разговорах с теми, кто к нему приходил, говорил: "Так сказано в Торе!"
И люди искренне благодарили его и уходили повеселевшими, знающими, как им решать возникшие в жизни проблемы…
     Жан уже несколько минут толкал в бок и звал своего задумавшегося друга. Он предлагал ему вновь сбежать из синагоги на любимую обоими рыбалку. Горячо и убеждённо доказывал, что уже много раз они так делали, и всё было в порядке. Вот и сейчас, конечно же, тоже не случится ничего плохого. Давид уже было собрался тихонечко улизнуть, как вдруг,  сам не ведая почему, как бы наблюдая за собой со стороны, сказал своему приятелю: “Ты сегодня, Жан, давай-ка сам, без меня. Полови и на мою удочку тоже, а я остаюсь здесь. Я хочу сегодня прочитать сам недельную главу Торы и молитву”. Жан озадаченно уставился на друга, сдвинув свою ермолку на затылок. Он пожал плечами и, буркнув себе под нос: ” Ну, что ж,  как знаешь”,  поспешно удалился из зала молитв…


       На большом, во всю стену, цветном мониторе сияли аварийные индикаторы проходящего испытательного полёта. Золотистая точка, обозначающая новейший  «Ф-35», стремительно неслась к земле, причём крутое пике явно должно было завершиться встречей с поверхностью через несколько секунд. Десятки людей в разных позах замерли с изумлёнными, искажёнными гримасой ужаса лицами. И только один, мертвенно бледный, главный конструктор проекта «Ф-35», Шломо Рав, закрыв глаза ладонью правой руки, шептал молитву, повернувшись лицом на восток…

     Пространство, которого не было, без реальности и времени, каких-либо вообще мерностей, было заполнено до отказа. Белые силуэты с крылышками разных фасонов, размеров и форм  сосредоточено сновали туда-сюда с белыми же папками с документами, зажатыми у каждого под крылом. В центральную сферическую залу выстроилась длиннющая витиеватая очередь, протянувшаяся сразу во все измерения на много-много мегапарсек. Эти полупрозрачные трепещущие создания тихо вели себя в очереди,  аккуратно-сосредоточенно пролистывая свои документы и совершенно не мешая друг другу. В  сферическую центральную залу неслышно позвали следующего. Бесшумно махая своими щегольскими крыльями «От Армани», туда впорхнули сразу двое. Они, войдя и мгновенно вытянувшись по стойке смирно, понятное дело, никого не увидели. Но вот внутренний голос, громоподобными раскатами раздающийся в каждом из этой пары, предложил им излагать!  Их же было совсем  не слышно. У стороннего наблюдателя создалось бы полное впечатление, что оба застыли как мраморные статуи. Только крылья подрагивали, словно  у колибри перед цветком. Каждый излагал своё дело параллельно с другим, зажав перед собой все необходимые документы.
 …Он сейчас падает в испытательном полёте новейшего боевого самолёта. В его времени осталось три секунды. Катапульта не работает. Но… он, он вспоминал всю свою жизнь и сумел вспомнить то, чего, по моим архивным данным, на самом деле никогда не было! Он вспомнил о молитве и искренне произнёс её…
    Второй читал досье, держа его на расстоянии вытянутого крыла.
 Он в ужасе, так как знает, что через три секунды его собственный сын, лётчик-испытатель, погибнет в созданном им же самолёте. Но… он впервые в своей жизни вспомнил о молитве. Вспомнил и истово произнёс её…

“…Приказываю! - раздалось со всех сторон одновременно. И тихо, и громко, и медленно, и с огромной скоростью, и внутри, и снаружи… - Приказываю… Исполнить!”

…Ладно, дорогой-красивый! Давай мы, и в самом деле, присядем на ту  зелёную лужайку, что с берёзками по краям. Сделаем, как ты хочешь, и ты мне, в который уже раз, расскажешь, как твои известные в истории предки этот, ну, как там его... Ах да – Рим!.. Как они этот самый Рим спасли. Потом побегаем по травке косточки поразмять и росу попить, кстати, тоже весьма полезно, говорят, для прочности яичной скорлупы.
    Пара диких гусей грациозно, никуда не спеша, спланировала на посадку, а причудливый, футуристический «Ф-35» «Лайтнинг-2», гордо и радостно взревел двигателем в той  самой точке пространства, где секунды тому назад пролетали, казалось бы, преданные друг другу птицы.  Он вышел из пике в двадцати метрах над зелёным травяным ковром и счастливо растаял в необъятной заоблачной дали…
      Пилот не заметил, что длинный факел, вырвавшийся из форсажной камеры двигателя, в доли секунды спалил белого осанистого гуся-аристократа. На землю шлёпнулось уже полностью готовое жаркое.  А в пространстве,  которого не было, без реальности и времени, без каких-либо вообще мерностей, заполненном до отказа, из сферической центральной залы, тяжело ступая, показалась одинокая согнувшаяся фигура с толстенной папкой под белым крылом, волочившимся у ног. Да… слишком много, просто недопустимо много, оказалось в его досье имён гусынь…
      Час после полёта, кабинет главного конструктора «Ф-35». Давид Рав застыл, стиснутый в объятиях своего отца.
- Папа, вот ещё что, я никогда, слышишь! Я никогда больше в Йом Кипур не летаю.
- И я, сынок, тоже, и я…