гл. 8. Апогей беспредела
Через полчаса, вместе со всеми, разбитый и мрачный, бежал километровый кросс. Лимонов, пристроившись сзади, всю дорогу пытался сбить меня с ног. Но это ему не удалось. Перед финишем, я чуть было не съездил его по роже, но большим усилием воли сдержался. Только со злостью послал его вдоль забора надписи читать. После разминки, вроде взбодрился. Стало легче. После завтрака Максимчук передал, что нужно с 9°° заступать на дежурство, в терапию.
Дежурство протекало спокойно. Больных в терапии находилось относительно немного. Сказывался летний сезон. Инфекционные, если они и были, то эвакуировались на остров Капут*, в инфекционное отделение гарнизонного госпиталя. Ночь я пополам поделил с фельдшером хирургического отделения Харламовым. Харламов, высокий под два метра. Скуластый парень, в отличие от других попал в часть с осенним призывом. Уже перенес свою часть тягот и лишений в воинской службе. Хотя тоже успел приобрести ряд отрицательных навыков по отношению к братьям меньшим. Но еще не успел полностью потерять человеческое лицо. Работы не гнушался, а при случае старался подсказать и помочь. Если не видел никто из старших призывов.
После утренних процедур я перемыл и поставил кипятить шприцы. Выдержав необходимое время кипячения, выключил стерилизатор из розетки. Через час одному из больных пневмонией подошло время очередной инъекции пенициллина. Стерильным пинцетом достаю из стерилизатора десятиграммовый шприц и случайно замечаю, что прямо по вертикальной полоске, где нанесена градуировка, сверкнула трещина. Стеклянные шприцы имеюли свойство иногда лопаться в процессе кипячения.
В этот же момент в процедурный кабинет заглянул сержант Шершнев.
- Как дежурство? -поинтересовался он.
- Без проблем, товарищ сержант, - бодро доложил я. И тут же без задней мысли демонстрирую ему шприц и говорю, что вот, дескать, есть одна мелочь, шприц лопнул.
- Где? - начинает его рассматривать - не вижу.
- Да вот же по этой черточке, - тыкаю я пальцем, - ее только при повороте на свет заметно. И тут он заметил:
- Ах ты, сука!
Мгновенный удар в солнечное сплетение. Через секунду я лежу в противоположном от двери конце кабинета, под батареей. За пять метров от места контакта.
- Ну! Это тебе даром не пройдет! - резко хлопнув дверью, и вместе со шприцем Шершнев исчез.
Я отдышался, поднялся на ноги.
"За что?"-метался молнией вопрос в голове. Как выяснилось позже, уже тогда, стеклянные многоразовые шприцы в армии были большим дефицитом. Думаю, что искусственным, надуманным. Скорее всего аптекари уже тогда имели на этом свой бизнес. Как и не только на это). Через пару минут Шершнев сам не свой, снова залетел в процедурную.
-Пошли со мной!
Иду. Он ведет меня в хирургическую ординаторскую.
-Заходи.
За столом посередине кабинета сидит старший лейтенант, без халата, в повседневной форме. Лицо чисто азиатское, темно-смуглое, скуластое. Глаза черно-оливковые. По-своему, даже довольно симпатичный, но рожа очень злая.
-Разрешите войти?
-Да!
-Разрешите присутствовать, товарищ старший лейтенант?
-Да!
Замираю возле двери, Шершнев рядом. Фамилия старлейтора – Дусалиев (казах).
-Слушаю тебя, Шершнев!
-Товарищ старший лейтенант этот солдат во время дежурства разварил десяти-граммовый шприц!
-Что? Да вы что, товарищ солдат?! Вас что не учили обращаться с медицинским инструментарием?!
Я, все еще не веря в правдоподобность происходящего, наивно улыбаюсь.
Никак не могу поверить, что стоимость какого-то замызганного шприца достойна таких крутых разборок, не исключен вариант, что он был треснувший задолго до моего дежурства.
-Ах, вы еще, товарищ солдат, и ухмыляетесь? Да вы знаете, что я с вами сделаю? Вы знаете, что такое гаубица Д-30?! Не знаете? Тогда узнаете! До самого дембеля будете на ней правую рукоятку крутить! Я покажу вам, как с казенным имуществом обращаться! Шершнев, еще один прокол со стороны этого солдата, немедленно доложите мне. Я найду место достойное его применения. Марш отсюда!
Стоимость шприца высчитали с моей очередной получки. Десять марок забирал дед покровитель, пять марок оставалось на зубную щетку, пасту, лезвия и тетрадь для политзанятий, шприц стоил около трех марок. Спросите почему Шершнев потащил меня на разборки к хирургу, а не к своим терапевтам? Потому что по штату, начальник хирургического отделения, он же и командир эвакороты. То есть больший начальник, чем просто командир госпитального (т.е. терапевтического отделения). Да и по правде сказать, мои терапевтические начальники, капитан Аббасалиев (азербайджанец) и капитан Гайдунко (украинец), по сравнению с хирургами, были большими либералами. Они на какой - то поганый шприц и внимания бы не обратили. Зная это, "великий поборник справедливости" Шершнев, и потащил меня к не менее великому защитнику "порядка" в медроте- Дусалиеву. А для нас тогда, для меня в частности, они эти Дусалиевы, Феоктистовы и Сукинцовы, были ох и ах какие большие начальники. Вершители судеб.
В очередной раз, парализованный страхом, я меняюсь с дежурства и спускаюсь в роту.
- Товарищ прапорщик, рядовой Озерянин с дежурства в отделении сменился, прибыл в ваше распоряжение.
По глазам Сукинцова вижу, что о шприце он уже проинформирован. Рожа довольная.
- Это хорошо, что в мое распоряжение. Значит так, сейчас идешь к Запевалову, получаешь уборочный инвентарь и до обеда работаешь на уборке территории.
Спускаюсь в апартаменты ефрейтора Запевалова.
- Товарищ ефрейтор, разрешите обратиться..?
- Стой, стой Озерянин, не надо так официально... Я вижу, что ты уже на ногах не стоишь, сколько суток не спал... Знаю, суток трое-четверо. Вижу, не попал ты в струю. Ну, ничего, крепись, злее будешь. А сейчас пошли со мной. На территории уже работают. Сукинцов один хрен проверять не будет, эта забота возложена на меня. Пошли. Заходим через приемное отделение, на четвертый, чердачный этаж. Ваня своим ключом открыл какую-то боковую дверцу, и мы оказались в небольшом полутемном помещении, заваленном бэушными матрацами, одеялами, бельем, валенками, сапогами и т.п.
- Значит так, салага, я вижу каблуки твоих сапог почти стерлись. Ты подберешь здесь себе подменку. Иначе тебе твоих до конца года не хватит. Слушай дальше, сейчас я тебя здесь закрою, пару часов поспишь. Если что, я скажу что только - что ушел сапоги подбирать. Да, только не подумай, что я тебе в чем - то симпатизирую. Лично мне, ты, как и все вокруг - на хер не нужны. Просто я, все то что сейчас накатило на тебя уже прошел. И неплохо разбираюсь в справедливости.
Меня в свое время нормальные пацаны тоже поддержали, не допустили до петли. Я, в отличие от наших дуроломов командиров и замполитов вижу, что ты не причем. Ну, отдыхай, авось, когда -нибудь пригодишься.
Он закрыл меня снаружи, и ушел. Я подобрал себе пару более-менее пригодных сапог, прилег на матрацах и мгновенно уснул. Разбудил меня Запевалов перед обедом, все было тихо, я почти выспался.
- Спасибо, Иван, ты настоящий друг.
- Товарищ выключатель, разрешите обратиться!
- Да, разрешаю - гугнявит Лимонов.
- Товарищ выключатель, разрешите вас вырубить?
- Да, разрешаю - тот же голос.
Резко нажимаю на клавишу, свет гаснет, строевым один шаг и я в постели.
- А спокойной ночи старикам, ты, что не желаешь? - это Лисович.
- Дембель стал на день короче, спи старик, спокойной ночи! - это я вслух,
"Чтоб ты сука околел к утру", - это я про себя шепотом.
- Отбой!. - Прокукарекал дневальный.
Мгновенно проваливаюсь в сон. Но нет, это еще не был окончательный отбой. Через пару минут просыпаюсь оттого, что кто-то толкает меня кулаком в бок.
- Проснись, лежебока. Ну, у тебя и сон. Крепкий и быстрый. Или может, прикидываешься? - это мой ангел хранитель Шот. Слышу, какой - то противный запах возле носа.
- На, держи, смотри, не урони - он сует мне в руки солдатскую кружку. - Давай, давай , пей быстрее, народ ждет тару.
Я, со сна не совсем соображая, начинаю что-то хлебать:
-Что это такое? -мычу сквозь зубы в сторону Шота.
- Пей быстрее, это бражка.
Допиваю пойло, по консистенции - жидкое тесто, по вкусу - да что-то похожее на квас с сильным привкусом бензина.
Канистра из под бензина, заранее заготовленная, после отбоя кочует под кроватями и каждый обязан налить себе кружку, а старикам - кто сколько захочет. Но выпить обязаны все. Круговая повязка. После узнал, что раствор готовится на базе теплопункта, благо все компоненты имеются в избытке. Там же, на теплопункте, среди теплых труб она выстаивается. Канистра продолжает со скрежетом кочевать из- под одной кровати под другую. Дедушки уже общаются между собой счастливо-оживленными голосами.
Наконец, шум был, видимо, услышан и в коридоре. Дверь приоткрывается, в щель просовывается к выключателю рука, свет зажигается, затем появляется недовольная морда дежурного по части, прапорщика Руфьева.
- Чего не спите? Что за шум после отбоя? Что за запах? -обращается он ко всем сразу. Молодежь имитирует крепкий сон.
- А то ты не знаешь, что это за запах, давно сам употреблял? Подходи, и тебе кружечку нацедим - это Лисович.
- Но - но, товарищ солдат, что вы себе позволяете, - не очень уверенно парирует Руфьев. - Уберите все отсюда и проветрите помещение.
Лимонов встает и куда-то уносит, пустую канистру. Наступает тишина. Я окончательно засыпаю.
Следующий день, на разводе. В 8.30 мне приказано заступить на дежурство по приемному отделению. Штатных фельдшеров срочной службы в приемном отделении не было. Был начальник, капитан Чистяков, был прапорщик - фельдшер. Дежурства фельдшеров-срочников шли по отдельно составленному графику. При этом медсестры(медбратья), и старшая медсестра хирургии не привлекались. И первые, и последующие дежурства в этом отделении мне понравились. Напряженки не было, хотя и без дела сидеть не приходилось. Работа живая. Прием поступающих практически круглосуточный. Бывала нагрузка по неотложной медицинской помощи, и достаточно бумажной волокиты. Журналы, медицинские книжки и т.п. Главное, что здесь над душой не стояли деды и сержанты. С врачами и фельдшерами - прапорщиками проблем не возникало. Жаль, что этих дежурств, было не более трех раз в месяц.
Очередной развод, после смены с приемного отделения. Старшина Сукинцов зачитал, что сегодня вечером я заступаю в наряд по нашей госпитальной столовой. Это на сегодняшнем языке, назвали бы «беспредел». Тогда это называлось в армии (да и сейчас на армейском сленге), не вылазить из нарядов. Толком нам никто никогда не доводил, сколько суточных нарядов может быть у военнослужащего срочной службы за неделю, в месяц. Но смутно все имели представление, что в худшем случае через день (то есть сутки через сутки). У меня же получалось, что в лучшем случае, официально, только одна ночь в неделю, принадлежала мне полностью. То есть с пребыванием в казарме. И то при условии, что деды (сержанты) не пошлют на какие-либо авральные, ночные работы. На мой косой взгляд в сторону Сукинцова, он метнул не менее жестко-колючий и многообещающий. Перестрелка глазами была кратковременной. Нам обоим хорошо понятной, для окружающих незаметной (для не желающих замечать).
Госпитальная (медротовская) столовая была небольшой. Примерно на тридцать посадочных мест. Если больных бывало больше, то, естественно, питались в несколько смен. Располагалась она на втором этаже, над приемным отделением. Имела все необходимые, но очень маленькие цеха, которые сообщались между собой одним узеньким коридорчиком. При этом, в одном конце, находилась посудомоечная комнатка, а в противоположном -варочный цех.
Для выполнения подсобной, черновой работы на всех этих объектах, выделялся, как оказалось, аж один человек. Я, вообще, по физиологии своей, тогда еще практически не потел. Здесь на радость Шершневу, Лисовичу, Лимонову и Сукинцову - пот лил с меня ручьями. Все они в течение суток в разное время заглядывали, справляясь, как я тут. В их глазах светилось счастье. Они-то, это уже проходили, и знали, что где- где, а на этом объекте потяжелее, чем в обычной солдатской столовой, или в наряде по роте. Ни минуты покоя. Работы - валом. Горы столовой и кухонной посуды, полы, столы, разделочный инвентарь. Чистка овощей, разделка мяса и рыбы(да, и это тоже, хотя это работа повара).
О! Повар! В этой столовой на тот период работал по моим понятиям уникальный повар. Илья Абашидзе. Грузин с абхазским уклоном. Увалень килограммов за восемьдесят. Большой кавказский, с горным изломом нос, сросшиеся в одну линию широкие черные брови, толстые (чувственные) губы. На улице до +30°С, в посудомойке, при газовой горелке, до +80°С (а может и больше). Работа кипит, пот со лба не успеваю стряхивать. Вода из кранов шумит, посуда стучит - ни хрена не слышно. Но где-то в отдаленности вроде кто-то кричит, и даже как будто мою фамилию. Но тогда, мои уши еще не были привыкшие ко всем интонациям и диалектам народов населявших необъятную Родину, СССР. А поварюга еще и «р» не выговаривал. На его языке звучало что-то наподобие:«Озеля, Озеля!»
- Да что там еще такое?- бросаю работу, забегаю в варочный. Небольшое помещение (примерно три на четыре метра), одна электроплита. Грузин в белой куртке, без колпака, рукава закатаны до локтей. Волосы курчавые, усики уже хорошо заметные, руки волосатые. Абрамгутанг.
- Илья! Ты меня звал?
Он злобно таращится на меня:
- Да, да, льожку! Льожку!
- Что, ложку помыть?
-Нет!
- Льожку, льожку!
- Подать?
- Да,да!
- А где она?
- Вот, вот.
Рядом с плитой- металлический разделочный стол. На нем, лежит обычный солдатский черпак емкостью на 250 гр. Черпак, не нагибаясь, можно взять, протянув руку.
- Так что, тебе его подать?
- Да!- абхазец пытается изобразить зверскую рожу (он прослужил уже год).
- А ты что не можешь ее взять?
- Озеля, не кличи, ты еще не имеешь плава кличать, ты ешше малядой.
- Так ты отрываешь меня от работы, чтобы я подал тебе этот черпак?
- Работу успеешь, я хочу так, ты не понималь, так польожено. И все твои, Сукинцов, Шершнев, Лисович - загибает пальцы, говорили мне, что тебья надо, это... как? Загонять!
- А - а! Ну, тогда все понятно. Это таким образом ты будешь меня загонять? Да?
- Да! - Смотрит на меня как бычок.
Несмотря на уже появившиеся внешние признаки полового созревания, лицо еще детское, а хочет уже казаться старым и злым. Но это еще у него плохо получается. А меня злость трясет оттого, что и эта черножопая обезьяна пытается на до мной издеваться. Да еще и самым тупым, примитивным способом.
- Илья, тебе сколько лет?
Долго в упор смотрит, очень медленно соображает, что и как ответить этому салабону. Или вообще отвечать нельзя, чтоб не уронить свое черпаковское достоинство.
- И какое у тебя образование, задаю дополнительный вопрос? Наконец он произносит как выплевывает:
- Мне девятнадцать лет, я шьколу, девять класс закончиль. А ты фельдшил? Ну и чито, ты малядой и все, иди работат.
Иду и думаю. За что я, дипломированный, уже успевший в гражданской жизни попользоваться даже авторитетом среди взрослых, неплохо знающий свое дело... вынужден пресмыкаться перед сантехником Сукинцовым? Уродами вообще без образования типа Лисовича, Абашидзе. Заправлять кровать и подшивать
воротничок «покровителю» Шоту. И еще и деньги ему отдавать, за что? «Но - кто вопросы задает, тот по службе не растет». Это я услышал намного позднее. А пока...
- Илья, я пойду работать.
- Иди.
- Озеля, стой, ты не обижаись, я только месяц как стал поварь, а до этого я год из этой столовай не выходиль, я здесь спаль, я быль вечни наряд. Мине быль очень тяжельо. Иди работать.
Мой медицинский авторитет был напрочь подорван в глазах солдат- больных. Как же, вчера я был в чистеньком, в наглаженном халате, выполнял процедуры. Здоровых заставлял убирать в отделении, мыть полы, драить туалет и т.д. Сегодня я, как и все смертные, мою для них посуду, сам драю полы. В их глазах большое недоумение. Вот тебе раз. Я стараюсь не попадать им на глаза, не высовываться из цехов. Но, увы, это невозможно, а засветиться достаточно раз.
Практика со стороны наших медицинских начальников была порочной. Они набирали ежегодно фельдшеров с запасом на одного-двух больше чем нужно. Чтобы можно было, затем выбирать, отсеивать. Благо в те годы этого материала видимо было больше, чем достаточно. Но с точки зрения командиров, такой запас вполне логичен, и я на их месте в будущем поступал, по возможности идентично. Никто никогда в армии не экономил на человеческом материале, никто его и не ценил. Никто всерьез не задумывался над вопросом, а что с этого субъекта получиться в дальнейшем.
Главное, чтобы в период его пребывания в строю, по -возможности извлечь из него максимальную выгоду. А когда это «тело» дождется своего долгожданного ДМБ, и переступит за порог части, это уже его проблемы. Из списков части вычеркнули, а дальше по принципу - с глаз долой и с души вон. А уж такие вещи, как травмы солдатской души, ну что вы, что вы... Для товарищей командиров это пустой звук. Ах да, для этих дел есть огромнейший аппарат так называемых замполитов (ныне их в очередной раз переименовали - сейчас в армиях СНГ - это воспитатели). Девяносто пять процентов из них, от лейтенанта до генерала сами нуждаются в воспитании. При этом, многие в местах не столь отдаленных.
Но это я забежал далеко вперед. А пока, притирался к очередному сослуживцу из очен солнэчной Аджарии, подошло и 18 часов. Перед сдачей наряда нужно было идти на продсклад, получать продукты на следующие сутки. Для выполнения этой работы привлекались еще один - два человека из роты. Идти надо было до полутора километра, в сторону нижней бригады.
Мне в помощники назначили Толика Парпауца. Его на то время, за какие то «высокие» показатели выперли со спортроты, и он уже вторые сутки околачивался в роте. В руках мы тащили разные носилки, баки и бачки. Складов было два. Первый ближний метров пятьсот от медроты. На нем выдавали мясо, рыбу, молоко и т.п. более ценные продукты. Второй - дальний - там нужно было получить овощи и растительное масло. С первой ходкой мы управились относительно быстро. На дальние склады взяли тачку. Не доходя метров двести, Толик заявил, что дальше я справлюсь сам, т.к. у него есть дела, а вчера он уже на этом складе был. И стал мне показывать, как пройти к этому складу.
- Видишь, вон, там впереди, справа розовое здание?
-Где?
- Ну, вот смотри, розовое, выглядывает из-за угла вон той
казармы?
- Не вижу.
- Ты что слепой?
- Да нет, то, что ты показываешь, я вижу, но это не розовое, а желто-кирпичного цвета.
- Ну да, может быть и так, - и он стыдливо опустил глаза.
- У тебя что, дальтонизм?
- А что это такое?
- Как, ты фельдшер, не знаешь, термин, которым обозначается отсутствие возможности различать цвета?
-Да ладно, ты много знаешь, я просто забыл, -промычал тупорылый молдаванин, и убежал.
Впоследствии, служа много лет на границе с Молдавией, пришлось неоднократно убедиться в слабой подготовке медицинских кадров в этой республике. Надо полагать, что и с другими профессиями дела обстояли не лучшим образом. По дороге к складам обратил внимание на угол одной из казарм, обращенной фасадом к магистрали, которая проходила за бетонным забором. На этом углу красовался (когда то) фашистский орел. Со свастикой в лапах. Но наши красноармейцы в 45 году его обезглавили, свастику из лап выбили, а туловище с крыльями оставили в назидание для потомков. Так он там и висел вплоть до вывода наших войск в начале девяностых годов прошлого столетия.
Толик сбежал. В течение минут сорока, я получил, выстояв в очереди, мешок картошки, немного свеклы, моркови, лука и литров десять в бачек, растительного масла.
- Почему так дольго? - это Илья.
" Да пошел ты, черножопый," - подумал про себя.
- Иди и получи быстрее, - высказался вслух.
- Мы опоздаем с ужином!
- Озерянин, почисти еще рыбу, и я тебя отпускаю, тебе же лучше это сделать, чем идти на вечернюю прогулку, потом на проверку, я прав? Озеля?
Он был прав. Хотя за сутки эта столовая уже запомнилась на всю жизнь, но топать еще и по плацу, надрывая глотку, а потом торчать минут пятнадцать-двадцать в строю на вечерней поверке, видеть рожу Лисовича и других «приятелей». Нет уж, лучше почищу рыбу, тихонько приду в роту и отрублюсь. Вперед! Наряд я сдавал Лимонову.
Дальше я не пререкался. Нужно было работать. Ужин прошел вовремя. Где-то около 22 перед отбоем, заканчивал уборку. Личный состав на плацу совершал вечернюю прогулку с песнями. Шершнев уже заглядывал и требовал, чтобы я быстрее заканчивал и отдал ему ключи от столовой. Традиционно они хранились у старшей медсестры терапевтического отделения. Илья уже ушел. За ним была еще закреплена бельевая кладовая. Там на мешках с бельем он и спал, не приходя в роту. Где-то на углу под окном послышались приглушенные крики.
- Лева-Лева! - кто-то звал меня по прилипшей кличке. Я открыл окно и посмотрел вниз. Было довольно темно, но, присмотревшись, различил прячущиеся в тени лица Бабакова, Максчимчука, Кохтюка, кто-то еще, но не различить было.
- Чего? Мужики? - скрывая голос, спросил я.
- Лева, у тебя хлеб остался?
-Да!
- А масло?
-Тоже есть.
- Разрежь булку вдоль, вложи масла и брось нам.
Эту задачу я выполнил мгновенно. Дело святое. Завтра сам буду на их месте.
- Спасибо! - прозвучало снизу.
- Жрите на здоровье.
В этой столовой, на халяву, три раза в день питались дежурный врач (офицер), дежурный по части (офицер, прапорщик или сверчок), начальник столовой прапорщик Сальцин, старшина Сукинцов периодически, и другие. Командирам и другим приближенным, если они задерживались на службе, Абашидзе носил еду на подносе в кабинеты или ординаторские. Нас мучил голод. Мама была на расстоянии около двух тысяч километров, за тремя границами, у других еще дальше. В одиннадцать вечера отдал ключи Шершневу. Он с Дошем к тому времени пожарили сковородку мяса, другую рыбы, съели по пару стаканов сметаны. Забрали приготовленные блюда, закрыли столовую и куда то растворились.
В отделениях дежурили Кушнир и Харламов. Я ушел в роту. Лег. Сон наступил мгновенно. Подъем в полшестого. Это неописуемое счастье, я был бодр и здоров, как никогда. Спал почти семь часов! Предстоящий день уже не казался таким хмурым и тяжелым.
Капут* (нем.) - голова. Так назывался небольшой остров посредине реки Хафель. Протекающей через весь город Потсдам. На нем размещался наш военный, самой природой изолированный, инфекционный госпиталь.